Печать (гет)

В малое оконце монастырской кельи свет пробивался лишь чуть, и то освещая только часть противоположной, уже белёной каменной стены. У небольшого стола сидел старец в кресле с подлокотниками, ибо по старости лет даже сидеть было тяжело. Мысли старца витали в столь возвышенных эмпириях, что почти не соприкасались с реальностью.

За окном бумкнул полуденный колокол. Монах поднял взгляд к оконцу и, вздохнув, перекрестился. Он давно уже не выходил из кельи по пустякам, но служки приносили и еду, и вести снаружи. Еда была по-монашески скудна, зато вести всё богаче день ото дня. Самой большой новостью было, конечно, нашествие степи. Кто таковы находники, мало кто понимал, а потому слухи ходили самые дикие. От половцев, приведших, дальнюю родню, до полчища самого антихриста, пришедшего поработить христиан. Правда, мало кто задавался вопросом, а зачем антихристу порабощать кого-то, ежели все когда-то помрут, и тогда уж...

В низкую дверь тихо постучали, и на тихое же разрешение войти в отворившуюся дверь вошёл служка с подносом, на котором стояла большая глиняная кружка с травяным взваром и лежал ломоть хлеба с куском незрелого и потому мягкого сыра. Увы, но есть зрелый и твердый с пряностями, да ещё подсушенный, как любил когда то в молодости, старец уже не мог себе позволить из-за отсутствия зубов. "Н-да".

Старец не всегда был старцем и даже не всегда монахом. Нет-нет да снились ему под утро скрип вёсел или скок гнедой легконогой степной лошадки под ним. А часто снились и рубка с супротивником или скрип натягиваемого лука и степной воин по ту сторону стрелы. Видывал старый монах и мурманские лодьи, и ромейские дромоны, извергающие негасимый огонь. Но видел старый монах и то, что обычному люду неведомо и невидимо. Бился он и с велесовыми воями, и с вотуновыми берлаками. А то и просто упырей приходилось караулить да жечь. Такова уж доля витязя. И не было у него ни своего дома, ни семьи с детками. Лишь иногда в ночи прильнет пришедшая к его теплу ладинка.

"Дабы семя не угасло. Эхе-хех".

А когда уже и меч в тягость, и лук не в силу, то только одна дорога такому во храм. Старые боги, конечно, ещё держали своё, но новая вера вставала всё шибче. К тому же особых разногласий Зван, а именно так когда-то кликали старца, не узревал. В сём, конечно, была заслуга князя Ярослава с братцем его Иоанном, что в честь матери Царевичевым назвался. Иван во всём князю помогал. И сыны его во многом роду Игоревичей при Киеском столе помогали, да и поныне помогают. То коня у Усмана Великого украдут, то у короля Долмата дочку сманят, а то аж до Сада с молодильными яблочками сбегают. Не помогло, правда: то ли не довезли, то ли в саду подменили.

Старый монах хихикнул. Он вообще был человеком весёлым и не чурался хорошей прибаутки. К тому же обладал острым умом, потому вскоре монастырь оказался под его рукой...

"Да, но старость. Э-хе-хе".

После малой трапезы в дверь опять тихо постучали.

— Зайди, Вахтисий.

Старец Никифор, а именно так звали хозяина кельи и, собственно, всего монастыря, который строился его стараниями и трудами, недолюбливал Вахтисия. Рухлый какой-то был этот монах. И хоть и грамотный да учёный, но как рыба холодный и скользкий и мутную воду любил. К тому же метил в игумены монастыря, правда, не очень удачно. Не только Никифору был не люб Вахтисий.

— Отче, — вошедший преклонил колени и поцеловал руку старцу.

Никифор едва сдержался, чтобы не вытереть руку прямо сразу.

— И что же тебя привело ко мне? — спросил Никифор.

— Отче, непотребство творится во граде сем, — пафос так и лез из позы и слов пришедшего, — князя Юрия вовсе бесы окрутили, он воинство нечистого во град сей призвал, вроде как оборонить от поганых, но мню я, что они восхотят нас всех предать нечистому, диаволу, — Вахтисий воздел перст вверх.

— Ишь ты, — изумился Никифор, — прям самому?

— Истинно, — глаза Вахтисия готовы были вылезти из орбит от усердия.

Только вот Никифор о творящемся знал, во-первых, почти всё, во-вторых, из первых рук. Ведь именно с ним, Никифором, князь об этом планы строил, с ним, старым, но не позабывшим и не отринувшим молодость и всё, что с ней связано было. А было там многое из того, что иной монах рад бы забыть. Только отца с братьями вспомнить, и то... Да и племянников внучатых да правнучатых. А они первыми на зов князя и пришли. Батюшка уже давно покинул сей мир. Младшенький из нынешней родовы полтину ужо справил, а сюда младшего сыночка своего привёз, в монастырь, старцу показать. Носовиком прокликали, путь из Ладоги, почитай, весь на носу ло́дьи просидел, так и прилипло прозвище. И он, Никифор, единственный полусилок в роду, был очень рад встрече с чародейской семьёй. Не бросили, да и всегда, когда можно было, старались помочь или просто повидаться.

Вот и пяток лет назад, узнав, что самый старый пень в роду, сдуру ушедший в монахи, стал плохо видеть, сотворили стёклица малые, что на нос цепляются деревянными ободками, и от сих стёклиц враз видно, как в молодости. Вот и теперь пришли, хотя в своих лесах на Ладоге, могли сидеть, не опасаясь бед от степи.

— И чего же ты хочешь? — спросил Никифор со смехом в глазах.

— Ну так, имать кого сможем, — заговорщически проговорил иудушко — Никифор знал, что Вахтисий его подсиживает.

Как же, монастырь-то в любимом князем граде, а значит, игумен сего монастыря ближе к уху князя Юрия Владимирского. И ладно хоть бы для себя старался, а то ведь для иеромонаха пещерского монастыря, что под Киевом. В грамотке, которая перехвачена у гонца была, Вахтисий того братишкой кликал, родня, что ли. А ежели учесть, что Киев силу-то терял, то...

"И как тебя спровадить то?" — подумал Никифор.

— А справимся ли? — спросил он, пытаясь придумать, как быть. — Они ведь неспроста кудесниками да волхобниками зовутся. Одна только старая ведьма Лыбедь чего стоит.

Никифор хорошо знал эту ведьму, ох и хороша собой была, глаз не оторвать, сколько парней по ней сохло, а на язык вот уж ведьма так ведьма, злющая — страсть.

Он махнул в сторону здания трапезной:

— А их там уже до полусотни, а ещё с севера не подошли.

И тут Никифора осенила идея, как спровадить подсыла.

— Только ежели хитростью, — он склонился вперёд, как заговорщик, — выпустить на поле брани, а когда их поганьи колдуны побьют, остатних и поимаем, — Никифор будто в раздумье почесал в бороде, — вот только кому дело сие доверить-то? Я не справлюсь уже, а лишним и знать не надо бы, — Никифор посмотрел на Вахтисия с таким выражением, будто его осенило свыше, — надо тебе самому идти и смотреть за битвой, дабы эти кудесники не сбёгли.

Вахтисий выпрямился и, расправив плечи, свысока посмотрев на Никифора с гордостью и огнём в глазах, изрёк:

— Я готов, во имя Отца, Сына и Святого духа.

"Угу, во имя братишки своего ты на всё готов", — подумал Никифор, когда за Вахтисием закрылась дверь кельи.

Вообще-то монастырь Китежский только строился. Место под него было размечено много и построено будь здоров, на вырост. Одна трапезная чего стоила, братии человек на триста, не меньше. Да красивая, с высоким грановитым потолком, стрельчатыми окнами, вся изнутри белёная и светлая. Келийный дом пока на сотню осилили, но остальное после достроится, "если переживём драку и отринем разор степняков". Стены у монастыря не было пока, так, ограда, только чтоб коровы да свиньи по двору не хаживали. Собор же Пресвятой богородицы и вовсе только заложили. Правда, о четырёх сторонах света в городе уже стояли храмы и люд на молитву в них собирался, а вот венцом им должен стать монастырь и его главный собор. Сбудется ли теперь, отстоят ли они Китеж, помогут ли кудесники или всё кончится разорением?

Старый монах кряхтя встал и, подойдя к малому иконостасу в красном углу кельи, с трудом встав на колени, принялся молить господа о даровании сил защитникам города. Сомнения, одолевающие его, не должно показывать ни простым монахам, ни горожанам.

"Часть монахов изъявила желание встать против супостата, да мало народу в монастыре, с полторы дюжины пока, и кто? Старики, бывшие дружинники князя Гюргия, с пяток с юга, с Вахтисием пришли, да пара тройка молодых писарей. Есть ещё худогый богомаз один, и тот калека, хоть и образа на иконах да фресках его руки прямо живыми выходят, особливо глаза. Да толку с него в бою-то, эх".

Окончив молитву, Никифор, с трудом поднявшись, подошёл к столу, взял берестяной свиток и пошёл в трапезную, пора было гостей приветить. Да люду китяжскому волю князя донести.