Книжные дети (джен)

— Мама?

Сэм осторожно заглянула в родительскую спальню, в которой царила тишина. Только зашкафный сверчок тихонько пел реквием прежней мирной жизни этого дома. Миссис Кемборн дремала, свернувшись на двуспальной кровати. Даже во сне ее лица не покидали напряжение, вселенская усталость и страх. В первую очередь — за детей, потом — за мужа, и только в последнюю очередь — за себя. Сердце дочери сжалось. Сколько бы времени с ухода отца на войну ни прошло, она не сможет привыкнуть к одиночеству матери на этой кровати, вдруг ставшей слишком большой. Как смутно помнилось Сэм, по утрам выходных, когда они с братом прибегали в спальню будить разоспавшихся родителей, им всегда было очень тесно; кто-то обязательно получал пяткой в глаз или локтем в живот, а папа ворчал, что площадь лежбища морских котиков пора увеличивать.

Тщательно укрыв маму одеялом, Саманта надела каску (за последние несколько месяцев она успела твердо зазубрить, что без защиты, пусть и сомнительной, порог переступать нельзя) и потрепанное пальтишко, криво завязала на руке белую повязку с красным крестом.

Несколько улиц до госпиталя она прошла спокойно — бомбежки, видимо, были запланированы на ночь. Пара прохожих улыбнулись девочке, заметив крест, вновь ставший даже для убежденных материалистов символом спасения. Пусть спасения лишь жизни временной. Для Сэм же — жизни вечной.

Военный госпиталь встретил её неизменными запахами спирта и крови, шумом снующих туда-сюда врачей и медсестер. Девочка проскользнула в сестринскую. Она не успела даже повязать фартук, как в комнату ввалилась сестра Джейн, высокая и грузная.

— Здорово, вороненок, — устало поздоровалась женщина и принялась отмывать руки в железном рукомойнике. Сэм кивнула в ответ на приветствие, улыбнувшись детскому прозвищу. Хористов местной церкви св. Стефана, где пел Саймон, из-за черноты плащиков называли воронятами. По негласному решению мальчиков, к компании воронят неофициально принадлежала и Саманта.

— Ты вовремя. Как раз седьмая палата освободилась, там помыть надо.

— Что, Чарли выписали? Его же вчера била лихорадка, — удивилась Сэм.

— Ага, выписали. На тот свет.

Малолетняя медсестра побледнела и почувствовала, как к горлу подступила дурнота. Залпом проглотив стакан воды, она обругала себя за чувствительность. Пора привыкнуть. Только, кажется, ей это не под силу. Она не привыкнет. Никогда.

— Давай, милочка, поторопись, ты мне потом в операционной будешь нужна. — Джейн легонько подтолкнула Саманту в сторону выхода.

В палате, судя по скрипу тряпки по кафелю, уже кто-то был. Стоя на коленях, длинный рыжий мальчишка сосредоточенно драил пол. Из угла, где трудился Меридью, доносилось тихое сопение. Сэм удивилась, ведь ручной труд хорист не любил и всячески его избегал. Увидеть Джека, помогающего ей мыть полы в храме, можно было лишь в розовых мечтах.

— Меридью, — она присела рядом, — ты чего это?

Он разогнулся, хрустнув костлявой спиной.

— Привет, Кемборн. Чур, окна за тобой, а то на них меня уже не хватит. Чистые тряпки вон там, в ведре отмокают.

— У вас что, все деньги закончились? — усмехнулась Сэм и скрутила кусочек ветоши, бывший когда-то чьей-то рубашкой. В ведро полились капельки.

— Нет. С чего вдруг?

— Тебя ж под дулом пистолета убираться не заставишь. Вот и думаю, что совсем дело плохо, если даже ты пришел в госпиталь работать.

— Я не работать. Я помочь. Бесплатно. Тебе же меньше работы, что не так?

Сэм поняла, что невольно оскорбила друга в лучших чувствах, и улыбнулась. На щеках вспыхнул румянец.

— Ничего. Спасибо.

— Пожалуйста, — буркнул красный как рак хорист и, снова склонившись над полом, поспешил перевести тему: — Ну, решили что-то?

— Насчет чего?

— Насчет эвакуации.

Саманта дернула плечами и постаралась вложить в слова как можно больше равнодушия, словно решение само собой разумелось и не предполагало каких-либо иных вариантов:

— Полетит Саймон.

— Почему он? Могла бы ты. — удивился Джек, словно он ожидал услышать другой ответ.

Сэм это недоумение разозлило. Тонкие пальцы сильно сжали тряпку — на подоконник полилась грязная вода.

— Ты идиот, Меридью? Разве это не очевидно? Он больной и совсем маленький. А у меня работа есть, и я здоровая, как конь. Тут даже обсуждений быть не может!

Хориста гнев обыкновенно спокойной Саманты изумил еще больше, чем решение о эвакуации Саймона. И насчет заявления о конском здоровье он мог бы поспорить.

— Ты чего так взъелась? Я просто спросил. Саймон так Саймон.

Девочка вновь покраснела, на этот от стыда за гнев, и отвернулась к окну. Несколько долгих минут они молчали, смущенные и погруженные в работу. Первым не выдержал Джек.

— А все-таки жаль, что ты не летишь с нами. Мы могли бы здорово повеселиться там, в Америке. Все наши летят. И Билл, и Генри, и даже Роджер. Хотя его, кажется, отец просто хочет сбыть с рук и наконец спокойно уйти в запой.

— Бедный Роджер, — вздохнула Сэм. — Мне очень жаль его.

— Тебе всех жаль.

— Отец Джон говорит, что это не плохо.

— Это неудобно, — поморщился Меридью, — если всех подряд жалеть, сердца не хватит. Так мой папа говорит.

— А мой отец говорил, что от сострадания сердце расширяется.

— А в один прекрасный день — бам! — и разорвется, — хохотнул Джек, но, заметив мрачное лицо Сэм, снова сделался серьезным.

— Письма вам от него приходят?

— Уже месяц как нет, — тихо ответила Саманта и запрокинула голову в попытке задержать набежавшие слезы. Не хватало еще разреветься при Меридью.

— Ты не переживай раньше времени. Может быть, там, где он сейчас, наши идут в наступление, и он так крепко бьет немцев, что писать вам не успевает.

На лице Сэм мелькнул призрак улыбки. Ему легко говорить. Его отец в безопасности, в Лондоне, наверняка, в каком-нибудь специальном бомбоубежище для важных шишек.

— Ой. Меридью, я же совсем забыла, — Саманта порылась в кармане платья и выудила маленькое зеленое яблоко с румяным боком. — Это тебе.

В глазах Джека вспыхнул голод. Схватив яблоко, он с животной жадностью вгрызся в сочную мякоть. Ел быстро, словно боялся, что еду могут отнять. Сэм изо всех сил пыталась не замечать урчания в животе и легкого головокружения. Будь трижды проклято ее вечно низкое давление, из-за которого она не может и дня потерпеть без сахара.

— Спасибо. Вкусное, очень, — Меридью съел даже косточки и черенок и искал, обо что вытереть липкие от сока руки. Не найдя ничего подходящего, он вытер их о брюки.

— Жизнь-то налаживается, а, Сэм?

Она ободряюще улыбнулась в ответ.

— Ты очень худой. Ешь там как следует.

— Непременно наемся в первый же день до отрыжки, — размечтался Меридью, повалившись на больничную койку и закинув руки за голову, — наконец-то будет свежее мясо, молока, сколько хочешь…

Снова противно заворчал живот. Саманта опустилась на койку и обхватила себя руками, чтобы заглушить урчание. Голова трещала.

— Джек, я тебя только об одном прошу.

— М?

— Береги там Саймона. Присмотри за ним, хорошо? Он совсем ребенок, а ты старше. Проследи, чтобы он повязывал шарф зимой, вовремя принимал таблетки и не связывался с плохой компанией.

Джек взглянул на подругу, и ему стало жутко от бледности ее худенького лица. Под глазами синели круги, а сероватые губы были сурово и скорбно сжаты. Глаза болезненно сверкали от тревоги за брата и друзей. Раньше он этой болезненности не замечал.

— Сэм, ты не переживай так. Ну, на тебя же даже смотреть страшно. Ничего с твоим Саймоном не случится, обещаю.

— Береги себя, Джек, береги Саймона! — с мольбой прошептала она, схватив Меридью за руки холодными трясущимися пальцами. Саманту колотило от напряжения, от страха, от того, что принятое решение вопреки доводам рассудка казалось ей неправильным. Джек осторожно высвободился из цепкой хватки и укрыл плечи Сэм одеялом.

— Посиди тут, я кофе принесу. А то домой не дойдешь. Насчет Саймона не беспокойся, я присмотрю за ним. Все будет хорошо.

Если бы он знал…