Могила белых перьев (гет)

Эта девушка в ясности ценит мгновения, когда из-за небесных полян мельком проскальзывают только отголоски послеобеденного палива. В пору рассвета, зарево лишь шелковисто целовало инеевые ресницы, а свежесть наполняла грудь так, что вдыхать хотелось ежесекундно. Уголки губ невозмутимо разбрелись по своим сторонам, совсем как наказанные дети.

Невозможно устоять перед сладкой пудрой, не макнув в нее пальцем; невозможно не вдохнуть аромат волос в объятиях вожделенной; невозможно и смиренно смотреть на невинные и спокойные рельефы ее иконы. Только завидев, ярое желание взять ее за нежную кисть снедает изнутри. Можно поклясться Богом, что и ноты греха нет в помыслах этих. В помыслах прогуляться до ближайшей лавочки, дабы без бремени хождения вместе скоротать молодые годы. Фасон платья не бросался в глаза, оттенки мягко распределялись по окружению, чуть ли не сливаясь с урожайным парковым салатом. Под васильковыми тонами ее платья проглядывали очертания молодых и стройных форм. Элегантные песочные часики не давали пустых надежд, что юные годы этой девушки истекут, ой, не скоро.

Ежели есть в мире этом существа, отдавшие жизнь на то, чтобы истлеть и возродиться, подобно фениксу, в образе человеческом, то птица та стала жертвой ненапрасной — ведь только так можно было бы объяснить небывалый шарм ее красоты. Она похожа на белокурого совенка, вопреки всем правилам, улетевшего утром из гнездышка. Ее недлинные бархатистые перышки играли под жезл дирижера, поэтому об их укладке волноваться нужда отпадала. Прекрасно белые волосы, вроде и короткие, а, вроде, просто не длинные, но так или иначе, объемные, как летнее облачко в пору жара. На одну сторону лица заползала бахрома челки, аккуратно, что даже и не скажешь, мол девушка по хотению своему не поправила волосы; по краям торчали неподатливые смычки скрипачей-виртуозов — кончики прядей волос.

На безлюдных бульварах сплошь и рядом гуляло воздушное послевкусие утренней росы, что опытно скрывалась на кромках подножных лепестков цветов и трав. Однако, не утренних палитр ради молодой девушке взбрело прогуляться по еще холодному парку. Как и в один из немногих дней, этот белокурый совенок прилетел из своего мрачного леса подкрепиться новыми голосами и выпить чашечку бодрящего экспрессо с двойными сливками.

Девушка сложила бахрому платья и мягко присела на одинокую лавочку. Она ветрено приценилась, глядя на кроны деревьев, местами пропускающие дневные проблески:

— Сколько сейчас времени?.. Будет очень неприятно, если Мария еще не открылась.

Мария — девушка, работающая в кофейне. Единственной кофейне, что начинает радовать любителей парковых прогулок с самых ранних зорек. Девушку на лавочке смутила временная пучина. Перед уходом, она не взглянула на часы, а своих, увы, не носила. Вдогонку к этому, времени открытия она ни разу не просекала. Утро и утро. А в этот раз она решила нагрянуть особенно рано, чем заработала повод для думы.

Может показаться, что молодую девушку охватила беспечность. Ибо, как такой милой и красивой может прийти в голову прогуляться за чашкой кофе в лесной парк? Однако совенок не так уж и беспечен. Она в равной степени оценивает все возможные риски, даже шанс нападения бегуна. Или сорвавшуюся с привязи овчарку. Здесь дело в том, что разум ее холоден, как январский снег. Ни грамма страха.

Ранние зори все же давали о себе знать — по рукам и ногам девушки в спешке побежали тысячи мелких букашек:

— Брр… — Девушка нырнула руками под платье, чтобы растереть букашек на бедрах. Те от тепла и трения ее рук вмиг отступили.

В глазах ее померкли все леса и пения ранних пташек. Сознание Софи погасло в матовом мраке, пропитывая реальность, подобно гуталину. Что-то прорывалось из памяти. Оно грело параличом все ее тело, затаскивая с собой обратно — в недавнюю ночь:

— «Бегите, бегите, дорогая моя!..» — эхом оглушило разум девушки. Она засмотрелась в глубины междулесья, отдав разум в ночные когти видений.

Воспоминания играли самыми темными и хищными тонами: сначала, это сумрачный лазурит, лунные блики, стучавшиеся в окна. Крики, крики, еще раз — крики — чужие крики. Она бежала, без доли сомнения и волнения, волоча следом женщину в рясе монахини, вдоль стены широкого коридора. Через мгновение, луна окрасилась в рдяный, как мак, ихор, и крики стихли. В ее голове донесся издыхающий хрип женщины со словами:

«Бегите, Софи…»

«Девушка… Девушка…»

Гиблый вояж по уголкам памяти прервал чужой голос, кажется, мужской. Немного запыханный и с хрипотцой:

— Девушка, с вами все хорошо? — очевидно поинтересовался мужской голос.

Она не сразу ответила на его обращение, лишь через пару секунд, не отводя глаз от чертогов кленовой рощи.

— А?! Что? Вы что-то хотели? — в ее голосе сладко звенели мягкие крупинки девочки, а не девушки. Совсем невинная. Однако девочка ни капли не волновалась, а удивление ее вызвано культурой общения. Она подумала, если уж проигнорировала кого-то, то приличия ради стоит сыграть на дурачка.

По всем приметам, к Софи обратился любитель утренних пробежек по паркам — бегун с неизвестными для молодой особы намерениями.

Софи переводит взгляд на невысокую фигуру человека верующего по новому завету (на груди его красовалась серебряная цепочка с кулоном в виде солнцеликого ока, с исходящими от него лучами). На нее смотрели два карих глаза парня в легкой белой безрукавке и коротких шортах. Когда они пересеклись взглядами, парень недоумеваючи скорчил мину, любуюсь на невинную мордашку.

— Все хорошо? — смахнув капли пота со лба, повторил он.

— Да, я просто жду.

— Ах, ждете. Ну, тогда ладно. — Иронично добавил бегун. — Долго же ждете, замерзли, небось.

Софи бросила взгляд на правую руку парня, на которой красовались часы на кожаном ремешке:

— А вы можете сказать время? — воспользовалась моментом Софи.

— Половина пятого. «Если я не дурак, то это она. Снова она. Та самая юная дева, что по утрам гуляет в этом парке», — подумал про себя он.

— Спасибо, я тогда, наверное, пойду. — Долго не церемонясь, Софи взялась за нижний срез платья и встала на ноги.

В мыслях бегуна пробежала искринка, что эта девушка, скорее всего, не здорова или, как любит молодежь, сбежала из дома. А то, как она смотрела в глубь чащи, навеивает на идею о неизвестном грузе в ее голове. Либо она и вовсе — дух неупокоенной жертвы.

Бегун замялся малость и, подскочив на месте, подумал представиться незнакомке:

— Я… Константин.

Софи поправила плечико платья и холодно посмотрела на парня. Девушке было не до случайных знакомств (к великому разочарованию Константина). У нее в мыслях уже лежала дорога до заветной кофейни, что стояла дальше по аллее.

— Софи. — Не отрывая взгляда от карих глаз.

Несмотря ни на что, Софи оставалась с холодной головой. Ее не мучили мысли, что этот бегун решит воспользоваться беспомощным положением молодой красавицы. А, если точнее, они ее просто не будоражили, она их держала при себе, как вариант расклада событий. И эта невозмутимость очень сильно била по восприятию бегуна в сторону девушки.

«У нее такие глубокие глаза, я не могу оторваться от них. Личико совсем как у ребенка. Милое и невинное. Почему она не поправила волосы, чтобы они не лезли ей в глаза?», — старался побороть он бардак в своих мыслях.

— Если вы не против, я пойду. — Софи оставила молодого человека в недоумении. А сама направилась дальше по аллее.

Парень отошел от некого оцепенения, когда незнакомка переступила за шагов тридцать:

«Вот и да. Люди многое говорили о ней, девушке, что свет ни заря гуляет по этому парку. Что она дух; что глава семейства после смерти жены поехал умом. Многое-многое летит по ушам. Но ни то, ни другое для меня не идет под штамп истины».

Поначалу, парень хотел было догнать незнакомку, однако на то не оказалось веских для бегуна причин. Ведь и правда, а чего он от нее хотел? Романтичного знакомства в парке? Он уже упустил этот шанс, начав разговор на ноте иронии и мысленных смешках над Софи. А грязные помыслы в ее сторону бегун отмахивал. Не позволяло воспитание. Вот он и стоял с минуту у одинокой лавочки, пока незнакомка удалялась к горизонту аллеи.

Напоследок, он сделал то, над чем про себя посмеялся — опрометчиво посмотрел в глубь кленовой чащи и коротко добавил:

— Софи… Боже, не пойми меня неверно, но теперь я просто обязан проследовать за нею.

Брякнул звон наддверных колокольчиков, оповещающих о приходе гостя. Порог перешагнула подмерзшая пташка. В кофейне веяли аромы зерен спелой арабики и насыщенная густота свежезаваренного кофе. За стойкой на полочках томилась разная выпечка: кексики, торты, чизкейки, пирожные… Тепло, еще даже не налитого напитка, будто уже разливалось по ее телу и наполняло энергией жизни и тепла.

— Софушка! От дня ко дню вы все раньше заходите. Хотите, я отдам вам ключи от кофейни? Будете за меня ее открывать. — Улыбчиво хихикнула кучерявая девушка за прилавком. Судя по всему, она знала гостью, причем не первую зорю.

Совенок по имени Софи потерла холодные ладошки друг о друга и приподняла уголки губ.

— Вам по классике? — уже на подходе к аппарату, спросила она Софию.

У девушки за прилавком в ярко-красной рубашке лез на глаз бейдж — «Мария Хоттинс, Бариста».

— Да.

— Не голодны, может ватрушечку, за счет заведения?

Софи податливо кивнула и присела за ближайший столик.

Их разговор не с пустого места шел на манер «вы». Обе девушки хотели выдержать ту самую грань «продавец-потребитель». Некую формальную изюминку. Так было проще обеим, в особенности Софи. Это можно назвать чем-то вроде игры людей, не первый день знакомых.

Мария умело носилась у прилавка, собирая все нужное для варки кофе. Постепенно, благоухание лишь насыщалось, обволакивая тело и душу. Все это время Мария держала в голове мысль о том, что собирается подать экспрессо с, аж, двойными сливками без просьбы клиента что-то изобразить в пенке. Поэтому, девушка решилась на импровизацию и личный вкус.

— Экспрессо с двойными сливками, без сахара и ватрушка. За счет заведения, как первому гостю. — Мария аккуратно разложила на стол две чашки, и ватрушку. А сама присела напротив Софи. С глазу на глаз, можно было разглядеть пирсинг в виде маленького колечка в нижней губе баристы.

Софи заглянула в излюбленный напиток, в котором плавало облачко молочной пенки. Рисунок целиком и полностью зависит от навыков баристы. Его точность, экспозиция и, в данном случае, креативность автора. И здесь, Мария, как рыба в воде, отыграла в полную силу. Молочко в окружении бурого кофеина застыло в образе совенка, малость заложившего голову набок.

Обе молчаливо сидели за столиком, наслаждаясь крепким бодрящим кофе. Молотые зерна свежей арабики разливались по ее горлу, как лава бы стекала по скату черной горы. А ей это лишь в радость. Это обжигающее чувство и легкая боль, без ноток страха.

Мария, как представитель сферы обслуживания, видела людей насквозь и, за все время знакомства с Софи, поняла, что та вряд ли сама станет инициатором разговора. Поэтому, она перешла в глагольное наступление:

— Не боитесь обжечься, кофе то горячий. Только-только заварила.

Софи взмахнула пышными, как снег, ресницами, выдохнула скопившийся внутри жар и слизнула последние капельки кофе с губ, чтобы ничего не помешало ей говорить. Она замерла на веснушном лице Марии в ожидании более разумного вопроса, и та это прочувствовала.

— Что привело вас в такую рань теперь? Раньше это были, — она покрутила пальцем, — вороны. Потом… Утренний туалет. — Здесь она, кажется, включила фантазию. — А в этот раз… Вы захотели булочку, как первый посетитель? — Мария широко улыбнулась, осторожно держа в руках свою чашку кофе. — Умоляю, и не говорите, что все не так. — Мария одним глазом бросила взгляд на входную дверь.

Наддверные колокольчики вновь предупредили о приходе клиента. Им оказался, как ни странно, Константин. Он присел за самый дальний столик.

Мария, извиняясь, быстренько подорвалась к клиенту, чтобы принять заказ. Она обслужила клиента и, вновь попросив прощения, присела за столик к Софи.

Софи обхватила еще горячую кружку с половиной оставленного напитка. Уголки губ опустились, а глаза точечно застряли на ненавязчивой кофейной дымке. Девушка заприметила в лице нового клиента старого знакомого бегуна, однако, по обычаю своему, она не придала ему значения и продолжила о своем.

— Вы правы, Мария, но и с тем же так промахнулись. У нас этой ночью снова было убийство, — пошла в лоб Софи.

Такая новость не могла не пошатнуть сознание девушки. Мария хоть и наслышана о дурных слухах в сторону Софи и ее семьи, однако та не спешила с выводами.

Еще тогда, месяца три назад, когда Мария только пришла работать в эту кофейню, она предпочла найти в гонимой белой вороне того самого белокурого совенка, которого она разглядела в Софи.

Но все же случилось то, чего Мария в тайне опасалась. Она услышала из уст самой Софи об ужасах ее дома.

Бариста тотчас подняла, как на воздушном шаре, брови и разинула рот, будто туда нужно положить недоеденный Софией бисквит:

— Что!? — прикрывая рот от впечатления. — И вы так спокойно… Подождите… — Она прикрыла глаза ладонью, подражая навес. — Вы, наверное, пошутили, да? А я дурочка поверила. Вот я…

«Убийство?», — подумал про себя Константин.

— Вы ошибаетесь. — У обычного человека в этих словах могла бы таиться злоба, однако Софи ничего подобного не чувствовала. Она сказала так, как есть. Без капли сомнения. — Этой ночью в резиденции моей семью трагично скончалась монахиня. Моя… — Девушка взвесила в голове последующее слово, и оно показалось ей унизительным. — Моя сиделка.

Мария поднесла кружку к губам и украдкой потянула недопитый кофе. Она старалась внимательно слушать собеседницу, вникая в суть слов и искать, уже заранее, ходы в ее истории.

Девушка жадно впилась в два океанических аквамарина, что под словом поэта означали бы неотразимые голубые глаза Софи, укутанные под пеной ресниц:

— А… Как?.. — Не удержалась от закономерного вопроса Мария. — Что случилось? У вас же на лице написано, что что-то трагичное.

«Эта девушка, Софи, не так проста, и это очень видно», — взвесил Константин.

На самом деле, лицо Софи ничего не выражало, как могло бы выражать лицо иного человека. Для нее эта монахиня была не первой, и, вероятнее всего, не последней в ее жизни. Так что, чувства тоски и утраты даже не зародились. Остается чувство ужасных обстоятельств убийства женщины. И тут тоже нескладность. Убийство, особенно кровавое, должно вызывать учащенное сердцебиение и страх, просто при мыслях о нем, особенно у такой хрупкой девушки, как Софи. Но сердце ее билось тактично, а разум не затемнен вуалью испуга.

— Ее раздавило прямо на моих глазах.

— Господь милостивый, помилуй. На нее что-то упало? — бариста положила ладони на грудь. — Кто-то сбросил на нее…

Проблеснула первая реакция на слова Марии. Софи тихо ухмыльнулась с такой недогадливой собеседницы:

— Даже и не рядом. — Софи подняла руки вверх, как это делают люди под дулом оружия. — Ее раздавали руки.

— Чьи… Руки…

— Ее собственные руки.

Лицо же Константина нахмурилось от одного воображения страшной картины, но и с тем, ему были очень любопытны все ужасные подробности. Трепет мыслей не давал подать голоса, чтобы вмешаться в их диалог, да оно и ни к чему. Главное, что укоренилось в нем — Софи и ее ужасы.

«Вот оно что, если эта девушка уже столько времени (год с большим, и то, это я бегать только начал). Если она уже столько времени, из утра в утро, блуждает по парку, а потом рассказывает такое. Что же творится у нее в доме. Еще и слухи эти, куда же без них. Чем город мельче, тем эхо каждого лишнего голоса четче».

Софи продолжила свой рассказ обо всем, что случилось этой ночью, пока Константин, полный предвкушения, потягивал стынущий напиток.