Путеводная нить (джен)

После жаркой душной улицы прохлада поначалу приятно остужала тело. Но холодок быстро превратился в неприятный озноб — место, в котором оказалась Гермиона, внушало исключительно жуть и безысходность. Азкабан словно разом высасывал все светлое, что было в человеке.

— Не ожидал, что ты вернешься, Грейнджер. Уверен, сегодня свидание против правил.

Произнесено было таким спокойным, с толикой любопытства тоном, что Гермиона невольно улыбнулась:

— Так и есть. Но я знаю их достаточно хорошо, чтобы уметь нарушать.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — хмыкнул собеседник. — Так зачем ты здесь?

Улыбка исчезла, Гермиона решительно произнесла:

— Все еще хочу помочь.

Заключенный покачал головой и отвернулся. Гермиона прекрасно его понимала. Случай был совершенно безнадежным. Северус Снейп официально пополнил ряды погибших героев еще в мае. Считалось, что тело уничтожили пожиратели. Но однажды Гермиона решила найти останки, чтобы отдать почести как полагается. Провела ритуал, вычитанный из книги, с которой так и не рассталась, а по-прежнему хранила в безразмерной сумочке, и узнала, что профессор по всем признакам жив. Но так как до конца уверенности не было, то Гарри тревожить не стала, чтобы не обнадеживать его заранее, а обратилась к Кингсли за советом и помощью.

Как же она потом об этом жалела!

Новоизбранный министр внимательно ее выслушал, покивал и вдруг, намекнув, что обладает необходимой информацией, и упирая на национальные интересы, потребовал дать Непреложный обет. Гермиона опешила, но согласилась, наивно полагая, что таким образом Кингсли заботился о безопасности посвященных и самого профессора. Реальность оказалась гораздо непригляднее.

Министерству не нужен был свободный и живой Снейп.

— Ты ведь умная девочка, Гермиона, и должна понимать, что иногда ситуации требуют непростых решений, — сказал тогда Кингсли интонацией, до неприятия похожей на дамблдоровскую. — Очень многие были недовольны, что мы поставили Снейпа в один ряд с теми, кто от него пострадал. Его все равно ждал бы суд и наказание. Слишком много на нем преступлений. Только вместо публичного суда, будет закрытый, — а чуть погодя добавил, усмехнувшись: — Уверяю тебя, Снейп нисколько не изменился. Сотрудничать отказывается, и остался такой же ядовитой сволочью...

Вероятно, лишь интуиция, не раз спасавшая ее во время войны, помогла Гермионе не сорваться. Да еще стальной блеск, мелькнувший во взгляде Кингсли. Гермионе отчетливо стало ясно, что, если она начнет возмущаться, ее в лучшем случае ждет хороший обливиэйт. Собрав волю в кулак, Гермиона смиренно согласилась со всеми доводами. Довольный Кингсли удовлетворенно кивнул и даже разрешил ей взглянуть на секретного узника. Вероятно, рассчитывал, что Гермиона окончательно разочаруется в бывшем профессоре, который и так никогда ее не жаловал.

И надо признать, его расчет был вполне осуществим. Жалкий, грязный, обросший, изрыгающий забористую ругань и чудовищные проклятия, Снейп, казалось, мог вызвать только ответную ненависть и брезгливость. Но недооценил министр сердобольное женское сердце. Гермиона сначала молча выслушала все, что Снейп думал о ней, ее умственных способностях и ублюдочном министерстве, затем опустилась рядом и заплакала; признала, что она действительно идиотка, и поведала все о своих злоключениях. Благо обет касался лично Снейпа и на него не распространялся.

Случилось невероятное. Снейп после ее монолога вдруг хрипло рассмеялся и с жалостью произнес:

— Какой же ты еще ребенок, Грейнджер.

Так началось их совсем недолгое, но вполне мирное общение. Гермиона все пыталась обойти клятву и облегчить его существование, но Снейп отмахивался:

— Не дергайся. Я все равно не жилец. Глаза почти не видят, органы отказывают, еще немного, и яд сожрет меня окончательно.

— Я думала, вам помогли.

— Всего лишь подлатали для суда. Хвала Мерлину, теперь я избавлен от публичной экзекуции. — Снейп невесело усмехнулся: — Пожалуй, стоит сказать спасибо Поттеру.

— Почему вы сейчас такой... — не выдержала Гермиона, — такой... нормальный? Не выгоняете, перестали ругаться.

— Не вижу смысла притворяться, — он слабо дернул плечом. — Хоть поговорю по-человечески напоследок...

* * *

Гермиону убивало то, что она не может преодолеть Непреложный обет. Время стремительно уходило. В один из вечеров она вытащила из сумочки старинный фолиант, положила на колени и, ни на что особо не надеясь, устало произнесла:

— Вы помогли его найти, мистер Виридиан, может, подскажете, как спасти?

Книга, само собой, безмолвствовала. Глаза наполнились слезами. Крупная капля, пробежав по щеке, задержалась на подбородке и упала на обложку, прямо на изображение волшебника в старинной одежде. Через несколько секунд прозвучало:

— Кхе-кхе... Безобразие. Разве можно так обращаться с уникальными раритетами?!

Гермиона встрепенулась и удивленно посмотрела вниз:

— Вы разговариваете?

— Какое тонкое замечание, — с издевкой ответил Виридиан, — вообще-то, это волшебная книга. Хотя, стоит признать, разбудили меня именно вы.

Гермиона промолчала, сил спорить у нее не было. Тем временем Виридиан достал колбу из нарисованного за спиной шкафа, каким-то образом собрал в нее слезу, внимательно вгляделся и с восторгом поцокал языком:

— Восхитительно! Сколько боли и отчаяния! Был бы я жив, смог бы создать великолепное зелье! Вижу, милая леди, — поднял он взгляд на Гермиону, — ваш случай абсолютно безнадежен, и вы действительно от всей души желаете спасти своего возлюбленного.

— Он не возлюбленный, — возразила Гермиона, — просто человек, который заслуживает спасения.

Виридиан покачал головой:

— Ох, мисс, ваши эмоции говорят об обратном, — он слегка потряс колбу в подтверждение. — Похоже, вы еще не осознали глубину той пропасти, в которой оказались.

Волшебник неслышно произнес какое-то заклинание, выплеснул жидкость из склянки, и капля проявилась на обложке.

— Заберите обратно и капните на последнюю страницу. Возможно, это поможет вашему мужчине. По крайней мере, даст какой-то шанс. Только советую хорошо подумать, ибо может пострадать ваша сущность.

— Что вы имеете в виду? — спросила Гермиона, собрав слезу наколдованной пипеткой.

— Ничего не дается безвозмездно. Вам придется поделиться душевной энергией в самом прямом смысле этого слова. Потому что именно часть вашей души станет путеводной нитью и позволит вырвать умирающего из мрака.

— Я расколю свою душу?

— Мерлин с вами! Нет, конечно! — хохотнул Веридиан. — Но вас безусловно ожидают значительный упадок душевных сил и опустошение. И это, повторюсь, вовсе не образное выражение.

— Моя душа и так будет страдать, если я ничего не сделаю.

— Что же, ваш выбор. Остается надеяться, что найдется человек, который потом сможет заполнить пустоту в вашем сердце.

— А что ждет умирающего?

— Понятия не имею. Вероятно, будет зависеть от того, куда приведет его ваша душа.

Виридиан застыл, и ничего не напоминало, что он только что был говорящей картинкой. Гермионе даже на миг показалось, что оживший волшебник ей привиделся, но пипетка в руке служила доказательством, что разговор был реален.

На последней странице красовался довольно странный черно-белый рисунок: человек и несколько его точных силуэтов, словно он отражался в стоящих друг за другом зеркалах. После того, как на страницу упала слеза, линии рисунка начали разъединяться и складываться в слова. Взгляд жадно забегал по строчкам.

— Мерлин, он не шутил про душу. Только это не часть, а, скорее, слепок.

Гермиона тряхнула головой и принялась за работу.

Она успела. Все рассчитала, приготовила зелье, даже провела строгий пост, как было рекомендовано.

Настал день казни. Небо вокруг Азкабана как обычно заволокло тучами, начал накрапывать мелкий дождь. Из тумана медленно выплыли дементоры. Гермиона передернулась.

— Не передумала? — спросил ее Кингсли. — Зрелище не из приятных.

— Нет.

Вывели заключенного. Он был совсем плох. Скособоченная фигура, дерганые неловкие движения ясно говорили, что человек серьезно болен. Но шел он сам, упрямо переставляя ноги.

Разводить церемонии не стали. Кингсли зачитал приговор и дал отмашку. Дементор подплыл и присосался к узнику. Гермиона все же зажмурилась, не в силах наблюдать мерзкое зрелище, и отчаянно взмолилась, чтобы ритуал сработал...

* * *

Вначале Северус подозревал, что Грейнджер была очередной попыткой Кингсли склонить его к сотрудничеству. Чего Северус делать не собирался, свой долг он отработал с лихвой. Тем более ему сразу дали понять, что убийство директора не останется безнаказанным. Так что пусть сами снимают охранные заклятья с особняков, ищут тайники и ловят оставшихся пожирателей. Его дни в любом случае сочтены. Кингсли отказ не понравился, он сказал, что дает время до конца месяца, и если Северус не передумает, по истечении срока его казнят. Северус на это только оскалился и в очередной раз послал министра подальше.

Какая разница, когда умирать? Даже если приговор заменят на пожизненное заключение, яд Нагайны все равно скоро добьет его ослабленный организм.

Грейнджер сначала развеселила. Северус получил истинное удовольствие, узнав, как на гриффиндорском идеализме потопталась лживая реальность. А потом стало жалко. Ее, себя. Ее — потому что детства у нее по сути не было, себя — потому что толком и не жил, а искреннее сочувствие получил только на пороге смерти. Он не думал о влюбленности или влечении, но такое внимание от женского пола ему все же хотелось получить совсем при других обстоятельствах.

Поэтому особо не возражал, когда Грейнджер всучила ему листок с подозрительным ритуалом из запрещенной книги. И своей кровью тоже поделился, все равно отравлена, толку с нее… Правда, слова про душу не понравились, и для очистки совести Северус пробовал Грейнджер отговорить. Да разве упрямица послушалась? Северус обреченно махнул рукой, вряд ли вообще что-то получится, так что пусть девчонка отвлечется и успокоится. А то уже на инфернала стала похожа.

Северус хорошо помнил промораживающий холод и невыносимую тоску, которые ощущались рядом с дементорами. Сейчас было гораздо хуже. Он был слаб, измучен, мысли путались, окклюменция не помогала.

Над ним склонился дементор, и Северус с ужасом понял, что перестал чувствовать тело, а сознание пожирает стужа...

Еще мгновение, и все, что когда-то составляло суть Северуса Снейпа, навсегда должно было исчезнуть в чреве азкабанской твари. Но вдруг душу волшебника окутала невидимая человеческому глазу сфера. И чем сильнее было давление извне, тем плотнее она становилась. В конце концов, вспыхнув призрачным солнцем, сфера с драгоценным содержимым вырвалась наружу...

* * *

На краткий миг грудь сдавила тяжесть, а кулон, в котором был спрятан крошечный флакон с зельем, приготовленным на крови Снейпа, нагрелся. Гермиона облегченно вздохнула и, открыв глаза, застала эпическую картину: дементор, едва засосав душу, взорвался изнутри, и его ошметки разлетелись в разные стороны.

Кингсли выругался и выхватил палочку. Приказал аврорам, чтобы проверили тело.

— Дохлый!

— Хвала Мерлину! Упакуйте труп. Вы знаете, что делать дальше.

Побледневшая Гермиона повернулась к Кингсли и ровно произнесла:

— Ты был прав. Если Снейп полумертвым был способен на такое, — она с отвращением испепелила костлявый обрубок, лежащий неподалеку, — трудно представить, что он мог сотворить, будучи полным сил.

— Хорошо, что ты, наконец, это поняла, — кивнул Кингсли. — И, кстати, мое предложение в силе. Мне хотелось бы видеть такую умную, знающую ведьму в своей команде...

Изогнув губы в улыбке, Гермиона попрощалась. Оказавшись дома, дала волю злости: «Хочешь держать меня на коротком поводке, господин министр? Не дождешься! И будь уверен, когда-нибудь я обязательно займу твое место и вычищу ваше гнилое болото!»

Но прочь истерику, надо закончить начатое. Гермионе осталась самая малость: вылить содержимое флакона на нарисованную в центре пентаграммы руну, означающую дальнюю дорогу, добавить каплю своей крови и прочитать последнее заклинание. Только потом она расслабится и поплачет. Горько, навзрыд, по-бабьи. Ведь кроме нее оплакать человека будет некому.