Отличного дня! (гет)

Какаши выходит на лестничную площадку, закрывает дверь с громким хлопком и после исчезнувшего эха слышит всхлипы из соседней квартиры, которые больше похожи на вой или скулеж. Если бы не знал, что у Сакуры нет собаки, то сделал бы вывод, что это точно какая-то псина.

Есть два предположения: или у Сакуры подруга, которая ревет, или ревет сама Сакура. Стоя спиной к ее двери, в шаге от спуска по лестнице, чтобы покурить, Какаши колеблется. Он не мастер успокаивать и поддерживать плачущих, себя еле сдерживает от выхода в окно, а кого-то может только подтолкнуть.

Забить и пройти мимо — значит наплевать на проблемы Сакуры и обесценить. Так он всегда и делал, потому что не был с ней знаком, а ему трудно что-то чувствовать к человеку, с которым пересекался в приветственном жесте, не больше. Но сейчас все немного изменилось, и черта незнакомых соседей пройдена, они стали очень даже знакомы за последние три недели.

Двинув челюстью в сторону и сжав кулаки, Какаши разворачивается на пятках, подходит к соседской двери и жмет на звонок. Воздух разрезает искусственное чириканье птиц. По ту сторону слышится шуршание и приближающиеся шаги, по эту — нервное отстукивание пальцев о дверной косяк.

— У тебя глаза красные, ты траву курила? — как только открылась дверь, спрашивает Какаши.

— Нет, с чего вы взяли? — Сакура натянуто улыбается, что кажется — треснет, а весь ее вид говорит о том, что она не плакала, она рыдала. Жаль, причина на лице сразу не написана.

— Я же сказал — у тебя глаза красные.

— Меня просто тема диплома в глаза ударила, а я не могу дать сдачи. — Спешит закрыть дверь.

— Тогда просто дай. — Какаши останавливает закрытие квартиры рукой.

— Что?

— Что?

Какаши молча стоит над ней, игнорирует свою подкинутую глупость и выжидает. Секунды тикают. Сакура пытается выдержать взгляд, но сдается и комично ломает брови домиком, будто из нее водопад прорвется, и лучше отойти.

— Ты решила выплакать всю свою стервозность и сейчас дожать при мне, чтобы я был свидетелем твоего превращения в ангела?

— Не волнуйтесь, для вас у меня всегда найдется дьявольский котел в углу для жарки. — Она моментально меняется в лице, во взгляде снова пляшут дерзкие нотки и от этого почему-то радостно.

Мужское эго мурчит — он причина выравнивания ее настроения, приятно.

— Или варки, жарить буду я, — звучит двусмысленно, многообещающе, с намеком и по закону жанра эротических книг после этих слов он должен шагнуть за порог, страстно напасть на Сакуру и… Какаши прокашливается, отгоняя мысли, в спешке дополняет: — У тебя запах жареного при готовке больше похож на горелый.

— Просто я люблю жесткую степень прожарки. — Сакура искренне улыбается без тени смущения.

Какаши быстро хлопает глазами, отгоняет воображаемый двадцать пятый кадр. Она все понимает, схватывает, а он сам уже плохо разбирает, когда они говорят всерьез, а когда шуточно.

— Проветримся? Покурим? — больше спрашивает себя, чем ее.

— Только тапочки переобую, — шмыгнув носом, бубнит Сакура.

Он поначалу не обратил внимания на ноги, прилип к ее лицу с пониманием, что хочет видеть такую разбитую как можно реже. Может, еще и кофе в постель приносить? Спрашивает саркастично сам себя и мысленно дарит оплеуху — старый извращенец, нужно уменьшить дозу пошлых книг и добавить побольше реального физического контакта. Желательно не с красивой молодой соседкой.

О Боги, очень даже желательно конкретно с ней, и никто не должен узнать, что она снилась ему в мокрых снах. Стыдно, когда об этом думает, и радуется, что это никак не может превратиться в реальность с вытекающими, скорее всего, не очень хорошими последствиями.

Лавочка скрипит под весом двух тел. Какаши протягивает пачку с высунутой наполовину сигаретой Сакуре, и вместо того, чтобы взять пальцами, она наклоняется, обхватывает сигарету губами и вытягивает. Какаши все это время не моргал, не дышал, вообще не функционировал и старался не переносить увиденное в свои фантазии, где она обхватывает губами его чл… Гребаные эротические книги, сжечь сегодня же.

Спокойствие, дыхание, медитация и подавление неуместных желаний.

— Хочешь поговорить об этом? — Подкуривает свою сигарету, косит взгляд на Сакуру и передает зажигалку.

— О чем? — по-умному притворяется дурочкой.

— О твоих соплях.

— Сомневаюсь, что проблемы испарятся — стоит о них заговорить. — Она глубоко затягивается и возвращает зажигалку.

— Возможно нет, но как правило, становится легче. Так говорят.

— А вам становилось?

— А мной не интересовались.

Сакура после этих слов приобретает очень скорбный вид, плечи опущены, а опухшие глаза от слез добавляют трагичности. Какаши сам себе неинтересен, поэтому не обижается, что кому-то его жизнь важна так же, как погода на Марсе.

— Вы похожи на амбассадора отчаяния.

— Только мне за это не платят, — хмыкает, выпуская облако дыма. — Я повешу твой комплимент на входной двери.

— Тогда лучше допишите «Амбассадор отчаяния. Не веселить — убьет». — Сакура улыбается глазами, а потом ее отпускает, и она вбрасывает ровным голосом: — Меня продинамил парень и заменил другой девушкой.

— Беда, — протяжно, вяло констатирует Какаши и сплевывает.

— Боже, у стены больше эмпатии, — тихо под нос шепчет Сакура.

— Я разогреваюсь, — для Какаши фраза не осталась незамеченной. — Вы уже были в отношениях или продинамил для того, чтобы они не начались?

Он очень не любит вытягивать информацию, когда человек не особо настроен на откровенные темы, но здесь у самого интерес проснулся — кто мог сломать это исчадие ада и что требуется для ее починки.

Сакура упирается локтями о колени, спустя две долгих затяжки неохотно говорит:

— Отношений не было. Договорились с группой после диплома пойти отметить сдачу, сначала он пригласил меня. А потом, видимо, на горизонте появилась девушка получше, он выбрал Карин, — на чужом имени она морщит нос, складываясь в гримасу отвращения.

Сакура затягивается, запрокидывает голову, облокотившись на спинку лавки, и выпускает дым из приоткрытых губ. Какаши смотрит на ее профиль, думает, каким надо быть идиотом, чтобы такое продинамить. И ему до омерзения радостно, что она все еще никому не принадлежит.

— Но самое забавное, что мне было плохо не от отказа, а от своей реакции, — продолжает, задумчиво нахмурив брови, — думала, буду рыдать, что выбрал не меня, а по итогу рыдала, потому что мне вдруг стало плевать — этого я испугалась. Он мне нравился с первого курса, а сейчас смотрю на него и пустота. Кажется, я переключилась на кого-то другого. Это непривычно, страшно и непонятно.

Радость схлопывается в мрак, над Какаши образовываются фантомные тучи. Все-таки у нее кто-то есть на примете. Он грызет себя — какого хера ему вообще до всего этого есть дело и зачем он что-то чувствует. Мысленно проводит четкую границу сосед-соседка, которая со временем потерлась, сам позволил, и не перешагивает.

Что здесь можно ободряющего сказать — без понятия. Кактус подарит объятия мягче, чем он.

— Тогда радуйся, что минус один мудак в твоей жизни.

— Но плюс другой.

— Клин клином.

— Мудак мудаком, — с насмешкой говорит Сакура, глядя на Какаши и хитро прищурившись.

— И твоего превращения в ангела можно не ждать?

— Не-а, да и у вас не вижу нимба над головой. Зачем играть в раю на лире, если можно кого-нибудь жарить в аду, правда?

Какаши чувствует теплоту в пальцах от почти докуренной сигареты и холодок от заигрывающих ноток в голосе Сакуры.

— Правда, и жарят как раз таких, как ты.

— И жарят их такие, как вы.

— Так ты предпочитаешь быть отжаренной?

— Так вы предпочитаете жарить?

Саркастичное «начнем сейчас?» погибает, не дойдя до горла. Какаши представляет себя с надетой на голову шапочкой из фольги с антенной и мысленно посылает магнитные волны во вселенную, чтобы что-то произошло и ему не пришлось отвечать на очевидные вещи. Связи нет ни со вселенной, ни с мозгом.

Над его головой мигает SOS. В какую справочную службу обратиться, чтобы границы не стирались, и где взять силу воли, чтобы на остроумную Сакуру не реагировать?

Хорошо быть мертвым, тогда не будешь вестись на ее словесные провокации. Разговоры с ней всегда меняют вектор направления в тонкий флирт, куда бы руль ни выкручивал, держать дистанцию и нейтралитет невозможно.

Какаши драматично вздыхает и хочет закопать в могилу свою тягу к ней, сесть сверху, чтобы точно не выбралась.

— Если докурили, то пошли домой, — он заминает тему, потому что, спасибо человечеству, сигарета не вечная.

Закончилась сигарета — закончились разговоры.

— Приглашаете на чай? — Бог добавил Сакуре настойчивости не щепотку, а целое ведро.

Неужели одна сигарета может превратить заплаканную жертву в охотника? Так вот почему курить вредно.

— А ты взяла что-нибудь к чаю?

— Себя. — Так сияет, словно антиквариат отполировали на века вперед, и сейчас во всех точках мира люди от нее жмурятся сильнее, чем от солнца.

Куда ни наступи — везде ее ловушки.

Какаши на это нечем крыть, спотыкается о ее намеки и готов уже в ноги к ней упасть. Путается взглядом в ее волосах вместе с ветром, скользит по бледной коже, пока она закрыла глаза, и, ненавидя себя, залипает на заплаканное, но очень красивое лицо.

— Ну, тут трудно отказать. — Какаши разводит руки в стороны.

У него и без сахара появится диабет.

Сакура победно подскакивает с лавочки и направляется к подъезду. Какаши проигрывает и ставит на своем поле крест.

Ему легко дается привязываться к людям, как и лезть в петлю после их ухода. Грабли по мультяшному подмигивают, когда Сакура оборачивается, взмахом руки поторапливает его, и он, делая шаг, чувствует удар от них почти физически, как и шишку на лбу.

Какаши осознанно запирается с ней в клетке из четырех стен, чтобы слушать ее истории, глупо улыбаться в ободок кружки, подкалывать друг друга и стараться унять свои всплески желания чего-то большего.

Она вытянула его из дня сурка, и назад возвращаться не хочется.

А шишки когда-нибудь заживут.