Призрак Эбби-Грейндж (гет)

С визита в Эбби-Грейндж минула уже неделя, а дело леди Брэкенстолл и ее мужа никак не шло у Холмса из головы, хоть отвлекающих факторов и было предостаточно. Верный своему слову, он принялся за ремонт дома — вместе с Макгрегором они еще раз все осмотрели, после чего отправились в город и заказали строительные материалы. Дело спорилось, и Холмс, чтобы как-то отвлечься, сам принимался за работу, и физическая активность стала тем лекарством, что хоть отчасти заглушало душевную боль. Несколько раз он порывался написать брату, но все его неуклюжие попытки неизменно оказывались в корзине для бумаг. Что-что, а выбор правильных слов в такой ситуации никогда не был его сильной стороной, и это, вкупе с неприятным делом, что навязал ему старый приятель, действовало на него крайне удручающе.

Видимо, решив, что после их непростого расставания должно было пройти некоторое время, инспектор Хопкинс не докучал Холмсу своими визитами, так что, если не считать Макгрегоров и рабочих, он оказался предоставлен самому себе, что было как раз тем, в чем он нуждался. Холмс взял за правило совершать каждый день верховые прогулки, и красоты Шотландии стали еще одним лекарством, что помогало ему оставаться на плаву.

Обычно он катался верхом после обеда, но в тот день решил выехать около десяти утра — в ожидании новых строительных материалов работа по отделке столовой была поставлена на паузу, и Холмс, которого с детства раздражало любое промедление, велел оседлать свою лошадь и поскакал в сторону леса, за которым простиралась бесконечная череда холмов и равнин.

Проведя в седле около получаса, он решил оставить лошадь у дерева, чтобы она немного отдохнула, и пройтись пешком. Погода была просто великолепной — приветливо светило солнце, было довольно тепло, и ему не хотелось думать о том, что вскоре все это сменится холодной промозглой осенью, что царила в его душе уже несколько недель.

Дойдя до небольшого пригорка, Холмс хотел было присесть на поваленное дерево и передохнуть, как вдруг он увидел внизу женщину, одетую в костюм для верховой езды. Приглядевшись, он понял, что это была леди Брэкенстолл. Отчего-то ему сразу же захотелось ретироваться, но он не успел — она подняла голову и заметила его, так что ему ничего не оставалось, как слегка приподнять шляпу в знак приветствия. Она склонила голову, и Холмс понял, что теперь ему следует спуститься и сказать ей хотя бы пару слов.

— Леди Брэкенстолл, — поскольку она стала подниматься ему навстречу, они поравнялись где-то на середине холма. — Доброе утро.

— Доброе утро, мистер Холмс, — промолвила она. Следы побоев недельной давности были все еще заметны на ее лице, но теперь они были не такими выразительными, так что Холмсу ярче, чем при знакомстве, бросилась в глаза ее красота. Это вернуло его к мысли о ее негодяе-супруге, и он попытался поскорее ответить на ее слова приветливой улыбкой.

— Я вижу, вы тоже любите верховую езду, — сказал он. — Где вы оставили лошадь?

— В миле отсюда, в старом охотничьем домике моего отца. Он был владельцем Эбби-Грейндж до того, как после моего замужества поместье перешло к моему супругу, — заметив его непонимание, пояснила леди Брэкенстолл. — Поместье досталось отцу по каким-то запутанным наследственным правам после смерти его кузена, я уже не помню всех подробностей.

— Вот как, — обронил Холмс. Что ж, дело обстояло еще хуже. Мерзавец заполучил ее приданое и обращался с ней хуже, чем с собакой. Не зря все-таки Холмс никогда не верил в институт брака.

— Инспектор Хопкинс сказал, что вы приобрели дом в наших краях, — продолжала между тем леди Брэкенстолл. — Наверное, сейчас у вас много работы.

— Да, вы правы. Мы купили его вместе с братом, но он недавно… — Холмс так и не смог произнести это вслух. — Он пережил большую потерю и пока не может этим заняться. Поэтому я решил взять дело в свои руки.

— Вы очень добры, — сказала леди Брэкенстолл. Они вернулись на пригорок и медленно пошли в ту сторону, где Холмс оставил лошадь. Разговор их как-то затих, так что он сам не заметил, как вдруг сказал:

— Я надеюсь, леди Брэкенстолл, вы пришли в себя после нападения… банды Рэнделлов, — в его голосе послышалось отчуждение, которого он не слышал уже целую вечность.

Она вздрогнула.

— Благодарю вас, мистер Холмс, я в полном порядке, — она опустила глаза на букет полевых цветов, что держала в руках. — Я рада тому, что… все обошлось.

Они прошли еще несколько шагов, после чего Холмс остановился и в упор на нее посмотрел.

— Вы не обязаны это терпеть, вы же знаете, — тихо сказал он.

— Я не понимаю, о чем вы, — она повела плечами, все еще смотря на цветы.

— У вас ведь должен хоть кто-то быть — родные, друзья. Даже если развод невозможен, вы можете добиться раздельного проживания, и он больше никогда не поднимет на вас руку.

— Кажется, мистер Холмс, вы меня с кем-то путаете, — она попыталась возобновить прогулку, но, сам того не замечая, он взял ее за руку, заставляя остановиться. Поняв, что он позволил себе недопустимое, Холмс сразу же отпрянул, но за секунду до этого он успел различить мелькнувший в ее глазах животный испуг. Боже, как он мог быть таким дураком — она ведь наверняка дрожит от каждого прикосновения, как он только не подумал об этом…

— Простите, мистер Холмс, мне пора, — выронив букет, она развернулась и почти бегом побежала в ту сторону, откуда пришла. Ему хотелось окликнуть ее, но это было глупо — все, что ему оставалось в данный момент, это проклинать собственную опрометчивость. Его взгляд упал на траву, и он увидел оброненный ею букет. Что-то заставило его поднять цветы. Они были совсем простыми — клевер, васильки, колокольчики, — но если бы кто-то решил нарисовать ее вместе с ними, они лишь подчеркнули бы ее красоту. Не понимая толком, что делает, он бережно поднял букет и взял его с собой.

Вернувшись домой, Холмс попросил миссис Макгрегор поставить цветы в воду, а сам прошел в библиотеку. Она была уже почти пригодна для обитания — книги он вместе с рабочими расставил по полкам, и оставалось только купить кресла, диван и стол, чтобы в библиотеке можно было спокойно заниматься и отдыхать. Пока же этого не было сделано, Холмс использовал библиотеку для музицирования. Из Лондона он привез с собой скрипку, и когда гнетущие мысли слишком сильно ему досаждали, он брал инструмент и принимался играть. Чаще всего это были импровизации, и Холмс надеялся, что музыка выручит его и сейчас.

Однако этого не случилось. Взяв скрипку и смычок, вместо того чтобы сразу же заиграть, как это происходило с ним по обыкновению, он долго стоял, замерев, и думал только о том, что ни одно музыкальное произведение не в силах было выразить то, что он сейчас чувствовал. Гнев, раздражение, обида и осознание чудовищной несправедливости перемешались в его сердце с тоской, восхищением и каким-то необъяснимым влечением, которого он никогда раньше не испытывал. Проведя в тишине около пятнадцати минут, Холмс вынужден был отложить инструмент. Вернувшись в спальню, он сел в кресло перед камином, и его мозг напряженно заработал, будто бы ему в руки попалась очередная загадка.

На следующее утро он поднялся очень рано. В пять утра он уже был на ногах, и, самостоятельно оседлав лошадь, он помчался в ту сторону, где, по его представлениям, должен был находиться старый охотничий домик мистера Фрейзера.

На поиски у него ушло около часа, но они увенчались успехом. Крохотное строение приютилось на краю лесной чащи. Сейчас там никого не было, так что расчет Холмса оказался верным. Спрыгнув с лошади, он привязал ее у ближайшего дерева и прошел к дому. Судя по всему, это было единственное убежище леди Брэкенстолл, в котором она могла быть свободна от своего супруга, и она содержала его в чистоте и уюте. Наверняка она приходила туда каждый день, так что Холмс мог быть уверен в том, что она не пропустит его подарок. И он оказался прав — когда на следующий день рано утром он снова прискакал к охотничьему домику, букета полевых цветов, что он оставил на пороге, там уже не было.

* * *

Дни бежали друг за другом, складываясь в недели, и постепенно горе Холмса притуплялось. Брату он так и не написал, но он говорил себе, что приведение в порядок дома компенсировало это молчание, и пока для успокоения совести ему было этого достаточно. Ремонт под чутким руководством Макгрегора продвигался довольно быстро, и Холмс по-прежнему периодически сам принимал участие в работах. Однако он не оставлял и конных прогулок, так что несколько раз в неделю на крыльце охотничьего домика мистера Фрейзера появлялись свежие цветы, которые на следующий день неизменно исчезали.

Необычно теплый сентябрь подошел к концу, и с наступлением октября в Шотландию пришли дожди. Расплатившись с рабочими, Холмс принял решение до весны прекратить работы. Они и так уже достаточно сделали — библиотека была полностью готова, в гостиной можно было без зазрения совести принимать гостей, да и одинокие трапезы Холмса теперь проходили в столовой. Конечно, в доме оставался еще непочатый край работы, но несмотря на это в нем можно было жить с комфортом и даже с уютом, так что Холмс мог поздравить себя хотя бы с этим.

Одним особенно пасмурным днем (дождь зарядил уже с самого утра и теперь лил стеной), Холмс, погрузившись в привычную меланхолию, разбирал в библиотеке пересылаемую из Лондона почту, которая, вопреки наступлению осени, оставалась все такой же тривиальной. Из размышлений его вывело тихое покашливание Макгрегора.

— Прошу прощения, мистер Холмс…

— Да? — он поднял вопросительный взгляд.

— Мистер Холмс, тут пришла леди Брэкенстолл. У нее лошадь ногу повредила, так что я попросил конюшего ее посмотреть, но сама леди вымокла до нитки. Я сказал, чтобы она заходила в дом, но она не слушает — говорит, не хочет вам мешать…

— Боже, что за глупости, — отложив письма, Холмс встал и прошел в коридор. — Где она?

— Ждет в конюшне, сэр…

Не заботясь о том, чтобы взять зонт или хотя бы надеть шляпу, Холмс вышел на улицу. Еще не дойдя до конюшни, он увидел леди Брэкенстолл. Выглядела она ужасно — мокрая амазонка висела на ней, словно мешок, шляпка была безнадежно испорчена, и пряди ее длинных каштановых волос свисали из-под нее как тающие сосульки. Увидев Холмса, она густо покраснела и опустила глаза.

— Леди Брэкенстолл, — негромко поздоровался он. — Прошу вас, зайдите в дом.

— Мистер Холмс, я не могу, — она покачала головой. — В таком состоянии…

— Вы заболеете и умрете. Пожалуйста, не упрямьтесь. Моя экономка приготовит вам теплую ванну и даст одежду на смену. Что случилось с вашей лошадью?

— Ногу подвернула, сэр, — бодро доложил ему Чарли, молодой конюший. — Надо бы подлечить. Сегодня она точно никуда не поедет.

— Но мне нужно домой! — испугалась леди Брэкенстолл. — Мой муж в отъезде, дом нельзя оставлять без присмотра!

— Значит, Макгрегор отвезет вас в крытом экипаже — мы как раз привели его в надлежащий вид, — настойчиво проговорил Холмс. — Пожалуйста, леди Брэкенстолл, будьте благоразумны.

С болью посмотрев на свою лошадь, она вздохнула и неуверенно кивнула.

— Замечательно. Я позову экономку, она вам поможет.

Увидев, в каком состоянии прибыла к ним нежданная гостья, миссис Макгрегор всплеснула руками и сразу же принялась отдавать распоряжения, так что уже через несколько минут леди Брэкенстолл в сопровождении молодой горничной отправилась в ванную комнату. Холмс тем временем приказал принести в гостиную горячий ужин (столовая была еще не совсем готова к приему гостей, да и топили там гораздо хуже, чем в гостиной) и, отложив свою бесполезную корреспонденцию, принялся ждать леди Брэкенстолл.

Она спустилась через полчаса. Видимо, миссис Макгрегор попросила служанку одолжить ей одно из своих платьев, а сама закутала ее в теплую шаль, так что выглядела она теперь чрезвычайно просто, словно обычная девушка среднего сословия, а не знатная хозяйка богатого дома. Волосы леди Брэкенстолл расчесала и связала лентой, но им требовалось время, чтобы высохнуть, и в мягком свете свечей они слегка поблескивали.

— Леди Брэкенстолл, — он встал, когда она вошла. — Пожалуйста, вам нужно поесть.

— Вы очень внимательны, мистер Холмс, — она подошла ближе, и он заметил, что несмотря на то, что она только что приняла ванну и немного отогрелась, ее кожа оставалась все такой же бледной, почти прозрачной. — Вам не стоило так хлопотать.

— Это не хлопоты, это обыкновенная вежливость. Уверен, если бы я оказался на вашем месте, вы поступили бы так же.

Леди Брэкенстолл улыбнулась.

— Вы бы никогда не оказались на моем месте, — она села на диван и взяла чашку горячего бульона. — Мне стоило остаться дома в такую погоду, а я пошла на поводу у собственного эгоизма, промокла сама и чуть не погубила Сандию. Это было очень глупо, — она сделала несколько осторожных глотков.

— Порой отчаяние толкает нас на необдуманные поступки, но его не стоит путать с глупостью, — негромко заметил Холмс, садясь в кресло.

— Как я и сказала — вы очень внимательны, — с печальной улыбкой отозвалась леди Брэкенстолл, глядя на танцующие в камине огоньки.

— Как себя чувствует миссис Фрейзер? — после небольшой паузы спросил Холмс.

— Неплохо, спасибо, — она сделала еще несколько глотков. — К сожалению, из-за болезни она почти не покидает своей комнаты, поэтому ее жизнь с трудом можно назвать разнообразной. Но я стараюсь следить за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась.

— Вы — единственное, что у нее есть, — промолвил он.

— Хотите меня урезонить, мистер Холмс? — леди Брэкенстолл попыталась рассмеяться.

— Вовсе нет, просто констатирую факт. Это досадная привычка, обусловленная моей профессией.

Она немного помолчала, прежде чем продолжить беседу.

— Мистер Хопкинс сказал, вы частный детектив.

— Все верно.

— Должно быть, это очень… увлекательная профессия.

Холмс сухо рассмеялся.

— Это единственная профессия, которая не дает мне умереть от скуки. Так что, наверное, вы правы, она меня увлекает.

— Но почему вы решились оставить ее на столь продолжительный срок? — в ее голосе послышалось легкое любопытство. — Здешняя обстановка вряд ли привлекательнее лондонской.

Холмс немного напрягся и, медля с ответом, налил им обоим чаю.

— Каждому порой нужен отдых, — сказал, наконец, он. — Сейчас, по ряду причин, я нуждаюсь в перерыве. Мои… личные дела вынудили меня к этому, а я не могу позволить, чтобы они мешали моей работе.

— Понимаю, — леди Брэкенстолл медленно кивнула. Несколько минут они провели в тишине. Она доела бульон и взяла свою чашку чая.

— Я была в Лондоне всего несколько раз, — промолвила она. — Я родилась в Эдинбурге. Когда мне было десять лет, отец унаследовал Эбби-Грейндж, а еще спустя пять лет он умер. К тому времени между мной и лордом Брэкенстоллом уже был составлен брачный договор. Его отец был хорошим другом моего отца, поэтому в таком решении не было ничего удивительного. Не могу сказать, что я ему противилась — я была послушной дочерью и любила отца, так что я вышла бы за любого, на кого он указал. К тому же, мой жених был красив, обаятелен и казался мне весьма добрым человеком. Первые годы нашей совместной жизни прошли очень хорошо, а потом… Потом оказалось, что он ни к чему не может приложить свои силы. Как в той притче — работать не могу, просить стыжусь. Его готовили лишь к тому, чтобы играть роль блестящего аристократа, но даже блестящим аристократам нужно занятие, иначе они… — она умолкла. — Я думаю, больше мне добавить нечего.

Холмс ничего не сказал. В камине продолжал потрескивать огонь, за окном барабанил дождь, а леди Брэкенстолл все грела пальцы о чашку чая, так и не сделав ни одного глотка. Наконец он выпрямился в своем кресле и тихо сказал:

— Леди Брэкенстолл, обычно я не берусь за такие дела, но если я чем-то могу вам помочь…

— Не можете, мистер Холмс, — она покачала головой. — По условиям брачного договора, в случае развода Эбби-Грейндж перейдет к моему мужу. Если бы у нас были дети, они остались бы под его опекой. Меня же он просто выбросит на улицу, и мне некуда идти. Если бы я была одна, я бы еще попыталась найти работу и устроиться хоть где-нибудь, но я должна думать о матери. Ей нужен постоянный уход, и я не могу таскать ее за собой туда, куда забросят меня позор и бесчестье.

— Бесчестье? — повторил он. — Бесчестье? Вы ничего не сделали, чтобы его заслужить, и если вы инициируете развод…

— Мистер Холмс, вы же частный детектив, — прервала его леди Брэкенстолл. — Вы же знаете, что в данной ситуации я ничего не могу инициировать, не рискуя остаться у разбитого корыта. На бумаге я всего лишь красивая вещь, что шла в комплекте с еще одной красивой вещью. А у вещей нет голоса.

— Не называйте себя так, умоляю, — проронил Холмс. Она с удивлением подняла на него глаза и вздрогнула, так что чай чуть не пролился на ее одолженное платье. Холмс и сам не понял, что на него нашло. Он вспомнил, как несколько лет назад одна знатная дама на его глазах застрелила Чарльза Огастеса Милвертона. Ненависть, что он испытывал к беспринципному шантажисту, едва не сожгла его изнутри, и если бы его не опередили, он сам убил бы его, не колеблясь. Но то, что он чувствовал сейчас, было не просто праведным гневом против очередной несправедливости, порожденной ханжеством гнилого общества, в котором он жил. Каждый раз, когда он думал о леди Брэкенстолл и ее супруге, к беспомощному гневу примешивалось что-то еще. Что-то… теплое, что-то странно умиротворяющее и светлое. И теперь он начинал понимать, с чем это было связано.

— Кажется, мне пора, — тихо сказала леди Брэкенстолл, осторожно ставя свою чашку обратно на столик. — Я была бы вам очень признательна, мистер Холмс, если бы вы попросили вашего смотрителя отвезти меня домой, если вас это не затруднит.

— Конечно, — пробормотал Холмс. Он встал, чтобы вызвать Макгрегора, и, отдав ему нужные распоряжения, так и остался стоять у двери. Во время рассказа леди Брэкенстолл он был почти спокоен, но потом что-то в нем надломилось, и он оказался не в силах сдерживать эмоции. Видимо, она это поняла, так что всего лишь одна спонтанная фраза выдала ей его истинные чувства, в которых он сам не успел разобраться.

— Сэр, экипаж готов, — голос Макгрегора заставил его вздрогнуть. — Моя жена подсушила одежду леди, и я положил ее внутрь. Можем ехать.

— Спасибо, Макгрегор, — сказал Холмс и повернулся к леди Брэкенстолл. Она встала и подошла к нему.

— Благодарю вас за помощь, мистер Холмс. Я пришлю кого-нибудь за Сандией, когда она поправится.

Холмс хотел сказать, что в этом не будет необходимости — он мог поручить Чарли пригнать лошадь в Эбби-Грейндж — но решил, что лучше будет промолчать.

И словно в качестве вознаграждения за его деликатность, прежде чем уйти, леди Брэкенстолл на секунду задержалась и промолвила:

— На следующей неделе в Эбби-Грейндж состоится прием. Обычно мы зовем всех соседей, и я надеюсь, что мой супруг не обойдет приглашением и вас.

— Почту за честь, — Холмс слегка склонил голову, и леди Брэкенстолл удалилась в сопровождении Макгрегора.

* * *

— Миледи, вы чем-то встревожены. Сделать вам чаю?

Поймав в зеркальном отражении взволнованный взгляд своей старой служанки, леди Брэкенстолл покачала головой.

— Нет, спасибо, Тереза. Я думала надеть другое платье, но… Наверное, я все-таки остановлюсь на этом.

— Как скажете, миледи, — горничная слегка склонила голову и принялась убирать отвергнутые хозяйкой предметы гардероба.

Медленно надевая длинные черные перчатки в тон платью, леди Брэкенстолл мысленно корила себя за глупость. Обычно ей было безразлично, в чем она предстанет перед гостями традиционного октябрьского приема, но в этом году она битых полчаса выбирала платье, только чтобы потом отвергнуть его и приказать горничной подготовить один из ее самых нелюбимых нарядов. Ей не очень нравилось черное, но если лорд Брэкенстолл заподозрит, что она прихорашивается, он станет искать причину подобного поведения, и если, не дай Бог, он догадается…

Леди Брэкенстолл прошиб холодный пот. Ее ладони взмокли, и натягивание перчатки превратилось в пытку. Глупость, глупость, какая же это все-таки глупость…

— Это все, миледи? — мягкий голос горничной вернул ее к действительности.

— Да, Тереза, спасибо, — она улыбнулась ее отражению, и служанка, сделав неглубокий реверанс, вышла из спальни. Леди Брэкенстолл предпочла бы, чтобы Тереза не вела себя столь официально, однако горничную было не переубедить — после замужества мисс Фрейзер она обращалась с ней как со знатной дамой, хоть и не оставила былую сердечность.

Надев перчатки, леди Брэкенстолл посмотрела на свое отражение и постаралась придать себе спокойную отстраненность, к которой она научилась прибегать за все годы своего несчастливого брака. Но сейчас выдержка ее подводила. Она была взволнованна, и привычная бледность уступила место румянцу. На лице уже не осталось никаких следов нападения «банды Рэнделлов», и леди Брэкенстолл несколько минут изучала его с неожиданной придирчивостью, будто выискивая несуществующие изъяны, после чего ее тонкие губы искривила горькая усмешка, и она в бессилье уронила голову на сложенные на туалетном столике руки.

А она-то думала, что этот миг никогда не настанет. Не зря ведь она жила в глуши, вдали от общества, и почти никуда не выезжала. Так ей было легче мириться с собственным положением — с болезнью матери, с пьянством и побоями мужа, с тем, что ее жизнь была загублена, а она так и не узнала ни любви, ни счастья. И зачем, зачем только судьба поставила на ее пути этого человека, почему не дала ему спокойно жить в Лондоне и привела сюда, чтобы их жизни пересеклись, и…

«Глупая, ну зачем ты только об этом думаешь», — очередной упрек в собственный адрес оказался столь же бесполезен, как и все предыдущие. Она прекрасно знала, зачем и почему думает об этом. О нем. Он ведь был совсем не таким, как другие. Он сразу же все понял — уже в ту минуту, когда впервые увидел ее, избитую и обезображенную, вынужденную подыгрывать сочиненной за нее лжи. И, в отличие от других, он не спрятал глаза. Не сделал вид, что все в порядке. Он был первым, кто предложил ей помощь, а не скупую деланную жалость. И то, что он не мог ей помочь, угнетало его, она очень хорошо это видела. Все те букеты, что он приносил к охотничьему домику — это был не просто знак внимания, это был призыв к борьбе. Только вот леди Брэкенстолл уже устала бороться.

Она медленно выпрямилась, глядя на свое лицо, которое она безуспешно пыталась превратить в маску. Разве кто-то стал бы винить ее в том, что она просто хотела хоть раз в жизни чему-то порадоваться? Быть красивой, потому что рядом будет кто-то, кто сможет это оценить? Улыбаться, потому что его присутствие принесет ей радость? Поймать его взгляд, потому что в его пронзительных голубых глазах ей хотелось утонуть?

Конечно, винить ее стали бы все. Она была замужем, и уже сама мысль о другом мужчине считалась для дамы ее положения непростительным грехом. Ее мать, леди Брэкенстолл была в этом совершенно уверена, не пережила бы подобного позора. Возможно, только Тереза осталась бы ей верна, и только она поняла бы, что толкнуло ее на этот поступок. Но этого было слишком мало.

Впрочем, подумала леди Брэкенстолл, прищурившись и внимательно глядя на свое отражение, это не имело никакого значения. Скорее всего, она просто ошибается. То, как он смотрел на нее тогда, после того как она рассказала ему свою историю, совершенно неважно. Он не мог ничего почувствовать, и цветы, что он приносил ей, были всего лишь знаком поддержки, не более. А это значило, что ей будет легко похоронить свое чувство. Так же, как она давно похоронила последнюю надежду.

* * *

Обычно на октябрьский прием у Брэкенстоллов собиралось около тридцати человек. После ужина общество перемещалось в гостиную, где желающие могли сыграть в карты или помузицировать, а остальные предавались положенной в таких случаях светской беседе. К этому времени лорд Брэкенстолл уже успевал изрядно напиться, но присутствие гостей сдерживало его буйные порывы, так что он всего лишь громко говорил, сопровождая свою речь не слишком уместной жестикуляцией. Несколько его приятелей-аристократов из соседних поместий помогали ему удержаться в рамках приличий, в то время как леди Брэкенстолл ходила между гостями, поддерживая разговор.

— Мистер и миссис Хопкинс, мы очень рады вас видеть, — проговорила она, подойдя к инспектору и его супруге. — Насколько я знаю, мистер Хопкинс, вы недавно были в отъезде. Я надеюсь, ваша поездка прошла удачно.

— Спасибо, леди Брэкенстолл, — добродушно улыбнулся инспектор. — Меня попросили помочь с расследованием одного дела, но все оказалось гораздо проще, чем я думал. Мистер Холмс, наверное, посмеялся бы над моими потугами, — он со смехом покачал головой.

— Вас послушать, Хопкинс, так я только и делаю, что щеголяю своим лондонским снобизмом, — Холмс отвернулся от окна и подошел к беседующим. — Того и гляди, леди Брэкенстолл сочтет меня высокомерным всезнайкой, — он слегка склонил голову в ее сторону.

— Вы плохо обо мне думаете, мистер Холмс — я никогда бы не посмела обвинить вас в чем-то подобном, — она улыбнулась. Инспектор Хопкинс хотел было пошутить на этот счет, но тут к его супруге обратилась ее подруга, пришедшая на вечер в сопровождении мужа, и его вовлекли в этот разговор.

— Спасибо, что пришли, мистер Холмс, — тихо сказала леди Брэкенстолл, когда они оказались предоставлены сами себе. — Как продвигается обустройство вашего дома?

— Я решил сделать перерыв на зиму. Но мы уже многое сделали, благодарю, — он выглядел бесстрастным, но, отвечая, он свел руки за спиной, и ей показалось, что они чуть дрогнули. — Мой конюший сказал, что ваша лошадь полностью поправилась. Я рад это слышать.

— Да, это замечательно, — промолвила леди Брэкенстолл, и их разговор растаял. Она чувствовала, что Холмс хочет что-то сказать, но обстановка, в которой они находились, не позволяла ему быть до конца откровенным. Пока продолжался обед, она украдкой за ним наблюдала, и ей удалось поймать несколько его взглядов в тот момент, когда он смотрел на нее, но прочитать их она не смогла.

— Вы не играете? — спросил вдруг Холмс, кивнув головой в сторону рояля, за которым в данный момент сидела жена одного из приятелей лорда Брэкенстолла.

— Немного, — она чуть покраснела — ей было стыдно признаться в отсутствии таланта. — А вы?

— На скрипке. Мой брат превосходно играет на фортепиано, а вот я захотел освоить другой инструмент. Помогает сосредоточиться, когда нужно о чем-то подумать.

— Так вот в чем секрет ваших детективных успехов, — пошутила леди Брэкенстолл. Холмс не улыбнулся, но в его глазах она различила какой-то странный блеск. Помедлив несколько секунд, она посмотрела на гостей и промолвила:

— В нашей библиотеке есть несколько книг о скрипичном искусстве. Может быть, вы хотите посмотреть?

— С удовольствием, — коротко кивнул Холмс.

Библиотека Эбби-Грейндж располагалась сразу за большой гостиной, но звукоизоляция была настолько хорошей, что они словно очутились под непроницаемым куполом. В данный момент в помещении никого не было, но в камине горел огонь. Леди Брэкенстолл подошла к одному из дальних стеллажей и после недолгих поисков сняла с полки два старинных фолианта.

— Если вы играете на скрипке, у вас, скорее всего, есть эти книги, — она подошла к небольшому столику и жестом пригласила Холмса сесть в одно из двух кресел, стоящих рядом, и села сама.

— Да, вы правы, — улыбка появилась в его глазах, когда он пододвинул к себе книги, что она положила на столик. — Но я много лет их не видел. Мои экземпляры остались в родовом поместье, я не стал брать их в Лондон. В квартире, что я снимаю, слишком мало места.

— Вы живете один? — спросила леди Брэкенстолл и едва не покраснела — вопрос прозвучал слишком двусмысленно. Холмс, впрочем, этого не заметил.

— Да. Когда я только приехал в Лондон, брат оказывал мне помощь, но потом моя практика получила определенную известность, так что сейчас я вполне могу сам себя обеспечивать.

— Значит, вы счастливый человек, — она улыбнулась. Холмс ничего не ответил и несколько минут просто листал принесенные ею книги, не поднимая глаз. Леди Брэкенстолл подумала, что их могут хватиться в гостиной, но какой-то неизвестный внутренний голос успокоил ее сомнения. Она просто показывала ему книги, да и сидели они напротив друг друга — расстояние более чем достаточное. Пока он перелистывал страницы, она смотрела на его руки и поняла, что они очень подходили скрипачу — пальцы были длинными, но сильными и гибкими. Наверняка он мог бы стать профессиональным музыкантом, если бы захотел.

— У вас замечательная библиотека, леди Брэкенстолл, — Холмс аккуратно закрыл книгу. — Спасибо, что дали возможность ее увидеть.

Она лишь кивнула, не поднимая глаз. В его присутствии ей вдруг стало слишком сложно сохранять невозмутимость и обычную приветливую вежливость, захотелось вместо этого рассыпаться на тысячу осколков, чтобы никто никогда не смог заново ее собрать.

— Вы сегодня прекрасны, — тихо сказал он. — Черный вам очень идет. Хотя вы, наверное, хотели надеть что-то другое.

Ее пальцы в перчатках снова взмокли.

— Откуда вы знаете? — еле слышно спросила она.

На этот раз Холмс улыбнулся по-настоящему, пусть и не в полную силу.

— Потому что я видел, как вы смотрели на себя, когда вам удавалось поймать свое отражение. Вы будто были чем-то недовольны. Наверное, упрекали себя в том, что сделали неправильный выбор.

— Этот упрек не сравнится с тем, что вынудили меня почувствовать ваши слова, — теперь ее голос зазвучал словно издалека — леди Брэкенстолл не была точно уверена в том, что он принадлежал именно ей. — С вашей стороны было непозволительно их произносить, мистер Холмс, и я надеюсь, что вы отдаете себе в этом отчет.

— Вы правы, леди Брэкенстолл, — он пристально на нее посмотрел, и на сей раз она поймала его взгляд. Она ожидала увидеть в нем нечто оценивающее, какой-то расчет, прикидку того, насколько быстро она ему уступит. Но вместо этого она нашла в его глазах нежность и скрытое восхищение. Порой его слова еще сильнее расходились с тем, что он чувствовал, чем это было в ее собственном случае.

— И я прошу простить меня, если я причинил вам боль, — продолжил тем временем Холмс. — Но последние несколько недель я лишь с большим трудом заставляю себя… не думать о вас.

Отчего-то леди Брэкенстолл почувствовала себя уязвленной.

— Мистер Холмс, если вы хотели меня пожалеть, — она поднялась, намереваясь уйти, — я…

— То, что я испытываю, это вовсе не жалость, леди Брэкенстолл, — он взял ее за руку, когда она поравнялась с креслом, в котором он сидел. На сей раз она вздрогнула, но не стала вырываться. Его пальцы были чуть холодными, что было ощутимо даже сквозь перчатку, и это прикосновение заставило ее сердце пропустить удар.

— Мистер Холмс, — леди Брэкенстолл сглотнула, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Мистер Холмс, я замужем. Неважно, что вы думаете обо мне — я все равно никогда не смогу вам ответить, — она слегка потянула руку, и он ее отпустил. Не оглядываясь, она вышла из библиотеки и сразу же чуть не задохнулась в жаре и шуме гостиной, которая теперь показалась ей настоящим адом. Ее сердце отчаянно колотилось, рискуя вырваться из груди, и леди Брэкенстолл лишь с большим трудом привела его ритм в норму. Она нашла глазами мужа и поняла, что тот уже еле стоял на ногах. Дав знак одному из лакеев, она направилась к лорду Брэкенстоллу, даже не отдавая себе отчета в том, что ей вновь с риском для себя придется успокаивать пьяного супруга. Сейчас она могла думать лишь о том, какую невыносимую боль причинили Шерлоку Холмсу ее жестокие слова, от которых ей самой хотелось плакать.

* * *

Последний гость покинул Эбби-Грейндж около полуночи. Полчаса ушло у леди Брэкенстолл на то, чтобы проверить, все ли было в порядке, и отдать распоряжения слугам. К себе она поднялась совершенно разбитой. Эти октябрьские приемы всегда ее выматывали, но в этот раз все было еще хуже. У нее в голове до сих пор звучали слова Холмса, перед глазами стоял его внимательный нежный взгляд, а руку жгло его прикосновение. Пока Тереза помогала ей готовиться ко сну, леди Брэкенстолл намеренно не поднимала глаз, опасаясь того, что проницательная служанка заподозрит неладное и начнет задавать вопросы. К счастью, ее обманный маневр удался, и Тереза, пожелав спокойной ночи, без лишних слов скрылась за дверью. Леди Брэкенстолл потушила свечу и погрузилась в беспокойный, мучительный сон.

Проснулась она спустя два часа. Еще не открыв глаза, она сразу же поняла причину — в нос ударил отвратительный, тошнотворный запах перегара.

— Юстас, что случилось?.. — от усталости ее тело ломило, а из-за того, что ее сон так быстро прервался, у нее заболела голова. — Пожалуйста, иди спать…

Лорд Брэкенстолл ответил не сразу. Видимо, он не успел до конца протрезветь — пусть даже ему удалось сесть на кровать, он слегка раскачивался из стороны в сторону, и его руки дрожали.

— Я пришел к тебе, Маргарет… — заплетающимся языком пробормотал он.

— Юстас, тебе нужно поспать, — она попыталась сесть, но он сжал ее плечо, заставляя лежать. Леди Брэкенстолл ощутила, как по ее спине пробежал холодок — вестник слепого страха.

— Юстас, пожалуйста… — прошептала она. Ей следовало бы крикнуть, оттолкнуть его, попытаться вырваться, но ее волю будто парализовало. Она ведь столько раз через это проходила. Если она будет сопротивляться, это лишь его разозлит. Он ударит ее, и она опять будет ходить с обезображенным лицом. И если он разгневается, то причинит ей еще больше боли. Нет, самым разумным было просто не сопротивляться.

Ее тело пронзила боль, и она до крови прикусила губу, чтобы сдержать крик. В комнате было темно, и она сосредоточилась на тусклом лунном свете, что проникал внутрь сквозь неплотно зашторенные тяжелые портьеры. Завтра будет новый день. Завтра ничего этого уже не будет. Завтра она возьмет свою любимую Сандию и поскачет к охотничьему домику своего отца. Затопит там печку, заварит чай, и…

С громким стоном лорд Брэкенстолл перекатился на бок, и через несколько секунд она услышала его протяжный храп. Поспешно одернув свою измятую ночную рубашку, она смахнула со щеки непослушную слезу и, подавшись чуть вправо, соскользнула с кровати прямо на пол. Стуча зубами от холода, она встала и, накинув на плечи халат, шатаясь, направилась в соседнюю комнату, где стоял кувшин с водой. В это время года она была ледяной, но леди Брэкенстолл готова была потерпеть. Ей необходимо было помыться, хотя бы вытереть кожу мокрой тряпкой, чтобы смыть с себя ту грязь, что облепила ее, как мухи облепляют корову.

Дрожа, она налила воды в чистый тазик, взяла губку и мыло. Растрепавшиеся волосы лезли ей в глаза, и она попыталась заправить их за ухо, но непослушные пряди отказывались подчиниться. Чувствуя, как начинают предательски дрожать губы, леди Брэкенстолл намылила губку и, содрогаясь от холода, принялась мыться.

Когда она закончила, слезы градом катились по ее лицу. Задвинув тазик подальше в угол, она наспех вытерлась полотенцем, закуталась в халат и свернулась калачиком на кушетке, что стояла в комнате. Ей следовало бы разбудить Терезу, чтобы попросить ее постелить в одной из свободных комнат, но сейчас ей просто было все равно. Отвращение к самой себе пересилило в ней все остальные чувства. Леди Брэкенстолл ненавидела себя за то, что отказалась от борьбы, и сильнее этого было лишь отчаяние, вызванное тем, что она отвернулась от единственного чувства, что могло хоть как-то ее защитить.