Пять грехов из семи (гет)

Примечания:

NC-17

— Ирина Владимировна, я тут вам отчеты принес, — Николай положил на стол стопку папок, огляделся. За полтора года работы в архивном подвале он был впервые. Тут пахло пылью и бумагой, пресно и казенно, но ладони все равно вспотели и дышалось нервно. Он же просто принес бумаги, помог женщине, сделал доброе дело.

— Вы бы еще позже принесли, чтобы я после работы осталась с вашими бумагами, — Ирина Владимировна вышла из-за стеллажа, как обычно поджала пухлые губы. Она вся была пухлая, словно сорок с лишним лет накачивалась плотным жиром, вся из колышущихся плотных окружностей. Ее круглые щеки тоже покачивались в такт шагам, и еще она пахла — терпко, душно, как животное. Хтоническая самка. Николай так называл Ирину про себя. А пользовалась она всегда духами с запахом ванили, и одевалась во что-то с бантиками или декоративными цветочками. Свиной окорок с ванилином в подарочной упаковке. И еще она давала. Всем. На корпоративах в подсобке, или здесь, в архиве, в обеденный перерыв. Место общего потребления. Отвратительная женщина. Николай к ней относился подчеркнуто гадливо. Когда она говорила с кем-то, то складывала руки на животе, и лицо ее делалось непроницаемым до идиотизма, как у каменной первобытной скульптуры. Отвратительная женщина.

Сейчас она стояла рядом, и смешной аромат ванильки смешивался с ее естественным, тягучим запахом. Видимо, она наклонялась недавно, и груди теперь бугрились вокруг тесного лифчика, обтянутые водолазкой. Когда Николай только родился, Ирину, наверное, уже лапали одноклассники. Ее наверняка всегда и везде лапали, потому что больше с ней ничего нельзя было делать. Хтоническая, черт ее дери, самка. Он протянул руку и провел по ее выпирающей груди, вверх, приминая тело, словно хотел запихать излишки обратно, под защиту плотного, как броня, бюстгалтера. На секунду оба замерли и Николай подумал, что ведь дальше он ничего не сможет сделать, она вся упакована в жир, как в подушку безопасности, и если сейчас она закричит, вмажет пощечину, он просто уйдет дрочить в туалет на ее бесстыжий запах. И будет он единственным в кб, кому Ирина не дала. Николай сжал ее грудь сильнее и она полезла из лифчика, как тесто. Ирина застонала и откинула голову, подставляя короткую, полную шею для ласк и поцелуев. Юное, беззащитное, девичье движение, самочий сигнал: «Я твоя».

— Ты…

Ирина перебила его, быстрым полушепотом:

— Я видела, как ты смотришь. Вот, думала, какой у меня поклонник, — она торопливо расстегнула пояс, наклонилась, высвобождая из брюк круглые бедра, — Давай я тебе помогу, — сказала, улыбнувшись, и коснулась его ремня.

Николай сам дернул пряжку, одновременно потянул вверх водолазку Ирины:

— Нет, нет, не надо, — она оттолкнула его руку, и он кивнул, да, действительно, не стоит. Ирина стянула с себя трусы и легла на стол, свесив ноги и подложив руку под голову. Из-под полуопущенных ресниц глаза ее блестели сухо и требовательно. Она улыбнулась снова, когда Николай снял трусы:

— Ты у меня такой большой, — прошептала она игриво, — Иди ко мне.

Она обращалась по адресу — непосредственно к члену Николая, и тот тяжелел, покачиваясь, и его необходимо было сунуть хоть во что-нибудь. Николай подошел, стиснул пальцами ее белые, податливые, как тесто, бедра.

Свинка из мультика. Ужасная свинка из мультика, она надувала резиновый мячик, и сама была как мяч — раздутая, круглая и упругая, и несколько лифчиков в ряд на розовом теле. Николай забыл, в каком мультфильме ее видел, но ощущение жгучего стыда за нее и невозможности оторвать от нее взгляд было незабываемо. «Вот мы и встретились с тобой, свинка. Сейчас я тебя…»

Ирина снова застонала и раздвинула ноги. Он накрыл ладонью ее пухлый лобок, погладил пальцами отросшие колючие волоски по линии бикини. У хтонической самки была хтоническая, монументальная пизда, темные, мятые половые губы свисали, как мертвые петушиные гребешки. Только бы не кончить прямо сейчас, позорно, как мальчишка. Внутри все вибрировало, стягивалось в узел, который дергался от каждого покачивания тяжелого, налитого члена. Ирина снова сверкнула из-под ресниц сухим взглядом и застонала протяжно. Он сунул в нее пальцы. Изнутри Ирина была гладкая, глянцевая, вместительная, как тоннель метрополитена. Внутри нее можно было сжать руку в кулак, может, и голову можно засунуть. И еще там было совершенно сухо.

Ирина вскрикивала томно, даже после того, как он вынул руку. Она зло прикусывала губы, выгибалась, груди и живот колыхались под водолазкой, стекая по бокам.

— Хочу тебя, — хрипло шепнул он и сунул член в ее недра, как провалился, — Сдвинь ноги, — крикнул, чтобы почувствовать хоть какое-то сопротивление внутри нее. Ирина послушно обхватила его ляжками, от чего сразу стало жарко. Она постанывала в такт его движениям, монотонно, усыпляющее, Николай вцепился в ее ягодицы, царапая, и Ирина вскрикнула — профессионально страстно.

Трение, он думал о трении, о колючих волосках на ее лобке, о ее злобном, требовательном взгляде, и не мог ни остановиться, ни кончить. «Может, она тоже ни хрена не чувствует, что у нее внутри что-то есть, с такой-то лоханкой», — он оглянулся по сторонам, но кроме папок и огнетушителя на стене ничего не обнаружил. Может, огнетушитель ее бы удовлетворил.

Он навис над Ириной, зло прикусывая ее за живот всякий раз, когда погружался в нее на все длину. Она стонала и вскрикивала, закусывая губу, но голова ее все так же покоилась на руке. «Не надо было сдерживаться, — думал Николай, потея и чувствуя, как саднит в промежности, — Хрен я теперь кончу». Он с размаху шлепнул ее по ляжке ладонью, потом еще и еще, оставляя красные разлапистые следы. Неожиданно, это оказалось действенным, он задышал прерывисто и прикрыл глаза, переживая приятные спазмы и опустошение.

— Больно, слезь, слышишь, — произнесла Ирина недовольно и дернула бедрами, — Мудак.

Сморщившийся, пристыженный член выскользнул из нее, словно его пожевали и выплюнули. Ирина нашарила на столе пачку гигиенических салфеток и начала подтираться, не меняя позы. Тело ее мерно колыхалось в такт движениям руки. Николай заставил себя отвернуться, наклонился к брюкам, даже поднял их с пола, хоть уже знал, что не уйдет сейчас, потому что душно, навязчиво, до пота по спине, хочет еще.