Цепная реакция (гет)

Гермиона зашевелилась, приходя в себя, и попробовала повернуться на бок, размять затекшие плечи, которые сковало болезненной судорогой. Но ничего не вышло, а запястья тотчас обожгло огнем от невидимых пут. Она медленно открыла глаза и попыталась осмотреться. К давящей головной боли, которую она почувствовала, едва придя в себя, теперь примешивались тошнота и головокружение. Здорово же ее огрели вчера.

«Вчера?, — подумала она, осматриваясь. — Интересно, сколько я уже здесь нахожусь».

Помещение было незнакомым. Маленькая комната, освещенная лишь мерцающим светом одной-единственной свечи, скорее напоминала погреб. Низко нависал дощатый потолок, а маленькое квадратное окно было наглухо заколочено. В воздухе витал гнилостный запах сырости. Гермиона попробовала пошевелить ногами, но почувствовала сопротивление: их тоже сковывали невидимые оковы. К горлу подступил ком, ладони покрылись липким потом. В попытке подавить приступ паники, она сосредоточилась на воспоминаниях. Последнее, что она помнила, — это путь домой и чьи-то шаги позади нее, а потом острая боль в затылке и спасительная тьма. Очевидно, ее похитили, но кто и с какой целью? В голове не было ни одного предположения. Всех беглых Упивающихся смертью давно поймали и многих из них приговорили к поцелую дементора. Остальные же доживали свой век в Азкабане. О новых диверсиях она не знала, но если бы они были, слухи давно просочились бы в прессу.

Она покрутила головой, увеличивая угол обзора, насколько это было возможно. Рядом со старой деревянной кроватью, рассчитанной на одного человека, на которой она лежала, стояла обшарпанная тумба. Больше в комнатушке ничего не было. Мысленно увещевая себя, что паниковать не время, Гермиона прислушалась. Откуда-то сверху доносились шаги и приглушенные голоса. Чьи они, было не разобрать, хотя один из них явно принадлежал мужчине, а второй — женщине. Их было только двое. Казалось, они о чем-то спорили, но о чем именно — непонятно. Гермиона провела языком по пересохшим губам и попробовала позвать на помощь, но не смогла вымолвить ни слова, сколько бы ни старалась.

«Силенцио», — догадалась она.

Она снова покрутила головой, пытаясь отыскать свою сумочку, хотя четко понимала, что злоумышленники скорее всего ее спрятали или вовсе выкинули. Тогда, превозмогая режущую боль в запястьях, Гермиона вытянула руку насколько это было возможно и, почувствовав пальцами стену, попыталась стукнуть по ней, чтобы привлечь внимание тех, кто находился наверху. С первого раза вышло только тихое царапанье: пальцы, едва коснувшись стены подушечками, лишь слегка погладили ее поверхность. Но Гермиона не была бы гриффиндоркой, если бы не предприняла еще попытку, а потом еще и еще. Упершись пятками в противоположный борт кровати, она попробовала подтянуться выше, и наконец у нее получилось поскрести и негромко постучать. Этого, казалось бы, тихого звука хватило, чтобы голоса и шаги наверху стихли, а некоторое время спустя раздался хлопок, и прямо перед кроватью возник незнакомый домовой эльф. В руках он держал поднос, на котором стоял стакан воды и тарелка с овсяной кашей, от которой вверх поднимался пар, распространяя вокруг запах съестного. В животе предательски заурчало, а рот наполнился вязкой слюной, стоило Гермионе втянуть носом восхитительный аромат. Только теперь она поняла, как проголодалась. Это и неудивительно, ведь кроме бутербродов на скорую руку, шоколадных конфет и нескольких чашек чая, которым ее угощали подмастерья в лаборатории, она со вчерашнего дня ничего не ела. А поужинать ей так и не удалось. Домовой эльф, не глядя на нее, молча подошел к тумбе. Водрузив на нее поднос, он зачерпнул ложкой кашу и поднес к лицу Гермионы. От шока она лишь покорно открыла рот, действуя на одних инстинктах. А самым доминирующим сейчас было чувство голода. Но прожевав несколько ложек с кашей и увидев перед своим лицом новую, которую наполнил и услужливо поднес к губам домовик, внутри нее как будто что-то щелкнуло, и она яростно замотала головой, плотно сжав губы в тонкую линию.

Домовик убрал ложку обратно в тарелку и несколько мгновений смотрел на нее большими круглыми глазами, не выражавшими совершенно никаких эмоций в отношении происходящего, кроме некоторой снисходительности, словно ему каждый день приходилось кормить с ложки плененных капризных ведьм.

Почувствовав, что у нее начинает кружиться голова, Гермиона замерла, сфокусировав взгляд на эльфе, который снова взялся за ложку. Она нахмурилась и отвернулась, больше не обращая на него внимания. Некоторое время тот топтался на месте, а затем послышался хлопок. Она повернулась, но его уже не было. Поднос с завтраком также исчез.

Гермиона снова напрягла слух, но гул голосов наверху не возобновился. Лишь изредка слышались тихие шаги, вероятно принадлежавшие женщине. Время от времени она что-то говорила, и Гермиона сделала вывод, судя по командному тону, что та давала какие-то распоряжения домовику. Она еще раз внимательно осмотрела стены и потолок — ту часть, что попадала в поле зрения. Они не казались ей слишком звуконепроницаемыми, наоборот, все выглядело настолько хлипко, что было удивительно, почему сюда почти не долетают звуки. Гермиона предположила, что на помещение наложены какие-то чары. Но для чего? Похититель боится быть узнанным? Не станет же злоумышленник, кем бы он ни был, держать ее здесь вечно и контролировать ее состояние с помощью домового эльфа. Северус наверняка уже вернулся и обнаружил, что домой вчера она так и не вернулась. Должно быть, ее уже ищут, и это лишь вопрос времени, когда сюда нагрянет отряд авроров во главе с… Конечно, во главе с Гарри. Ведь нельзя же носить в себе обиду так долго только из-за того, что она не стала частью той большой и дружной семьи, которая теперь есть у него. Гермиона отчаянно не хотела верить в свои самые худшие предположения, красочные картинки которых услужливо подбрасывало разыгравшееся воображение. Северус и сам в состоянии ее найти, его знания и навыки в боевой магии стоят половины отряда молодых авроров, коих сейчас в избытке в Отделе магического правопорядка. Он перевернет весь город, если потребуется, но обязательно ее отыщет, чего бы это ни стоило. Хоть он и никогда об этом не говорил, но Гермиона знала, что дорога ему: чувствовала в мимолетных взглядах, которые он украдкой бросал на нее, думая, что она не видит, в прикосновениях, в той заботе, которая лишь усилилась с наступлением беременности. Словно чувствуя ее нерадостные мысли, ребенок зашевелился, ткнув ее под ребра. Гермиона усилием воли подавила готовые пролиться слезы и вновь начала анализировать ситуацию, пытаясь угадать мотив преступника. Это выходило из рук вон плохо, потому что к разыгравшемуся с новой силой чувству голода прибавилось еще одно не менее сильное — ее мочевой пузырь просто вопил о том, что надо бы опорожниться. И с каждым толчком маленьких ножек и ручек о брюшину чувство это все усиливалось. Гермиона с ужасом представила, что же будет, когда она не сможет больше терпеть, а позвать на помощь возможности нет. Паника снова расправила свои липкие щупальца, грозя поглотить все связные мысли.

«Не время паниковать», — мысленно уговаривала она себя.

Она закрыла глаза, сконцентрировавшись, подумала о своем еще не рожденном ребенке и попыталась дотянуться до него своей магией. Но от внутреннего напряжения ничего не вышло. Несколько раз глубоко вздохнув, Гермиона представила, что оказалась в густом лесу. Вокруг ни души. Как наяву она услышала тихий шелест листвы и щебетание птиц. Сконцентрировавшись на самых теплых и счастливых моментах своей жизни, она почувствовала, как от тела исходит свет, озаряя серебристым свечением тропинку, ведущую в самую глубь леса, и стволы деревьев вокруг. Спустя несколько мгновений из-за деревьев со всех сторон несмело показались тонкие лучики желтого цвета. Поначалу словно осторожно выглядывая из своих укрытий, они медленно подбирались ближе, их становилось все больше и больше, и наконец они слились в единый поток и устремились навстречу к другому, серебряному свету.

Когда они слились воедино, Гермиона почувствовала, как через все ее тело прошло тепло, такое родное, что от эмоций на глаза навернулись слезы. Поток желтоватого света, пройдя через нее насквозь, снова скрылся за деревьями, распавшись на мириады тоненьких лучиков. Гермиона открыла глаза и прислушалась к собственным ощущениям. Малыш в последний раз повернулся, будто устраиваясь поудобней, и затих. В туалет меньше не хотелось, но теперь не было толчков, приносивших особенный дискомфорт.

«Спасибо», — подумала Гермиона, вновь возвращаясь к своим рассуждениям.

Если ее хотят убить, то почему не сделали этого до сих пор? Зачем домовик накормил ее завтраком? Значит, похитителю нужно что-то другое. Но что? Деньги? Тогда они уже должны были связаться с Северусом и обсудить условия выкупа.

Ближе к обеду она снова увидела уже знакомого молчаливого домового эльфа. В его ручонках был круглый начищенный до блеска поднос на этот раз с обедом. От него также поднимался пар и распространялся восхитительный запах, заставляя уставший мозг думать лишь о еде. Утренняя ситуация повторилась. Съев несколько ложек божественно вкусного чечевичного супа, Гермиона отвернулась, всем своим видом показывая, что больше ни за что не откроет рот. Так же как и утром, домовик, ни слова не говоря, взял поднос и исчез, оставив ее одну.

Снова потекли долгие часы тяжелых мыслей, невероятных предположений и безумных предчувствий. Часы ожидания своей участи или хотя бы того, что ее похититель все-таки соизволит выйти на контакт и озвучить, с какой целью совершил то, за что грозит немалый срок в Азкабане.

Кажется, она задремала и проснулась оттого, что кто-то легонько тронул ее за плечо. Гермиона закрутила головой из стороны в сторону, пытаясь в тусклом свете разглядеть визитера или удостовериться, что все произошедшее за последние сутки было лишь страшным сном. Но возле кровати снова увидела домового эльфа. Она сосредоточила взгляд на белоснежной наволочке, завязанной на тонких костлявых плечиках на манер тоги, пытаясь найти хоть какие-то опознавательные знаки, например, эмблему Хогвартса или фамильный герб, которые помогли бы ей определить, кому он принадлежит. Но ничего не нашла.

Когда эльф взялся за ложку, она нахмурилась и принялась поджимать колени, насколько позволяли путы, яростно указывая носом в сторону ног. Эльф положил ложку и замер, будто задумавшись и не понимая, что она хочет этим сказать. Затем кончики его ушей распрямились, а в больших водянистых глазах отразилось понимание. Он щелкнул длинными тонкими, похожими на паучьи лапки, пальцами, и Гермиона по внутренним ощущениям поняла, что он решил ее маленькую проблему. Почувствовав себя гораздо лучше, она благодарно кивнула, но потом, опомнившись, вновь нахмурилась и отвернулась, плотно сжав губы.

— Мисс Гермиона, — тихо залепетал эльф, убирая ложку, словно боялся, что его могут услышать, — если вы не будете есть, то хозяйка грозится накормить вас силой.

«Ах, значит, хозяйка», — подумала Гермиона, убеждаясь в собственной правоте относительно шагов наверху. Но на этот раз это осознание не принесло ей удовлетворения.

Она медленно повернулась. Домовик не спускал с нее печального и немного напуганного взгляда.

«Развяжи меня», — не издав ни звука, одними губами произнесла Гермиона.

Но домовик прекрасно ее понял.

— Хозяйка не велела развязывать мисс Гермиону, — оглядевшись по сторонам, все так же тихо проговорил он.

«Тогда отмени Силенцио», — продолжила она, начиная испытывать раздражение от ощущения того, что ее словно насекомое накололи иголками на полотно, прежде чем засушить.

— Мисс… — домовик запнулся. Очевидно, он не желал ей зла и лишь выполнял приказы своей безумной хозяйки. Но в силу того, что находился у нее в служении, не мог оказывать сопротивления. Однако искренне хотел помочь. Поэтому после недолгой паузы продолжил уговоры: — Мисс должна хорошо питаться, иначе это может привести к плохому. Малыш может умереть.

Гермиона яростно тряхнула головой, и он замолчал. Но спустя несколько мгновений заговорил вновь:

— Прошу вас, мисс Гермиона. Вам нужно поесть.

Она снова отвернулась, показывая, что разговор окончен. Никакие уговоры и убеждения со стороны маленького и без того напуганного существа не смогли подорвать ее решительность. Домовику ничего другого не оставалось, кроме как оставить Гермиону одну. Час за часом она ждала, что он появится вновь или его хозяйка наконец соизволит побеседовать с пленницей. Но никто не приходил. Наверху снова раздались голоса мужчины и женщины, слов было не разобрать, как, впрочем, и кому они принадлежали. Топот ног, звон посуды, разговоры — все слилось в единую какофонию.

Волна страха и паника от ожидания неизвестности затопили ее сознание. Кровь застучала в ушах в такт бешеным ударам сердца. Лицо горело огнем, а ладони и стопы стали липкими от пота. Во рту появился металлический вкус. Повернув голову набок, она наконец позволила эмоциям прорваться наружу и беззвучно заплакала.

Ее вдруг пронзило осознание, самое невероятное из всех: если до сих пор ее никто не нашел, то, возможно, похититель как-то связан с Министерством или Авроратом. И злоумышленник сделает все, чтобы поиски начались как можно позже или не начались совсем.

* * *

— Поттер, что вы копаетесь с картой? — зло прошипел Северус, гневно сверля затылок Гарри. — Прошло уже двое суток. След аппарации, если он был, давно утерян.

Гарри выпрямился и размял затекшую шею.

— Аврорат делает все возможное, — устало ответил он. — Мы уже опросили всех, кто мог услышать или увидеть хоть что-то. Но никто ничего не знает.

— Так почему бы вам не воспользоваться единственным способом, который может ускорить поиски или привести нас прямиком к ней?

Гарри вздохнул и, сняв очки, потер покрасневшие от недосыпания глаза.

— Потому что он связан с темной магией, — спокойно, словно маленькому капризничающему ребенку, объяснил он в который раз. — Вы же помните, на каких условиях вас не бросили в Азкабан вместе с другими Упивающимися смертью? Никакой магии крови, никаких зелий с запрещенными ингредиентами и опять же никакой крови в зельях. Даже собственной, — поспешил добавить Гарри, опережая дальнейший аргумент Снейпа.

— Это все чушь, — яростно произнес Северус.

Гарри снова надел очки и, глядя на то, как он нервно меряет шагами кабинет, сказал, пожимая плечами:

— Может и чушь. Но помните, что вы здесь не один, кому дорога́ Гермиона.

Северус остановился и, резко развернувшись, процедил:

— Так дорога́, что вы не вспоминали о ней несколько лет, напрочь вычеркнув ее из своей жизни только лишь за то, что она, возможно, впервые сделала выбор не в вашу пользу.

Он прищурился и самодовольно ухмыльнулся, сложив руки на груди и смотря, как Гарри, вскочив со стула, открывает и закрывает рот, словно выброшенный на берег карась.

В эту минуту небольшое пространство захламленного свитками и папками кабинета озарилось ярким серебристым свечением, и материализовавшаяся лошадь голосом Джиневры Поттер скомандовала:

— Гарри, ну где ты? Ужин стынет. Живо домой!

Патронус рассеялся, а Гарри все стоял и смотрел на то место, где только что была лошадь. Выглядел он несколько сконфуженным.

— Я должен идти, — проговорил он и схватил со спинки стула аврорскую мантию.

— Что значит «идти»? Вы в своем уме, Поттер?

— Мистер Снейп, мы все сейчас на взводе. Но еще одна бессонная ночь не даст никаких результатов. Нам нужно успокоиться.

— Пирог с патокой может подождать! — рявкнул Северус.

— Вы сами-то когда в последний раз ели? — обиженно буркнул Гарри, чувствуя, как желудок свело при упоминании любимого лакомства.

— Это неважно. Все неважно до тех пор, пока я сам лично не удостоверюсь, что Гермиона в безопасности, что ее жизни ничего не угрожает. А вы можете делать что хотите. — С этими словами Северус направился к выходу. — А когда вам надоест сидеть под заботливым крылом миссис Поттер, — при этом он презрительно скривился, — и вы вдруг решите заняться делом, не говорите, что я вас не предупреждал. Возможно, времени осталось совсем немного, — под конец его голос стал совсем тихим, он развернулся и вышел, громко хлопнув дверью напоследок.

От резкого звука Гарри поморщился. Стучащая в висках словно молоточками головная боль вновь дала о себе знать с новой силой. Выскочив в коридор сразу за Снейпом, он огляделся, но того уже и след простыл. Гарри медленно побрел к лифту и задумался, нехотя признаваясь самому себе, что в словах Снейпа была львиная доля истины. Он и сам не понимал, из-за чего прекратил общение с Гермионой. Ее уход из школы авроров Гарри воспринял абсолютно спокойно, ведь он и сам видел, что ей там не место. Разрыв отношений с Роном тоже был вполне ожидаем, и даже хорошо, что он произошел всего лишь через год их отношений, а не спустя несколько лет семейной жизни. Неизвестно, во что могли перерасти их каждодневные скандалы, на которые почему-то закрывали глаза Молли и Артур. Честно признаться, он и сам никогда особо не вникал в их суть, но не мог так же, как и они, делать вид, что ничего не происходит.

Он вспомнил, как незадолго до того, как Гермиона покинула Нору, они прогуливались вечерами по окрестностям, как он рассказывал какие-то забавные глупости только бы отвлечь ее от тяжелых дум. Казалось, они понимали друг друга даже без слов, паузы в разговорах, которые инициировал и поддерживал чаще всего сам Гарри, вовсе не были неловкими или напряженными. Наоборот, они были уютными. Это были те моменты, о которых принято говорить: «единение душ». Когда же все успело так круто поменяться? Когда они стали друг другу настолько чужими? И это после всего, через что они прошли вместе. Поначалу он думал над этим очень часто. Но потом все его мысли и чувства полностью сосредоточились на Джинни, словно кто-то невидимой рукой щелкнул переключатель, и все остальное в его жизни, включая друзей и работу, о которой он грезил с детства, стало вдруг несущественным. И самое странное, что он совершенно не испытывал никаких угрызений совести, не скучал и вспоминал лишь самые неприглядные моменты из прошлого, будто другие воспоминания спрятались в густом тумане, застелившем его разум пеленой. Временами эта пелена немного рассеивалась, вот как сейчас, и тогда Гарри казалось, что он вновь становился самим собой. Но потом он приходил домой, где его ждал теплый ужин, и все возвращалось: никаких тяжелых мыслей, тоски по людям, что некогда были ему дороги, — ничего. Только Джинни.

А с тех пор, как они узнали о том, что она не может забеременеть, все только усугубилось. Все эти походы к целителям в Мунго, поиски новых методов лечения; они даже наведывались к какой-то старой колдунье, жившей в отшельничестве в горах Шотландии. Ее нашла Молли и настоятельно рекомендовала посетить, ссылаясь на то, что в жилах старухи течет самая древнейшая магия, способная исцелить от любого недуга. Однако Гарри подозревал, что колдунья попросту варит запрещенные в Магической Британии зелья, используя для этого не самые светлые методы. Как бы то ни было, это тоже не дало никаких результатов. Джинни, подогреваемая чрезмерной напористостью матери, все больше замыкалась в себе. И в какой-то момент из веселой дерзкой девчонки, способной любому дать отпор, той, кого Гарри полюбил всей душой, превратилась в тень самой себя. Она стала молчаливой и хмурой, часто он заставал ее в слезах, а все попытки завести разговор неизменно заканчивались скандалами. Гарри делал все от него зависящее, чтобы помочь ей пережить этот нелегкий для них период, изо всех сил пытался не дать ей упасть в пучину отчаяния и не терять надежды. Именно тогда он и отдалился от Гермионы. Но в то время это казалось таким естественным, что он не придал этому большого значения, думая, что, когда все разрешится, их редкие встречи возобновятся. Но со временем потребность в ком-то, кроме Джинни, пропала. Ему вполне хватало ее общества и семейных обедов в Норе по выходным, хотя первое время они были для него пыткой. Ведь какой-нибудь неосторожный разговор неизменно приводил к совместным воспоминаниям, а они, в свою очередь, к Гермионе. Ни Молли, ни Джинни так и не смогли смириться с тем, что она оставила Рона, хотя сам виновник достаточно быстро нашел ей замену, а потом еще и еще, говоря, что пока не готов к семейной жизни.

Поэтому так или иначе, но все подобные беседы заканчивались в итоге одинаково: Молли утирала слезы и причитала о том, что Гермиона еще пожалеет, что так с ними обошлась, а Джинни, утешая мать, злобно вторила той, что час расплаты близок. Поначалу ему были крайне неприятны все эти разговоры, и он часто достаточно резко пытался их пресечь. Но со временем они перестали его трогать. Совсем. Он думал, что все дело в привычке. Повторяющееся из раза в раз уже не трогало так, как раньше. Это как старые воспоминания, которые в прошлом приносили боль, но затем становились тусклее и уже не мешали жить, как прежде, а вызванные ими чувства притуплялись.

Но сегодня, когда Снейп всколыхнул в нем былые эмоции, внутри ничего не откликнулось. Пустота. И впервые Гарри задумался о том, насколько это было странным. Он спрашивал себя, почему это произошло. Но ответа не находил.

Так, погруженный в размышления, Гарри спустился в уже опустевший атриум Министерства магии и побрел к камину. Обычно он предпочитал аппарировать на крыльцо дома из какого-нибудь безлюдного проулка, но сегодня чувствовал, что слишком устал, и боялся, что не сумеет сосредоточиться. И немудрено, ведь за поисками подруги, которые, к сожалению, так и не дали результатов, прошло без малого двое суток.

* * *

— Ты совсем не бываешь дома, — укоризненно заявила Джинни, со звоном поставив перед ним чашку с травяным чаем, который вот уже несколько лет неизменно заваривала по какому-то старинному рецепту, которым поделилась Молли. Она утверждала, что он снимает усталость, отгоняет плохие сны и тяжелые мысли. Поначалу Гарри страшно раздражал даже один запах, поднимавшийся вместе с паром от горячей кружки. Он навевал на него смутные воспоминания о зельях и Хогвартсе. Но вскоре он привык и к запаху, и к чуть горьковатому вкусу, который становился почти незаметным, если положить в чай два кусочка сахара. — Неужели кроме тебя некому заниматься этим делом? — продолжила она, усевшись напротив.

Гарри устало вздохнул.

— Ты же знаешь, что это моя работа. А сегодня я целый день провел в компании Снейпа.

Джинни сморщилась, словно Гарри рассказал что-то крайне неприятное.

— И что ему было нужно?

— Не забывай, что Гермиона — его жена. Он в бешенстве от произошедшего и требует, чтобы ему позволили принять участие в поисках.

— Надеюсь, ему не позволили, — тихо проговорила Джинни, наблюдая, как Гарри осторожно взял кружку с горячим чаем и, подув на него, сделал глоток. — Это ведь не его работа. К тому же наверняка с его женушкой ничего плохого не случилось. Ей не впервой бросать мужчин и просто исчезать без всяких объяснений.

— Не болтай глупостей.

Гарри сделал еще глоток. Начавшее закипать раздражение с каждым мгновением становилось все меньше. Но все же он посчитал своим долгом осадить ее, хоть и нехотя.

— Не буду. Ты и сам скоро во всем убедишься. — Джинни поднялась из-за стола. — Я иду наверх. Не засиживайся. Тебе нужно отдохнуть.

Но Гарри, казалось, ее не слушал. Его привлек какой-то тихий звук. Сначала он подумал, что ему послышалось. Чего не бывает после тяжелых событий? Но спустя какое-то время звук повторился вновь, и Гарри, слегка повернув голову в сторону стены, прислушался. Звук был похож на тихий шорох, словно кто-то царапал ногтями стену, и слышался откуда-то снизу.

— Ты ничего не слышала? — нахмурившись, спросил он, когда звук прекратился.

Джинни начала оглядываться по сторонам в поисках возможного источника звука, о котором говорил Гарри.

— Я ничего не слышу, — тихо проговорила она, задумчиво глядя на него.

Звук повторился вновь и затих.

— Да вот же! Какой-то шорох. — Гарри поднялся.

Джинни покачала головой.

— Тебе определенно пора в постель. Возможно, это домовик никак не может улечься или снова перебирает свои сокровища.

— Нет, его ворчание я бы ни с чем не перепутал, — Гарри покачал головой и сосредоточенно нахмурился, вслушиваясь и пытаясь понять, показалось ли ему или он и правда слышал какой-то тихий шорох.

— Значит, это снова гномы пытаются в темноте забраться в подвал и чем-нибудь поживиться, — Джинни беззаботно пожала плечами. — Утром проверю, удалось ли им на этот раз утащить то, что плохо лежит.

Шорох затих и больше не повторялся. Гарри еще какое-то время прислушивался, оглядываясь по сторонам, а потом снял очки и потер чуть покрасневшие после двух бессонных суток глаза.

— Да, наверное ты права, — наконец сказал он. — Это все нервы и разыгравшаяся паранойя.

Джинни выскользнула за дверь, и Гарри медленно поплелся следом, оглянувшись напоследок.

* * *

Гермиона проснулась оттого, что кто-то грубо тряс ее за плечо. Она подняла веки и тут же зажмурилась — в глаза ударил яркий свет Люмоса, зажженного на кончике чьей-то волшебной палочки. Когда пляшущие перед глазами зайчики исчезли, она снова медленно открыла глаза, пытаясь разглядеть того, кто держал палочку в нескольких дюймах от ее лица. Прищурившись, она напрягла зрение, но кроме очертаний силуэта разглядеть ничего не удалось. Основываясь лишь на собственных ощущениях, она предположила, что он принадлежит женщине.

— Что ты здесь устроила? — зло зашипела она.

Голос… Знакомый настолько, что Гермиона бы рассмеялась, если бы не чары и сама абсурдность ситуации. Ее хватило лишь на то, чтобы улыбнуться до того, как из глаз полились слезы. Если это правда Джинни, а не бредовые фантазии воспаленного мозга, то, значит, и Гарри должен быть где-то поблизости. Значит, ее все-таки нашли. Ее вызволят, и она вернется домой к Северусу, который наверняка места себе не находит от переживаний. Она так обрадовалась собственным мыслям, что не заметила ни злобы в шепоте Джинни, ни того, что на ней до сих пор наложены чары Силенцио, а руки и ноги накрепко скованы невидимыми оковами.

Огонек Люмоса на конце палочки погас, оставив комнатушку в полумраке, лишь частично разгоняемом мерцающим пламенем стоящей на тумбе свечи; и Джинни присела на край кровати, приблизив к ней свое лицо.

— Еще одна такая выходка, — проговорила она вполголоса, — и я буду вынуждена тебя обездвижить. Думаю, ребенку это не сильно повредит, — еще тише добавила она после секундной паузы.

Эйфория от радости, что ее спасли и весь этот кошмар наконец закончился, исчезла так же быстро, как и появилась, сменившись ощущением опасности, исходившим от Джинни и от самого этого места. На короткий миг Гермионе показалось, что она все еще спит и видит один из самых страшных, невероятных снов. А чем еще можно было объяснить то, что Джинни, милая Джинни, с которой их связывали годы крепкой дружбы и самая настоящая сестринская любовь, говорит сейчас такие ужасные вещи тоном, будто увещевает маленького разыгравшегося не на шутку ребенка и… улыбается? Она дернула руками и запястья вновь пронзила резкая боль от натянувшихся веревок. Нет, это определенно не сон. Может, это вовсе не Джинни, а кто-то под оборотным зельем? Ведь не могла же обычная обида на то, что с Роном ничего не вышло, перерасти в какое-то сумасшествие? Гермиона попробовала заговорить, но по-прежнему не смогла вымолвить ни слова: чары Силенцио и не думали пропадать. Вдоволь насмотревшись на ее бесплодные попытки завести разговор, Джинни, все с той же улыбкой, проговорила:

— Оказывается, для того, чтобы избавиться от твоих умных разглагольствований, нужно было всего лишь применить безобидные чары, — голос так и сочился ядом, что никак не вязалось с улыбкой, с какой обычно ведут долгие неспешные беседы с близкими друзьями. — Знала бы — давно воспользовалась этим.

Гермиона непонимающе нахмурилась и снова попыталась что-то сказать. Джинни тихо рассмеялась и, поднявшись, прошлась по комнате, медленно, словно это была вечерняя необременительная прогулка. Какой-то частью сознания Гермиона все еще надеялась, что это всего лишь сон или чей-то глупый розыгрыш.

— Тебе, наверное, интересно, как и зачем ты здесь? — Джинни резко повернулась к ней лицом, отчего длинные волосы густой копной взметнулись и рассыпались по плечам. — И у тебя, конечно, есть несколько теорий. — Она медленно подошла и снова присела на край кровати. Гермиона поежилась и попыталась отодвинуться, интуитивно чувствуя исходящую от Джинни опасность.

— Как и всегда, — продолжила она задумчиво, а затем хихикнула. — Выследить тебя оказалось так легко. Только вот дождаться случая, когда Снейп наконец оставит тебя одну, было непросто. Он ведь не расстается с тобой ни на минуту. — Увидев, как Гермиона пытается поджать ноги, чтобы не коснуться ее ненароком, Джинни махнула рукой: — Расслабься, ты мне не нужна.

Гермиона слушала ее и с ужасом соображала, что же могло понадобиться от нее теперь уже точно бывшей подруге, всегда рассудительной и бойкой, глаза которой теперь горели безумным огнем в свете вновь зажженного Люмоса. Джинни поднесла кончик палочки к ее лицу, и ее улыбка медленно исчезла, а брови сурово сошлись на переносице.

— Ты совсем бледная, — с беспокойством, которое никак не вписывалось во всю эту ситуацию, проговорила она, склонившись над Гермионой и внимательно разглядывая ее лицо. — Странно, мне сказали, что эти чары не повредят, — продолжила она, рассуждая сама с собой, и вдруг спросила: — Ты ведь съедаешь все, что приносит тебе домовой эльф?

Гермиона, не отрываясь, смотрела на нее, слушала и не верила. Вместе с тем мозг, подгоняемый новой порцией адреналина, который с током крови разносился по сосудам, заставляя сердце бешено трепетать, усиленно работал, силился понять, как найти отсюда выход. Джинни, так и не дождавшись ее ответного кивка, наклонилась ближе, к самому ее уху, и злобно процедила:

— Ты ведь не отказываешься от той еды, которой тебя кормит домовик?

Гермиона моргнула и повернула голову в сторону, не желая пересекаться с ней взглядом и отчаянно пытаясь увеличить дистанцию между ними. Но Джинни грубо схватила ее за подбородок, резко повернув лицом к себе, и внимательно посмотрела в глаза.

— Ах да, — она улыбнулась, и ее тон вновь стал обманчиво спокойным и безмятежным, — ты ведь не можешь ответить. Какая-то ты слишком напряженная.

Проведя по подбородку пальцами несколько раз, Джинни отодвинулась. Наверное, этот жест должен был успокоить все страхи Гермионы и придать ей уверенность в том, что ничего плохого с ней не случится. Но все получилось с точностью наоборот: ладони вмиг стали липкими от пота, стук собственного сердца громко и часто отдавался в ушах, глаза уже привыкли к свету Люмоса, но зрачки по-прежнему оставались широкими. В носу защипало — в последнее время Гермиону могла расстроить любая мелочь, что, по словам целителя, было вполне обычным явлением для будущей мамы. Но это никак нельзя было назвать рядовым событием. И тем не менее Гермиона изо всех сил пыталась подавить приступ паники, который мог разразиться истерикой в любой момент. Неизвестно, как на ее слезы отреагирует Джинни. Очевидно, ее психическое состояние очень далеко от нормы и ожидать можно чего угодно.

«Где же Гарри?», — подумала Гермиона.

— …Кивать-то ты можешь, — яростно произнесла Джинни, вытаскивая ее из мыслей, и вновь нервными шагами стала мерить комнатку, отчего деревянные половицы жалобно заскрипели, но, словно опомнившись, вдруг остановилась и, прислушавшись, огляделась. Понизив голос, она повторила то, что прослушала задумавшаяся Гермиона: — Я буду задавать вопросы, а ты будешь кивать, поняла?

В свете указывающего на нее кончика волшебной палочки Гермиона медленно кивнула.

— Вот так, — проговорила Джинни все тем же нарочито спокойным, тихим и каким-то искусственным голосом. — Я знала, что ты примешь верное решение. Домовик приносит тебе еду? — Дождавшись робкого кивка, Джинни продолжила: — Ты съедаешь все до последней крошки?

Гермиона пару мгновений смотрела на нее, размышляя о том, что Джинни наверняка все и так известно, а затем снова кивнула. Это стало словно пусковым механизмом или сигналом к действию. Потому что Джинни тотчас подскочила к ней и, чуть влажную от слез, которые все же успели пролиться, щеку опалило горячим дыханием.

— Лжешь, мерзавка, — процедила Джинни сквозь зубы, наигранное спокойствие и дружелюбие испарились как не бывало. — Этот эльф до чертиков боится расстроить свою хозяйку, ведь в таком случае может легко отправиться обратно, к прежней. А он очень этого не хочет, ведь она творит по-настоящему темную магию. Поэтому он отчитывается за каждый свой шаг, опасаясь, что угроза станет явью. Ну, а теперь еще и за твой. Считай, что пока ты здесь, это твой личный домовик. Можешь даже имя ему дать, хотя вряд ли он тебя услышит.

Гермионе наконец кое-как удалось совладать с эмоциями и частично подавить приступ паники, хотя отголоски его еще чувствовались всем нутром. Широко открывая рот, но не издавая ни звука, она проговорила по буквам:

«Развяжи меня».

Джинни в ответ негромко рассмеялась.

— Что ты говоришь? — издевательским тоном протянула она. — Развязать тебя? Но ты ведь сразу же уйдешь к своему Снейпу и оставишь меня, свою подругу, совсем одну. — Она грустно посмотрела на свою пленницу и удрученно вздохнула. — К тому же, — выражение ее лица вновь изменилось, стало жестким, как и настроение, которое за последние десять минут поменялось уже несколько раз, — ты мне не нужна. Но тебя выкрасть было гораздо проще, чем твоего нерожденного малыша.

Вот теперь Гермионе стало страшно по-настоящему. Все, что она чувствовала до этого, было лишь жалким подобием того леденящего кровь ужаса, что она испытывала сейчас, ужаса, который словно сжал в большой ледяной кулак ее сердце, вынуждая его на миг замедлить бег, чтобы потом пуще прежнего пуститься в галоп. Не понимая, зачем кому-то, а тем более Джинни, может понадобиться ее еще нерожденный ребенок, она снова по буквам произнесла:

«Почему?»

— Потому что пропавших взрослых женщин ищут без того энтузиазма, нежели детей, — пустилась в пространные объяснения Джинни, снова разговаривая с ней как с маленьким несмышленым ребенком. — Ведь издавна повелось в чистокровных семьях, что чья-нибудь молодая жена сбегает с любовником, оставляя мужа. Другое дело — пропажа ребенка. Сегодня целитель Эйприл зафиксировала мою беременность. — Она выпрямилась и любовно огладила живот, на котором даже сквозь одежду были видны возрастные изменения, присущие любой женщине, но никак не связанные с беременностью. — Да-да, согласно записям мы с тобой должны родить почти в одно и то же время.

Гермиона слушала, и постепенно ее накрывало понимание того, зачем она здесь. Это было выше ее понимания, это было безумием, и никто в здравом уме не решился бы на такое. Но бросив еще один взгляд на Джинни, счастливо улыбающуюся и гладящую живот Джинни, Гермиона окончательно убедилась в том, что этот план созрел в больном, травмированном сознании. И сейчас только чудо может помешать привести его в действие. Дождавшись, когда Джинни надоест любоваться тем, что рисовало ее больное воображение, и она снова посмотрит на нее, Гермиона спросила:

«Как?»

— Всего лишь легкий Конфундус. — Джинни пожала плечами. — Я боялась, что придется применять Империо, а я в нем не так сильна. — Заметив вопросительно вздернутую бровь своей пленницы, она решила пояснить: — Я ведь упражнялась только на домовых эльфах, садовых гномах и гоблинах, которых иногда мне подбрасывала одна моя знакомая. Даже обзавелась для этого нелегальной палочкой. — Она помахала перед носом Гермионы древком, которое все это время не выпускала из рук. — Но все эти существа… Не зря Геката предупреждала, что они совершенно не умеют сопротивляться. Но ведь взрослые маги — совсем другое дело. Однако никаких непростительных не потребовалось.

«Ты сумасшедшая, — одними губами проговорила Гермиона и дернула невидимые веревки, сковавшие руки. — Немедленно развяжи меня».

Джинни взмахнула палочкой и путы натянулись сильнее.

— Успокойся. В твоем состоянии не рекомендуется нервничать. Ты же не хочешь, чтобы малыш появился на свет раньше срока.

Она поднялась и снова взмахнула палочкой, и Гермиону окутал поток света, а над ней появилась диагностическая схема. Совсем недавно целитель Ньюмен разглядывал точно такую же. Джинни с видом знатока внимательно ее рассмотрела, а затем взмахом палочки заставила исчезнуть и улыбнулась.

— Ну вот, видишь, до чего ты себя довела своими капризами? Ребенку нужно, чтобы ты хорошо питалась, много спала и ни о чем не думала. — В очередной раз ее улыбка померкла, и ледяным голосом она добавила: — А если ты отказываешься от пищи из рук домового эльфа, то я сама буду тебя кормить.

Гермиона покачала головой, умоляюще глядя на нее и боясь представить, чем может закончиться подобный прием пищи.

«Гарри», — снова по буквам произнесла она.

— Гарри сейчас немного занят, — Джинни снова села на край кровати и сложила руки на груди, отчего свет Люмоса светил теперь в сторону и Гермиона плохо видела ее лицо. — Он изо всех сил пытается найти хотя бы зацепку, куда ты могла исчезнуть. Правда. — В голосе слышались извиняющиеся нотки. — Но его постоянно отвлекает Снейп. Ума не приложу, почему его не бросили гнить в Азкабан вместе с остальными Упивающимися смертью? О чем это я? — Она на миг задумалась. — Ах да, о Гарри. Так вот, если бы не Снейп, Гарри, возможно, и вышел бы на след похитителей.

«Нет, это неправда», — не сдержалась Гермиона.

— Слушай, все-таки это не так интересно, как слушать твои плаксивые заверения, что все будет хорошо. Наверное, в следующий раз мне стоит отменить Силенцио. Но сейчас глубокая ночь, поэтому не сегодня, — она развела руками. Ее мысли, как и настроение, беспорядочно скакали с одной темы на другую. — Гарри найдет тебя, обязательно. Я ведь уже сказала, что ты мне не нужна. Потерпи немного.

Внезапно Джинни резко наклонилась и поцеловала Гермиону в щеку. Затем свет на конце палочки погас, и комната погрузилась в кромешную тьму, в которой послышались тихие быстрые шаги. Деревянная дверь, сливавшаяся со стеной так, что узнать ее можно было лишь по огрызку сломанной ручки, открылась, и в комнату полился теплый мерцающий свет, осветив деревянную лестницу прямо за дверью. На пороге Джинни обернулась.

— Спокойной ночи, — ласково сказала она и вышла.

Дверь за ней тихо закрылась, и комната вновь погрузилась во мрак.

* * *

Северус вошел в дом и замер на пороге. Вокруг было темно и тихо. На ощупь он пробрался в гостиную, ступая на цыпочках, словно боялся потревожить чей-то чуткий сон, и устало сел в кресло. Прикрыв глаза, он опустил окклюментный щит, с которым не расставался на протяжении двух суток, и давящее чувство одиночества и безысходности обрушилось на него мощным потоком. Все, что он так тщательно прятал от самого себя, чтобы сохранить хоть какие-то остатки здравого смысла и мыслить рационально, не отвлекаясь на эмоции. Северус зябко поежился, словно температура в комнате опустилась на несколько градусов. Голова гудела, сил ни на что не осталось. Достав из рукава палочку, он небрежно махнул ею в сторону большого шкафа, и початая бутылка виски медленно поплыла по воздуху. Прямо из горла он сделал щедрый глоток и сморщился, когда напиток обжег ему горло.

Как же быстро, оказывается, можно привыкнуть к спокойной мирной жизни. К всепоглощающему счастью, которое просто свалилось на него из ниоткуда, и за которое он отчаянно уцепился, как утопающий цепляется за соломинку. Привык и потерял бдительность. Поверил, что после стольких лет мытарств и он имеет на это какое-то право. Острое чувство вины пронзило его, и губы скривились в горькой усмешке. Вины за то, что не оказался рядом, за то, что не смог предотвратить. Он не собирался накачиваться алкоголем, но неосознанно прикладывался к бутылке чаще и чаще, чувствуя, как тяжелеют веки. Бессонные сутки вкупе с расслабляющим действием виски постепенно делали свое дело. Спустя какое-то время опустевшая бутылка выпала из ослабевших пальцев и с глухим стуком опустилась на ковер. Дыхание постепенно выровнялось, и Северус забылся тревожным сном прямо в кресле.

* * *

Гермиона поднимает голову, отвлекаясь от отчетов, которыми она занималась весь вечер после тяжелого дня в лаборатории. Глаза ее светятся счастьем, а на губах играет довольная улыбка. Подвигая большую книгу учета материальных средств к краю стола, она поворачивается к Снейпу.

— Северус, такой прибыли у нас не было еще никогда.

Засмотревшись на сияющее счастьем лицо, он не сразу осознает, что именно она говорит. Он моргает и смотрит вниз, туда, куда указывают ее пальцы.

— Действительно, — хрипло произносит он, стараясь не выказывать собственной радости при виде цифр, которые в несколько раз превышают предыдущую прибыль. — Впору открывать еще одну аптеку.

Улыбка медленно меркнет, и выражение лица становится серьезным. Гермиона внимательно вглядывается в его лицо, стараясь разглядеть тень насмешки, и понять, шутит он или нет. Но судя по всему, Северус и не думает шутить.

— Думаешь, мы справимся? — спрашивает она с сомнением в голосе.

Северус пожимает плечами.

— Наймем пару подмастерьев. Следовать готовому рецепту несложно. С этим справлялись и ученики в Хогвартсе. Некоторые, — спешит добавить он вполголоса.

Перед мысленным взором Гермионы проносится воспоминание: большой медный котел, упавший туда по неосторожности лепесток лаванды, а в следующую секунду прогремевший взрыв, разбрызгавший мутную жижу по столу. Она едва сдерживает смешок. Северус, словно прочитав ее мысли, усмехается и уточняет:

— Самые смышленые ученики и правда могли справиться с этой элементарной задачей.

Гермиона весело смеется, зажмурившись, а Северус смотрит и чувствует необъяснимый прилив нежности.

* * *

Он слышит, как тихо открывается и захлопывается входная дверь, и выжидательно смотрит на приоткрытую дверь гостиной. Сегодня Гермиона встречается с Поттером, единственным человеком из прошлой жизни, кто еще время от времени справляется о делах подруги. Конечно, недостатка в общении она не испытывает, но Северус не понаслышке знает, каково это — терять связь с друзьями детства, и рад, что Поттеру хватает благоразумия не идти на поводу у своей новой семьи и не прекращать общение с Гермионой только лишь из-за того, что ее отношения с Рональдом Уизли завершились на не совсем дружественной ноте. Еще какое-то время он сидит в кресле и, затаив дыхание, ждет, что она вот-вот войдет. Но шагов снаружи не слышно. Тогда он поднимается и направляется в прихожую.

Гермиона стоит у входной двери, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Хмуро сведенные брови, дрожащие губы и опущенные плечи говорят о том, что встреча прошла совершенно не так, как она рассчитывала. Он медленно подходит к ней и останавливается напротив.

— Как все прошло? — решается наконец спросить Северус, хотя заранее знает ответ.

Гермиона резко открывает глаза, только теперь осознавая, что она не одна, и пытается беззаботно улыбнуться. Выходит скорее вымученно.

— Теперь Гарри вряд ли захочет меня видеть.

По щеке катится слеза, и Гермиона смахивает ее тыльной стороной ладони. Северус, проследив за этим движением, ловит ее руку и тянет на себя. Гермиона, сделав шаг навстречу, утыкается лбом в его грудь. Он кладет подбородок ей на макушку и гладит по спине.

— Все настолько плохо?

Гермиона тихо всхлипывает.

— Все еще хуже, — глухо отвечает она.

Северус обхватывает ее за плечи, отодвигая от себя, и пытается поймать ее взгляд. Но Гермиона так низко опустила голову, что за завесой пышных локонов ее лица не видно. Тогда он снова прижимает ее к себе и только теперь чувствует, что она замерзла.

— Что он сказал?

Слышится еще один тихий всхлип, а следом за ним не менее тихий вздох, означающие, что Гермиона собирается с мыслями.

— Он говорил что-то о своей маме, кричал, что я не имею права так поступать, ведь Уизли столько сделали для меня после войны. Они дали мне семью… — Гермиона делает паузу, чтобы перевести дух, — которой я лишилась.

— Я думал, что спустя столько времени Поттер поумнел, — замечает Северус. — Но, видно, ошибался.

— Я не узнала его, — отзывается Гермиона. — Это был кто угодно, но только не тот Гарри, с которым нас столько связывало.

Северус легонько подталкивает ее к проходу в гостиную.

— Пошли, ты замерзла, — говорит он, не желая развивать тему и говорить о своих подозрениях. — Я развел огонь в камине, пока ждал твоего возвращения.

Гермиона наконец поднимает голову и смотрит на него долгим, полным нежности взглядом, под которым он почему-то тушуется.

— Что? — неуверенно спрашивает Северус, нахмурившись.

Она грустно улыбается и качает головой.

— Ничего. Я счастлива, что у меня есть ты, несмотря ни на что.

Уголки губ чуть дрожат в ответной улыбке, когда она ласково касается губами его подбородка.

* * *

— Гермиона, напомни мне, что говорил целитель о стоянии у котла.

В полной тишине пустой лаборатории голос звучит так неожиданно, что Гермиона вздрагивает, а потом медленно поворачивает голову в сторону двери. Северус, прислонившись к дверному косяку, внимательно наблюдает за ней. Она так увлеклась, что совершенно не слышала, как он вошел. Снова.

«Интересно, сколько он там стоит?»

Судя по хмурому выражению его лица, достаточно долго. Гермиона вздыхает и опускает медный черпак в котел, от которого поднимается зеленоватый пар. Она отходит от стола, виновато потупив взгляд. Северус медленно приближается к котлу, заглядывает внутрь, помешивает уже готовое зелье и гасит пламя спиртовки щелчком пальцев.

— Прекрасное зелье, — с одобрением говорит он и смотрит на Гермиону, которая до этого нервно переминалась с ноги на ногу, а теперь пытается сдержать улыбку, впрочем, без особого успеха.

— Вижу, прилежная ученица мисс Грейнджер снова взялась за старое, — протягивает Северус, неспешно приближаясь к ней и не сводя нарочито строгого взгляда. — Ты вынудишь меня решить эту проблему радикально.

Едва сдерживаемая улыбка Гермионы исчезает, и она упирает руки в бока, выпрямившись во весь рост, чтобы казаться выше.

— Что еще за радикальные меры? — требовательно спрашивает она.

Взгляд его скользит по фигуре, задерживается на округлившемся животе и снова поднимается к лицу. Сейчас она походит на львицу, готовую броситься в нападение. Он усмехается, тем самым снижая напряжение, внезапно возникшее в комнате. Однако взгляд остается серьезным. Приблизившись к ней вплотную, он касается губ Гермионы быстрым легким поцелуем, замечая, как при этом разрумяниваются ее щеки. Градус напряжения снижается еще немного.

— Гермиона, — со вздохом произносит Северус, — ты же знаешь, что целитель Ньюмен запретил тебе варить зелья.

— Но я… — начинает было Гермиона.

— …Не думала, что я вернусь так быстро, — заканчивает за нее Северус. — Обещай мне, что ты не будешь больше пренебрегать предписаниями целителя, — продолжает он, внимательно заглядывая в глаза.

Гермиона кивает, поднимается на цыпочки и обвивает его шею руками, утыкаясь лбом в его плечо. Она давно выяснила опытным путем, что этот прием всегда действует безотказно, если нужно уйти от неудобной темы.

— Обещаю, — тихо бормочет она и скрещивает за его спиной указательный и средний пальцы правой руки. — Больше никаких зелий. А что за радикальные меры, о которых ты говорил?

Северус мягко смеется.

— Обсудим позже.

* * *

Услышав звон посуды, Гермиона открыла глаза, мечтая тут же провалиться в сон, где она снова была счастлива. Но сон как назло пропал, а домовик, чинно помешивающий что-то в небольшой тарелке, и не собирался никуда исчезать. Она прислушалась. Наверху было тихо. Вероятно, Гарри уже в Аврорате, а Джинни… Возможно, и у нее появились какие-то дела, и она ушла. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Она не могла сказать с уверенностью, сколько времени провела здесь взаперти. Дни и ночи — все смешалось в темной сырой каморке, куда не проникал солнечный свет. Кое-какое представление о времени суток у нее все же было благодаря домовому эльфу, который появлялся трижды в день в одно и то же время и совершал одни и те же действия, ставшие уже скорее ритуальными. Гермиона подергала рукой, привлекая его внимание, и дождавшись, когда он поднимет на нее огромные водянистые глаза, зашевелила губами:

«Развяжи меня».

Домовик испуганно замотал головой, отчего кончики длинных ушей замелькали в воздухе, и прошептал:

— Хозяйка настрого приказала этого не делать.

«Развяжи меня», — предприняла еще одну попытку Гермиона, с мольбой глядя на эльфа.

Но он пуще прежнего потряс головой и зашептал:

— Хозяйка убьет Уигби. Она отдаст Уигби старой ведьме, которая варит зелье для хозяина. Она убивает эльфов и делает из них снадобья.

Из его глаз полились крупные слезы.

«Я никуда не уйду. Обещаю. Я просто разомнусь и поем самостоятельно, — увещевала Гермиона. — А потом ты снова наложишь чары».

Она не кривила душой. Прекрасно помня выражение лица Джинни, ее странное поведение, она вполне могла допустить, что это не пустые угрозы. Джинни явно не в себе и ей ничего не стоит отдать живое существо на растерзание кому бы то ни было в случае, если эльф ее ослушается.

Прекратив лить слезы, домовик еще какое-то время изучающе смотрел на Гермиону, словно искал признаки лжи. А потом щелкнул пальцами, и невидимые веревки, крепко удерживающие ее в одном положении, исчезли. Гермиона повернулась на бок и провела кончиками пальцев по розовым следам, оставшимся на запястьях. Издав приглушенный стон, она поняла, что исчезло и заклятие беззвучия. Гермиона села на кровать и принялась растирать холодные конечности, чувствуя покалывание.

— Спасибо, — тихо проговорила она, прилагая все усилия для того, чтобы не расплакаться.

Домовой эльф лишь кивнул и опустил голову. Когда покалывание прошло, она нежно коснулась ладонью живота. Малыш в ее утробе, почувствовав прикосновение, ощутимо толкнулся в ответ. От нахлынувших эмоций сердце защемило, и несколько слезинок все же скатились по щекам. Немного успокоившись, она подняла взгляд на домовика, который по-прежнему стоял рядом и смотрел куда угодно, но только не на нее, нервно озираясь по сторонам и заламывая руки. Очевидно, что этим созданиям претила сама мысль о том, чтобы ослушаться хозяев, какие бы страшные вещи те ни творили с их же помощью. Из всех знакомых ей эльфов исключением был лишь Добби. Милый добрый Добби, он обязательно попытался бы найти выход из сложившейся ситуации даже ценой собственной жизни.

Чтобы окончательно не расплакаться, Гермиона до боли закусила нижнюю губу. Боль отрезвляла, не позволяла скатиться в пучину отчаяния, была единственным чувством, которое не давало усомниться в том, что все это происходит на самом деле. Словно почувствовав ее мысли, домовик бросил на нее быстрый испуганный взгляд и тут же отвел, подвигая к краю тумбы тарелку. Гермиона кивнула и принялась за еду. Аппетита не было, но есть самостоятельно было куда лучше и привычнее, чем лежать связанной и ждать, когда ее накормят.

— Значит, тебя зовут Уигби? — тихо спросила она, привлекая его внимание.

Он снова бросил на нее взгляд, в котором на этот раз вперемешку со страхом было удивление, и после недолгой паузы неуверенно ответил:

— Уигби.

Гермиона задумалась, перебирая в памяти всех знакомых ей эльфов, начиная с Хогвартса, но это имя определенно слышала впервые.

— Как ты сюда попал? У мистера и миссис Поттер ведь есть домовой эльф, Кричер.

— Кричер остался в доме Блэков, — ответил Уигби и вновь испуганно посмотрел по сторонам, словно боялся, что кто-то может их подслушать.

Гермиона, последовав его примеру, тоже осмотрелась вокруг, прикидывая в уме, где же тогда находится она сама.

— А где теперь живут мистер и миссис Поттер? — осторожно спросила она, внутренне горя желанием разговорить маленькое создание и побольше узнать об этом месте, чтобы составить хотя бы гипотетический план побега.

— Это дом мистера Поттера в Годриковой лощине.

Гермиона кивнула. Значит, Гарри все-таки решил перебраться из мрачного особняка Блэков в дом, где когда-то жили его родители и он сам.

— А кто же теперь живет на площади Гриммо?

— Сейчас там никто не живет, — ответил Уигби, — но некоторое время назад там жил брат миссис Поттер, Рональд Уизли.

Гермиона вновь кивнула и потянулась за чашкой с травяным чаем, от которой по всей комнатушке распространялся дивный аромат. Подув на поверхность, она отпила немного напитка, но не спешила глотать, пытаясь разобрать состав на отдельные ингредиенты и понять, не повредит ли он ей или малышу. Мелисса и мята, ромашка и валериана — ничего запрещенного или опасного она не распробовала. Уигби молчал, но теперь взгляд его не блуждал по комнатке. Он смотрел прямо на нее, хотя по-прежнему был немного напуганным.

— Когда вернется хозяйка? — спросила Гермиона, прерывая затянувшуюся и давящую на все нервные окончания паузу.

— Обычно она возвращается не раньше обеда.

Значит, еще есть время разговорить его. Информация никогда не бывает лишней. И вдруг она вспомнила, как Уигби что-то говорил о зелье для хозяина.

— А что за особое зелье принимает мистер Поттер? Он… — Гермиона на миг запнулась. — Он болен?

Уигби вдруг схватился длинными узловатыми пальцами за уши и принялся тянуть и выкручивать их изо всех сил, отчаянно мотая головой. Глаза его снова наполнились слезами, и он затараторил:

— Уигби ничего не знает. Уигби лишь приносит зелье от старой колдуньи по просьбе хозяйки. Уигби не может рассказать то, чего не знает. Уигби не знает… Не знает… Не знает.

Неподдельный ужас отразился во взгляде. Его накрыла такая паника, что, казалось, еще немного — и он начнет биться головой о стены. Гермиона, не понимая, в чем дело, обхватила его костлявые плечи и попыталась встряхнуть, чтобы он взаправду не надумал нанести себе урон. Поначалу он пытался вырваться, но она стиснула пальцы крепче и спустя некоторое время почувствовала, как Уигби, замолчав, обмяк в ее руках. Она прижала к груди его маленькое тельце и ласково погладила ладонью по голове.

— Тише, тише, — шептала она. — Ты ведь ничего не рассказал, значит, хозяйке не за что тебя наказывать.

Чем больше она узнавала подробностей об этой новой Джинни Поттер, тем сильнее холодели ее руки. Она не хотела верить, но все больше и больше убеждалась в том, что Джинни сошла с ума. Хотя мысль про оборотное зелье никак не хотела покидать ее сознание, цепляясь, пытаясь удержаться, оправдать, найти какое-то логическое объяснение ее поведению, кроме самого очевидного. С большим усилием поборов собственный приступ паники, Гермиона судорожно попыталась найти более нейтральную тему для разговора, чтобы завоевать доверие домовика.

— А как давно ты служишь семье Поттер? — спросила она наконец. Насколько ей было известно, Уизли никогда не пользовались помощью домовых эльфов. Молли настолько виртуозно владела бытовыми чарами, что могла бы заткнуть за пояс не одного домовика. Не может быть, чтобы Джинни справлялась хуже. Что до Гарри, то он тоже освободил Кричера еще в последний год войны. Тот, разумеется, отказался принять столь ценный дар, но взаимоотношения между ними были скорее дружескими, чем хозяйско-рабскими.

— Уигби служит здесь с тех пор, как его продала старая колдунья, — всхлипнув, проговорил он, и по его морщинистому лицу скатилась огромная слеза.

Гермиона нахмурилась, решительно не понимая, о какой старой колдунье идет речь.

— Старая колдунья… — задумчиво прошептала она, перебирая в памяти всех известных ей волшебниц, которых можно было соотнести с таким описанием, начиная с профессора МакГонагалл и заканчивая тетушкой Мюриэль.

Но Уигби продолжил на этот раз без наводящих вопросов:

— Старая колдунья Геката живет в маленьком доме высоко в горах совсем одна. Она варит зелья и снадобья для безнадежно больных волшебников. Она использует для них… — Уигби сгорбился, и плечи его вновь затряслись от беззвучных рыданий.

— Я поняла. Но как она связана с Джинни?

— Деток у них нет, — опять всхлипнув, пояснил Уигби таким тоном, будто это было самой очевидной вещью в мире.

Гермиона кивнула. Разрозненные фрагменты наконец обретали подобие целостной картинки. В очередной раз внутренне содрогнувшись от сумасшествия Джинни, она горько усмехнулась.

— И какую же плату берет старая Геката за свои услуги?

— Уигби не знает, — дрожащим голосом пролепетал эльф. — Но это должно быть что-то связанное с жертвой крови. Уигби долго жил у Гекаты и многое слышал. У Уигби есть уши, — при этом он тряхнул головой с такой силой, что кончики ушей хлестнули его по длинному острому носу, словно подтверждая его слова. — Все, кто когда-либо обращались к старой колдунье, отдавали ей жертвенную кровь.

Гермиона снова задумалась. Джинни говорила, что ей нужен лишь ребенок. Значит, жертвой должна стать она сама. Такой расклад ей абсолютно не нравился. Но прямо сейчас она не могла ничего предпринять. Ей нужна палочка, чтобы отправить патронуса и сообщить, где она находится. Это казалось ей намного разумнее, чем организация побега.

Размышляя таким образом, она наконец решилась спросить:

— Уигби, а ты не знаешь, сохранила ли Джинни мою палочку?

Уигби, казалось, целую вечность вглядывался в ее лицо, будто искал что-то. Возможно, прикидывал, стоит ли доверять пленнице и ставить тем самым под угрозу собственную жизнь. В конце концов, решив, что все-таки можно, он приблизился к ее уху и зашептал:

— Уигби видел, — он прервался и опасливо оглянулся, словно ожидал, что Джинни материализуется прямо за его спиной и расправится с ним сама без помощи Гекаты. — Уигби видел палочку из виноградной лозы на самой верхней полке буфета за кухонной утварью, которую никогда не используют. Там же, где стоит большой сосуд с зельем для хозяина.

Он отошел к тумбе и принялся собирать грязную посуду на поднос. Гермиона машинально проследила за ним взглядом, все еще раздумывая над тем, как ей достать свою палочку и при этом оградить домовика от праведного гнева хозяйки.

— Уигби должен идти, — сказал наконец эльф, повернувшись к ней.

Отсутствующий взгляд вновь сфокусировался на морщинистом лице.

— Да, конечно, — вполголоса проговорила Гермиона, понимая, к чему он клонит.

Еще раз обхватив ладонями живот, словно стараясь впитать энергию своего нерожденного ребенка, которой он делился с лихвой, она осторожно легла на спину и подняла руки над головой, коснувшись бортика кровати. Уигби щелкнул пальцами, и Гермиона снова почувствовала, как ее запястья и лодыжки стянуло заклинанием, прочно удерживая их вместе. Но на этот раз она почти не ощущала болезненного трения и жжения от веревок. Наверняка Уигби сделал так, чтобы они доставляли ей как можно меньше дискомфорта.

— Спасибо, — срывающимся голосом проговорила Гермиона до того, как послышался еще один щелчок пальцев, и ее окутало Силенцио.

Уигби кивнул и с негромким хлопком исчез, вновь оставив ее одну бороться с нахлынувшими эмоциями, с мыслями, полными противоречий и загадок. Огарок старой свечи на тумбе мерцал желтым пламенем и отбрасывал по стенам танцующие тени. А Гермиона все думала и думала, путаясь в собственных мыслях, не доверяя чувствам, строя самые невероятные предположения, лишенные всякой логики, отчаянно пытаясь не утонуть в водовороте бушующих эмоций, которые накрыли ее после беседы с Уигби. Все меньше и меньше ей верилось в то, что ей удастся выбраться отсюда невредимой. Все больше и больше она жалела о том, что так засиделась в лаборатории, совершенно забыв о времени. Все сильнее и сильнее ее терзало чувство вины за то, что подвела тех, кого полюбила больше жизни, тех, кто стал для нее этой самой жизнью.

Спустя некоторое время наверху послышались шаги и приглушенный голос, которым, судя по интонации, кто-то давал распоряжения. Теперь ей несомненно было известно, кому он принадлежал, но вместе с этим знанием пришел липкий страх, то и дело грозивший перерасти в настоящую паническую атаку и чего доброго ухудшить ее и без того не самое завидное положение. Вслушиваясь и пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, которые, как назло, не хотели обретать хоть какое-то подобие порядка и рационализма, она прикрыла глаза и начала разбирать на составляющие шум, доносящийся сверху: шаги, хлопки открывающихся и закрывающихся дверей, звон посуды, лязганье металлической утвари и все тот же командирский голос Джинни, а совсем тихо — неуверенное бормотание Уигби. По этим признакам она мысленно представила большую светлую кухню, будто видела ее воочию. А теперь старательно заполняла ее мебелью, ориентируясь лишь на то, что слышала. Вскоре скучный мыслительный процесс, чай с успокоительными травами, а также схлынувшее от него напряжение, которое теперь стало ее постоянным спутником, сделали свое дело: веки перестали подрагивать, лицо с хмуро сведенными на переносице бровями расслабилось, а дыхание стало глубоким и размеренным. Она заснула.

---

Примечания:

Я обитаю здесь https://t.me/+ExJLW5hf3YtkNTVi