Касательные (гет)

Каждому человеку, которому ты даришь доверие, ты даешь в руки нож. Им он может тебя защитить или уничтожить.

«Наруто: Ураганные хроники»

Игла с её маленьким ростом и аккуратными формами едва ли способна напугать кого-либо, скорее уж вызвать улыбку. Последнее у неё получается просто великолепно, особенно с двумя пучками на голове и длинными косами.

Игла перекидывает Астариона через себя и прижимает кинжал к горлу в их первую встречу. Её внешность — это сладко зовущая ловушка. Изящество — всего лишь ножны для острого и опасного клинка.

Астарион самую малость впечатлён.

У Иглы доброе сердце. Это слишком очевидно. Она протягивает руку незнакомцу в портале, уговаривает Каргу не убивать ребёнка и не может бросить пса в лесной чаще, а ещё позволяет Астариону взять свою кровь.

Игла только просит больше не быть придурком и говорить прямо, потому что в следующий раз она его инстинктивно прирежет. В ней нет злости и отвращения. Это удивляет, пугает и раздражает.

У Иглы очень острые кинжалы и почти паранормальная, даже для эльфа, ловкость. У Иглы прозвище и слишком качественная броня. Такую не могут позволить себе простые наёмники.

Картинка не сходится — вопросы множатся.

Астарион не влюбляется: он не настолько глуп, но обольщение всегда было мощным оружием. Флирт слетает с его губ автоматически, ему даже не надо думать. Он говорит то, что она хочет услышать, дарит улыбки в нужных местах и отвечает на шутки.

Простая программа. Она въелась в его мозг, отпечаталась на самой подкорке за два века.

Астарион не должен фыркать, когда Игле хочется поболтать с очередным животным и попытаться утащить его в лагерь. Даже если это гигантская и опасная медвесычица. Или кабаны. Или белка. И точно не хохотать, когда попытка припугнуть белку закончится тем, что скотина улетит с утёса. Появление пса и детёныша медведсыча при этой концепции просто закономерно.

Астарион почему-то в восторге.

А ещё — ему не обязательно соглашаться с планом тихо и незаметно устранить лидеров гоблинов, незачем пробираться в темницу, прячась в тенях, чтобы спасти друида. Астарион — порождение ночи, а не герой в сияющих доспехах. Она вообще это знает?

Игла продолжает предлагать руку и заступается за него перед остальными. Он понимает её выгоду: сытый вампир — сильным вампир, но она никогда не произносит этого. Вместо этого звучат другие странные вещи.

«Он же не чудовище какое-то, мы можем…».

Не чудовище? Ха! Не чудовище. Какая глупость. Наивность. И искренность.

В общем-то, это заканчивается вполне ожидаемо. Программа не даёт сбоев.

В отличие от всех прочих его целей, Игла знает, что он отродье, что его клыки опасны и несут смерть. Игла, наверное, сумасшедшая, потому что так глупо и опрометчиво подставляет шею и выгибается навстречу, отпуская себя.

Игла — открытая книга. Астариону только остаётся, что играть на нотах, чётко следуя инструкциям.

В Игле есть лёгкая скованность и немного робости. Для неё это явно не первый опыт, но Астарион видит, что его всё равно особо нет.

Игла вспарывает глотку гурцу, стоит тому только заикнуться, что он ищет потерявшуюся вампирскую псину. Игла защищает его перед остальными. Игла знает, что он отродье.

Игла подставляется.

Касадор далеко, а Астариону всё равно мерзко. Он ненавидит каждое касание. Он не понимает, как ей самой не противно опускаться так низко.

Астарион её пачкает. Каждым касанием, поцелуем, улыбкой, каждой надеждой на что-то большее.

В Подземье у них нет времени на глупости и развлечения. Кажется, буквально всё пытается их убить, пока Хальсин разглагольствует о бурной и необычной природе.

Астарион — не герой, но ему не нравится идея Иглы скользнуть, используя «Туманный шаг», к рюкзаку идиота-гнома, который застрял посреди поляны взрывающихся грибов.

Промахнись она немного с точкой выхода и окажется в ядовитой ловушке. Опасная игра, которая не стоит чьей-то жизни. Гном сам виноват, что оказался в такой ситуации, они не должны расплачиваться за чужую глупость.

Игла его не слушает. Как предсказуемо.

Непредсказуемо то, что он отпихивает её в сторону и сам в два туманных шагах оказывается рядом с чёртовой сумкой, желая не запустить спасительныМ свитком в гнома, а запихать ему в глотку, чтобы больше такого не было.

Астарион всё меньше понимает свои мотивы. Птичка уже в клетке, можно ослабить давление. Ведь так?

Игла танцует у костра с Уиллом, легко вливаясь в ритм светского танца. Астарион наблюдает за ними, неспособный уснуть этой ночью. У Иглы прекрасная техника и выучка, каждое движение отточено и заучено так, что ноги и руки сами двигаются, занимая нужные позиции.

Ей весело, она старается не смеяться, но широкую улыбку не скрыть. Радость чертит морщинки вокруг глаз, раскрываясь на коже маленькими лучиками. Зрение Астариона позволяет видеть всё даже в слабом свете костра.

Ему приходит в голову глупая мысль, что и костра не нужно, потому Игла сияет, как маленькое солнце. Так мелодраматично. Астарион одёргивает себя и отводит взгляд.

Это всё пустое. Игла, как негласный лидер, просто отличная цель. Ведь так?

Никто из них не ожидает найти Наблюдателя в Подземье.

Когда его кинжалы целуют горло мага, тварь точно слетает с цепей и в неистовстве практически сносит их всех псионной волной.

Астарион буквально чувствует, как извивается личинка в его мозгу, то ли корчась от боли, то ли приветствуя собрата по разуму. Он сам едва держится на ногах, наверное, поэтому не успевает увидеть щупальце, которое сбивает его с ног и тащит к пропасти.

Это была бы самая глупая смерть из всех возможных: выжить после падения с наутилоида и умереть в какой-то забытой всеми богами пещере.

Игла вцепляется в его руку. Её вес слишком мал, чтобы остановить падение, а сил недостаточно, чтобы втянуть его одной рукой.

Астарион пытается зацепиться кинжалом за скалу, высекая искры, пока Игла тщетно пытается удержать его от падения. На секунду Астарион думает, что она сорвётся следом. Слишком отчаянно и сильно вцепившаяся, легкая и юркая. Он утянет её за собой.

Их обоих подхватывает лоза, вызванная Хальсином, а Карлах помогает втащить их наверх.

Только когда Наблюдатель и маги оказываются мертвы, Астарион позволяет себе посмотреть на Иглу. Наверное, стоит поблагодарить? Да? Но ведь они постоянно прикрывают друг другу спины. Это нормально защищать друг друга. Просто повышение шансов на выживание. Ведь так?

Правая рука Иглы висит плетью. Сильный рывок Астариона выбил её из сустава, поэтому она так отчаянно вцепилась в его воротник второй рукой. Она морщится, держась за Хальсина, пока Шэдоухарт собирается вправить руку.

Едва слышный крик боли разрезает могильную тишину Подземья, сменяясь исцеляющим магическим светом. Что-то в груди Астариона на секунду сжимается.

Игла не может нормально двигать рукой следующие несколько дней, несмотря на магию Шедоухарт. Она остаётся в лагере вместе с Хальсином и Гейлом, пока остальные находят дорогу в Гримфордж и расправляются с двергарами.

Астарион так ничего и не говорит. Он легко отгоняет от себя мысли о банальной трусости.

Проклятые земли не становятся их спасением, они полнятся тьмой. Не такой, к какой Астарион привык за годы своего существования отродьем, а живой и подвижной, тянущей свои костлявые руки ко всему живому.

Это даже хуже Подземья. Тени давят со всех сторон, вынуждая их кучковаться вокруг факелов и идти, сохраняя строгий порядок. Любой бой становится не просто схваткой с судьбой, а танцами на минном поле. Только вместо тщательно спрятанных ловушек — отсутствие света. Астарион не привык быть настолько скованным в движениях и осторожным.

В таверне их встречают знакомые лица, и Астарион чувствует, как зубы сводит от фантомной боли. Это слишком гиблое место, чтобы кучка беженцев не нашла проблемы на свои (их) головы.

Вечером Игла сидит у очага в обнимку с медвесычем и Шкрябом. Она едва заметно дрожит. Промозглая тьма и холод, вечный спутник этих мест, легко забираются под броню и забиваются в кости. Астарион не чувствует ни жары, ни холода уже двести лет. Он даже не уверен, что помнит, каково это. Расплывчатое воспоминание из прошлой жизни. Не больше.

Он всё равно садится рядом с ней, позволяя привалиться к его боку. Шкряб смещается и окутывает его с другой стороны.

Почти идиллия.

— Даммон обещал за пару дней управиться с новым сердцем Карлах, — тихо замечает Игла.

Это явно не то, что она хочет сказать, подмечает Астарион, но поддерживает беседу. Он только задаётся вопросом, когда он научился читать её подтексты.

— Думаешь, ему удастся унять её жар?

— Не знаю, но с ней, по крайней мере, камин не нужен.

Астарион фыркает, и они снова погружаются в молчание. Он не пытается выспросить, что ей хотелось сказать, точно также, как она никогда не задаёт вопросов про его шрамы.

— Асша, меня зовут Асша.

У Астариона почему-то перехватывает дыхание.

— Я должна была выйти замуж через неделю, но сбежала. И в этот же день на город обрушился наутилоид.

Он не спрашивает, почему она решила внезапно рассказать это. Просто информация для ознакомления. Ведь так?

Асша.

Асша.

Асша.

Он пробует имя на вкус. И оно кажется слегка чужеродным. Возвышенным, утончённым. Не подходящим женщине, которая готова залезть в любую яму, чтобы поболтать с очередной зверушкой.

Оно такое… светское? Воспитание, говор, манеры… Многие вещи и раньше выдавали в ней аристократические корни, но сейчас всё, кажется, встало на свои места.

Её смертельным выпадам и ловким рукам куда больше подходило прозвище Игла. Убийственная точность, абсолютное хладнокровие перед лицом смерти. Она — опасный противник.

My Dear.⁽¹⁾

Привычный флирт. Оружие в его устах. Фраза настолько обесцененная и обезличенная. И всё же оно подходит ей больше. Может, поэтому Астарион рассказывает ей о шрамах.

Игла играючи обводит Юргира вокруг пальца, пока Астарион едва ли не сходит с ума от того, что они зубоскалят о Рафаиле, а не вскрывают глотки. Лишь после возвращения демона в Аверно, он приходит в себя, беря эмоции под контроль.

— И дипломатией можно забивать гвозди в крышку гроба, — пожимает плечами Игла.

Она… просто невероятна. Астариону смотреть на неё больно. Асша заслуживает большего. Он хочет большего. Чего, правда, не знает. Не уверен даже, что помнит, каково это.

Не быть инструментом Касадора. Не быть обычной приманкой для еды. Не делать что-то ради банального выживания.

Быть кем-то, о ком заботятся, кому улыбаются, зная о кровавых пристрастиях и клыках.

У него был простой план. Да. Очень простой. Соблазнить, околдовать, привязать к себе, чтобы манипулировать и повысить свои шансы на выживание.

Жизнь ужасно несправедлива.

Астарион знает. Астарион цепляется за неё самыми кончиками пальцев, вися над пропастью уже столетия.

Всё сработало, как часы, да? Асша повелась на него. Ведь так? А ему только и оставалось, что не повестись на неё. И всё.

Асша — само воплощение жизни, искрящийся свет, в лучах которого Астарион хочет остаться. И не знает как. Не умеет или, возможно, не помнит.

Просто… просто… Астарион не может облечь свои мысли в правильные слова. Он всё время запинается и ловит себя на том, что ему отказывает хвалённое красноречие. Заготовленные и привычные слова кажутся бесполезной шелухой. Он с иронией признаёт, что к этому замку не подходит ни один из его наборов отмычек.

Асша заслуживает большего. Большего. Настоящего.

Асша обнимает его, когда её сознание распахивается ему навстречу. Всё также открыто и честно. Искрящаяся искренность. Астариону почти смешно от такого словосочетания. Почти, потому что разум Асши обнимает его со всех сторон, не пытаясь ни скрыть злости, ни припрятать под полог обиду, но показывая понимание и разбирая его на части чем-то большим. Таким тёплым, невероятным и прекрасным, от чего что-то трещит в самом Астарионе.

Асшу приятно целовать. Она всегда спрашивает, улыбается и легко принимает отказ, но когда целует… У неё поцелуи на вкус, как солнце. Или, может, ему так кажется. Теперь. Когда ложь больше не травит душу.

Асша останавливает его от убийства Петраса. Асша с Гейлом вытаскивают его из цепей, пока Карлах и Уилл теснят Касадора.

Столкнуться с ним снова всё равно что нырнуть под лёд. У Астариона сводит дыхание, а лёгкие горят огнём, всё внутри сжимается и трясётся от одного только присутствия своего… хозяина.

Он ненавидит себя в этот момент.

Пришёл побеждать злодея. Герой в сияющих доспехах. Как же. Маленькая, трусливая крыса, которая изо всех сил хочет сбежать и забиться в угол, которая хочет упасть на колени и сдаться на милость своего мучителя. Потому что боль неизбежна. Потому что боль всегда приходит следом. Потому что побег невозможен. Потому что за попыткой последует лишь большая боль. Ты ведь помнишь об этом, Астарион?

Помнишь?!

Довольно! Он сам проведёт ритуал и больше никто и никогда не сможет подчинить его, больше никто и никогда не причинит ему боли. Он будет на вершине. Его будут бояться. Мир склонится перед ним!

В Асше нет страха. Асша сжимает его руку с клинком, не обращая никакого внимания на Касадора у их ног.

— Нет, — говорит она уверенно и без всякого стеснения.

Астарион весь ощетинивается и едва ли не бросается на неё. Волна нового страха и недоверия взметается в нём сокрушающей всё на своём пути бурей.

— Я хочу для тебя свободы. Это, — Асша кивает на Касадора, — не она. Ты хочешь не освободиться, а сбежать от страха и боли.

Её голос опускается до едва тихого шёпота. Астариону приходится сосредоточиться, отбрасывая эмоции, чтобы расслышать.

— Ритуал ничего не изменит. Ты не убежишь от того, что сделал Касадор. Ты станешь им. С болью можно только примириться. Она всегда будет нагонять, она всегда будет побеждать, пока ты будешь бежать и сражаться, Астарион, — Асша тяжело вздыхает и почти умоляюще шепчет: — Хватит. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты начал жить. Хватит убегать.

Астарион с трудом отрывает взгляд от Касадора у его ног. В глазах Асши мольба и смирение. Она примет любое его решение, она не поднимет против него оружие, потому что она ему… верит. Потому что она его любит. Любила и раньше.

Защищала, любила и иногда просто терпела. Потому что для Асши — любовь — это трагикомедия в трёх актах. Они уже прошли развязку, и эпилог только в его руках.

Астарион выдыхает и отступает.

Он может убить Касадора одним точным ударом. Он не знает сколько в итоге наносит. Он не помнит, куда они попадают.

Это конец.

Это конец.

Касадор мёртв. Астарион убил его. Касадор мёртв! Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв!

Асша остаётся права: с болью можно только примириться. Астарион не знает, что от него остаётся без этой… вечной погони. Астарион не знает, кто от него остаётся и остался ли вообще. Всё, что ему известно, — это то, что Асша остаётся. Слишком много «остаётся», в его жизни, да?

Ему хочется истерично рассмеяться, но он уже не уверен, что ему это было когда-то свойственно, что он вообще знает, кто он или что есть.

Асша не трогает его, позволяя осмыслить всё и переварить. Пока он остаётся в лагере, остальные зачищают Дом Скорби. Ещё одно прошлое находит своё завершение, и Астарион качает головой. В последнее время это случается слишком часто.

Астарион находит могилу и для своего. Что бы от него не осталось, оно похоронено уже двести лет. Куда бы он ни бежал, куда бы ни шёл — ничего не вернуть, ему не вычеркнуть имя Касадора из своей линии жизни. Оно всегда будет сиять там кровавым росчерком.

С этим можно только смириться. Ведь так?

Примечания после части:

Продолжение этой части, "700 лет спустя": https://fanfics.me/fic192699

«Ощущение, что преступник по-прежнему рядом даже после освобождения, сигнализирует о серьёзных изменениях в мире взаимоотношений жертвы с людьми. Навязанные в неволе отношения, которые неизбежно монополизируют ее внимание, становятся частью ее внутренней жизни и продолжают занимать внимание после освобождения».

«В самых тяжёлых случаях жертва сохраняет дегуманизированную идентичность узника, сведенного к уровню простого выживания: робота, животного или овоща. Психиатр Уильям Нидерленд, изучая переживших холокост, заметил, что изменения идентичности были характерной чертой «синдрома выжившего». В то время как большинство его пациентов жаловались: «Я теперь — другой человек», пострадавшие особенно сильно говорили: «Я теперь — не человек».

«В период лишения свободы жертва не может выплеснуть свою униженную ярость на удерживающего ее преступника, поскольку это поставило бы под угрозу ее выживание. Даже после освобождения бывший узник может продолжать бояться наказания и неохотно выражать гнев в адрес своего тюремщика. Более того, он продолжает нести бремя невысказанной ярости на всех тех, кто оставался безразличным к его судьбе и не помог ему».

«Концепции склонны изображать жертву побеждённой и апатичной, но в действительности происходит куда более сложная внутренняя борьба. // В большинстве случаев жертва не сдаётся. Но она усвоила, что за любым ее действием будут наблюдать, что большинство из них под запретом и что за ошибку придётся дорого заплатить. // В той мере, в какой преступник преуспел в тирании, в насаждении требования тотального послушания, жертва будет рассматривать любое проявление собственной инициативы как неподчинение. // Прежде чем предпринять какое-либо действие, она будет изучать среду, ожидая ответных мер.»

«В любом контакте базовое доверие оказывается под вопросом. Для освобождённого узника существует лишь одна история — история зверств — и лишь ограниченное число ролей: любой человек может быть в ней преступником, пассивным свидетелем, союзником или спасителем. К любым новым или прежним отношениям человек подходит с осторожным вопросом: на чьей ты стороне?»

— «Травма и исцеление», Джудит Герман.

Я к тому, что поведение и решения Астариона более чем «нормальны» и логичны для его состояния и нанесённой травмы. Он не злой вампир, который заботится только о себе, он серый персонаж с глубокой травмой. К сожалению, в его веке не существует такая вещь, как психологическая помощь. Напоминаю: он двести лет был в рабстве, где он даже умереть по своему желанию не мог, и подвергался постоянным пыткам и унижениям. Из этого не выходят нормальными. Вся его история в каноне игры — это история изменения и роста при нашей помощи или дальнейшего падения, опять же, при нашей помощи.

Ненавижу этого наблюдателя в Подземье, возле храма, двоих сопартийцев скинул в пропасть, а свитки возрождения между прочем не бесконечны. Ещё хрен убьёшь на низких уровнях, а главное, встречи совсем не ждешь.

Я не знаю, какое конкретно кино убедило мир, что сразу после вправления вывиха можно всё так же резво махать руками, но в реальной жизни это так не работает. В реальности полное восстановление безопасной и безболезненной подвижности руки после вывиха плеча занимает месяцы. Да на адреналине и в критической ситуации можно махать и сразу после вправления, но адреналин не вечен, критические ситуации заканчиваются, а боль и осложнения никуда не деваются.

1) Вы слышали, как он тянет это на английском? Я отказываюсь писать это как-то иначе и переводить.

Вернуться к тексту