Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Примечания:
G, AU, чистый драббл, а не как обычно у меня.
Они сошлись: Волна и камень,
Стихи и проза, лёд и пламень.
Пушкин А.С., «Евгений Онегин»
Астарион учится на актёрском, Асша — на физмате. У Астариона уже парочка ролей второго плана в кармане, у Асши — научные публикации. У Астариона — обаятельная улыбка и очарование, всегда помогающее добиваться своего, Асша смотрит на него, как на идиота.
Это звучит почти как вызов, но они в другом кино. Как бы сказала Асша, наверное, они — параллельные прямые, которым не дано встретиться. Математическая драма в масштабах Шекспира. Если не учитывать, что Асша — с идеальными курсовыми по линейной алгебре и начертательной геометрии — снисходительно бы вздохнула, потому что всё зависит от выбора пространства.
Асша происходит из известной актёрской семьи, а ещё ничего не понимает в театре; кино предпочитает книги и ходит на премьеры своей семьи из банальной вежливости. Сцена не трогает её сердце. Младшая сестра иногда задаётся вопросом, а есть ли оно у неё вообще.
Астариону всегда хочется огрызнуться, — он со змеюкой на одном курсе — потому что сложно найти человека добрее к окружающим и миру, чем Асша. Терпеть его — уже сам по себе подвиг. Оставаться его другом, не являясь Уиллом (с его идеей о великой миссии), — вообще чудо.
Асша ходит в основном с Хальсином, огромным ботаником до мозга костей, и Гейлом, увлечённым историей театра и кино даже больше, чем самим актёрским искусством.
Астарион знает, что Гейла затащила в постель глава научной комиссии, но Хальсин, по всем слухам, давно свободен. И это странным образом настораживает и раздражает. Не может такого быть. Астарион даже не знает, почему это его так бесит.
Его единственный друг, Уилл, говорит, что он просто идиот. Однажды Астариону придётся согласиться.
Потому что между Асшей и Уиллом начинает что-то завязываться, и они всё чаще и чаще сталкиваются в общей компании. Так Астарион узнаёт, что у Асши есть детское прозвище Игла, которое она получила за то, что чуть не пришила сестру к дивану в детстве (не спрашивайте); что она обожает животных и у неё есть собака, которую она нашла на улице, и большой кот — помесь, кажется, мейкуна и британской короткошёрстной. Он был отбит едва ли не в драке у каких-то живодёров. Тварина оказалась игривой, вредной и предпочитающей шипеть на всех, кроме своей хозяйки. Ревнивая сволочь. Она искусала Астариону все руки! А он просто хотел погладить!
Астарион всё равно продолжает приходить в гости. Даже если гость он не сильно желанный. Играет с псом, помогает делать малиновое варенье, готовить шарлотку, показывает Асше свои отрывки и находит величайшей похвалой её слабую улыбку. Она — просто не человек театра. Не умеет долго концентрироваться на чём-то одном, если не поглощена делом полностью, поэтому хорошо уживается только с книгами. А их в квартире великое множество.
Астарион предполагает, что квартира отошла ей в наследство. Слишком она выглядит… по-старому для такой молодой девушки. Резные светильники. Обои… не бумага, а, по ощущениям, ткань. Антикварные комоды. Да не простые. Астарион видел такие только в музеях. И библиотека. Просто огромная библиотека, целая комната с рядами книг, которые упираются в высоченный потолок; старое кресло и камин. Почти картинка с «пинтереста», только не искусственная, а настоящая.
Квартира дышит историей.
Асша однажды признаётся, что всё получила в наследство от деда, известного актёра. Он перед смертью — как чувствовал — взял и отписал всё ей. Только когда завещание оглашать стали, правда вскрылась.
Разразился скандал.
Не то чтобы у её семьи были проблемы с деньгами, дело было, скорее, в принципе. Квартира и правда была очень старой. Более того, весь дом когда-то принадлежал их общему предку. Со сменой поколений, мировыми волнениями и финансовыми трудностями осталась только эта квартира. С годами она стала практически фамильной ценностью, которая передавалась по наследству. Её никто даже никогда не думал продавать. И вообще, было поверье, что когда из-за этой квартиры родственники начинают грызться друг с другом, то тут на всю семью обрушивается какое-то несчастье. Роли перестают предлагать, проблемы с деньгами, пожар, наводнение… Поэтому с выкупом и продажей долей старались обходиться честно. И как-то семья на этом держалась. Была своя история, свои традиции.
И по традиции квартиру должны были получить в совместное владение отец и дядя Асши. Предвидя скорый уход из жизни деда, сыновья даже уже решили кто, кому и за сколько продаст свою долю. А дед, видимо, узнал, что дети уже делят шкуру неубитого медведя, и решил, что смеяться он будет последним. Да и отписал лёгким росчерком руки всё, что имел, единственному человеку в семье, который не имел ничего общего с актёрской деятельностью. Словно в насмешку.
Дед вообще любил шутки. Вот и получилось, как в анекдоте про старого еврея.(1)
Только никто не смеялся. Астарион даже понимает почему. Актёры — народ суеверный. Его и самого это не обходит стороной, но ядовитость младшей Хайдервуд выводит его из себя.
Всю гнилость ситуации он осознаёт позже. Когда на вручении диплома с отличием Асшу поздравляют только друзья. Прилетает даже Шэдоухарт, которая уже как год в поисках себя после смерти родителей. Никого больше нет.
Астарион остаётся и дальше, когда заболевает Шкряб, когда семейные проблемы Хайдервудов обостряются, когда Асшу едва не выдают насильно замуж и разгорается публичный скандал, потому что Асша пошла в деда. Такая же сволочь.
Она идёт на телевидение, даёт жадным до сплетен изданиям интервью, где с огромной яростью топит свою семью. Это едва не приводит к судебным искам, но общественность продолжает давить, краски — сгущаться и поспешное отступление выглядит более выгодным вариантом.
Квартира действительно оказывается пророческой. Хотя, на взгляд Астариона, это просто совпадение: когда родственники готовы перегрызть друг другу глотки за кусок имущества, ничего хорошего ждать не стоит. Это просто закон жизни, никакой магии.
Астарион — идиот, потому что только после всего это додумывается сделать первый шаг.
Асша никогда не велась на его флирт, игнорировала поддразнивания, считая это просто неотъемлемой частью его языка общения.
Ему приходится выбрать другую стратегию.
Когда Асша целует его в первый раз, он ни о чём не жалеет.
1) Умер богатый еврей. Вся семья собралась у нотариуса, чтобы узнать завещание. Нотариус читает: «Я, Лахман Исаак Давидович, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, все деньги потратил перед смертью.»
Каждому человеку, которому ты даришь доверие, ты даешь в руки нож. Им он может тебя защитить или уничтожить.
«Наруто: Ураганные хроники»
Игла с её маленьким ростом и аккуратными формами едва ли способна напугать кого-либо, скорее уж вызвать улыбку. Последнее у неё получается просто великолепно, особенно с двумя пучками на голове и длинными косами.
Игла перекидывает Астариона через себя и прижимает кинжал к горлу в их первую встречу. Её внешность — это сладко зовущая ловушка. Изящество — всего лишь ножны для острого и опасного клинка.
Астарион самую малость впечатлён.
У Иглы доброе сердце. Это слишком очевидно. Она протягивает руку незнакомцу в портале, уговаривает Каргу не убивать ребёнка и не может бросить пса в лесной чаще, а ещё позволяет Астариону взять свою кровь.
Игла только просит больше не быть придурком и говорить прямо, потому что в следующий раз она его инстинктивно прирежет. В ней нет злости и отвращения. Это удивляет, пугает и раздражает.
У Иглы очень острые кинжалы и почти паранормальная, даже для эльфа, ловкость. У Иглы прозвище и слишком качественная броня. Такую не могут позволить себе простые наёмники.
Картинка не сходится — вопросы множатся.
Астарион не влюбляется: он не настолько глуп, но обольщение всегда было мощным оружием. Флирт слетает с его губ автоматически, ему даже не надо думать. Он говорит то, что она хочет услышать, дарит улыбки в нужных местах и отвечает на шутки.
Простая программа. Она въелась в его мозг, отпечаталась на самой подкорке за два века.
Астарион не должен фыркать, когда Игле хочется поболтать с очередным животным и попытаться утащить его в лагерь. Даже если это гигантская и опасная медвесычица. Или кабаны. Или белка. И точно не хохотать, когда попытка припугнуть белку закончится тем, что скотина улетит с утёса. Появление пса и детёныша медведсыча при этой концепции просто закономерно.
Астарион почему-то в восторге.
А ещё — ему не обязательно соглашаться с планом тихо и незаметно устранить лидеров гоблинов, незачем пробираться в темницу, прячась в тенях, чтобы спасти друида. Астарион — порождение ночи, а не герой в сияющих доспехах. Она вообще это знает?
Игла продолжает предлагать руку и заступается за него перед остальными. Он понимает её выгоду: сытый вампир — сильным вампир, но она никогда не произносит этого. Вместо этого звучат другие странные вещи.
«Он же не чудовище какое-то, мы можем…».
Не чудовище? Ха! Не чудовище. Какая глупость. Наивность. И искренность.
В общем-то, это заканчивается вполне ожидаемо. Программа не даёт сбоев.
В отличие от всех прочих его целей, Игла знает, что он отродье, что его клыки опасны и несут смерть. Игла, наверное, сумасшедшая, потому что так глупо и опрометчиво подставляет шею и выгибается навстречу, отпуская себя.
Игла — открытая книга. Астариону только остаётся, что играть на нотах, чётко следуя инструкциям.
В Игле есть лёгкая скованность и немного робости. Для неё это явно не первый опыт, но Астарион видит, что его всё равно особо нет.
Игла вспарывает глотку гурцу, стоит тому только заикнуться, что он ищет потерявшуюся вампирскую псину. Игла защищает его перед остальными. Игла знает, что он отродье.
Игла подставляется.
Касадор далеко, а Астариону всё равно мерзко. Он ненавидит каждое касание. Он не понимает, как ей самой не противно опускаться так низко.
Астарион её пачкает. Каждым касанием, поцелуем, улыбкой, каждой надеждой на что-то большее.
В Подземье у них нет времени на глупости и развлечения. Кажется, буквально всё пытается их убить, пока Хальсин разглагольствует о бурной и необычной природе.
Астарион — не герой, но ему не нравится идея Иглы скользнуть, используя «Туманный шаг», к рюкзаку идиота-гнома, который застрял посреди поляны взрывающихся грибов.
Промахнись она немного с точкой выхода и окажется в ядовитой ловушке. Опасная игра, которая не стоит чьей-то жизни. Гном сам виноват, что оказался в такой ситуации, они не должны расплачиваться за чужую глупость.
Игла его не слушает. Как предсказуемо.
Непредсказуемо то, что он отпихивает её в сторону и сам в два туманных шагах оказывается рядом с чёртовой сумкой, желая не запустить спасительныМ свитком в гнома, а запихать ему в глотку, чтобы больше такого не было.
Астарион всё меньше понимает свои мотивы. Птичка уже в клетке, можно ослабить давление. Ведь так?
Игла танцует у костра с Уиллом, легко вливаясь в ритм светского танца. Астарион наблюдает за ними, неспособный уснуть этой ночью. У Иглы прекрасная техника и выучка, каждое движение отточено и заучено так, что ноги и руки сами двигаются, занимая нужные позиции.
Ей весело, она старается не смеяться, но широкую улыбку не скрыть. Радость чертит морщинки вокруг глаз, раскрываясь на коже маленькими лучиками. Зрение Астариона позволяет видеть всё даже в слабом свете костра.
Ему приходит в голову глупая мысль, что и костра не нужно, потому Игла сияет, как маленькое солнце. Так мелодраматично. Астарион одёргивает себя и отводит взгляд.
Это всё пустое. Игла, как негласный лидер, просто отличная цель. Ведь так?
Никто из них не ожидает найти Наблюдателя в Подземье.
Когда его кинжалы целуют горло мага, тварь точно слетает с цепей и в неистовстве практически сносит их всех псионной волной.
Астарион буквально чувствует, как извивается личинка в его мозгу, то ли корчась от боли, то ли приветствуя собрата по разуму. Он сам едва держится на ногах, наверное, поэтому не успевает увидеть щупальце, которое сбивает его с ног и тащит к пропасти.
Это была бы самая глупая смерть из всех возможных: выжить после падения с наутилоида и умереть в какой-то забытой всеми богами пещере.
Игла вцепляется в его руку. Её вес слишком мал, чтобы остановить падение, а сил недостаточно, чтобы втянуть его одной рукой.
Астарион пытается зацепиться кинжалом за скалу, высекая искры, пока Игла тщетно пытается удержать его от падения. На секунду Астарион думает, что она сорвётся следом. Слишком отчаянно и сильно вцепившаяся, легкая и юркая. Он утянет её за собой.
Их обоих подхватывает лоза, вызванная Хальсином, а Карлах помогает втащить их наверх.
Только когда Наблюдатель и маги оказываются мертвы, Астарион позволяет себе посмотреть на Иглу. Наверное, стоит поблагодарить? Да? Но ведь они постоянно прикрывают друг другу спины. Это нормально защищать друг друга. Просто повышение шансов на выживание. Ведь так?
Правая рука Иглы висит плетью. Сильный рывок Астариона выбил её из сустава, поэтому она так отчаянно вцепилась в его воротник второй рукой. Она морщится, держась за Хальсина, пока Шэдоухарт собирается вправить руку.
Едва слышный крик боли разрезает могильную тишину Подземья, сменяясь исцеляющим магическим светом. Что-то в груди Астариона на секунду сжимается.
Игла не может нормально двигать рукой следующие несколько дней, несмотря на магию Шедоухарт. Она остаётся в лагере вместе с Хальсином и Гейлом, пока остальные находят дорогу в Гримфордж и расправляются с двергарами.
Астарион так ничего и не говорит. Он легко отгоняет от себя мысли о банальной трусости.
Проклятые земли не становятся их спасением, они полнятся тьмой. Не такой, к какой Астарион привык за годы своего существования отродьем, а живой и подвижной, тянущей свои костлявые руки ко всему живому.
Это даже хуже Подземья. Тени давят со всех сторон, вынуждая их кучковаться вокруг факелов и идти, сохраняя строгий порядок. Любой бой становится не просто схваткой с судьбой, а танцами на минном поле. Только вместо тщательно спрятанных ловушек — отсутствие света. Астарион не привык быть настолько скованным в движениях и осторожным.
В таверне их встречают знакомые лица, и Астарион чувствует, как зубы сводит от фантомной боли. Это слишком гиблое место, чтобы кучка беженцев не нашла проблемы на свои (их) головы.
Вечером Игла сидит у очага в обнимку с медвесычем и Шкрябом. Она едва заметно дрожит. Промозглая тьма и холод, вечный спутник этих мест, легко забираются под броню и забиваются в кости. Астарион не чувствует ни жары, ни холода уже двести лет. Он даже не уверен, что помнит, каково это. Расплывчатое воспоминание из прошлой жизни. Не больше.
Он всё равно садится рядом с ней, позволяя привалиться к его боку. Шкряб смещается и окутывает его с другой стороны.
Почти идиллия.
— Даммон обещал за пару дней управиться с новым сердцем Карлах, — тихо замечает Игла.
Это явно не то, что она хочет сказать, подмечает Астарион, но поддерживает беседу. Он только задаётся вопросом, когда он научился читать её подтексты.
— Думаешь, ему удастся унять её жар?
— Не знаю, но с ней, по крайней мере, камин не нужен.
Астарион фыркает, и они снова погружаются в молчание. Он не пытается выспросить, что ей хотелось сказать, точно также, как она никогда не задаёт вопросов про его шрамы.
— Асша, меня зовут Асша.
У Астариона почему-то перехватывает дыхание.
— Я должна была выйти замуж через неделю, но сбежала. И в этот же день на город обрушился наутилоид.
Он не спрашивает, почему она решила внезапно рассказать это. Просто информация для ознакомления. Ведь так?
Асша.
Асша.
Асша.
Он пробует имя на вкус. И оно кажется слегка чужеродным. Возвышенным, утончённым. Не подходящим женщине, которая готова залезть в любую яму, чтобы поболтать с очередной зверушкой.
Оно такое… светское? Воспитание, говор, манеры… Многие вещи и раньше выдавали в ней аристократические корни, но сейчас всё, кажется, встало на свои места.
Её смертельным выпадам и ловким рукам куда больше подходило прозвище Игла. Убийственная точность, абсолютное хладнокровие перед лицом смерти. Она — опасный противник.
My Dear.(1)
Привычный флирт. Оружие в его устах. Фраза настолько обесцененная и обезличенная. И всё же оно подходит ей больше. Может, поэтому Астарион рассказывает ей о шрамах.
Игла играючи обводит Юргира вокруг пальца, пока Астарион едва ли не сходит с ума от того, что они зубоскалят о Рафаиле, а не вскрывают глотки. Лишь после возвращения демона в Аверно, он приходит в себя, беря эмоции под контроль.
— И дипломатией можно забивать гвозди в крышку гроба, — пожимает плечами Игла.
Она… просто невероятна. Астариону смотреть на неё больно. Асша заслуживает большего. Он хочет большего. Чего, правда, не знает. Не уверен даже, что помнит, каково это.
Не быть инструментом Касадора. Не быть обычной приманкой для еды. Не делать что-то ради банального выживания.
Быть кем-то, о ком заботятся, кому улыбаются, зная о кровавых пристрастиях и клыках.
У него был простой план. Да. Очень простой. Соблазнить, околдовать, привязать к себе, чтобы манипулировать и повысить свои шансы на выживание.
Жизнь ужасно несправедлива.
Астарион знает. Астарион цепляется за неё самыми кончиками пальцев, вися над пропастью уже столетия.
Всё сработало, как часы, да? Асша повелась на него. Ведь так? А ему только и оставалось, что не повестись на неё. И всё.
Асша — само воплощение жизни, искрящийся свет, в лучах которого Астарион хочет остаться. И не знает как. Не умеет или, возможно, не помнит.
Просто… просто… Астарион не может облечь свои мысли в правильные слова. Он всё время запинается и ловит себя на том, что ему отказывает хвалённое красноречие. Заготовленные и привычные слова кажутся бесполезной шелухой. Он с иронией признаёт, что к этому замку не подходит ни один из его наборов отмычек.
Асша заслуживает большего. Большего. Настоящего.
Асша обнимает его, когда её сознание распахивается ему навстречу. Всё также открыто и честно. Искрящаяся искренность. Астариону почти смешно от такого словосочетания. Почти, потому что разум Асши обнимает его со всех сторон, не пытаясь ни скрыть злости, ни припрятать под полог обиду, но показывая понимание и разбирая его на части чем-то большим. Таким тёплым, невероятным и прекрасным, от чего что-то трещит в самом Астарионе.
Асшу приятно целовать. Она всегда спрашивает, улыбается и легко принимает отказ, но когда целует… У неё поцелуи на вкус, как солнце. Или, может, ему так кажется. Теперь. Когда ложь больше не травит душу.
Асша останавливает его от убийства Петраса. Асша с Гейлом вытаскивают его из цепей, пока Карлах и Уилл теснят Касадора.
Столкнуться с ним снова всё равно что нырнуть под лёд. У Астариона сводит дыхание, а лёгкие горят огнём, всё внутри сжимается и трясётся от одного только присутствия своего… хозяина.
Он ненавидит себя в этот момент.
Пришёл побеждать злодея. Герой в сияющих доспехах. Как же. Маленькая, трусливая крыса, которая изо всех сил хочет сбежать и забиться в угол, которая хочет упасть на колени и сдаться на милость своего мучителя. Потому что боль неизбежна. Потому что боль всегда приходит следом. Потому что побег невозможен. Потому что за попыткой последует лишь большая боль. Ты ведь помнишь об этом, Астарион?
Помнишь?!
Довольно! Он сам проведёт ритуал и больше никто и никогда не сможет подчинить его, больше никто и никогда не причинит ему боли. Он будет на вершине. Его будут бояться. Мир склонится перед ним!
В Асше нет страха. Асша сжимает его руку с клинком, не обращая никакого внимания на Касадора у их ног.
— Нет, — говорит она уверенно и без всякого стеснения.
Астарион весь ощетинивается и едва ли не бросается на неё. Волна нового страха и недоверия взметается в нём сокрушающей всё на своём пути бурей.
— Я хочу для тебя свободы. Это, — Асша кивает на Касадора, — не она. Ты хочешь не освободиться, а сбежать от страха и боли.
Её голос опускается до едва тихого шёпота. Астариону приходится сосредоточиться, отбрасывая эмоции, чтобы расслышать.
— Ритуал ничего не изменит. Ты не убежишь от того, что сделал Касадор. Ты станешь им. С болью можно только примириться. Она всегда будет нагонять, она всегда будет побеждать, пока ты будешь бежать и сражаться, Астарион, — Асша тяжело вздыхает и почти умоляюще шепчет: — Хватит. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты начал жить. Хватит убегать.
Астарион с трудом отрывает взгляд от Касадора у его ног. В глазах Асши мольба и смирение. Она примет любое его решение, она не поднимет против него оружие, потому что она ему… верит. Потому что она его любит. Любила и раньше.
Защищала, любила и иногда просто терпела. Потому что для Асши — любовь — это трагикомедия в трёх актах. Они уже прошли развязку, и эпилог только в его руках.
Астарион выдыхает и отступает.
Он может убить Касадора одним точным ударом. Он не знает сколько в итоге наносит. Он не помнит, куда они попадают.
Это конец.
Это конец.
Касадор мёртв. Астарион убил его. Касадор мёртв! Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв!
Асша остаётся права: с болью можно только примириться. Астарион не знает, что от него остаётся без этой… вечной погони. Астарион не знает, кто от него остаётся и остался ли вообще. Всё, что ему известно, — это то, что Асша остаётся. Слишком много «остаётся», в его жизни, да?
Ему хочется истерично рассмеяться, но он уже не уверен, что ему это было когда-то свойственно, что он вообще знает, кто он или что есть.
Асша не трогает его, позволяя осмыслить всё и переварить. Пока он остаётся в лагере, остальные зачищают Дом Скорби. Ещё одно прошлое находит своё завершение, и Астарион качает головой. В последнее время это случается слишком часто.
Астарион находит могилу и для своего. Что бы от него не осталось, оно похоронено уже двести лет. Куда бы он ни бежал, куда бы ни шёл — ничего не вернуть, ему не вычеркнуть имя Касадора из своей линии жизни. Оно всегда будет сиять там кровавым росчерком.
С этим можно только смириться. Ведь так?
Примечания после части:
Продолжение этой части, "700 лет спустя": https://fanfics.me/fic192699
«Ощущение, что преступник по-прежнему рядом даже после освобождения, сигнализирует о серьёзных изменениях в мире взаимоотношений жертвы с людьми. Навязанные в неволе отношения, которые неизбежно монополизируют ее внимание, становятся частью ее внутренней жизни и продолжают занимать внимание после освобождения».
«В самых тяжёлых случаях жертва сохраняет дегуманизированную идентичность узника, сведенного к уровню простого выживания: робота, животного или овоща. Психиатр Уильям Нидерленд, изучая переживших холокост, заметил, что изменения идентичности были характерной чертой «синдрома выжившего». В то время как большинство его пациентов жаловались: «Я теперь — другой человек», пострадавшие особенно сильно говорили: «Я теперь — не человек».
«В период лишения свободы жертва не может выплеснуть свою униженную ярость на удерживающего ее преступника, поскольку это поставило бы под угрозу ее выживание. Даже после освобождения бывший узник может продолжать бояться наказания и неохотно выражать гнев в адрес своего тюремщика. Более того, он продолжает нести бремя невысказанной ярости на всех тех, кто оставался безразличным к его судьбе и не помог ему».
«Концепции склонны изображать жертву побеждённой и апатичной, но в действительности происходит куда более сложная внутренняя борьба. // В большинстве случаев жертва не сдаётся. Но она усвоила, что за любым ее действием будут наблюдать, что большинство из них под запретом и что за ошибку придётся дорого заплатить. // В той мере, в какой преступник преуспел в тирании, в насаждении требования тотального послушания, жертва будет рассматривать любое проявление собственной инициативы как неподчинение. // Прежде чем предпринять какое-либо действие, она будет изучать среду, ожидая ответных мер.»
«В любом контакте базовое доверие оказывается под вопросом. Для освобождённого узника существует лишь одна история — история зверств — и лишь ограниченное число ролей: любой человек может быть в ней преступником, пассивным свидетелем, союзником или спасителем. К любым новым или прежним отношениям человек подходит с осторожным вопросом: на чьей ты стороне?»
— «Травма и исцеление», Джудит Герман.
Я к тому, что поведение и решения Астариона более чем «нормальны» и логичны для его состояния и нанесённой травмы. Он не злой вампир, который заботится только о себе, он серый персонаж с глубокой травмой. К сожалению, в его веке не существует такая вещь, как психологическая помощь. Напоминаю: он двести лет был в рабстве, где он даже умереть по своему желанию не мог, и подвергался постоянным пыткам и унижениям. Из этого не выходят нормальными. Вся его история в каноне игры — это история изменения и роста при нашей помощи или дальнейшего падения, опять же, при нашей помощи.
Ненавижу этого наблюдателя в Подземье, возле храма, двоих сопартийцев скинул в пропасть, а свитки возрождения между прочем не бесконечны. Ещё хрен убьёшь на низких уровнях, а главное, встречи совсем не ждешь.
Я не знаю, какое конкретно кино убедило мир, что сразу после вправления вывиха можно всё так же резво махать руками, но в реальной жизни это так не работает. В реальности полное восстановление безопасной и безболезненной подвижности руки после вывиха плеча занимает месяцы. Да на адреналине и в критической ситуации можно махать и сразу после вправления, но адреналин не вечен, критические ситуации заканчиваются, а боль и осложнения никуда не деваются.
1) Вы слышали, как он тянет это на английском? Я отказываюсь писать это как-то иначе и переводить.
Примечания:
Это было написано до того, как автор прошёл Тёмным Соблазном второй акт. Так что после это в некоторых моментах ау
Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой.
Оскар Уальд
Тёмный Соблазн и Мигелиан — это два разных человека (вернее, дроу).
Мигелиан — чистый лист, едва испачканный дымкой воспоминаний. Память о прошлом причиняет больше боли, чем что-то проясняет.
Мигелиан не похожа на альтруиста, но не любит излишнюю жестокость. Мигелиан привязана к своим товарищам. Мигелиан любит Астариона.
Тёмный Соблазн с радостью убивает Альфиру, смотрит на страдания животных и жаждет искупаться в крови каждого из спутников. Он хочет видеть, как жизнь покинет глаза вампира в последний раз, как лицо его будет искажено болью, а доверия предано. Тёмный Соблазн хочет вернуть место, которое изначально принадлежало ему.
Мигелиан и рада бы убежать от прошлого, забыть его, как страшный сон, но чужое сознание продолжает жаждать крови. Её жизнь превращается в вечную борьбу с самой собой и опасливыми взглядами остальных. Она знает: они ждут от неё удара. Мигелиан и сама ждёт этого момента.
Ей хочется смеяться в той же степени, что и плакать.
Астарион понимает. Слишком хорошо знает, что значит не быть себе хозяином и тащить на спине груз невинных жизней. Может, поэтому они и сходятся, потому что слишком похожи, потому что разделяют боль друг друга. Может, поэтому Астарион помогает ей сопротивляться и не сдавать позиции.
Когда Горташ делает свой последний вдох, она разворачивается и идёт в его покои. Мёртвые сегодня не слишком разговорчивы, а ей нужны ответы. Проблески воспоминаний только бередят душу.
Она понимает, что сейчас нужна Карлах, что той пришлось убить человека, которого она любила и который её предал, но Мигелиан падает и падает. Ей самой некому протянуть руку.
Она распахивает ящики, переворачивает бумаги, роет носом, точно ищейка. Что-то на самой границе её сознания, что-то, что когда-то было Тёмным Соблазном, знает — ответы здесь.
Мемуары.
Сердце подскакивает к горлу и грохочет, грохочет, как сумасшедшее.
— Мигелиан? — осторожно зовёт Астарион, видно, слыша бешеный стук её крови.
Она не оборачивается, а раскрывает книгу, вчитываясь в неаккуратный почерк.
Мигелиан знала это. Сначала подозревала, но в какой-то момент, наверное, после встречи с Орин, к ней пришло осознание. Это было подобно вспышке из прошлой жизни. Ей до самого конца не хотелось в это верить.
Тёмный Соблазн и Мигелиан — это два разных человека. Ей нравится это повторять про себя. Это даёт ей силы сопротивляться, становиться лучше. Это не спасает от правды: она — творение Баала, она творила великое зло добровольно и наслаждаясь каждым мгновением.
Она создала Абсолют.
— Это была я… — слегка безумно шепчет Мигелиан, отчаянно сжимая страницы дневника. — Это была я. Камни, Корона, Абсолют… Я начала это.
Она не находит в себе сил посмотреть на остальных, только крепче впивается в книжку, хватается, как утопающая, искусывая губы до крови.
— Это была я! — Мигелиан истерично смеётся, медленно оседая на месте. — Я собиралась принести весь мир в дар Баалу!
Она комкает страницы дневника, до рези в глазах впиваясь в обличающие строки. Смотри! Смотри, что ты сделала, и не отводи взгляда.
Слёзы не освобождают душу и не смывают боль. Они просто приходят, падая раскалёнными каплями на желтоватые страницы. Зачем? Откуда такая бессмысленная преданность? Кто останется в этом пустом мире?
У чудовища в глубине её сознания есть ответы на эти вопросы. Оно сыто урчит и возносит хвалу Баалу, оно жаждет смерти и крови, оно было создано только для этого. Плоть от плоти, кровь от крови Баала, его любимое дитя, Избранный.
Астарион опускается перед ней на корточки и осторожно забирает дневник из её рук. Огонь быстро охватывает книгу и догорающие страницы опадают к её ногам, как осенняя листва.
У Астариона холодные ладони. Он почти ласково смахивает её слёзы.
— Нет, — шепчет он, заглядывая ей в глаза.
Мигелиан всё ещё стыдно смотреть на него. Ей хочется оттолкнуть и его сбежать, забившись в угол и утонув в жалости к самой себе.
— Тёмный Соблазн был убит Орин, my dearheart, — убеждает её он. — Ты спасла тифлингов, дважды, несмотря на то что некоторые, в том числе я, предлагали их бросить. Ты пошла против воли Баала. Ты не убила меня. Это была ты, а не Тёмный Соблазн.
Мигелиан вся сжимается и проваливается в его объятия. На её руках ещё не успела засохнуть кровь Горташа и прислужников Бейна, она оставляет алые разводы на чёрной броне Астариона. Кровь путается в её волосах, как грозди рябины в припорошённых снегом ветвях. На поясе мерцает, алкая смерть, Кровожадность(1). От этого не отмыться.
Некоторые вещи просто въедаются в кости. Мигелиан прикрывает глаза, позволяя себе ненадолго спрятаться.
Чтобы она не делала дальше, это навсегда останется пятном на её судьбе.
«Ты не убежишь от себя, дорогая сестрёнка», — шепчет на ухо голос Орин. — «Маленькое жалкое создание, и за что только Отец так благоговел тебе?».
Мигелиан тоже не знает ответа на этот вопрос. И если честно совсем не желает знать. Слишком высока цена, слишком необъятна её горечь.
— Ты не прав, — замечает Шэдоухарт. — Это была она. Это были её руки. Это были её решения.
Её голос твёрд и на лице застыло жёсткое выражение.
— Неважно, что сейчас она другой человек, те решения были приняты ею. Она была создана Избранной Баала. Это навсегда останется частью её. Ты не можешь сказать ей отбросить это, — Шэдоухарт морщится. — То, что я делала во имя Шар, всегда будет преследовать меня. Не имеет значения, насколько это была я и насколько сильно меня ввели в заблуждение. Я не вырежу Шэдоухарт из своей истории.
Она вздыхает и трёт глаза, словно пытаясь подобрать слова. Слишком чувствительные моменты всё ещё даются ей со скрипом, а делиться своей историей ей хочется меньше всего.
— Мигелиан или Тёмный Соблазн — это один человек, который изменился под давлением обстоятельств. Сложись всё иначе и не появись Орин — мы бы сражались против неё, — она смотрит Астариону в глаза.
Он жаждет защитить Мигелиан. Он любит её. По-своему. Так, как умеет, как у него получается. Они все здесь покалечены и переломаны. Их любовь настолько разнится, что это делает одни и те же чувства едва ли не противоположными понятиями.
Астарион желает накрыть чужие раны мягкой повязкой, спрятать всё самое болезненное и нанести бальзам. Шэдоухарт считает, что раны следует прижигать, а копья безжалостно вытаскивать из бьющегося в агонии сердца.
— Но мы там, где есть. И в чём-то Астарион прав. Ты убедила нас спасти тифлингов. Дважды. И гномов, будь они прокляты. Полезла на эту чёртову подводную базу спасать других тоже ты. Избранник Баала бы так не поступил. Он бы уже давно убил нас и использовал гоблинов для возвращения своего законного места.
Мигелиан открывает красные от слёз глаза и шмыгает носом, вызывая у Астариона тихий смешок. Он протягивает ей платок из нагрудного кармана.
— Мы знаем тебя. И знаем про Тёмный Соблазн. Мы видели, на что он способен. И мы любим тебя со всем этим, — припечатывает Гейл серьёзно.
— И любой, кто попытается вытащить наружу твои секреты, умрёт от наших добрых рук, — довольно улыбается Астарион.
Он не шутит. Мигелиан недостаточно хороший человек, чтобы чувствовать что-то кроме полного принятия и заботы.
Примечания:
Вообще, нигде не написано, что признание в любви обязано быть романтическим, а не платоническим.
1) кинжал Орин
Примечания:
Куда я пропала? Вы сами знаете ответ на этот вопрос. Вы пропали там же.
Рекомендую перед чтение посмотреть это https://disk.yandex.ru/d/eg47zasCD7okkA (первые 20 с ничего не происходит, качество можно выбрать в углу экрана) для того
а) чтобы визуализировать главного героя;
б) чтобы посмотреть на главную модную диву Побережья Мечей (да, Горташ, это я о тебе);
в) чтобы посмотреть на изменения в диалоге при игре за Тёмный Соблазн;
г) вытекает из пункта в — чтобы согласиться, что на тёмную сторону мне не одной захотелось;
д) чтобы поугроать со мной с того, как пружинит иногда голова гг.
AU: магический реализм, современность + магия.
Тема части: Set fire to the rain × another love — Tom Odell & Adele (https://youtu.be/IG-yDVvTf8k?si=ycDRqYg-7nqvNhQM)
Мы так талантливо друг друга проебали. И так бездарно встретились опять.
Они впервые встречаются на рубеже эпох. Может, поэтому Астарион так очарован. Деловой конкурент Касадора. Она… воистину очаровательна.
У Арии искры начинают мелькать между пальцами, когда он подходит ближе. Какая свирепость, какое предупреждение! Астарион старается обходить чародеек стороной. У них странное чувство юмора. Но вот-вот наступит новое тысячелетие, он наконец получил свободу от Касадора, и его тянет на свершения и авантюры.
Между ними всё вспыхивает, как по щелчку пальцев, только и летят искры. Это очень похоже на игру. Они то сближаются, то снова расходятся по разным берегам, влекомые своей работой и другими людьми.
Астарион азартен. Он предлагает спор — говорит, что никогда в неё не влюбится. Ария смеётся ему в лицо и пожимает руку. Такая глупость, такая мелочь, а он влюбляется, как мальчишка. И в глаза эти, людей пугающие, и в шрамы, и в тату, чертящие кожу чернильными разводами, и в юмор её специфический. В неё всю такую… настоящую, живую, мрачную, с прошлым ничуть не более светлым, чем его собственное.
Почти сразу, как в омут с головой. Как будто и не было шансов никаких. А может, и правда не было. Может, у вселенной было всё давно посчитано.
Астарион не знает, как признаться, как преподнести эти чувства. Ему проще прятаться, чем встретиться лицом к лицу с её ответом. Возможно, Касадор был прав, возможно, он так привык ныкаться по углам, быть тихой крысой, что теперь не знает, как быть кем-то ещё.
Ария не оставляет ему времени на раздумья — она уходит первой. Просто в один из дней сообщает, что устала от их игры. Астарион смеётся и сверкает белозубой ухмылкой. Он шутит и помогает ей собрать вещи, провожая из своей жизни в своей игривой манере.
В Астарионе честности ещё меньше, чем чувства собственного достоинства.
В пустой квартире не остаётся улыбки, в пустой квартире очень сложно притворяться. Астарион смотрит в зеркало и пытается натянуть на себя беззаботность, достать очередную маску из череды многих. Его великолепный набор, подарок Касадора, почему-то не подходит. Сплошные острые края царапают хрупкие внутренности. Пазл не складывается, как будто есть один человек, а маски были сделаны для другого.
Время утекает сквозь пальцы, как песок. Наверное, хорошо быть вампиром. Воспринимаешь течение жизни иначе. Проще. Всё сливается в смазанную киноленту: Астарион работает, ездит в деловые поездки, пьёт с Уиллом, знакомится с Гейлом, работает, находит себя в чужих постелях, пьёт с Уиллом…
Уилл остаётся единственной константой в его жизни, да и Гейл тоже неплох. У того… своя любовная драма в трёх актах. Ещё более странная, чем у Астариона.
В конце концов, Астарион просто влюбился в обворожительную чародейку. Это почти клише — Гейл — в Богиню Магии. Пусть возьмёт с полки пирожок и заберёт свою пальму первенства, Астарион, так и быть, в этот раз уступит.
Астарион однажды устаёт слушать причитания его и свои, Астарион чертовски пьян. Он постоянно боялся сорваться и позвонить. Удалил номер, а потом и вовсе начал оставлять телефон дома. От греха подальше и всё такое.
Правда в том, что он эти цифры наизусть помнит, они въелись в него крепче, чем шрамы на спине.
«Набранный вами номер не обслуживается…»
У неё же был ещё рабочий, да?
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, перезвоните позднее».
Да?
Астарион так и не научился опаздывать вовремя.
У вселенной странное чувство юмора. Он встречает её снова, на чужой свадьбе. Она в белом, а рядом эрцгерцог Горташ. Они друг друга стоят. Один амбициозен, но рационален, а вторая гениальна в своём хладнокровии и умении идти по головам. Идеальный союз. И почему он раньше ничего о них не слышал?
Он подходит поздравить их, как и все остальные. Астарион улыбается и шутит так же, как и в день их расставания. Ни грамма честности. Свадьбы — это вообще самый большой цирк лицемерия.
Он выходит покурить — Ария находит его сама. Она… так прекрасна. Платье струится по телу, подчёркивает аккуратную грудь, красивые плечи. Кружево вьётся на спине тонкими узорами, а Астарион всё ещё помнит какие созвездия образуют её веснушки.
— Тебе не идёт белое, — замечает он.
Под её пепельную кожу больше подходят благородные, выдержанные цвета и оттенки. Тёмно-красный, винный, бордовый, изумрудный или аметистовый. Он никогда не видел, чтобы она носила что-то светлое.
— Ну хоть кто-то заметил, — Ария фыркает и протягивает ему свою сигарету. — Даме нужно прикурить.
— Не вижу здесь даму, — тянет Астарион и подходит ближе, склоняясь почти вплотную.
Ария не отводит взгляда, только облизывается и поддаётся вперёд, чтобы прикурить от его сигареты. Вишнёвая помада оставляет следы на белом фильтре, а Астарион вспоминает, как такие же оставались на его рубашках. Они всё ещё там, и ни один пятновыводитель их не берёт.
Ария не меняется. Она смотрит на него также: с лёгким прищуром и всепоглощающей нежностью, будто и не было всех этих лет. У Астариона перехватывает дыхание.
— Я… — она на секунду сбивается, и это впервые на его памяти, — что хотела сказать. Никогда не умела проигрывать, знаешь. Не умела это признавать. Вот — признаю.
Он не может дышать.
Ария отводит взгляд и улыбается, горько, почти смущённо. Между ними гремят потерянные годы, как трескаются вековые льды.
— Я тоже, — кивает Астарион, прикрывая глаза и сжимая переносицу.
Такая глупость, такая мелочь, да? Просто шутка, помнишь, же? Начиналось новое тысячелетие, вас тянуло на авантюры, вам так нравилась эта игра!
— Я каблук сломала, проводишь меня обратно? — спрашивает Ария, сбрасывая абсолютно целую туфлю.
— Как я могу отказать невесте в такой день, — Астарион снова улыбается и протягивает ей руку.
Ария тоже улыбается. У неё ладонь всё такая же, грубая и маленькая, и вздрагивает она также, когда он касается её талии: щекотно просто, очень чувствительное место, помнишь, Астарион?
Ты ведь помнишь, как вы обещали друг другу никогда не влюбляться? Получилось? Вы победили?
Примечания:
А надо было смотреть на тему части. По ней всё было очевидно.
Кто сказал, что они не могут сами завести отношения на спор друг с другом?
Давно уже лежал этот эпиграф. Хотелось его к чему-то приделать.
Если честно, то остальные метки мне вообще не зашли, и я решила потратить эти дни на игру в BG3 -_-, каюсь.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу