Спекулянты в любви (гет)

«Поттер, мы не можем быть вместе. И это тебе известно не хуже, чем мне. С.М».

Тонкая бумага дрожала — непонятно, правда, от чего: от сквозняка, что наполнял комнату лютым холодом; или из-за нее, сидевшей в ванной комнате с настежь открытой дверью.

Если бы кто-то сейчас зашел и увидел, как склонилась она над водой, прижимаясь щекой к холоду мрамора; если бы увидел, как замерла она, словно на мгновение умерев, то непременно испугался. Лили и сама боялась — боялась себя, потому что не чувствовала в первое время ничего. Не было ни злости, ни обиды, ни разочарования. Только неподдающаяся описанию пустота, которую она не понимала.

Ей было холодно — холодно, хотя было только начало сентября и вечера еще стояли теплые. Но она дрожала, и пальцы ее не могли больше ничего держать в руках. Она выпустила тонкую бумагу, которая, делая винт, бесшумно упала на пол, и Лили, бессмысленно переведя взгляд в раковину, прикрыла на секунду глаза.

— Милая, тебе лучше? Не тошнит больше? — участливо поинтересовался голос матери, раздающийся из-за ее двери, но Лили не двинулась. Не дернулась. Только приоткрыла веки, которые будто отяжелели и тихо сказала:

— Нет. Мне только больно, мам. Что-то болит.

И это «что-то» Лили ненавидела. Возненавидела уже после, когда сентябрь сменился октябрем и когда пустота была неплохо прикрыта мишурой.

Поначалу ей было невыносимо трудно. Она не плакала, не истерила, не била посуду, пытаясь прийти себя. Было что-то другое — она слонялась, как призрак, не живя, а существуя, и ничего, совершенно ничего ей не хотелось — ни денег, ни украшений, ни красивых платьев. Лишь бы лежать на кровати и отбивать пальцами ритм об пол.

А потом ее захлестнула ярость. И энергия, которая, казалось, словно покинула ее, нахлынула дикой волной — она не просто ожила, а воскресла, похоронив в себе все прошлое, уничтожив его и словно забыв. Уверенная Лили стала непробиваемым механизмом, действие которого ничто не могло остановить.

Люди шептались, смотрели с опаской и словно ждали, когда она, сгусток чудовищной силы, взорвется, уничтожив себя.

Глупые, глупые люди. Они думали, что Лили Поттер такая от природы, не понимая, что все, что заставляло ее жить — это боль. Боль, от которой нельзя бы так просто спрятаться, которая выглядывала сквозь ширму и приговаривала.

«Ты красавица, Лили Поттер. Ты во всем хороша: у тебя обеспеченная семья, прекрасное образование, ты умна от несчастья и лицо у тебя такое, как нужно. Ты хороша, да. Но не для него».

Эта боль прорывалась ночью, в мгновения, когда она оставалась одна, запертой в своей комнате, когда лунный свет, блеклый и такой же несчастный, проникал в комнату, и она, словно наяву, слышала его хриплый голос:

— Ты странная, Лили.

— Мы такие разные.

— Поедешь со мной?

Его голос проникал в голову, и в такие минуты ей хотелось оборвать свою жизни: чтобы не слышать, чтобы не вспоминать, чтобы больше ничего не испытывать. Потому что это было больно. Больно было видеть его перед собой и думать, что она все придумала, что все — лишь ложь.

А потом, проваливаясь в свою ненависть, она шептала мысленно «ублюдок» и убойная доза виски вынуждала ее засыпать. Только там — спасения не было. Она вновь видела его высокий профиль и бесцветные глаза, которые следили за ней, что бы она не делал, и в которых, право, ничего нельзя было увидеть. Лишь чувствовать — как накалялась между ними атмосфера, как сердце ее билось бешенным ритмом и как бесконечно сильно и искренне рядом с ним хотелось улыбаться.

Какая чудовищная тупость, они провели вместе всего лишь одно лето, а у Лили снесло крышу так, словно они общались не меньше десяти лет. Самоуверенная, улыбчивая, такая приторно солнечная Лили Поттер никого по-настоящему не любила, и ей, право, совсем не везло в любви. Ей казалось, что она будет навеки одинока и что никто больше, после бесконечной череды разочарований, не прорвет оковы ее сердца.

Ей казалось, что она всегда будет такой непробиваемо сильной: веселой, но между тем холодной. Взрывной, но такой отчужденной.

А потом появился он. Чертов Скорпиус Малфой, и море, скрепившее их, снесло все ее оковы.

Но все это было в прошлом. А в настоящем она стояла в центре зала на вечере акционеров и, точно зная, что он будет здесь, с волнением оглядывались по сторонам, пока он сам не окликнул ее, не заставил выпрямить спину и посмотреть в его лицо.

Они не общались три месяца, и все это время Лили думала, как ей стоило вести себя — игнорировать? Улыбнуться и уйти? Сделать вид, что не знает? Все это казалось таким глупым именно сейчас, когда она стояла и не могла пошевелить даже пальцем, чувствуя, как внутри все рушится, и мишура, что так безвкусно прикрывала пустоту, летела в Тартарары.

— Добрый вечер, — сказала она с ослепительной улыбкой.

Она всегда улыбалась — наверное, поэтому он в результате так любил проводить с ней время.

— Давно не виделись, — еще более весело воскликнула Лили, зная, что ее улыбка сплошная фальшь, но такая яркая, что мало кто об это догадался.

Она всегда была такой. Веселой до безумия, улыбчивой, будто бы светлой, но едва ли кто по-настоящему любил ее за это — напротив, чем более счастливой казалось она, тем больше людей ее ненавидели.

Энергичная.

Полная жизни.

Словно открытая книга.

Наверное, так о ней думали чаще всего, не понимая, что все лишь от боли и от пустоты внутри. Что ей не весело, что она не хочет улыбаться, что счастье ее подделано — все было ложью ровно до тех пор, пока она не оставалась наедине с ним. И тогда, правда, действительно хотелось улыбаться. Улыбаться потому, что она испытывала счастье, а не боль.

Скорпиус кивнул ей головой, и уголки губ его приподнялись. Но между ними была толпа людей, которые словно сковывали его — он всегда становился замкнутым и будто уходил в самого себя, если рядом были те, кто априори нес с собой опасность. Вот и сейчас, стоило ему отвести от нее взгляд, как лицо его становилось хладнокровной маской, такой мрачной и будто неживой.

Раньше ей казалось, что она особенная, потому что рядом с ней он улыбался и словно открывался.

А потом картинка идеального мира покачнулась, и она поняла, что никогда не была особенной. Просто так сложились обстоятельства. Просто…

— Не хочешь поехать опять на море? — спокойно спросил он, поравнявшись рядом с Лили, когда она, углубившись в воспоминания, отошла в самый край комнаты и уже ничего не видела перед собой.

Внутри нее словно сжались в комок нервы, и Лили, нервно сглотнув, скользким взглядом прошлась по плечам, будто игнорируя глаза. Так было всегда. Она никогда не могла заставить себя посмотреть в них, потому так и не узнала их цвет.

— Не знаю. Надо подумать.

— Думай. Я опять буду там. Поэтому…

В начале сентября ей казалось, что с окончанием лета пришел конец и им. А потом он вновь ворвался в ее жизнь так, словно ничего не произошло, опять звал куда-то с собой, смотря на по-малфоевски холодно, не выражая ничего ни глазами, ни жестами, прячась как и от мира, так и от самого себя.

Он был ее наркотиком. И Лили, помешанная, никогда не могла отказаться от лишней дозы… чего? Боли? Блаженства на грани отчаянья? Поттер была просто идиоткой. Поэтому она всегда принимала его приглашения, уезжала без спроса из дома к нему, в его загородный дом на отшибе Англии и, скуривая нервно сигареты, от ненависти забывала потушить тлеющей огонь, который обжигал ее губы.

— Мне казалось, ты все сказал, что хотел… в записке.

Лицо ее невольно сморщилось, но она не отрывала своих тяжелых карих глаз от его лица, ища желанное подтверждение тому, о чем она уже даже не смела мечтать… ровно до того мгновения, как он не появился перед ней вновь и не позвал опять к себе, касаясь пальцами ее запястья.

— Я не изменил своего мнения. Мы вместе быть не сможем.

— Но почему? — почти яростно, громко спросила Лили, невольно подскочив с места. Сигарета упала на дорогой ковер, и она непроизвольно со смакованием провела туфлей по ней, пытаясь в этом жесте сконцентрировать всю свою ярость.

У Скорпиуса на лице была непроницаемая маска, броня, но она знала, она нутром чувствовала, что чувств в нем не меньше, чем в ней. Только он всегда боялся, прятался, у него не получалось прорвать оковы предрассудков, запретов семьи. Малфой — трус. Но она любила его таким, любила до безумия.

— Я женюсь через полгода. А на следующей неделе я опять уезжаю из Англии. Видишь, Поттер. Наши пути никогда не пересекаются.

— Увиливаешь.

Она подошла к нему, посмотрела сверху-вниз. Помолвка. Мерлин всемогущий, она знала о ней с самого начала, видела даже его невесту — хорошенькая, богатая дура с улыбкой до ушей. Таких Поттер размазывала с особым смаком, потому что ненавидела за то, что им всегда доставалось то, что должно было принадлежать ей — очарование общества, безупречность внешнего амплуа.

— Ты не отвечаешь на мой вопрос. Говоришь категориями, которые меня не интересуют. Эта свадьба для тебя такой же пустой звук, как и для меня, — она резко обвила его шею руками, усаживаясь на колени, боясь заглянуть в глаза отчего-то. — Ни ты, ни я не являемся моралистами, чтобы это стало проблемой. Не поэтому ли ты позвал меня сюда? Сейчас, будучи уже помолвленным. Но, — она сжала его рубашку в области сердца, и взгляд ее стал по-настоящему злым. — Ты не отвечаешь мне, почему твоя невеста не я.

У Скорпиуса на устах была кривая улыбка, и он даже не спешил с ответом. Смаковал каждую эмоцию на ее лице, сжимал ее талию, поглаживая пальцами ее тонкую талию. Он всегда был жесток к ней, отчего Лили прямо сейчас хотелось разревется, но она силилась, вспоминая все: их прошлое лето, наполненное всплеском эмоций, его холодный, расчетливый взгляд, которым он окидывал ее еще в Хогвартсе.

Это он сделал ее такой. Он уничтожил в ней доброту, порядочность, жалость. Вынудил повзрослеть, завоевать положение в обществе, начать спекулировать и грести деньги, чтобы… чтобы потом не признать ее даже ровней.

— Ты полукровка Поттер.

Он ее бесит. И всегда бесил. Тем, что скрывал свои чувства, тем, что подменял понятия, дразнил ее, одурманивал. И в конце концов, когда она стала такой яркой, волнующей сознание женщиной, он все равно предпочел не ее.

— Поэтому я могу быть только шлюхой? Мило.

Лили была дурой. Хотя бы потому, что позволяла после всего себя целовать, хотя бы потому, что ей никогда не хватало сил уйти от него навсегда.

Она была дурой, потому что верила, что эмоции однажды возьмут над ним верх, потому что ей чудилось, что его губы целуют так только ее, что больше он никому и никогда не показывает эту чувственность.

Лили Поттер ждала. И знала — он все равно всегда будет только ее.

Даже если выбор Скорпиуса Малфой никогда на нее не упадет.