Капкан на крупного хищника (джен)

Пока остальные пытались привести Джагсона в чувство, братья Лестрейндж в компании Долохова ещё раз обыскали гостиную. На этот раз куда тщательнее. Невозможность колдовать очень стесняла их в выборе действенных методов: любой волшебник мог стоять совсем рядом под мантией невидимкой или дезиллюминационными чарами, и они бы вряд ли его обнаружили. Это здорово раздражало, как и неизвестность.

По всему выходило, что хозяин имения всё-таки маг, и маг довольно искусный. То, как он блокировал их силы, не затронув собственные, поражало. Руди о таком и не слышал раньше. Конечно, дело могло быть и не в заклятиях, а в артефактах, например. Вот уж где спектр свойств и применений поистине безграничен. Но как же тогда его владелец сам использует магию? Может, артефактов два, и второй локально блокирует воздействие первого?

Из раздумий его вывел мягкий тычок в плечо. Рабастан смотрел взволнованно, будто тоже искал ответы, но на какие-то свои вопросы:

— Ты не слышал? Я тебя звал…

— Задумался. Что ты хотел?

— Я долго звал, Руди.

— И что? Похвалить тебя?

— Нет. Правда долго. Ты как Джагсон…

— Тоже похож на безмозглого идиота? Чего ты хотел, Басти? — Его очень раздражало, что брат отвлёк от поисков решения этой задачки. Ведь оно было где-то совсем рядом. Он это чувствовал. Только руку протяни…

— Давай уйдём отсюда, Руди?

— Какая блестящая идея! Как я сам не додумался до неё? Давай уйдём. Куда ты желаешь пойти? Снова прогуляться по дивному саду? Или, может, сразу в лес направимся?

— Что с тобой творится? Чего ты так взъелся на меня?

— Я? — И правда, с чего вдруг он так окрысился на брата?

Почему его вообще всё время, что он находится в этом доме, швыряет из одного состояния в кардинально противоположное? То ему хочется просто вздремнуть в кресле, то разнести всю мебель в щепки, то посещают ностальгические мысли о несбывшихся надеждах, то атакует жажда зарыться на недельку-другую в научные трактаты.

Сейчас, когда Руди об этом думал, сознание неприятно кольнула догадка, что проблема отсутствия их магии не самая большая. Что-то воздействовало на его разум, и, весьма вероятно, не только на его. Словно прочитав его мысли, Рабастан тихо, чтобы слышал только он, прошептал:

— Кажется, я схожу с ума.

— Почему ты так решил? — Рудольфус очень хотел получить ответ на этот вопрос, словно в нём скрывалась вся суть происходящего в этом доме и с ним самим.

— Я вспоминаю всякое… Даже то, чего быть не могло, но так, будто это действительно было. И иногда кажется, что всё не так плохо, и мы зря так стремимся покинуть этот дом. В нём ведь так светло, тепло и безопасно… — Вот оно! Он тоже краем сознания ловил себя на этих мыслях: здесь их ждёт покой и уют, здесь они могут отдохнуть от всей этой затянувшейся войны.

Кто-то уж очень усердствовал, стремясь не просто запереть их в этом доме, но и выжать из их голов даже саму идею сопротивления. Вот откуда вся эта злость. Его сознание борется, но, похоже, начинает уступать, не понимая, кто его настоящий враг.

Джагсон тем временем почти пришёл в себя и нёс какую-то ахинею о песчаном пляже, жарком солнце и бесконечных каникулах:

— Я бы там остался. Мне давно так хорошо не было. Я и пальм-то в своей жизни повидать не успел, а там с них плоды прямо в руки падают. И так спокойно…

— Нужно уходить. Если не через сад, то через лес. Может там этот купол не так далеко распространяется. Где-то у этого барьера должны быть границы.

— Лес так лес. Уж лучше волки и медведи, чем не пойми что за бесовщина. Магов же мы там если и встретим, то уж как-нибудь и без палочек справимся. — Долохов и без указаний Лестрейнджа давно понял, что выбор у них, мягко говоря, невелик, и выбраться из этого чёртового логова считал жизненной необходимостью.

Смерть его особо не пугала, но вот безумие — совсем другое дело. От одного вида сумасшедших его охватывала брезгливость. В этом вопросе он был солидарен со старшим Лестрейнджем полностью. Тот с неимоверным трудом, поистине стоически выдерживал присутствие собственной жены, когда того требовали приличия. К всеобщей радости, она отдавала предпочтение исключительно обществу обожаемого Лорда.

Рудольфус поймал задумчивый взгляд Дололхова, которым тот будто прожигал его, и Антонин тут же, зажмурившись, передёрнул плечами, будто стряхивая с себя вековой слой пыли. О чём размышлял русский, пристально его разглядывая, Лестрейндж знать не хотел. Что бы ни творилось в их головах, этому нельзя было позволить взять верх над сознанием.

На крыльце они снова не досчитались двоих. На этот раз к так и ненайденному Селвину присоединился Уилкис. Да что же это? Шаг вперёд, два шага назад. Жутко, непреодолимо сильно захотелось просто забыть, что они вообще были с ними, и двинуться уже к выходу из этой ловушки.

Смачно выругавшись, злой, как бешеный гиппогриф, Долохов вернулся в дом, за порог которого так и не успел переступить. Остальным ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру, оставив всё ещё невменяемого Джагсона вместе с Макнейром следить за входом с улицы. Может, во всём этом и не было никакого смысла, но Пожиратели, не сговариваясь, единодушно решили не тратить время на анализ ситуации и планирование дальнейших действий. Всё равно это ни к чему не приводило.

Разбредаться по дому на этот раз они не рискнули. И пока Долохов с Малфоем рыскали на первом этаже, Лестренджи с Мальсибером поднялись на второй.

Мальсибер, как мог, старался развеять гнетущую тишину дома. И не сказать, чтобы у него это не получалось. От его комментариев в адрес не самых умных товарищей даже у собранного Рудольфуса уголки губ нехотя, но поднимались. Ничего удивительного в том, что, наткнувшись за одной из дверей на непроницаемую черноту, трое магов просто остолбенели в первую секунду.

Привычно направив палочки на потенциальную угрозу, они не сразу сообразили, что сейчас это лишь бесполезные деревяшки. Почему каждый из них почувствовал в бездонном провале опасность, так сразу и не разберёшь. Возможно, сказывался их специфический жизненный опыт. Или, что более вероятно, эта тьма и не пыталась скрыть, чем она на самом деле являлась для совершенно беззащитных перед ней людей. Стоило внимательней приглядеться, как сразу становилось ясно, что дело не в отсутствии окон или источников света в помещении. Внутри этой чёрной массы что-то неуловимо прибывало в постоянном движении.

Рудольфуса нельзя было назвать сумасбродным. Даже под влиянием дементоров ему удавалось сохранять свой рассудок и здравомыслие. Но вот Лестрейнджевская придурь порой проявлялась в нём даже сильнее, чем в младшем члене семьи. И всегда выбирала она для своего эффектного выхода весьма неожиданные декорации и креативные сценарные решения.

Мгновение, и старший из братьев, ничего не говоря, резко, в пару шагов, сокращает расстояние до дверного проёма. Прежде чем утонуть в неизученном явлении, он почувствовал на своём торсе две пары рук, тянущих назад. В этот самый момент тьма исчезла. Не расселилась, не растворилась — просто исчезла, как и не было. Сбросив с себя чужие, всё ещё крепко удерживающие его руки, он с недовольством окинул взглядом помеху, не позволившую ему изучить необычный феномен, так сказать, изнутри. «Помеха» же, нисколько не смутившись, переглянулась между собой, обменявшись невысказанными комментариями.

Для младшего брата Руди всегда был поддержкой и опорой, вопреки совершенно незначительной разнице в возрасте. Он в каком-то смысле заменял родителей, для которых они оба, как и было принято в их кругу, были наследниками. Не меньше, но и не больше. Но, и Рабастан признавался себе в этом, старшего брата он временами побаивался, несмотря на любовь и безграничное уважение. Что уж говорить об отношении к нему остальных?

Он не был неуправляемым психопатом, как его жена, не был жестоким садистом, как те же Кэрроу, не был и хладнокровным исследователем, вроде Руквуда. Нет, упрекнуть его в любом проявлении одержимости, безумия, бесчеловечности не смог бы никто, кто знал Рудольфуса Лестрейнджа не только по плакатам «разыскивается». Но он прекрасно соответствовал своей фамилии и был таким всегда.

Странный. И, возможно, немного жуткий. Эти эпитеты подходили ему идеально. Это не делало его олицетворением вселенского зла, но отчего-то пугало куда сильнее, чем самые кровавые преступления других Пожирателей Смерти. Никто точно не мог сказать, что именно Рудольфус совершил такого ужасного, но эта сомнительная репутация шла впереди него семимильными шагами, а он и не пытался её догнать, или же развенчать миф, находя в этом что-то забавное.

Нельзя утверждать, что к подобным выходкам все уже привыкли и действовали уже ожидая чего-то подобного. Вовсе нет. Рудольфус всегда был оригинален. Но и его брат, и Мальсибер, невзирая на показную беспечность, всё же не были простыми обывателями. Стоило поблагодарить выработанную годами реакцию.

Однако Руди не питал таких тёплых чувств в этот момент. У него будто увели прямо из-под носа сложную задачку, в которой он жаждал разобраться, и даже с условиями не дали до конца ознакомиться. Он бы даже высказал своё негодование, но не захотел тратить время впустую на такие деструктивные действия и, развернувшись, вошёл в совершенно обычную теперь спальную комнату.

Покинув её в непонятном даже для самого себя разочаровании, он напоследок заглянул во все уже обследованные помещения, намеренно игнорируя тоскливый взгляд брата и немного напуганный Мальсибера. То, над чем он обычно иронизировал, сейчас вызывало злость. Она неохотно расправляла свои внушительные, обычно скованные широкими кожаными ремнями крылья.

Рудольфус всем своим существом ощущал, как вскипает и метался по комнатам, словно дикий зверь в клетке, не помня даже, что ищет. Бесполезная сейчас палочка нервно подрагивала в ладони. Стоило ему столкнуться нос к носу с последовавшим за ним братом, Рудольфус поймал себя на мысли, что с лёгкостью запустил бы в того Круциатусом. Он уже дёрнулся было, но не успел поднять руку с зажатым в пальцах оружием, как резко остановился. Его будто окатило ледяной водой.

Да что же здесь происходит? Что это за магия? И почему он никак не может ей противостоять? Ведь даже Империо он умеет сбрасывать! Так в чём же дело?

Рудольфус потёр холодное лицо, будто снимая с него липкую паутину, и аккуратно сжал плечо брата, успокаивая. Рабастан всё ещё взволнованно поглядывал на, кажется, опомнившегося Руди, но было видно, что с его души свалился камень. Всё-таки он привык к определённому положению вещей в их братских отношениях и меняться ролями не просто не хотел, он даже представления не имел, что будет делать, случись ему примерить тяжёлое бремя лидера на себя.