КиШъестественное (джен)

Примечания:

Альтернативный бонус. Автор не курил)

Зато глянул "Топи", пересмотрел фоном первые почти 3 сезона сверхов, и понеслось.

Саундтрек:

Шепчущий, Буйство духов, Узники долины снов и... Меригуан.

Нет, я не курила. Правда.

---

И дождливым днём,

И ночью при луне

Он что-то шепчет мне.

Спалил я свою хату,

Такую внёс я плату,

Чтоб больше никогда

Не слышать болтуна,

Но радовался рано,

Он в самый пик пожара

Настойчивее стал,

Без умолку шептал.

В тот ужасный миг

Стало ясно мне,

Он в моей голове.

КняZz — Шепчущий

Андрей жил почти спокойно. Попытки оживить или хоть как-то связаться с Горшком он оставил после того памятного рандеву в поезде. И вообще он теперь в поезда садился с опаской.

Сон иль быль, но в память клеймённой сталью врезались все 108 раз, когда он закрывал Мишке глаза и просыпался вновь и вновь в летящем в ночи поезде, чтобы всё начать сначала.

Но те жизни, как беговая дорожка в спортзале — сколько не выбивайся из сил, а конец всё равно есть и сход с рельс неизбежен. Они пробегали, где-то ему удавалось насладиться и взять от «нежизни» всё, на что Андрей в реальности никогда бы не решился, но конец… Тот нивелировал всё, погружал в раздрай и рвал душу с корнем. Пока не пришло отупение. Он выгорел.

Ну размазало Мишу выскочившим из ниоткуда автобусом, ну прихлопнуло кактусом с приоткрытого окна — плевать. Он выгорел. И просто взял и сошёл на первой же станции.

Там он повстречал не весть кого. В то, что это бог коварства и обмана, трикстер — отчего-то верилось чуть меньше, чем в то, что Горшок способен бросить героин самостоятельно и без лишних хлопот.

Нет, это к лирическому герою Пушкиной летним ярким днём явилась ни ведьма, ни колдунья, а сама Смерть. К Андрею же явилось нечто иное. Незнакомое старому охотнику Лер Санычу существо. Сильное, самоуверенное, но… привыкшее к людям, их укладу что ли. Ни один нормальный ангел или демон — так себя вести не будет. Да, Князь не знаток сверхъестественной психологии, но всё-таки уверенность такая в нём откуда-то имелась. Как бы там не было, но этот экстраординарный экземпляр помог ему принять свершившееся… По крайней мере, на время боль притупилась. Осталась только светлая печаль.

Только вот не совсем. Странностям в его жизни всегда было место, но последнее происшествие… Явный перебор! Князь с удовольствием залёг бы теперь на дно, но потревоженный улей уже не остановить. В попытках докричаться до небес и врат ада он слишком многими связями оброс, обрывать которые попросту опасно для жизни и… посмертия тоже.

Потому Андрей продолжал гонять чаи и мило улыбаться, захаживая в гости к знакомым ведьмам, которые сильно не наглели и всего-то просили: то-другое спеть-сыграть, в тексте о них намёк вплести… Вот и получилось, что он один на всех оказался. Ни вздохнуть, ни… Ну вы поняли.

Потому в своём бешенном графике он не сразу заметил, что вокруг него творится нечто… странное даже для Андрея Князева дипломированного борца с ослом! А что вы думаете: однажды его ведьмы скинулись и подарили ему такой в рамочке под стеклом. Чувство юмора у дамочек на уровне — с самоиронией — вот с чем слабовато!

Вообще-то говоря, он за столько лет почти привык к тому, что на пути его следования порою необъяснимо скакало напряжение в усилителях (техники беспомощно разводили руками, когда фанаты их обвиняли в рукожопости!), мигали лампочки на концертах, гримёрках, даже аэропортах (спасибо, что не в самолёте, а то обосраться можно!), поездах, отелях… Но, чтоб и дома, где из сверхъестественной "хренебонды" только жена и её подружки… Пиявки да лягушки (ну почти!)... Нет, после зловеще замерцавшей в туалете новой лампочки Князь был уверен, призрак или ещё какая хтонь тащится за ним.

За чемодан что ли уцепился, паразит? На всякий случай Андрей сжёг, предварительно посолив, верный чемодан, рюкзак и акустическую гитару, что было особенно грустно. Однако вещи — это всего лишь вещи, тащить на них, возможно, энергетического паразита в дом к девочкам он не планировал уж точно. И так пришлось вместе с Агатой поползать, обновляя защитные символы под видом замысловатых рисунков. Всё-таки не паранормальным гостям не надо такое видеть, решат ещё, что совсем их приятель сбрендил.

На какое-то время в квартире в самом деле всё утихло. Но по пути следования ни на йоту. Но не мог же он и в гостиницах наводить полный марафет? Нашейный же амулет и папка с защитными рисунками в чемодане не останавливали странного духа. А затем Князь вывел следующую закономерность: защиты в доме хватало ровно на сорок дней… Они, конечно, с Агатой обновляли, но затем неведомая хрень стала крепнуть. И срок уменьшился, дойдя до трёх дней, а это уже издевательство какое-то! И нет дело было вовсе не в квартире, чья история была проверена перепроверена на сто рядов. Тут они были уверены.

Что-то тащилось именно за Князем. Упрямо и неотступно следовало. Порой, правда, куда-то пропадая, но неизменно возвращаясь… А это вдвойне жутко, зная изнанку бытия, чувствовать на себе чей-то взгляд. Изучающий, бл*.

Правда, тот не был дурным, и неизвестная хрень ни разу не навредила ни ему, ни его окружению. Помехи в аппаратуре на концертах не считаются, прости, Егорыч. Порой Андрею казалось, что через эти помехи прорывается голос да и не чей-то, а… Ну да, ладно, то, что у него горшенизм головного мозга — это всем известно. Потому не считается. Ему показалось, бл*!

Его приятельницы-ведьмы осматривали Князя и его квартиру, вещи — всё. Но было чисто. Одна сказала, что след присутствия имеется, но дух, несомненно, прячется, потому что понимает, кто они, но выкурить — его дохлый номер… Так как решительно неясно за что именно тот прицепился, откуда выдирать-то надо? Но ведьмы сходились в одном: его Каспер (не Ришко) не агрессивен!

Но это только пока… Растущую силу и тяжесть присутствия замечал даже сам Андрей не то, что ведьмы. А, как известно, призраки поначалу могут быть нормальными, немстительными, но их всё равно тяготит не жизнь в ставшем чужом мире, и они постепенно звереют, сходя с ума. Как и в аду, где люди постепенно превращаются в демонов. Перспективы просто — швах.

Но пока… Жизнь продолжалась. И его привидение без моторчика порой приносило и пользу. Так как обычно то было тихо, как лихо и больше незримо наблюдало, но порой устраивало настоящее буйство… И вот за такими светопреставлениями с летающими тарелками (барабанными) Андрей и находил потом реально злющих "касперов", которые жрали «туристов» молчком.

Почерк предупреждений всегда был один да и порой находились среди них не духи неупокоенные, а вурдалаки и оборотни, а то и кикимора болотная, пролезала через слив… Менялась лишь интенсивность свистопляски, но одно было нерушимо: "Каспер" шкодничал, когда Князь оставался один. Никаких тебе свидетелей, словно нарочно! Чтоб с ума сходил, видать.

Бывало, что тот донимал Андрея и просто так. Выделывал всякие фокусы с исчезновениями носков, карандашей и последних штанов. Так что группе оставалось лишь дивиться, почему их босс, кутаясь в полотенце на манер султана, голосом Терминатора твердил: «Мне нужна твоя одежда!» А мотоцикл тебе не надо, а, Сергеич?! Но больше того пугали появлявшиеся в альбоме корявые надписи, будто трёхлетка отчаянно пыталась писать, но ни черта не выходило… Эти каляки-маляки Князь как-то боялся выкидывать. Потому что… Ну навеивало от них чем-то знакомым, что аж рука не поднималась.

Порой ему казалось, что неведомый общается морзянкой. Но чтобы не сойти с ума Андрей отчаянно не хотел ту расшифровывать, потому что боялся, что это правда. Однако в один особенно поганый вечер, когда скука одолевала так, что хотелось кричать, он записал сообщение. И тут же, осознав краем извилины, что буквы не бессмысленны, а складываются в слова, сжег бумажку к чертям, не читая.

Он столько всего повидал, а тут отчего-то обуял почти священный ужас… От простого послания, словно после него мир уже не будет прежним. Тогда-то и появился Шепчущий. Проклятый дух стал сильнее и смог нашептывать на ухо пока что-то невнятное, но Андрею хватало и этого, чтоб начать седеть. Особенно он усердствовал во время приснопамятного ковида... Видимо, даже призрака достало торчание в четырёх стенах — хотелось развлечений, блин! Тогда, сидя дома, одолеваемый неведомым, Князь психанул, собрал манатки и ушёл на съёмную хату.

"Каспер", конечно же, следовал за ним, но хотя бы он отвёл его от семьи, хотя тех, тот и почти не доставал. Только Агата порой жаловалась, что кто-то безобразничает с её отснятым материалом, добавляя туда факи и эффект красных глаз. Один раз подмешал в шампунь краску — шкодник ещё тот.

С тех пор его брак невольно превратился в гостевой. Призрак, кажется, был этим страшно доволен. Даже почти не донимал его какое-то время. Чтоб отвлечься от всего этого и не сойти с ума, Андрей записал Домашний альбом, куда включил и отраженье своих мук — Шепчущего. Люди решили, что это про шизоида, пусть… Плевать он хотел. Однако после выхода альбома на холодильнике из магнитов с городами (а так побывал Андрей много где, то магнитов хватило — другое дело, что что на размах мысли едва хватило самого холодильника!) было выложено лаконичное: «Альбом — гавно!» — вряд ли то приходившая в гости Диана провернула… Та, конечно, ещё переживала юношеский максимализм, но предпочитала высказываться прямо, а не так! Исподтишка стрелять батьке в спину.

И тем не менее неупокоенный то жаждал своеобразного общения (доставая его всеми способами), то ненадолго пропадал. Логики в этом не было никакой. Да, и повторюсь, попыток всерьёз навредить Андрею и ко тот не предпринимал — так, мелкие каверзы, чтоб было, чем время занять. Если честно, когда появилась сама идея сериала и глюка у Горшка в образе шута, то часть повадок он тому отдал из своего личного "Каспера", приправив тем таинственным пассажиром полночного экспресса. Для зловещности.

Вроде, тот и не злой, скорее забавный, но в тоже время порой и дрожь берёт. По задумке Андрея тот не был антагонистом, но сценаристы немного (много, бл*!) перекосили, сделав из него змея-искусителя.

О, сериал… От него дух, будто белены объелся. Буйствовал. Потерял осторожность. Если раньше Андрей просто шепот неясный разбирал, то теперь, кажется, сходил с ума по-настоящему. "Каспер" матерился, ронял съёмочной группе, в особенности режиссеру и сценаристу с продюсерами на голову разные предметы… Правда, надо отдать должное — не тяжелые.

Раньше Андрей и не думал всерьёз в одном довольно очевидном ключе, но после того, как как у напившегося Кости развязался язык и тот признался, что слышит вполне ясные подсказки, как играть, откуда-то из пугающего «вне», то у Князева «дыбом встала несуществующая шерсть на загривке».

Но ведь то было НЕВОЗМОЖНО! Миху кремировали, и он столько времени искал возможности объясниться, стуча во все двери… Нет, даже если тот уцепился за какую-то памятную, значимую вещь, то всё равно… Андрей так стучал… Преступлением было не откликнуться! Если только Горшок не свредничал и не затаился, а начал одолевать только тогда, когда он собрался было жить дальше… А что, с*ка, вполне в его духе… Бл*дь! Ну или поначалу был слишком слаб, что тоже было вероятно.

В результате Князь решился. Михе надо было помочь упокоиться. Никаких разговорчиков, а то раз, связавшись хоть через азбуку Морзе, он его отпустить будет не в силах! И оба будут страдать: один из-за нахождения в подлунном мире, где ему уже нет больше места, а второй из-за судьбой им посланной связи, что тянет, зовёт на тот свет. Нет, спасибо!

И Андрей, собравшись с силами, отрыл всего чего у него было памятного и бережно хранимого от Мишки — забытые — нет, бл*дь, не ботинки, а зажигалки, старый, поеденный молью и собаками кожаный плащ (он его вообще с Касл-Рока умыкнул); пожеванный плесенью свитер из собственных загашников; так и не вскрытая бутылка коньяка, которую они должны были распить с горя, когда и если Король и Шут позовут на, прости ктулху, «Евровиденье» — та хранилась у Князя, так как тот был не любитель, а Миха пил всё, чё горело. И много чего ещё. Включая спёртый у Оли томик Гамлета, который Горшок читал перед смертью, и прядь волос, которую бережного Татьяна Ивановна с рождения этого оболтуса… Да Князь — вор, сам себя презиравший, но тяжела и неказиста жизнь сельского кара... тьфу, охотника на нечисть.

И вот сложил он всё это на пустыре, залив для горючести этим самым коньяком, когда за спиной раздался тихий скрип, но Князь не поседел, как старик… Он был предусмотрительным чертягой и надел беруши! Чиркнула одна их зажигалок и затем полетела следом в горящую кучу.

Рвано дыша и рухнув рядов в изнеможении на колени, Андрей плакал. От горького дыма ли, или же оттого, что на самом деле он не хотел отпускать, хоть и понимал разумом, что давно пора.

Он вытащил беруши, так как посчитал, что всё кончено, как вдруг полупрозрачный силуэт выплыл из темноты и с интересом покосил на костер. На Горшке был тот самый плащ, гады и игольчатый причесон. Потоптавшись у пожарища, он присел рядом с онемевшим от такого поворота Князем, закурил и поинтересовался:

— Ты так и не понял?!

— Не понял что? — заплетающимся языком произнес Андрей, выпучив глаза на Мишу, который и рад показывать всякие фокусы, взял гад и плавно перетек в свою более пожеванную версию — в седого, обрюзгшего, погасшего — в общем, такого, каким он его последний раз видел на Окнах, где и ужаснулся. Но недостаточно сильно, чтоб принять меры... или хотя бы просто нормально поговорить.

— Что я в твой голове! — ничтоже не сомневаясь, выпалил Горшок и поспешно прибавил, заметив застывшую гримасу, где ярко высвечивалось: «Кранты!» — Нет, ты не сошёл с ума, просто… — он замолчал, принимая свою более раннюю и невинную форму (издевался что ли?!), а затем продолжил: — Балу хоть и тот ещё дурик, но верно тогда сказанул.

Ну с этим Князь был согласен. Дурик — это мягко сказано, Сашка Балунов — вождь дебилои… Ладно, проехали. У всех рожа в пушку, что уж там. На том и сошлись ведь!

Мишка же продолжал нагнетать театральность: чё поделать, видимо, поднахватался за почти три года!

— Мы живём друг у друга в голове, — наконец, пояснил Мишка. — Я вот, вроде, помер, но не совсем — ты держишь. И пока ты тут, Андро, путь в преисподню или наверх мне заказан. Одна душа, но два крыла — бл*дь, лучше не спи*нуть! Ну, если только ты весь не обсыплешься солью, не обольешься бухлом и сам себя не подожжёшь… Ведьмак херов! — последнее он практически проворчал, требовательно глядя.

Андрей крякнул, не зная, что тут вообще можно сказать. А что в таких случаях говорят? Ну поделитесь, кто бывал в такой экстремальной ситуации?! Его разрывало: одна часть была безумно рада и рвалась обнять призрака и никогда не расставаться, прекрасно зная, что ничего не получится; вторая… Охотник в нём твердил, что Горшку здесь не место.

И всё же та первая была очень сильная. Сама мысль о том, что Миху будет видеть только он и что они будут всегда вместе… Персональный Горшок — это, конечно, хорошо, но… Андрей же стрельнется вскоре от такой жизни. Однако что-то подсказывало, что и это не будет концом, если их души в самом деле связаны.

Просто он знал Миху слишком хорошо. Ему всегда мало. Он не выдержит иметь лишь одного зрителя, сгорит с тоски, предварительно взорвав ему мозги. Поначалу, может, всё будет и неплохо, но потом… Андрей покачал головой, а Горшенёв понял это превратно, заголосив:

— Неужели ты так хочешь от меня избавиться? — Миша кивнул на догорающий костёр с дорогими вещами.

— Мих, — на Князя было жалко смотреть. — Тебе надо идти дальше, — с нажимом сказал он. Одновременно с Горшенёвым он пытался в этом убедить и себя. Часть его упрямо желала ухватить того за плечи и не расцепляться никогда. Чертовски сильная часть, надо сказать.

— Для чего? — Горшок осклабился. — Чтоб не мешать тебе?

— Нет! — Андрей аж подпрыгнул. — Не во мне дело, а в тебе. Тебе тут плохо! — совсем тихо прошептал он, отводя глаза.

— Мне?! Мне зашибись! — Мишка едва призрачной слюной не подавился, что было странно. Таких «полтергейстов» Князь ещё не видал. А может лучше мёртвых анархистов, а? — Я парю тут невидимый везде, где надо и не надо, уши грею, понимаешь ли… Столько всего узнал, чего б и вовек не пожелал, — угрюмо прибавил тот, но тут же чуть просиял, приободряясь. — Зато я на любой концерт — зайцем! На самолёт прыг — на свободное кресло ныр — и никакого тебе контроля сраного и этого их: у нас с бухлом нельзя — выкидывайте! И вообще… Хочу сисьски смотрю, хочу — нет! — аж завёлся тот, перечесляя сомнительные плюсы бесплотного бытия: — Знаешь, сколько я сочных дынек и яблочек в раздевалках у спортсменок и актрис повидал?! Тебе и не снилось! Это я тебе, Княже, мешаю! Наслаждаться безраздельной властью в группе и на сцене! Гитаристов разных белобрысых совращать мешаю!

— Чего? — Андрей округлил шары. — Ты охренел?! — и он с воем схватил ухмыляющегося Горшка за призрачные лацканы плаща, отчего тот, демонически гогоча, на всякий случай переместился от него на пару шагов, весь сверкая во мраке.

— Это ты охренел! Меня сперва на Ришко променял, а потом на этого хмыря Альберта переключился! — голос Михи звенел от обиды. — И вообще сволочь ты! Тебе кинцо про 108 жизней показали: ты и, роняя тапки, поспешил меня забыть!

— Да я… я… — Князь схлынул с лица и неожиданно для самого себя заорал в ответ: — Я из-за тебя, дуралея, с Каспером контракт разорвал! Думал, что не выдержу, если ещё один друг при мне ласты склеит, а он мог — курил, как паровоз, когда ему совсем нельзя было! Я из-за тебя человека доставал! Альберт же… Чё я теперь всё, что ли в монастырь уйти после твоей смерти должен был, а?! Или в сторону кладбища позти?! Куда прикажешь, а? Нет, Миша, у меня своя жизнь… А у тебя… — он задохнулся, — Мне жаль, что ты не сумел её построить.

— Значит, вот как ты заговорил, — Горшок закусил губы, глядя невидящим взглядом. Реально, вроде, призрак, а взгляд — выразительно живой... И страшный от этой боли! — А тогда, когда Гавриил дёрнул меня к тебе в сон, ты так проникновенно извинялся, что я почти поверил. Дурак я. Конечно, — и он медленно побрёл прочь.

— Миш… — совесть тисками ухватила Андрея за горло. — Подожди, пожалуйста! — он побежал за ним, чувствуя, как внутри всё жжет. — Скажи, так это правда была? Мы, в самом деле, тогда хорошо так поговорили? Не глюк? Не обманул Локи?

— Не только тогда… Те 108 раз… — Горшок остановился, но поворачиваться к нему лицом не спешил. — Я проживал их вместе с тобой, но память о былой жизни и предыдущих кругах получал только, когда умирал, — он замолчал, и затем, наконец, развернулся. Лицо его блестело. Неужели призраки плачут?! — Мне понравился пятый, — совсем тихо прошептал Миша.

— Мне тоже, — Андрей стиснул кулаки. — Причал, лодка и почти две недели в тишине: без фанатов, группы и дрязг. Никакой цивилизации на пару часов езды на вездеходе.

— Да, — Горшенев присел на карточки. — А как нас ломало… меня от наркоты, а тебя от отсутствия бытового комфорта и любимых игрух на компе! — он усмехнулся... но так — по-доброму.

— Это я жаловался, чтоб тебе не так погано было… На самом деле мне там очень хорошо было, — Андрей хитро прищурился.

— М-да, жаль, что окончилось всё так паршиво на том круге… У Белаза отказали тормоза… Как это, бл*дь, попсово.

— Да будет тебе, — Князь отмахнулся. — С геранью ещё неудобнее вышло… Считай, на ровном месте.

— Не, нормально! Почти как в пункте назначения! — отозвался оптимистично Горшок. — А вот вовремя секса — это фейл, — помрачнел тот.

— Ну хоть время хорошо провёл, — хмыкнул Андрей, припоминая. — Ушёл на пике наслажденья, так сказать…

— Гад ты, Князь, — беззлобно отметил тот. — Натуральный.

— Я то натуральный, а вот ты…

— Хорош! — замахал ручищами Миха. — Не могу я просто так взять и уйти, понимаешь, да? Хочу, но не могу! Хоть тресни.

Они оба замолчали, напряженно глядя друг на друга. Пока Андрей, не выдержав, крепко матюгнулся и спросил:

— Если… Ни один не может помереть спокойно, пока другой жив… То что ли мне предлагаешь, разбежавшись, прыгнуть со скалы, а?! — Князь засопел, закусывая губу. Умирать не хотелось. Совсем.

— Да нет же, дурень! — Мишка вновь чиркнул синеватым пламенем зажигалки, затягиваясь и выпуская в лицо Андрею призрачный дым. — Я этого не хочу. Я ж почему столько лет не объявлялся, как думаешь, а, ё-моё? Боялся тебя… — он вновь затянулся. — Тебя потревожить, короче. Но мне порой так невыносимо становилось… Я срывался. Ну и это полезным быть хотел. Я ж теперь всю эту нечисть хорошо вижу — вот тебе и сигналил. А сегодня ты вещи мои пожёг… Какие-то и вовсе спёр, купчинский бандит ты, хренов! Ну, я и перетрухнул немного, что исчезну сейчас и вообще… не выдержал такого надругательства, понимаешь ли. Ну да, я помню, что сам хорохорился, что все вещи — пыль, что за них держатся лишь глупцы, но… — Горшок замолчал, глядя куда-то в небо странным взором. Ему было больно — им обоим было.

— Ты сохранил все мои рисунки, — тихо закончил Князь. — Я знаю, не отпирайся.

— Это другое… — начал было тот, но заткнулся, отмахнувшись. — Короче, — Миша пожевал край плаща, а затем беззубо улыбнулся, глядя прямо на него. — Вот он я! Нет, если тебе так моя рожа опротивела, я могу где-нибудь поскитаться, пока ты не помрёшь, но…

— Никаких скитаться! — Андрей ухватился за край призрачного плаща… Естественно, пальцы прошли сквозь. — А ты ещё кому-нибудь показывался?! — полюбопытствовал он.

— Только молодежь во время пьянки пугал. Ну, а хрена? Сами на такие роли согласились! — и Горшок довольно загоготал. — Ещё… Ну пару раз Балу пугал, тот думал, что белку словил… Я не стал разубеждать. Не все же охотники, как ты! Когда тот отмер, то разговор у нас вышел… и не один, а тот возьми и в книжки свои утащи кое-что оттуда, — он вздохнул, снова пожевал край плаща — нервничающий призрак — во, дела. — К группе являлся. Беседы проводил. Напугал до усрачки. Благо я только к бухим прихожу… Так и в самом деле, недолго белочкой, аль алкогольной феей стать. Тьфу! — Миша поморщился. — Как-то по-пидорски прозвучало. У Лёхи был, тот особо не удивился, просил привет Есенину передать, ну, а что… Разубеждать не стал. К тебе тоже приходил. Во снах-то. Этот же жопокрылый… как его! Гавриил! — легко разрушил он программу Локи. — Вот он, ё-моё, дорожку показал, а я и, знай, стал мотаться. А ты чё думал просто так что ли всё?

— Нет, — Князь прикрыл глаза, садясь рядом, так что его плечо немного провалилось в призрачное. Странно, но холода он почти не ощутил. Зато проговорил, понимая, что на рожу, вопреки логике, просится счастливая улыбка: — То-то я почти и не скучал. Ты же всё это время рядом был.

— Не всегда, — заметил Миха. — Я у Сашки часто бываю. Не показывался, правда, ни разу, но собаки-кошки, всё равно чуют.

— То-то мои порой в пустоту пялятся… Так и знал! — пробурчал Андрей, а потом, кое что вспомнил, так его передёрнуло: — Ты извращенец, знал, да?!

— Брось, — Горшок закатил глаза. — Сдался мне ты больно… И вообще хреновый ты охотник и ведьмак, раз не знал!

— Я не охотник, и не ведьмак! — устало ответил Князь. — Я просто знающий. И не могу пройти мимо, когда замечаю изнанку, — вышло так, будто он оправдывается. А, впрочем, разве было иначе?

— Ну-ну, а стучался во все двери ты вполне подготовлено! Как же, ё-моё, я раньше-то не замечал, что ты… знаешь о чём поёшь?! — Мишка заржал. — Нет, ну серьёзно, Княже, вампиры?! Вы серьёзно замочили с Леонтьевым в Америке парочку вампиров?! Струной?

— Ты просто слишком много… — Андрей помялся и немного смягчил удар. — Бухал.

— Кололся — так и говори, — пробурчал Горшок. — Ладно, тебе… Теперь это мне не грозит. Ну, так что?! Давай я сочиню тебе годное музло, а?! Ну раз всё равно застрял тут — так хоть пользу какую-никакую принесу, ну как идея, а?! Музло с того света — звучит же!

— Миш…

— Не смей отказываться! — зарычал тот. — Во сне ты так категоричен не был!

— Я же думал, что это мой мозг, прокастинируя, выдал. Как Менделеев, бл*дь! — Андрей сжал собственные виски, тихо бормоча: — Хотя неизвестно ещё, что за призрак водился у него!

— Ну, уж, наверное, тот не отсыпался от него солью и не отгонял защитными символами и амулетами, как чёртов ведьмак! А ведь ты ж поначалу сам меня звал-звал, чуть душу демонам не продал, ангелам тушку в бессрочную аренду не сдал! А тут на те! Сгинь нечистая! Ты охренел?! Или заменил меня этим своим белобрысым?! — и вновь старая песня из Горшка полилась. И что ты будешь с ним делать, а? И с самим собой чего, м-м?

— Если ты не заметил, то сейчас я здесь… И даже не кидаюсь солью! — Князь рывком поднялся. — Чего ты добиваешься? Хочешь писать снова песни — хорошо, но… Мишка, тебе здесь не место. Ты тут будешь страдать, пойми же ты, башка трухлявая! — говорить такое было больно, но необходимо. Может, если лучше дожать, тот упокоится с миром. Не превратится в безумную страдающую душу.

— А про трухлявую ты б попал, не кремируй вы меня! — нарочито весело хохотнул Горшенев, тоже поднимаясь, а затем уже совершенно серьёзно добавляя: — Нет, Андрей, никуда я не уйду… Потому что мое незаконченное дело — это ты! Только вместе и никак иначе, — и Миха обезоруживающее улыбнулся провалами зубов. — Ладно тебе! Это я сдох, а не улыбка на твоей постной роже! — и он хлопнул его по спине, а Князь… почувствовал.

На душе стало чуть легче.

А сожженные вещи таинственным образом восстановились на законных местах на следующее утро.

Ещё бы и с нервами Князя тот же фокус провернуть. И было бы славно. Но для его нервной системы всё только начиналось. Неожиданно накатило, и чувства вылились в строчки из глубин раненной души:

Звезда не уходит навек

Она остаётся в сердцах,

Хоть короток человеческий век,

Но память живет в веках.⁽¹⁾

Да, хорошо тем, кто не знает изнанки… Правильно говорят: меньше знаешь — крепче спишь. Может, и не так долго, если до тебя доберётся какая-то тварь, зато без обреза под подушкой...

* * *

Теперь Мишка был с ним почти всегда и везде. Лез на глаза и уши в самые неподходящие моменты. Вот даёт Андрей интервью, а рядом сидит невидимый Горшок, жопой елозит… Скучно ему. Даёт свои комментарии на каждый пук, отчего Князю стоит огромных трудов не заржать. Ибо смех без причины — верный признак дурачины. А он ведь не дурак, уже пятидесятник как-никак!

Очередной же журналист спрашивает:

— Скучаете ли вы по Михаилу?

Андрей устало косится на «пустой» стул, от которого слышит пыхтение, и вдруг выдаёт совершеннейшую правду-матку. Журналист теряется, а Князь добродушно смеётся. И никому невдомёк, что ржёт в студии не только он.

Впрочем, поводов для веселья было не так уж много. Однако Горшок их упрямо находил. Вился вокруг, намеренно искал нечисть, притаскивая ту едва ли не в зубах. Хотел быть полезным. Андрей же стискивал зубы и не говорил, что он, черт возьми, музыкант и художник, а не охотник! Теперь бывать в передрягах приходилось чаще, но отказать Мишке он не мог. Так он хоть чем-то был занят. Просмотром «тупо телика» тот заниматься отказывался. Хотя… Порой Князь и ловил того за переключением каналов и изрыганием проклятий. Но Миха продолжал смотреть! Как та мышь, что кололась и… А не, лучше не надо про «колоться». Но времени без сна в сутках стало куда больше...

Как бы то не было, но они жили. Горшок подтрунивал над его хилыми сверхъестественными способностями (колдун-кабан на минималках!) и каким-то чудом собранной коллекции из двух ведьмочек! (Агата не ведьма! Алёна — экстрасенс!)

Поговорить с кем-то о Горшке стало жизненно необходимо, но как? Если тот вечно тёрся рядом? Наконец, сбагрив того к Сашке, Андрей почти набрал Балу, а потом бросил трубку, не дожидаясь ответа. Ну вот что он у него спросит, а? Как вообще кого-то можно о таком спросить? А как вообще понять: не сошёл ли он с ума, не двинулся ли по сверхъестественной фазе?!

Князю повезло. Не успевшего спрятаться Мишку срисовала Агата. Та была не в восторге, конечно же. Но все вместе они всё же пришли к тому, что да — ситуация — зашквар, но с этой подлодки никуда не деться. Можно лишь купировать симптомы… И да — это означало развлекать Горшка. Всё-таки Андрей теперь явственно ощущал на своей макушки невидимый шутовской колпак… Главное, чтоб тот теперь не съехал!

Потому что однажды в пылу ссоры, Князев ощутил, что колпак-то срывает! Взял и сп*нул лишнего! Ну вот за это Мишка ему взял и отомстил в ответ на угрозу обсыпать солью и залить бетоном! Ну, а чё — Князев очень сильно хотел выспаться, а, похоже, только эта мера б и помогла!

Он тогда совсем вымотался. Три концерта подряд, запись альбома, сериал, два оборотня, один вендиго — и всё это за неделю! А Горшку сон не нужен был и усталости он не знал! И раньше-то хрен угомонишь, а тут загонял вусмерть, вот Князь и не выдержал, пошутил на свою голову…

Ибо на съёмках Миха взял и чуточку пихнул Костю в спину, чтоб тот распластался на Владе и искусственное дыхание превратилось в нечто более высокорейтинговое.

Пока Князь стоял рядом с горящим лицом и бормотал что-то про неприкрытую пидарасню, за которую их линчуют и вышлют почтой России из страны; режиссер с оператором с блаженными лицами отсматривали дубль.

Венцом сего безобразия стал Горшок, что заливающимся от смеха вихрем пронесся невидимой силой мимо съемочной группы… Кажется, тогда обмерли все. Только Андрей выгнул бровь и, хлопнув в ладоши, нарушил оцепенение со словами:

— Че встали?! Сквозняков раньше не чувствовали? Работаем!

* * *

Однажды Андрей не выдержал и спросил:

— Эй, лорд Волдеморт, если я твой крейстраж, то возродить-то мы тебя можем или нет?

— Да нахрена?! — просто отмахнулся Мишка, заведя привычную уже песню. — Мне так кайфовее. Я вчера у стюардесс в раздевалке знаешь, какие сиськи видел… И никакого палева, понимаешь, да? Вот ты много сисек видишь?! То-то ж!

— Чё толку видеть? Когда надо мять! — недоумевал Князь, которого однотипные отмашки достали.

— Ну… — Миха покрутился вокруг, а затем нашёлся: — Зато нет этого… Тяги той. Я свободен — лечу, куда хочу… Правда, мало пока чего могу, но я же становлюсь сильнее, Андрюха! Скоро реально тебе подсобить с могу с вурдалаками и прочими тварями! Выспишься хоть... Хотел же, морда сонная, а?

Князь на этих словах обречённо вздохнул. Это-то его и пугало. Дальше будет только хуже. Вскоре от Миши, которого он знал и любил, могло остаться только воспоминание, а дух озлобиться, превратившись в полтергейста.

Правда, совершенно не хотелось думать о таком в иные моменты… Например, когда Мишка его обнял — как-то подкопил силы, что не провались они друг через друга, а реально… Вышло осязаемо и почти тепло, хотя Горшок теперь один лишь холод источал. В прямом смысле… В переносном — как и всегда звезда его горела ярко. Однако смерть ему была не к лицу.

Только что можно поделать?

* * *

Когда он увидел в толпе знакомое лицо, то чуть не выронил микрофон. Гавриил, никого не таясь, а, наоборот, нагло усмехаясь, пришёл к нему на концерт. Первым порывом было плюнуть на всё и броситься за тем прямо со сцены, но… Фанаты, конечно б, заценили и подхватили, а потом в газетах писали бы: «Спятил дед!» Нет, выступая на иголках и постоянно следя за неисчезающим архангелом (чокнуться можно!), он допел всю программу, а затем уж было стартанул, как тот сам поймал его под сценой, запихнув в подсобку.

— Ну ты, как Винчестеры! — этот "недоЛоки" закатил глаза. — Те тоже гаврики ещё те, сделали вид, будто поняли мой урок, а на деле… — Он многозначительно вздохнул. — И вы двоё… всё равно притянулись как магнитики. И не смей отпираться! Мне может и скучно, да и вы двое понравились, но… Не трать время попусту. О, чём ты так усердно молишься? Или, позволь угадать? — он сделал вид, что задумался. — Можно ли подогнать твоему другу новое тело? Правильно?

— Мишу можно отправить дальше? — тихо спросил Князь. — Я понимаю, что вы не конвейер из чудес, потому не прошу многого, — он догадывался, что сущность перед ним способна на многое. Возможно, даже на воплощение самых смелых из мечт, но... он опасался наглеть. Но и оставить всё, как есть, не мог.

Гавриил печально улыбнулся.

А ты сам-то правда этого хочешь? — задал он один простой вопрос, а после, всё прочитав по сжатым бровям Князя, провозгласил: — Так я и думал. Что ж… Желаю удачи и дальше шокировать публику своим: «Да вот он рядом сидит!» и «Мы общаемся!» Фанаты у вас, вроде, подготовленные, в дурку не звонят. Считают, что от чувства вины блажь проснулась.

— Постой! — отчаянно рявкнул Князь, видя, как тот делает шаг к двери, и почти осипшее спросил: — Неужели вообще ничего нельзя сделать?

— Можно, — хмыкнул Гавриил. — Мне почти всё можно. Только вот Михаил твой язык в жопу не засунет, и об изнанке узнают все. Поэтому я не стану так рисковать порядком из-за двух дурачин. Мне тот тоже не особо нравится, но… Я тут как бы тоже неофициально. Начнут ещё разбираться, копать… Выйдут на меня! А я мёртв! Официально, и хотел бы и дальше таковым для всей родни и знакомцев давних оставаться, — он лукаво подмигнул.

— А если отселить Миху в того, кто не сможет ничего рассказать миру? — неожиданно что-то дёрнуло Князя за язык. А ещё он представил... Пожалуй, слишком хорошо!

— Ты хочешь запихнуть его в собачье тело?! — Гавриил хохотнул. — Ох, Андрей… Сдается мне, тебя не раз покусают и насрут в тапки!

— Плевать, — Князь прищурился. — Мишка становится сильнее и неуемнее, и я боюсь за людей вокруг… За него. Что он изменится. А так как это происходит постепенно то я не узнаю даже, когда это случилось. Когда наступит тот излом. Как в той загадке, что можно считать кучей зерен или о корабле Тесея, в котором постепенно и постоянно заменяли по одной доске… В результате приплыв на корабле из свежей древесины.

— Отлично, так тому и быть! И не зови потом, не заикайся даже, что я не предупреждал, сам виноват! — и Гавриил озорно щёлкнул пальцем.

* * *

После той встречи Горшок куда-то запропастился. Сказать, по правде, Андрей даже успел испугаться. Вдруг Гавриил всё же отправил того «дальше», а они даже не попрощались?! С другой стороны, а сколько можно-то? Ушёл — значит, ему так будет лучше... Самому Князеву навряд ли, но не это ж главное, да?

Но, когда на следующий день Князю, бредущему в раздумиях в ночи домой, неожиданно вцепилась в пятку какая-то мелкая лохматая собачонка, он почти не удивился.

Напротив, обрадовался и, аккуратно отцепив ту от ботинка, поднял ближе к носу отчаянно извивающегося и норовящего тяпнуть его за руку щенка, а затем весело проговорил:

— Да полно тебе, Миха. Пошли домой, — и, возможно, крепко рискуя здоровьем сунул щенка в тепло куртки. Вопреки своему предыдущему поведению, тот его не цапнул, а, пригревшись, вскоре совсем притих, засопев.

* * *

Сцена после титров

— Мне кажется… Нет, я уверен, что твой бешеный пёс меня за что-то не взлюбил! — Визинберг обличительно косился на длиннолапого, поджарого, но с сутулой спиной, чёрного, как смоль «немца». Тот, навострив уши, глядел на него по-человечески понимающими тёмными глазами, в которых не читалось ни капли раскаяния.

— Да брось, Альберт. — Князь аккуратно подцепил забытые и погрызанные, а затем и обоссанные ботинки. М-да, хоть новый трек записывай! — Если б так, то давно б закусил, во те крест! Меригуан — разумный пёс! Ну иногда, — Андрей снова покосился на кожаные лохмотья от кроссовок. — Я тебе новые куплю.

— Да? — Альберт нарочито сурово посмотрел на тощего, хоть и жрущего в три пасти пса, когда тот совсем не по-звериному склонил в бок головёнку. — Вижу, что разумный, но замашки в нём ну чисто панковские! Это ж надо! — он присвистнул ещё раз, оглядывая свои ботинки. — Ещё и собственник, как я погляжу! Жену-то хоть к тебе пускает?! — широко улыбнулся Визенберг.

— Не всегда, — и Князь засмеялся, довольный своей шуткой… или не совсем шуткой. Он чуть вздрогнул, когда шершавый язык дотронулся до его ладони. — Поверь, мы прекрасно живём, — а ведь и не соврал.

---

1) Стих авторства замечательной Натазя

Вернуться к тексту