Богема (гет)

«В действительности фарс существует лишь для зрителей, для участников же — никогда»

«Гений и Богиня»

Олдос Хаксли

VI

Самое ужасное в человеке — внутренняя боль, которую невозможно описать и вылечить. Ты можешь метафорично описывать её, сравнивать с чем-либо, но никогда не найдешь идеально подходящее утверждение.

Когда ты слышишь правду, это тоже приносит боль. Это больно когда ты не хочешь принимать её. Это больно когда тебя заставляют принимать её, как горькую таблетку, чтобы залечить раны. Это больно, потому что остаются шрамы, которые невозможно убрать. Это больно, потому что горькая правда, которую часто люди прячут под эфемерными желаниями и целями, оказывается настоящим Я человека. И это больнее всего, ведь ты перестаешь быть для кого-то, а начинаешь быть здесь, сейчас и с собой. Мы очень редко на самом деле проводим время с собой, с настоящим Я, а не выдуманным нами, чтобы быть поближе к кому-то или влиться в общество.

Мне пришлось принимать правду, как таблетку: нехотя, но при этом с пониманием, что иного выхода у меня нет.

* * *

Anyone Who Had a Heart — Cilla Black

Его взгляд проходится по мне еще раз: ласково, нежно, с заботой. Мужчина держит за руку маленького мальчика — Лео, который радостно смотрит на окружающие его предметы, и комментирует их.

— Пап, это Бри! — представляет он меня, переводя взгляд с меня на своего отца.

— Я знаю, — отвечает он, но мне казалось, будто эти слова предназначались только мне. Внутри меня распространялось странное чувство: легкая, почти невесомая радость от простого ответа. Я не знала, что ему ответить, никаких мыслей не было, только чувства и эмоции, перешагнувшие через разум.

— Я думаю, нет времени тянуть, — вновь начал он. — Меня зовут Даниэль, и я был тот, кто отправлял письма матери.

Что?

Этот вопрос повторялся из секунду в секунду в голове, будто у меня что-то сломалось, или будто что-то постепенно ломалось во мне.

— Мы общались с твоей мамой, с Мэри, — продолжает, — когда были ещё подростками, такими как ты.

Я беспомощно смотрю на него, не производя никакой реакции. Не представляю, что можно сказать в такой ситуации. Как реагировать, какие слова сказать? Единственные мысли в голове — вопросы.

— Я не знаю, что и сказать, — честно призналась я. — Это странно…

— Ожидаемая реакция, — улыбается. — Я отвечу на все твои вопросы. Можем зайти куда-нибудь, чтобы не стоять на улице.

— Ну да, можем… — неуверенно отвечаю, но все равно соглашаюсь.

— Неподалеку есть кофейня, где подают отличный кофе, зайдем туда? — предложил он.

Я кивнула.

— Хорошо, тогда, Лео, — он обратился к сыну, сев на корточки, — беги домой к маме, предупреди, что скорее всего опоздаю на ужин

— Хорошо, пап. — И он начал отдаляться от нас.

— Ну что, идем тогда? — с воодушевлением спросил он.

— Да…

Я его воодушевления почему-то не разделяла. Всё это не укладывалось в голове, я не могу поверить в то, что сейчас происходит, будто бы отвергаю то, что мне говорят. Его слова как стекло в ране: вытаскивать больно, но если не сделать этого, рана не заживет. Может быть это простой страх перед неизвестностью…

Тем не менее, он повел меня по направлению к кофейне.

— Зачем Вы это сделали, ну, то есть, отправил мне письмо? — вопрос, который я хотела задать больше всего.

Он ответил не сразу. Ищет хорошую отмазку или просто тяжело говорить правду?

— На самом деле, это длинная история, которая связана с тем, что произошло у тебя сегодня. Я слышал, что к Вам полиция приезжала, так ведь? — киваю. — У тебя ведь что-то украли? — снова киваю. — Я догадываюсь что, должно быть, это мое письмо.

В голове было две мысли: если спрошу какой-либо вопрос, связанный с письмом, то косвенно подтверждаю, что украли именно его письмо. Можно ли ему действительно доверять? Он точно тот, за кого себя выдает? Но также я могу и соврать, сказав, что украли не письма. Но какой толк тогда во встрече с ним. Придется пожертвовать чем-то меньшим, чтобы получить большее.

— Да, украли письмо… Ваше, — не соврала я.

— Что ж, об этом стоило догадаться, но, не гневайся на меня, этому всему есть объяснение.

— Надеюсь, — в слово случайно была добавлена капля недовольства.

Мы подошли к светофору, на котором горел красный, и остановились.

— На самом деле, я думаю, что ты мне не поверишь. Ибо это старая история затрагивает меня, твою маму и твоего настоящего опекуна — мистера Марселя де Вида. Некоторые подробности могут показаться бредом, но и я не жду полного доверия от тебя. Я расскажу, всё как есть, а ты решишь сама — верить или нет.

При упоминании мистера де Вида я услышала протяжный стук сердца, который прошелся по мне ядовитым мимолетным вихрем.

— Ладно…

Мне было очень неуютно, как будто не хотелось идти с ним, не хотелось слушать, и, воспринимать его слова. Но ведь истинной природой всех этих мыслей было то, что мне не хотелось разрушать ту идеальную картинку, в которой я радостно существовала до этого. Я понимала, что эта история станет чертой, разделяющей жизнь на до и после. Но возможно мне не хотелось переходить эту черту. Однако, сейчас пути назад нет. Отступлю — так и останусь на месте, но действительно ли я не хочу оставаться на месте? Хватит. Это всё пустые мысли, нужно делать, а не думать, в любом случае это к чему-то приведет. Я не умру из-за этого.

Мы перешли ещё раз дорогу, и Даниэль придержал мне дверь, позволяя войти в кофейню первой. Один из дальних столиков был свободен, и я вновь решила выбрать отдаленное место, для того, чтобы выпить кофе. Поразительное совпадение, ничего не скажешь.

— Случайно раф не пьешь? — осведомился Даниэль.

— Пью, — спокойной ответила я, но в голове этот вопрос немного вызвал удивление.

Снова странное совпадение.

— Не удивлен. Я сейчас. — Он отошел к стойке, чтобы заказать кофе.

Спустя какое-то время он вернулся, и сел напротив меня.

— Знаешь почему я про раф спросил? — отрицательный ответ от меня. — Мэри, ну то есть твоя мать, тоже вечно пила его. А я терпеть не могу раф…он же ужасный!

Это позабавило меня, и я даже слегка улыбнулась.

— Раф для ценителей искусства, — опровергла его слова.

— Ну да, кофе — лучший друг творца. К счастью, я просто скромный ценитель литературы, издаваемый в самых популярных журналах…поэтому не могу оценить раф. — Он очевидно скрыто пытался донести, что является известным автором.

— Что Вы написали? — с искренним интересом спросила. — Может быть, я что-то читала из Ваших работ.

— «Гений и Богиня»*, слышала?

Я перебирала в голове свою личную библиотеку, пытаясь отыскать нужное название.

— Это там, где «в литературе слишком много смысла»? — Я поняла, что читала его произведение.

— Да, это там, где «в реальной жизни смысла нет». — По его лицу я видела, что он был очень рад, это даже читалось в его ответах — искренних, радостных. — Я написал это когда ещё учился в Голландии на отделении сценаристов. Видимо, тогда я проникся нигилизмом, раз отрицал всё, чему раньше был привержен.

Я никогда в жизни не сталкивалась с писателем напрямую, причем с писателем, книги которого я читала, даже зачитывалась, а цитаты заучивала для того, чтобы в каком-нибудь светском разговоре произнести и все думали, будто бы это придумала я сама.

— А мне понравилось, — вдруг говорю я. — Даже очень. Даже слишком. — Мне иногда тяжело высказывать свое мнение, потому что не придумали ещё слов, позволяющих выразить все мои мысли в полное мере. Поэтому ответила очень кратко, не эмоционально и ярко, как могла бы.

— Честно говоря, никогда теа-а-тет не беседовал с человеком, который читал то, что я написал. При этом тебе понравилось! — удивление. — Это немного даже неловко…я написал это так давно!

— А я никогда не разговаривала теа-а-тет с автором, которого читала, и который мне понравился, — призналась я. — Ну и, — неловко добавляю, — литература не имеет срока годности, так что, думаю, Ваше произведение может понравиться кому-то и через десять лет, и через двадцать.

— Я был бы рад этому, — смущенно признается он. — Было бы потрясающе сделать настолько большой вклад в литературу, чтобы тебя читали и через десять, и через двадцать лет.

— Мне бы тоже хотелось этого…

Я сама не заметила, как тема литературы постепенно убрала с нас оковы неловкости, витающие до этого. Так тяжело встретить человека, который также чем-то увлечен. Для меня таким был мистер де Вид, но его сейчас нет рядом.

— Ого! Ты пишешь что-то? — с новой волной воодушевления спросил он. — Рассказы? Романы? Стихотворения?

Ему правда интересно? Это так удивительно и странно! Не могу поверить…

— По сравнению с Вами, думаю, то, что пишу я — оскорбление всех великих авторов. Так, пишу стихотворения…

Видимо, принижать свои способности — часть моей личности.

— А почему именно их? Почему не рассказы?

— Ну… — короткая пауза. — В стихотворения можно внести больше смысла маленьким количеством слов, а в рассказах количество слов превышает смысл.

Нам принесли кофе и десерт.

— Ну, что ж, — с легкой грустью произносит он, будто ему не хотелось меня тему. — Теперь, наверное, перейдем к самому интересному.

— Да.

Он взял в руку чашечку кофе, и, смотря вдаль, начал говорить:

— Мы познакомились с Мэри когда ещё учились вместе в Голландии. Она — на отделении актерского мастерства, а я на английской филологии. Там же учился и Марсель, то есть мистер де Вид. Мы были большими друзьями с ним, даже лучшими: вместе писали наш первый рассказ, придумывая всё более и более причудливые идеи; вместе получали отработки за то, что приходили в общежитие пьяные; в общем — были вместе всё время, пока не появилась Мэри. — Он сделал глоток напитка, и поставил его на стол.

— Не буду скрывать, — вновь продолжил он, — что я был влюблен в нее, даже очень, но оказалось, это чувство испытывал не только я. Нас с Марселем разделила любовь к одной женщине, но мы не стали врагами, как в «Граф Монте-Кристо», это было скорее как соревнование. Кто будет лучше — того она и выберет.

— Подождите, но разве мистер де Вид не француз? Что он делал в Голландии? — прервала Даниэля я.

— Его родители были французами, но из-за Второй Мировой Войны переехали в Голландию, там было спокойнее.

— Не сказала бы, что спокойнее, её же оккупировали?

— По сравнению с тем, где он жил раньше, это было лучше.

— Ну хорошо.

— В общем, по итогу, скажем так, я проиграл, и она выбрала его. Но случилось так, что он выиграл один литературный конкурс и ему предложили стажировку в редакции в Нью-Йорке. Отказываться от такой возможности было глупо, несмотря на то, что все близкие и родные находились тут, поэтому он уехал в США, но с Мэри не расстался. Марсель был ещё тем Дон Жуаном, поэтому у меня теплилась небольшая надежда, что там он найдет какую-нибудь другую девушку, а Мэри останется со мной. Наверное, после этого я не очень-то и хороший друг? — Он посмотрел на меня с грустной улыбкой, ища подтверждение своим словам.

— Как там говорилось: дьявол проповедует нравственность? Не думаю, что в безнравственных мыслях есть что-то плохое. Все мы иногда думает не в самом добром ключе даже о самых близких. — Я постаралась как можно нейтральнее выразить свою позицию, чтобы не задеть его чувств, ибо иначе он перестанет быть таким откровенным со мной. Ведь теперь мне хотелось услышать историю во всех подробностях, даже безнравственных.

— Возможно. Но, к моему несчастью, а к его счастью, он относился к ней серьёзно. К Мэри то есть. Спустя пару месяцев стажировки он вернулся обратно, и они счастливо продолжали быть вместе до окончания последнего курса. К тому времени Мэри становилась всё более и более знаменитой на сцене: количество поклонников было несоизмеримо с количеством редких представлений, где она участвовала. Марсель очень ревновал её, несмотря на то, что поводов как таковых не было. Они часто начали ссорится: по поводу того, что им делать дальше после окончания учебы; по поводу поклонников. Мэри хотела остаться в Голландии, ей тут нравилось, но Марсель хотел идти дальше, покорять новый горизонты, то есть переехать в США. К тому же, ему предложили заключить договор с одним из издательств о печати его произведений в одном из популярных журналов. — Он сделал ещё один глоток кофе.

Я с большим интересом слушала каждое его слово, будто зачарованная. Никогда не думала о том, какое прошлое было у мистера де Вида. И никогда бы не подумала, что оно было таким.

— Всё закончилось тем, что они сильно разругались, и Марсель уехал в США, расставшись с Мэри. Казалось, что вот, наконец путь к ней был свободен, но тогда я понял, что ей не нужен был кто-либо другой, кроме Марселя. Я поддерживал её как лучший друг, отвергнув свои чувства. Марсель не общался ни с кем, даже со мной. В то время Мэри была очень подавленной и разбитой, пыталась забыться…

— В алкоголе и других мужчинах, — закончила за него я. Видимо, это было её способ справляться с любыми проблемами.

— Да. Я пытался ей помочь: водил на выставки, концерты, да куда угодно, если она того желала, главное, чтобы это помогало хоть немного сделать ей легче. Но не помогало. Это давало кратковременный эффект, а потом она снова возвращалась к алкоголю. Так она и познакомилась с твоим отцом.

Что ж, подошли к самому ужасному.

— Не обижайся, но Оливер, твой отец, никогда мне не нравился.

— В этом мы взаимны, мне тоже.

Он слегка усмехнулся.

— Хах, это хорошо тогда, значит, буду не особо подбирать выражения. В общем, он ставил постановки, достаточно хорошие, и однажды на глаза ему попалась Мэри. Она была для него как ценный трофей, муза, но вряд ли он любил её, как обычно любят люди. Он предложил ей поехать с ним в США, чтобы сыграть в его новой постановке, и она согласилась. Это было странно для меня, ведь Марселю она говорила обратное, но я опять же не мог ей воспрепятствовать. Мэри уехала в США, а я остался в Голландии. Я писал ей письма, но никогда не получал на них ответа. Их черновики ты и получила. Однажды мне позвонили, я не ждал никакого звонка, но всё же ответил. Это была Мэри. Она в слезах просила приехать к ней, буквально умоляла, и я без лишних слов приехал.

На этот моменте он снова посмотрел на меня, но в этом взгляде читалась грусть.

— Тогда она была беременна тобой. Последний месяц. Ей нужно было вскоре ехать в роддом, но Оливер бросил её, ну, точнее не бросил, а оставил на время. Ей некому было помочь, из близких у неё был я и Оливер. Возможно, сейчас будет не очень приятно, но, как ты думаешь, почему она резко забеременела? Ведь она же так долго страдала по Марселю, а тут вдруг она беременна.

— Мой отец был очень убедителен, как я думаю.

— Отчасти ты права. Мэри, помимо Марселя, любила внимание, похвалу, которую дал ей Оливер. Он возвёл её в музы, и она стала зависима от его мнения, вследствие чего очень ревновала к другим девушкам, которым он говорил такие вещи. Мэри думала, что своей беременностью сможет укрепить их отношения, и отчасти, это сработало, но не потому что Оливер сам того желал, а потому что так диктовали условия общество. Беременность вне брака была осуждаемой, и Оливеру не хотелось портить свою репутацию, и её, ведь все знали, что они вместе. Так и случилось, что после твоего рождения они вступили в брак.

Получается, я нежеланный ребёнок. Не самая худшая из зол. То есть, это я поняла ещё когда была маленькой. То есть, ничего удивительного, по другому и быть не могло.

— Однако, — он грустно вздохнул, — во время родов его рядом не было, хотя он был очень нужен, поэтому она просила приехать меня. Я помогал ей собрать вещи в роддом, и забирал оттуда, но он так и не пришёл. Первое время я помогал ей с тобой, она была очень подавлена из-за отсутствия Оливера, поэтому о маленьком ребёнке ей было сложно заботиться. Спустя время вернулся Оливер, ничего не объясняя он сделал ей предложение, и она вновь стала счастливой, будто бы забыв о том, что её бросили во время беременности. И тут случилось то, причина, почему я отправил тебе письмо, а не подошел сам.

Он поправил свои тёмные волосы, убрав рукой наверх.

— Как я и говорил, с Марселем после его уезда мы не общались, но тут я оказался в США. У меня было много времени побыть в различных штатах, но привлёк меня именно один — Монтана. Не думаю, что тут дело именно в горной местности, или особом антураже, просто как будто это было то место, где я бы мог остановиться, или жить. И так случилось, что также думал и Марсель. Но подумал он об этом раньше, чем я. Я колесил по разным городам, пока не остановился в одном, и не увидел газетную вырезку о Марселе. Уже не помню точно, но там вроде было про фонд, и что-то про Хелену. Я тогда ещё не был тут, и решил съездить, но главным стимулом стал именно Марсель. Не то, чтобы у меня было сильное желание увидеть его, но что-то меня к этому подталкивало.

Да уж, этот город точно любитель экзотических личностей.

— И так случилось, что я попал прям на открытие филиала, где присутствовал и Марсель. Я сразу понял, что он заметил меня. И после мероприятия мы, наконец, спустя столько лет, поговорили. Разговор был неприятный. Он откуда-то узнал, что я был у Мэри, и обвинял меня в этом, думал, что я быстро «прибрал» её себе, после того, как он уехал. Мои слова он не слушал, только бранился, при этом сам был женат на какой-то хлипенькой девушке. Но могу быть благодарен этой поездке за то, что познакомился со своей будущей женой. — Эти слова были сказаны с особой нежностью. — Но поселился я здесь не сразу. Я уехал на очень много лет, чтобы построить карьеру, успел много где побывать и попутешествовать, когда я вернулся, тебе может быть тогда было около десяти или девяти. Я успел жениться на любимой девушке, у нас родился сын, и мы поселились тут, в Хелене. Тут же был и Марсель. Спустя пару лет здесь оказалась и ты с Мэри. Я был очень удивлён, увидев её уже со вторым ребёнком, и Марселем. Хотя, наверное, это очень романтично, не находишь, любовь сквозь года?

— Байрон оценил бы.

— Шекспир тоже, особенно с его сонетами. Однако, это была какая-то болезненная любовь.

— А мне всегда казалось, что он очень любил её, и она его. Когда мы начали жить здесь, она будто бы преобразилась. В хорошем ключе.

— Я думаю, они правда любят друг друга, даже теперь, когда Мэри нет. Но это больше похоже на зависимость. Хотя, не нам судить об этом. Суть в том, что я не хотел встревать в их отношения, портить итак плохие взаимоотношения с Марселем, а видеть Мэри мне было ещё хуже. Но мне хотелось познакомиться с тобой, узнать, какая ты… Я видел тебя, когда ты была совсем маленькой, и даже не могла запомнить меня. И вот теперь, когда ты взрослая, я всё же решился, но не напрямую, а так, через сына. Мэри была важной частью моей жизни, поэтому и ты тоже.

— А по поводу украденного письма? — задала вопрос я. — Вы знаете кто это?

— Знаю, это Марсель.

— Но почему… и зачем? — Мне было тяжело поверить в то, что это сделал сам мистер де Вид. Что-то из ряда фантастики.

— Ревность. Наверное, это очень банально, но это так. Возможно, он сам тебе об этом и расскажет позже. Марсель заметил, что мой сын подходил к тебе, когда передавал письмо, а позже ты искала меня и он всё сразу понял, но ты уехала. Он нашёл меня, и у нас с ним был неприятный диалог. Поэтому я и знаю, что это сделал именно Марсель. Ночью он вернулся домой, это я знаю точно, а потом скорее всего подгадал время, чтобы никого не было дома, и всё-таки нашел то, что я передал, ибо мне он, конечно же, не поверил.

В голове тяжело было сразу разложить столько информации по полочкам. Я даже не представляла, да и не интересовалась жизнью матери, мистера де Вида, но как оказывается, всё совсем не так, как я представляла. Но тут вдруг в голове всплыл ещё один важный вопрос.

— У меня тут есть один вопрос по поводу некого Спенсера Бель что-то там, фамилию не помню. Кто он?

Даниэль странно улыбнулся.

— Успела с ним познакомиться? — очевидный подтекст. — Понравился?

Этот вопрос неприятно кольнул в сердце, будто иголкой.

— Нет, — отрицаю я. — Просто, на том вечере он специально столкнулся со мной, чтобы задержать, когда я искала мистера де Вида, а потом мы случайно встретились, и он сказал, что знает, кто передал письма, то есть Вас.

— Случайно встретились? — Он вновь улыбнулся, но как будто бы своим мыслям, а не вопросу. — Да, я попросил его, чтобы он тебя задержал, иначе бы ты нашла мистера де Вида, показала ему письмо, а с учётом того, что он всё видел, то мой план был бы полностью разрушен. Хотя, по итогу, так и вышло, — он неловко поправил волосы. — Мне не хотелось, чтобы он, то есть Марсель, вообще что-либо знал, но я слишком плохой стратег. Встретиться с тобой где-нибудь в другом месте я вряд ли бы смог, тебя редко увидишь на улице.

Уже третий раз люди намекают на то, что меня как будто нет.

— Да, мне уже говорили об этом, только в разных формах, — нехотя отвечаю.

— И кто же? — Он точно знает ответ, раз произнёс это с такой заговорческой интонацией. Такое чувство, будто меня хотят смутить.

— Тот, о ком я спрашивала. — Мне не хотелось вновь повторять его имя. — И ещё одна девушка, — вспомнив, добавила я.

— И что ещё интересного рассказал тебе Спенсер?

— Ничего такого, мне не особо хотелось с ним разговаривать. Как и все, говорил о том, что никогда меня не видел тут. Хотя, это странно, если вспоминать его слова о том, что он знает мистера де Вида, — вдруг вслух размышляю я.

Даниэль попытался сдержать смех, но это ему не особо удалось. Что такого смешного я сказала?

— Да, Спенсер любит избирать изощренные способы заинтересовать человека, — он проговорил как будто бы для себя.

— Не думаю, что дело в интересе. Просто хотел удовлетворить своё чувство вины.

— А ты не думала о том, что не перед всеми хотят загладить вину?

— Конечно, когда ты хочешь использовать человека в дальнейшем, нужно загладить вину, чтобы расположить к себе.

— Или чтобы вызвать интерес к своей персоне, когда тебя кто-то заинтересовал? — предполагает он, но произносит так, будто бы это очевидный факт.

Почему такому поведению всегда находят именно такое объяснение?

— Не стоит так говорить, я же могу и поверить, — в шутливой манере отвечаю я. — Вы просто не видели, как он вёл себя со мной. Тогда всё становится очевидней. Всем нравятся загадки, но как только разгадываешь их, больше о них и не вспоминаешь.

— Я не видел, это да, но я кое-что слышал о нём и его отношениях. Мы с ним хорошие приятели, он не такой плохой, как ты думаешь о нем.

Чем больше он говорит о нём, тем больше мне хочется задать ответный вопрос, но это тогда подтвердит мой интерес. А это не так…

— Я не считаю его плохим, просто, мы довольно разные. Мальчик, которого знают все, и девочка, которую не знает никто. Не одинаковые понятия, ведь так? Да и не думаю, что об этом вообще стоит думать, мы знаем друг друга два дня, при том, что вторая наша встреча — чистая случайность, — я попыталась закончить эту тему.

— Хах, думаю любой автор-романтик написал бы на основе этих событий любовную историю. Но, — вдруг добавил он, сменив тон на более серьезный, — на самом деле, я редко видел его с девушками. Он довольно избирательный в этом плане. Хотя, я не знаю, как на самом деле, это просто мои выводы на основе общения с ним. Спенс любит общаться, ну и встречаться с теми, кто сильно отличается от него, и тут даже не в плане характера, а больше увлечений.

Пока мы разговаривали об этом, у меня возникло чувство нереальности всего происходящего. Это так странно было сидеть с кем-то практически незнакомым и обсуждать свои взаимоотношения с кем-то. У меня никогда не было такого…

— Хотя, — вновь продолжил Даниэль, — если ты вызвала в нём интерес, это будет проблема.

Почему я почувствовала странное, как будто тяжелое, протяжное чувство внутри, после того, как он произнес эти слова?

— В каком плане? — Я пыталась спрятать заинтересованный тон, но, кажется, получилось не очень.

— Он от тебя не отстанет просто так.

О Господи…

— Хах, — нервно ответила я. — К счастью, не думаю, что это коснется меня.

— Иногда лучше не думать, — риторически говорит он.

Повисла незваная тишина. Я не знала, что сказать, и нужно ли было. Так много мыслей в голове, и все перекликались между собой. Всё было так просто и легко раньше, а сегодня я слушала целый день о том, что всё, что было раньше — брешь, розовые очки, разбившиеся стёклами внутрь.

Буквально вчера я была просто Бри, которая любила читать и писать стихотворения, а сейчас, произнося в голове свое полное имя и фамилию, у меня параллельно возникал образ матери, мистера де Вида и Даниэля. Позавчера я даже не представляла, что сейчас буду сидеть и разговаривать о прошлом и настоящем с близким другом своей матери. Вчера я не думала, что встречусь ещё раз с незнакомцем. Как может так быстро поменять всё и как это принять? Разве бывает так в реальности, а не только на страницах книг?

На фоне моего рождения происходили события, о которых я даже не могла и вообразить. Человек, который сидит напротив меня, буквально ухаживал за мной в младенчестве!

И поэтому, чтобы рассеять затянувшуюся тишину, я довольно быстро, спонтанно начала говорить:

— Знаете, это на самом все не укладывается в голове, — исповедально начинаю я. — То есть, буквально за два дня моя жизнь изменилась на триста шестьдесят градусов, и это так сложно принять. Так много событий, прошлое и настоящее, это всё так непривычно, как будто не касается меня, но вот только в реальности это касается меня. Никогда не думала о том, что у родителей, мистера де Вида, было какое-то прошлое, не связанное со мной. Это всё странно! И я не знаю, что делать дальше…

Я сказала это на одном дыхании, стараясь более четко и понято объяснить свои переживания, надеясь, что меня поймут.

Даниэль ответил не сразу.

— Я понимаю тебя, — ласково поддержал он. — Это всё тяжело, с учетом того, что раньше ты с таким не сталкивалась, но со временем это пройдет. Мысли — придут в порядок, и подскажут нужное направление, а пока что просто проживи это всё. Слушай остальных, прислушивайся к тому, что они говорят, найди то, к чему у тебя лежит душа, чтобы вылить туда все твои переживания; найди тех, кто будет внушать тебе доверие и спокойствие. Время не лечит раны, но позволяет смириться с чем-либо. Только ты решаешь, насколько какая-то информация и события тебя задевают, только ты можешь изменить это или не допускать вовсе.

То, к чему лежит душа…

Те, кто будут внушать доверие и спокойствие?

Что это и кто это?

Но я поняла одно, это то, что я должна поменять. Это то, над чем мне не нужно подумать одной, как можно быстрее.

— Спасибо, — коротко благодарю я. — Это действительно то, что мне нужно услышать. Думаю, для полного порядка мне не хватает разговора с мистером де Видом, — уже более весело добавляю, — но, его, к сожалению, нет дома уже целые сутки.

— Я думаю, когда ты придешь домой, он будет там, — с полной уверенностью утверждает Даниэль.

— Тогда, думаю, мне стоит пойти домой.

— Как пожелаешь.

— Спасибо Вам за всё… — скомкано произношу я, поблагодарив вновь.

— Если тебе будет нужна помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне.

— Хорошо…

Я встала из-за столика, и собиралась уйти, как вдруг он обращает на себя внимание словами:

— И я думаю, можешь обращаться ко мне на ты, — мягко просит он. Я чувствую его взгляд со спины.

Я оборачиваюсь, и отвечаю:

— Хорошо, тогда на ты.

*"Гений и Богиня" — в настоящее время произведение Олдоса Хаксли

* * *

Что такое зло и что есть добро? Говоря проще, зло — то, что изначально сильнее, но никогда не побеждает, а добро наоборот — слабее, но при этом чаще всего выигрывает.

Что есть зло в человеке? Библия ответила бы про грехи. Но может ли быть человек безгрешен? Бог проповедует целомудренность, милосердие и добросердечность, но означает ли это, что человек хороший? Почему подавление своих негативных сторон является признаком безгрешности, хорошего человека?

В книгах герои всегда милосердны и добры, они побеждают зло, которым может быть как человек, так и они сами, то есть они одерживают победу над самим собой. И снова вопрос: почему подавление важной части себя является пороком? Разве секс до замужества это что-то плохое? Что от этого меняется?

Мою мать считали злом, но почему? Узнав почти всю историю это вновь возникло важным вопросом в голове. Она никогда никому не делала зла, ей хотелось быть счастливой, разве это настолько порочное желание, за которое Бог наказал её столь незавидной судьбой? Её погубили не плохие люди, а наоборот — чистые, идеальные. Всегда с натянутой улыбкой, корзинкой свежеиспеченных булочек и идеальной лужайкой. Они никогда не скажут прямо в лицо, но скрывшись за дверью, вскрывались и их маски. Жаль не они. Жаль не лезвием.

Узнав о том, что переживала мать во время моего рождения, я прониклась ещё большей злостью к каждому нашему соседу в Южной Каролине: как они отвернулись от нас, как обсуждали и гнобили мать за то, что она спала с мужчинами, после ухода отца. Особенно жены этих мужей. Они считали, что в измене виновата моя мать, но не задумывались о том, что мужчины позволили случиться половому акту. Именно их мужья позволяли всему случаться, но жены об этом даже не задумываясь. Все они довели её до того, что она начала больше пить. Отец, соседи — они истинное, скрытое зло, на которое бы никто и не подумал. Как мой отец мог бросить её одну, беременную, во время родов. Разве ему настолько было все равно на меня? Почему только потом он начал проявлять ко мне чуть-чуть любви, которую дают отцы дочерям. Мне бы так хотелось спросить у него. Почему?

Но у меня нет возможности спросить. Поэтому мне оставалось лишь говорить с теми, кто находится, и, подходя к дому, это мог быть только мистер де Вид.

* * *

Я остановилась у входной двери. Неосознанно. Посмотрела на окна, в которых горел свет. Значит, сейчас, зайдя внутрь я кого-то увижу. Возможно, мистера де Вида.

Пытаюсь собраться с мыслями, и, наконец, ключами открываю дверь и заходы внутрь. Меня встречает тёплый свет, и пройдя чуть дальше, я вижу мистера де Вида и Элоизу. Он смотрел, как она играет со своими куклами, сидя на полу, а сам был в кресла.

Я уверена, он слышал, как кто-то вошёл. Он знает, что это была Бритт ван дер Бил. Его прошлое.

Не спешу выходить из-за угла, снова боюсь встретится тет-а-тет со своими страхами. Я сжала руки в кулак, чтобы ногти впились в кожу и придали мне сил идти дальше. Вздыхаю. Делаю шаг, и смотря в пол, иду по направлению к ним.

Первой меня заметила Элоиза, хотя, я знаю, что на самом деле это был мистер де Вид.

— Бри! Сестрёнка! Где ты была?

— Были дела, — мягко отвечаю я. — Как у тебя дела? — спрашиваю я, но при это смотрю на мистера де Вида, хотя вопрос был адресован Элоизе.

Мы смотрим друг на друга. Он полон несчастья, и светлой грусти, а я заполнена вопросами, смешанными с разочарованием.

— Я сегодня была такой смелой! — отвечает Элоиза, но до меня эти слова не доходят.

— Мистер де Вид, — холодно начинаю я. — Организуйта мне сдачу экзаменов в одну из школ в городе завтра или послезавтра. Я устала, пойду спать. Сладких снов, самая смелая и храбрая девочка, — обращаюсь к Элоизе, целуя её в лоб.

Сейчас не время разговаривать. Потому что мы оба полны грусти. С этими мыслями я поднимаюсь в свою комнату, где уже всё было как раньше, но как раньше уже никогда не будет.

VII

Крылья — Наутилус Помпилиус

Я снимаю капюшон, и прикладываю цветы к могиле матери. С тех пор, как я услышала рассказ Даниэля, то мне захотелось прийти, чтобы вместе с ней подумать о прошедших годах. Рассказала бы она мне о том, кто такой Даниэль, если бы была жива? Что было бы вообще, будь она жива?

Это так странно смотреть на мраморную плиту, читать имя, фамилию и года жизни того, кто умер. Того, кто был тебе близок, и умер. И ждать ответа. Будто бы этот камень мог помочь мне, ответить на вопросы: почему, зачем, как? Однозначно не мог, но тут я чувствовала себя на удивление спокойно. Казалось, что её тень, призрак сейчас сидит на этой холодной плите и смотрит на меня. Сожалеет ли она? Я совсем ничего не знаю о ней…

Это тоже странно — ничего не знать о матери. О мистере де Виде я знала больше, чем о ней. И узнать я могу только по рассказам других людей.

Мне очень хотелось почему-то в прошлое, возместить все утраченные года с матерью. Помогать, чаще разговаривать и заботиться о ней. Может быть это бы не спасло её, но тогда бы не были совсем чужими, как сейчас.

Мама, ты злишься на меня? Или ты ненавидишь меня?

Плита не отвечала, продолжив стоять также безмолвно. Неудивительно, ведь всё здесь неживое. Даже цветы.

Рядом послышался шелест, на который я не обратила внимания, ведь рядом было множество деревьев, чью листву мог колыхать ветер.Вдруг чувствую, как будто кто-то направляется ко мне, и быстро оборачиваюсь.

— Привет, — лаконично начала Мэри. Я не ожидала её увидеть здесь в таком необычном амплуа: грустном, печальном, а главное тоскливом.

— Привет, — без особо интереса отвечаю, переводя взгляд на могилу матери. Мэри становится рядом со мной и тоже смотрит туда же.

— Это могила твоей матери? — без извинений, которые так часто любили вставить другие, спрашивая о мертвом, говорит она.

— Да, она умерла два года назад. — У меня появился новый вопрос. — А что ты делаешь на кладбище?

Какая прелесть, она оказалась на том же кладбище, где похоронена моя мать. Какое же замечательное совпадение! Ну просто донельзя!

— Сегодня годовщина смерти моей подруги. Принесла её любимые цветы и сладости. А щас жду ещё одного человека, он попросил подождать.

— Благородно, — коротко заключила я. — Ну и, соболезную, — добавила после того, как подумала, что не слишком вежливо звучала. На самом деле, мне не особо было дело до этого.

— Можно и без соболезнований, тебе же всё равно, — более веселым тоном ответила она.

— Ну да, ты права. Тогда задам другой вопрос: кого ждешь? — На самом деле этот вопрос меня тоже не особо интересовал. Но я подумала, что нужно как-то продолжить диалог, чтобы по итогу я и закончила его.

Красиво, лаконично и дипломатично. Да, в этом вся я.

— Не думаю, что ты знаешь его, с учетом того, что раньше я тебя здесь не видела.

Ну началось. Снова.

— Это ты меня не видела, — с небольшой злостью пробормотала я. — Другие видели.

— Но я тебя не видела, значит и его ты навряд ли знаешь, — объяснила она, будто бы я пятилетний ребенок.

— Не обязательно, — опровергла я, не меняя тона.

— Хорошо. Ты знаешь Спенсера? Тебе говорит это имя что-то?

Хах, какое забавное совпадение.

— К сожалению, говорит кое о чем неприятном, — горькая усмешка.

— Вы знакомы? — удивилась Мэри. — Он мне не говорил об этом, — процедила она. Тон её слов поменялся. Будто бы она была зла на Спенсера, а не за произнесенные мной слова.

— Ну, не то, чтобы знакомы. Я знаю его, случайно встретились, — оправдательно говорила я. Почему-то сейчас мне хотелось отрицать любое наше взаимодействие.

— Странно, что он мне об этом не рассказал. Я о тебе рассказывала ему, а он мне ничего не сказал. Ну и кретин! — зло выбросила Мэри, а потом добавила: — Чёрт, мы же на кладбище. То есть без черт. Просто на кладбище.

Меня такая поправка заставила немного усмехнуться.

— Но это все еще странно, — продолжила Мэри. — О тебе, как я думаю, он точно бы упомянул.

— Думаю, рассказывать не о чем в целом. Мы ни о чем таком интересном не разговаривали, — соврала я.

— А об неинтересном?

— Да там действительно ничего такого не было, о чем, наверное, рассказывают друзьям, — уклонилась от ответа я. — Вы же друзья…или? — с сомнением предположила. Почему-то вторую часть моей мысли я упорно отрицала, не произнося в слух, будто бы это может оказаться правдой, если озвучу её.

— Мы не просто друзья, мы — лучшие друзья! — уже радостно заявила она, но я заметила отчетливый укор в этих словах. Будто бы это была претензия к нему за то, что не рассказал ей ничего, несмотря на то, что они лучшие друзья.

Однако, почему-то эти слова мне было приятно слышать. Да уж, жить в фантазиях не особо прекрасно. А если бы был другой ответ, я относилась бы к ней иначе? Это неправильно…мне же плевать. Чтобы не разочаровываться, нужно не очаровываться. Нужно придерживаться этого. Мое отношение к человеку не должно зависеть от наличие отношений с кем-то определенным.

— Ну, я думаю, ничего страшного не произошло, — скромно предположила я, скрывая за этим облегчение. — Хотя, — с долей иронии начала, — можно его чуточку наказать за такой поступок.

За обман.

— Я думаю о том же. — Мэри согласилась с моей идеей. Она повернулась, чтобы посмотреть в начало кладбища. — Он опаздывает уже на тридцать минут! При том, что никогда не опаздывает. Не знаю, что я с ним сделаю, когда увижу! — со злостью добавила она.

— Почему вы встречаетесь на кладбище? — вдруг спросила я.

— Потому что та, что здесь похоронена — его бывшая девушка. Они конечно расстались ещё задолго до того, как она умерла, но он всегда приносит ей цветы, в знак уважения.

— Какие Вы благородные с ним.

— Ну, если бы не она, наверное, мы с ним так никогда и не подружились, — рассудила она. — Так-то я знаю его с детства, но мы не особо ладили, но когда моя подруга начала с ним встречаться, то нам пришлось объявить перемирие.

— Из-за чего Вы не ладили? — поинтересовалась я. — Хотя, за то время, что мы с ним поговорили, я, наверное, догадываюсь.

— Меня раздражала его беспечность, несерьезность. Он мог легко наплевать на устоявшиеся правила, и сделать так, как хочет. Наверное, из-за того, что я так не могла раньше, меня это и раздражало, — размышляла Мэри. — Ну и он иногда делает не подумав соответственно. Особенно когда что-либо говорит.

Понимаю. Но не его, а объяснение Мэри.

— Но меня удивило то, что к моей подруге он относился серьезно, — продолжила она. — Спрашивал, что она любит, куда её лучше сводить.

Пока она говорила эти слова мне стало немного, совсем капельку неприятно, будто даже больно. Ведь по всем законам он все ещё любит её, и всегда будет помнить о ней. Хотя, это ведь и хорошо? Это мои мысли неправильные. Снова. В целом, мне все равно же…так что зачем думать об этом?

— Восьмое чудо света получается, — с натянутой улыбкой ответила я.

— Точно-точно, — согласилась она, не заметив моей наигранности. — Когда она погибла, то мы стали ближе общаться, это горе сплотило нас в какой-то мере. И с тех пор мы лучшие друзья, хотя он все же иногда раздражает меня. Например, как сейчас, — вновь с упреком проговорила она.

Она избегает причины смерти своей подруги? Или мне так кажется.

— Слушай. — Я посмотрела прямо ей в глаза. — Это конечно бестактно, но почему твоя подруга умерла? Точнее, от чего, — быстро поправила свой вопрос.

— Самоубийство. Утонула в реке, — безэмоционально ответила она. — Больше я ничего не скажу. Я и сама не знаю почему.

— Звучит как два разных утверждения. Хотя, не буду об этом сейчас говорить, — я захотела поменять тему. — Я тоже сталкивалась с потерей близких. Правда, на год раньше, чем ты.

— А почему ты пришла на могилу матери? — Она посмотрела на надпись, выгравированную на мраморе.

— Хороший вопрос. На самом деле я редко бываю тут. В отличие от Вас, я, наверное, не такая благородная.

— Но почему? Это же мама…

— Мы не особо были близки раньше, — вдруг произношу мысль, которую не хотела озвучивать. — А сейчас, в связи с некоторыми событиями, мне бы хотелось вернуться в прошлое и все исправить. — Я не хотела этого говорить, но почему-то сказала. Не понимаю, почему вообще рассказываю это всё ей. Будто бы она поймет меня.

— Мне бы тоже хотелось вернуться в прошлое, чтобы узнать причину. Испытываешь такие ужасные чувства, когда тебя спрашивают о причине суицида, а ты не можешь ответить, потому что всё было хорошо до этого.

— А я никогда и не интересовалась, а теперь, когда мне хочется этого — не имею возможности.

— А я и не думала, что мне это будет интересно, — с грустью заключила Мэри. — А что такого произошло, что ты пришла сюда? Почтить память или что-то типо такого? — вновь задала она похожий вопрос.

Хотела бы я знать ответ на этот вопрос.

— Я не знаю, — рассеянно проговорила я. — Мне казалось, что придя сюда, сделаю себе легче. Узнаю ответы на вопросы, подумаю, что делать дальше, но как-то не работает, — без энтузиазма закончила я. — А хотелось бы…

— Хотелось бы, — соглашается Мэри. — Но единственное, что получаешь — новые навязчивые мысли.

— Да уж, навязчивые мысли — грустный симптом от смерти кого-то, — по-философски сказала я.

Каждый погрузился в свои мысли, стоя около одной могилы. Я не могу заглянуть в голову Мэри и узнать о чем она думает, но подозреваю, что это было прошлое. А я пытаюсь переступить ту грань, отделяющую меня от прошлого матери. Но чтобы это сделать, мне нужно переступить себя. Искать ответы на вопросы, а не сидеть дома, загружая голову все новыми и новыми коробками с мыслями.

Вдруг Мэри обернулась, и я проследила за ее взглядом. Смотрели мы на одного человека — на Спенсера, но одолевали нас разные эмоции. Я поняла, что сейчас нужно уходить, ибо иначе мне придется вступить с ним в диалог, чего я не желала.

— Что ж, тогда я пойду, — сказала я прежде, чем Спенсер успел дойти до нас.

— Ты уже уходишь? Ну уж нет.

— Ну уж да.

Я не дала ей договорить, и мысленно обозначив мое поведение как «побег», начала приводить его в действие. Начинаю постепенно удаляться от нее, и понимаю, что чем дальше, тем быстрее столкнусь с ним, чего я хотела бы избежать. Но в целом это было возможно предотвратить — просто не смотреть на него. Я старалась не смотреть на него, а вдаль, или на какие-то деревья, но даже так заметила странную перемену в нём. Когда мы с Мэри только посмотрели на него он был в приподнятом настроении, даже радостном, но как только я начала отходить от нее, у него было как будто бы недоумение. Что, думал я останусь, раз тут ты? Никогда. Я не остаюсь здесь как раз-таки из-за тебя.

Не знаю, почему мне хотелось избегать его. Это будто было на каком-то подсознательном уровне, на который не могу взобраться, чтобы узнать ответ. Я не ненавижу его, но все равно хочу избегать любого контакта с ним. При этом осознавая, что его поведение на мероприятии это лишь помощь Даниэлю. Получается, благородная цель. Но это не вызывает во мне позитивных эмоций на счет него, не смягчает мое отношение.

Я вообще не понимаю, что чувствую по отношению к нему. Это странно…

Не ненависть и не приязнь, но что это тогда? Никто не будет просто так избегать человека просто так. Но какова причина? Я не знаю.

Прохожу около него, и чувствую его взгляд, проходящийся по мне, но не отвечаю. Уверена, он знает о том, что я сбегаю.

* * *

Выйдя за пределы кладбища я не ухожу, а останавливаюсь. Не знаю зачем, но я ищу глазами Мэри и Спенсера. Мне хотелось понаблюдать за тем, как они общаются. Какие они с друг другом, ведь вместе я их никогда не видела. Отличается ли их поведение, когда они вместе?

Я смотрела, как Мэри яростно жестикулировала, что-то говоря ему. Он же выставил руки вперед, как будто в знак примирения или успокоения. Потом она смирилась, и сделала пару шагов вперед к направлению, по которому пришла ко мне. Он пошел за ней, но вдруг остановился и обернулся. На меня. На секунды мы встречаемся взглядами, но я быстро оборачиваюсь и иду к ближайшему месту, где можно перейти дорогу.

* * *

И вновь я возвращаюсь к вчерашнему дню. И вновь мне предстоит разговор с мистером де Видом, только различие в том, что сейчас это — неизбежность. Я могу оттягивать это на час, два или несколько, но с другой стороны это же и большая глупость. Чем быстрее произойдет неизбежное, тем проще будет потом. Говорят, что дозированная информация делает легче, но я знаю, что любая доза вызывает привыкание, поэтому предпочитаю вовсе не начинать пробовать.

Все-так я снова стою около входной двери. Никогда не думала, что не захочу возвращаться домой. И почему-то мне тяжело это воспринимать уже как что-то родное. Очень быстро этот дом стал просто местом, где жил мистер де Вид. Так говорят, когда приходиться отвечать про адрес не особо знакомого человека. «Пройдите налево, через квартал будет дом, где проживает мистер Марсель де Вид, бежевый такой, другого такого не нет!»

Это всё глупо, Бри. Возьми себя в руки! Ничего ужасного не происходит. Просто поговорить, тебя никто не убьет! Да и если что-то и произойдет — явно не смерть.

Это дает мне небольшую уверенность, и я захожу внутрь. Вновь было тихо. На подсознательном уровне чувствую, что мистер де Вид всё же дома, но лучше удостовериться в этом самостоятельно.

В голову начинают закрадываться вновь тревожные мысли, которые могли сбить меня с пути, но я постаралась переключить свой мозг на одну из песен, которую недавно слушала.

Что ты будешь делать, когда останешься одна?

И никого не будет рядом?

Ты убежишь и будет очень долго прятаться.

Не лучшая песня для смены фокуса, но в голове зазвучали яркие аккорды гитары, и это придало мне большей уверенности. Сейчас — или никогда.

Поднимаюсь на второй этаж. Дверь ещё не заменили. Я решила начать с кабинета мистера де Вида, который был недалеко. Взгляд мимолетно упал на библиотеку, куда мне так хотелось сейчас попасть, чтобы сбежать ото всех в какой-нибудь книге. Так, никаких посторонних мыслей! Только мистер де Вид и песня!

Сделала несколько легких ударов по двери, чтобы узнать, там ли мистер де Вид.

— Кто там? — послышался голос из-за двери.

Он там. Очевидная мысль пронеслась в голове и вызвала учащенное сердцебиение. Спокойствие. Тихо. Все нормально.

— Я, — как можно более уверенно ответила.

Ответа не было, и я вхожу. Через пару секунд увижу его. И я вижу его.

Мистер де Вид сидит за своим рабочим столом, раскурив сигарету. Сразу, что мне бросилось в глаза — его вид: потухший, тоскливый. Его волосы были небрежно уложены, в отличии от его обычной укладки — строгой, правильной и прилизанной. Рубашка была расстегнута на несколько пуговиц, а на нём был его спальный синий халат. Несмотря на то, что был день, шторы были плотно задернуты, а сам он сидел почти в кромешной темноте. Его силуэт я могла рассмотреть благодаря лампе на столе.

— Я ждал тебя, — баритоном сказал он.

— Я Вас тоже, вчера, — сказала я, почувствовав в своих же словах толику обиды.

— Ты всё знаешь, — утверждает он.

— Знаю.

— Что именно? — Он впервые посмотрел на меня.

Почему его взгляд так холоден теперь? Почему не ощущается родным? Разве я заслужила такого?

— Вы были знакомы с моей матерью ещё задолго до того, как сошлись вновь. Вы бросили её. Вы украли письма, — наверное, в этом тоне можно было увидеть упрек, но это был не он. Это были перечисленные факты.

— Был. Не бросил. Украл, — поочередно отвечал он.

— Почему Вы отрицаете, что бросили её? — с небольшой злостью спросила я.

— Потому что это не так, — раздраженно отрицал он. — Конечно, Даниэлю проще сказать, что я её бросил, но это только он так думает.

— А что думаете Вы? — вдруг плавно вклинился мой вопрос в его слова. — Вы не подумайте ничего, я не буду осуждать, я просто хочу знать…

— Я не бросал её, у меня не было выбора. Представь, что у тебя есть возможность исполнить мечту, — эмоционально начал он, — и у тебя стоит выбор между любовью и карьерой. Заключить контракт с известным издательством, это была моя мечта на яву, но всё это омрачилось тем, что Мэри не хотела переезжать в США. В Голландии у нее была семья, карьера, и, наверное, естественно, что она не хотела никуда уезжать. Но я тогда подумал, что она может сделать это ради меня. — Он отвернулся от меня, сделав затяжку. — Однако Мэри не сделала этого. В какой-то мере я не осуждаю её, это правильное решение. Не за чем менять стабильность на что-то авантюрное. Но это я думаю так сейчас, тогда же мое мнение было иным. Я был чересчур эмоционален, ревнив, поэтому принял такое же инфантильное решение — расстаться с ней и уехать.

— Но почему вы не могли продолжить отношения на расстояния? — задала встречный вопрос я.

— А какой смысл? — Вдруг он посмотрел мне прямо в глаза. — Я бы вечно ездил туда сюда из США в Голландию. Конечно, я мог вернуться в Голландию, но зачем? В штатах у меня было всё, кроме неё, а главное, тут была исполнима моя мечта. Чтобы ты выбрала: исполнить мечту или бросить всё ради любимого.

Я задумалась, но сразу поняла, что ответа не будет. Раньше я много раз рассуждала о каких-то понятиях, сложных вопросах, но не о таком.

Я не знаю, что выбрала бы.

Может ли любовь быть сопоставима с исполнением мечты? Так ли она сильна? Не зря же про неё пишут множество книг и стихотворений…

Но только на основе их не сделаешь же вывод, а своего жизненного опыта у меня.

— Не знаю, — озвучила свою мысль я.

— Поэтому, наверное, ты считаешь меня Божей тварью, — без злости сказал он. — Я же знал, что какой бы сильной не была любовь, мечта важнее, поэтому принял очень тяжелое для меня решение. Ты не представляешь каково это, бросить всех: семью, девушку, друзей.

— Но почему Вы перестали общаться с Даниэлем? — поинтересовалась я. Мне хотелось услышать его мнение по этому вопросу.

— Я хотел полностью отдалиться ото всех. Когда тебя ничего не связывает с прошлым, не напоминает, проще жить настоящим и строить свою жизнь.

— Звучит разумно, — согласилась я.

Его слова звучат логично, но почему-то я не могу избавиться от чувства обиды и разочарования.

— Зачем Вы украли письмо, которое дал мне Даниэль? — этот вопрос интересовал меня больше всего.

Он ответил не сразу.

— Я не крал, — вначале сказал он, а потом продолжил: — В доме был кто-то ещё. То есть я взял письмо, но погрома не устраивал. Я не сжигал ничего, и не переворачивал все с ног на голову. Был кто-то ещё.

— Но почему тогда никто не видел, как Вы вернулись? Даже не слышали, — усомнилась в его словах, но в тайне почему-то была рада.

— Почему же не слышали, я думаю вполне слышали, но не говорят об этом, — сказал он, как будто это было что-то очевидное.

Это почему-то мне не пришло в голову сразу. Как глупо…

— Но какой прок им молчать об этом? — задала соответствующий вопрос я.

— Страх: перед чем-то или кем-то. Если бы они сказали, что слышали, как я приходил, то очевидно, погром был устроен мной, и я потом просто сбежал, чтобы меня не поймали. Следовательно, полиция пойдет по моему следу и поймает. Поэтому им лучше молчать, чтобы, как минимум, не лишиться работы.

— Но разве им не лучше будет, если они найдут другое место работы, более безопасное? — поинтересовалась я, потому что эта мысль показалась мне логичной.

— Никто не платит также как я, деньги в нашем мире решают всё, — с какой-то легкой грустью сообщил мистер де Вид.

— Ладно. Но зачем Вы ушли? — вновь спросила я.

— Зачем? — риторически произнес он. — На самом деле просто в паб. Когда вновь окунаешься в прошлое, от которого пытался избавиться, то иногда хочется сбежать в то место, где никто не знает об этом. В то место, которое не напомнит.

— Понимаю, — согласилась я, вспомнив свой поход на кладбище.

— Только сделал я это очень не вовремя. Если бы я не ушёл… — Он стряхнул пепел.

— Если бы я не ушла… — также ответила я.

— Если бы хоть кто-то остался дома. Воришка подобрал идеальное время, — нехотя признал мистер де Вид. — Ты ушла, я тоже. Лиззи с кухаркой тоже не было. Садовник был на обеде скорее всего. Даже если закрыть дверь, то всегда найдётся возможность проникнуть внутрь.

— Ваша комната была заперта изнутри, — вспомнила я, — но внутри никого не было, также кто-то зажигал камин.

— Я тоже заметил, что кто-то пользовался камином. Возможно что-то сжигали, но что? У меня навряд ли есть то, что может кому-то навредить или скомпрометировать.

— У Вас нет предположений кто это может быть? — мне показалось, что я сказала это, как истинный следователь.

— Честно говоря нет. Прислуге своей я доверяю, исключаем тебя и Лиззи. У моего круга общения навряд ли найдётся мотив, мы редко общаемся, да и они доброй души люди, — мягкая улыбка. — Остаётся только один человек, с которым у меня натянутые отношения — Даниэль.

— Не думаю, что это он, — усомнилась я. — Иначе бы он не передал мне эти письма и не рассказал бы про прошлое матери.

— Возможно. Да я и не могу придумать мотив для него. Хотел как-то насолить мне за прошлое? Он мог сделать это и раньше, сейчас это бессмысленно, как я думаю.

— Согласна. Но кто если не он?

— Хотел бы я знать, но думаю, чуть позже у меня появятся мысли, ибо нужно понять, что именно сожгли.

— Ну да. Кстати, — неуверенно начала я, — почему Вы так и не помирились с Даниэлем? Уже прошло столько времени.

— Не думаю, что в этом есть смысл, — как будто нехотя выдавливал из себя слова он. — Прошло слишком много времени.

— Вот именно! — неожиданно воодушевленно начала я. — Прошло уже много времени, почему бы не начать вновь общаться?

— Думаю, его эта идея не особо обрадует.

Вот его эта идея как раз-таки и заинтересует.

— Думаю, наоборот.

— Это он тебе так сказал? — недоверчиво поинтересовался мистер де Вид.

— Нет, он об этом не говорил, но я думаю, что недалека от правды, — более уверенно произнесла.

— Время всё расставит по местам, — нейтрально закончил он. — Кстати, экзамены, которые ты просила, будут завтра, вся информация у тебя в комнате.

— Спасибо.

Разговор был окончен, и я с облегчением уже хотела уйти, как вдруг мистер де Вид начал говорить:

— Кстати, спасибо тебе.

— За что? — искренне удивилась я.

— За то, что не ненавидишь меня.

— Да ладно Вам, — смущенно ответила я. — Успеете еще сказать мне спасибо за что-то более существенное, чем это. Времени ещё много.

— Этого вполне хватит, — мягко сказал он.

— Пусть будет так.

И я наконец покинула кабинет, оставив мистера де Вида одного.