По ту сторону снов (гет)

Все случилось так неожиданно. В Хогвартс-экспресс ворвались егеря. Они обыскали поезд и забрали Луну с собой. Она не сопротивлялась, пошла с ними спокойно.

А папочка будто знал, что произойдет. Все каникулы не отходил от Луны. Читал ей новые статьи, все время готовил чай. В саду немного работы зимой, но и здесь они работали вместе, как раньше. И еще Луна рисовала иллюстрации для нового номера «Придиры». Журнал стал выходить реже, и нужны были новые идеи, чтобы привлечь новых подписчиков. «Придира» не был так популярен, как «Ежедневный пророк», но своя аудитория у него была. Луна предложила папе создать новую рубрику, для детей, которые еще не поступили в Хогвартс: короткие рисованные истории с минимумом текста. Папе идея понравилась.

Уже сидя в купе Хогвартс-экспресса, Луна стала делать карандашные наброски в блокноте, который всегда носила с собой. В дороге она придумает историю, а раскрасит уже в Хогвартсе и отошлет с совой папе через день-другой.

Путешествие в поезде нравилось Луне, проносящиеся мимо холмы, леса, речки завораживали, и без того богатая фантазия неслась вперед, только успевай рисовать. На страницах появилась задорная птичка, сидящая на открытой дверце клетки. Птичка смотрела вверх и готовилась взлететь — крылышки были расправлены, лапки чуть согнуты. Сейчас она ими оттолкнется и взмоет в небо.

Луна тщательно вырисовывала перышки, когда в купе вошли егеря.

Луна понимала, почему из поезда вывели только ее, почему именно ее. Папа и словом не обмолвился, но, делая уборку в типографии, она наткнулась на письма с угрозами — свернутые в трубочку и заткнутые под печатный станок пергаменты.

Неизвестные люди настойчиво советовали Ксенофилиусу не касаться текущей политической повестки и не подвергать сомнению действия Министерства Магии. Министр Пий Тикнесс был абсолютно безгрешен, это всем известно. Поголовно известно, мистер Лавгуд. Всё четко, всё посчитано — поголовье чистокровных уважаемых волшебников, поголовье полукровок и маггловских выродков. И лучше бы вам, господин главный редактор «Придиры», заниматься поголовьем редких магических животных, или, например, проблематикой смены времен года. А не придираться к справедливым решениям Визенгамота и безукоризненным действиям Аврората. Справедливость ведь может прийти и к вам в дом, вы понимаете?

Луна свернула пергаменты в еще более тугую трубочку и засунула их еще дальше. Не следовало расстраивать папу тем, что она теперь знает.

На платформе 9 и ¾ Ксенофилиус до последнего момента держал дочь за руку. Луна помахала ему в окно, когда поезд тронулся.

Отчего-то на миг стало очень горько и грустно, как никогда раньше.

Ее заперли в комнате с каменными стенами и тяжелой деревянной дверью. На двери было маленькое зарешеченное окошечко, сквозь него из коридора проникал свет — тусклый, блеклый, ничего толком не освещающий. Словно набросок настоящего, яркого солнечного света, оставшегося теперь только в воспоминаниях.

Луне оставили ее багаж, только волшебную палочку отобрали. В небольшом коричневом чемодане с чарами расширения пространства и облегчения веса умещались не только учебники по всем предметам и чистые пергаменты, но и вся необходимая Луне в течение семестра одежда и обувь в количестве несколько большем, чем на самом деле нужно, а также принадлежности для рисования и рукоделия.

Нарглы в Хогвартсе порой вели себя бесцеремонно и прятали личные вещи Луны и даже домашнюю работу. К счастью, нарглы были равнодушны к искусству, поэтому альбомы, карандаши, кисти и краски оставались нетронутыми. Также от их внимания ускользали вязальные спицы и крючки. Наверное, шустрым нарглам проказничать нравилось больше, чем создавать что-то. А Луна любила вязать — спицы она чаще всего зачаровывала, чтобы они вязали сами, а крючком вязала без магии, он же почти как волшебная палочка превращал нитку то в цветок, то в листок, то в кофту, то в сумочку. А когда ниточка заканчивалась, нарглам надоедали их игры, и пропавшие вещи находились. Луна распускала старые кофты, шапки и вязала новые из тех же ниток. Ей нравилось думать, что и время так же бесконечно, как и нить в клубке. Не прерывается и непрестанно превращается.

В первые же дни своего заточения Луна сделала несколько открытий. Рисовать в полумраке сложно, но можно, и лучше всего карандашом. Краски же утратили цвета. Луна не расстраивалась — она закрывала глаза и мысленно переносилась куда угодно: в залитый летним солнцем сад у своего дома или в засыпанный снегом Хогвартс. Блокнот заполняли новые рисунки. Они были маленькие: Луна нарочно ограничивала рукой место на странице, где рисовала, отсчитывала квадратики по ширине ладони и придерживалась границ. Не хотела, чтобы все рисунки получились друг на друге, из-за того, что она в темноте промахнулась.

Нарисованная почти что наощупь птичка летела к солнцу. Солнце улыбалось такой знакомой и родной улыбкой.

Были и неприятные открытия.

Темницу охраняли егеря. Егеря были оборотнями. Их было обычно один-двое. От кого охраняли, трудно сказать. Скорее всего, просто слонялись по подземелью вроде бы без дела. На самом деле их манил винный погреб. Они совершали туда регулярные набеги и потом спали в коридоре на соломе. Храпели и ругались во сне. Иногда приходил третий оборотень, со страшным голосом. Застав их спящими, он пинками поднимал их на ноги, ругал и бил. А они униженно просили: «Фенрир, мы больше ни-ни!»

В камере было достаточно темно, чтобы Луна подумала: «Никто ничего не увидит», когда решила переодеться. Но не учла, что оборотни даже в человечьем обличье прекрасно видят и почти в полной темноте. И этот — странный тип с ласковым голосом и безжалостными глазами — разглядел все, что она стремилась скрыть. Ей раньше не приходило в голову, что кто-то может на нее смотреть так — не отрываясь, жадно, бесстыдно. Она привыкла жить с отцом и не бояться присутствия мужчины рядом. Не то чтобы дома она в открытую переодевалась, где вздумается, нет, но только теперь ей пришлось осознать, что не все мужчины ведут себя по-отечески.

С того дня для девушки начался форменный ад. Но оказалось, это было только чистилище. Папа иногда рассказывал о маггловских воззрениях на строение части мира, расположенной за гранью, об адском огне и вечном холоде, о злых чертях, что мучают грешников… Магглы верили, что получат возмездие за гранью за плохие поступки, совершенные в земной жизни. Луне стало казаться, что к ней приставлен персональный черт.

За что ей такое? И — она, вроде бы, еще жива?

Оборотень приходил и смотрел, смотрел в окошечко. Подсвечивал Люмосом. Умолял девушку развернуться к нему лицом и дать ему. Наглядеться. И совершить другие действия. Какие? Он в подробностях рассказывал. «Давай, красавица. Тебе понравится».

От него невозможно было спрятаться.

В углу у двери стояло зачарованное ведро — всё, что туда попадало, через несколько минут бесследно исчезало. Луне приходилось пользоваться им только лишь тогда, когда она была точно уверена — оборотней поблизости нет.

Когда через неделю пребывания в камере у Луны начались обычные женские проблемы, она слегка запаниковала. С палочкой-то все решалось легко — заклинание исчезновения, заклинание магических бинтов нужной формы — обычно этим премудростям своих дочек учили мамы, а магглорожденным или тем, у кого мам не было, все показывала мадам Помфри. Но вот без палочки… Пришлось пожертвовать одной из рубашек. Зачарованное ведро исправно поглощало использованные лоскуты.

Неотвязный оборотень, к несчастью, в эти дни присутствовавший в мэноре, казалось, совсем сошел с ума. Чуял запах крови и чуть ли не скреб когтями по двери. Беспрерывно говорил, что конкретно он сделает с Луной, расписывал чуть ли не каждое свое движение.

Луна как могла крепко закрывала уши, но все равно слышала его голос. Было мерзко. Поначалу Луна уговаривала себя, что это он не про нее рассказывает, а просто так шутит. Так неумно и грубо. Так откровенно. «Ну что, солнышко. Ждала меня?» Она ждала. С отвращением прислушиваясь к тишине. Он двигался абсолютно бесшумно, поэтому его появление всегда заставало ее врасплох. Полумрак, тишина. И вдруг совсем рядом звучало: «Привет, красавица». Вкрадчиво и обманчиво скромно. «Как ты сегодня? Все такая же мокренькая?»

Луна ни слова не отвечала ему. И это только раззадоривало оборотня. Луна как могла пряталась от проклятого приставучего егеря. Приходилось сидеть почти под самой дверью, рядом с волшебным ведром. Так оборотень хотя бы не видел Луну. Но чуял он ее превосходно, и столь же превосходно она слышала через дверь его голос, его тяжелое дыхание и короткие яростные стоны.

Луну раньше не интересовало то, о чем он говорил. В свои шестнадцать она в теории знала, что и как происходит во время секса. А однажды она видела, как это делают фестралы. Зрелище не для слабонервных, но Луну оно не шокировало. Однако сейчас она сама стала объектом пристального внимания — и грязных рассказов — и испытывала крайнюю неловкость и стыд.

Только не это. Нет. С ней не может произойти ничего подобного.

И только не с ним.

Луна думала, что егерь отстанет от нее, когда неприятный период закончится, но не тут-то было. Уловив своим острым нюхом изменение запаха, оборотень придумал новые фантазии. «Привет, красавица. Ммм, что это за запах? Ты уже чистенькая? Ты пахнешь ванилью!»

Как и какую он умудрился учуять ваниль в помещении, где несколько недель без ванны или хотя бы волшебной палочки взаперти держат человека, оставалось загадкой.

Луна закрывала глаза и представляла себе море. Затыкала уши и представляла себе шум прибоя.

Настойчивый голос егеря проникал и сквозь воображаемый прибой.

Луна слышала, как оборотень со страшным голосом, Фенрир, строго предупреждал свою шайку, чтоб пленников и пальцем никто не трогал. «Они нужны Повелителю целыми и неповрежденными!»

Но несмотря на это, ночью Луне начало сниться, что егерь все-таки преодолевает запертую дверь камеры. Подходит. И воплощает свои фантазии. И от него невозможно отстраниться. Невозможно скинуть его руки со своего тела. И не получается проснуться. Егерь всегда получает свое. Начинает жадно и грубо и становится почти нежным к финалу.

Самым гадким было то, что, просыпаясь, Луна иногда обнаруживала свои собственные руки там, где ей только что снились прикосновения егеря. От этого она расстраивалась.

В подземельях невозможно было понять, когда наступает день или ночь. Магические факелы освещали коридор своим тусклым светом всегда одинаково. Луна старалась не спать, чтобы кошмары не повторялись. Просто лежала под тоненьким одеялом и думала о своем доме. Как там папа?

В какой-то момент егеря не появились в темнице. Их не было несколько дней, и Луна хотела верить, что они уже никогда не придут. Она спокойно засыпала, и ей снилось что-то очень хорошее. Она, правда, не помнила, что.

Через месяц неприятности с женскими проблемами и ошалевшим егерем под дверью повторились. Но в облегченном варианте: мистер Олливандер был человеком деликатным. И часто спал. Егерь в его присутствии не смел так откровенно домогаться Луны, но подглядывать не прекратил и его «Привет, красавица» все так же заставляло девушку вздрагивать.

Когда в их с мистером Олливандером камеру втолкнули сначала Дина Томаса с гоблином, а потом и Гарри Поттера с Роном, Луна очень обрадовалась. Она знала — всё скоро закончится. Радость померкла, когда до темницы донеслись ужасающие крики Гермионы.

С появлением милого домашнего эльфа с чудесными огромными глазами трехмесячный ужас плена для Луны закончился.

Коттедж «Ракушка» на берегу моря был средоточием покоя и мира.

Эльфа Добби похоронили среди песчаных дюн.

После возвращения в Хогвартс Луна пряталась в Выручай-комнате вместе с почти сотней других студентов. Показываться на глаза профессорам Кэрроу или директору Снейпу было бы безрассудно. Студенты жили дружно, хотя и держались группками в соответствии с факультетской принадлежностью. Просто по привычке.

Луна написала отцу письмо и пообещала, что скоро пришлет и рисунки. Она раскрашивала их по ночам. Не могла спать — всё время вспоминался чертов егерь.

Папе, конечно, не следовало об этом знать.

Он же и так приходил в подземелья ее спасать — как в детстве, обнимал и укутывал в одеяло. Так, что становилось тепло и нестрашно.

Наверно, появление отца только снилось Луне. Мерещились и светлые волосы, и объятия. Так же, как и то, что егерь добивался своей цели. А по правде он ни разу не заходил к ней.

Девушка постоянно мысленно возвращалась в Малфой мэнор. Иногда даже вздрагивала, когда кто-нибудь подходил к ней и что-то спрашивал. Не могла сразу переключиться. Она и так-то никогда не могла сразу вынырнуть из своих мыслей, а после всего пережитого возвращаться в реальность было в разы трудней. Хорошо еще, что никто особо к ней и не подходил. Нарглы в Выручай-комнате не водились, что Луна считала большой удачей. «Наверное, магия так действует», — думала она.

Иногда рядом с Луной оказывался Невилл Лонгботтом. Он не стремился завести беседу, только здоровался и, дождавшись кивка, садился рядом. Луне нравилось вместе молчать. Присутствие Невилла успокаивало. Он излучал уверенность. Рядом с ним не верилось в кошмары.

Выручай-комната создала внутри себя подобие факультетских гостиных, с множеством кресел, стульев и диванчиков, а также спальных мест — мягких и уютных фиолетовых спальных мешков, так похожих на те, в которых студентам пришлось ночевать, когда Невилл учился на третьем курсе, а Луна, соответственно, на втором, и в школе опасались нападения Сириуса Блэка.

Казалось, все это происходило в какой-то другой, очень далекой жизни. Давным-давно.

Сидя на маленьком темно-бордовом диване рядом с Луной, Невилл наблюдал, как она рисует или вяжет. Спицы так и мелькали в руках. Серьги в виде редисок покачивались, когда Луна переводила взгляд с вязания на ярко-желтые светильники, которых вокруг дивана образовалось штук пять, не меньше. Выручай-комната словно бы дарила Луне солнце, возвращала ей свет и цвет, которые у нее отнял мрак Малфой мэнора.

Прошло около двух недель, когда в поисках того, неизвестно чего, спрятанного там, не знаю где, в школу вернулся Гарри Поттер. Луна смело высказала свою догадку о том, где же спрятана диадема Рейвенкло. Хоть ее слова редко воспринимали всерьез, Луна всегда говорила, что думала. Вероятно, эта ее черта и раздражала нарглов. Но кто же учитывает мнение нарглов, когда вокруг происходят такие важные события.

Студенты покинули Выручай-комнату, чтобы подготовиться к обороне школы.

В разгар битвы за Хогвартс к Луне подбежал взбудораженный и почему-то очень счастливый Невилл.

— Луна, ты мне очень нравишься! — выпалил он, хватая ее за руки и заглядывая ей в глаза. Луна слегка улыбнулась, кивнула.

— Я знаю, Невилл. Ты мне тоже нравишься, — неспешно проговорила она и хотела добавить, что Невилл ее настоящий друг и что ей нравятся все ее друзья, но не успела. Невилл порывисто обнял ее и, воодушевленный, убежал вверх по лестнице. «Наверно, он все-таки что-то иное имел в виду», — подумала Луна.

Прислушиваясь к звукам битвы, Луна вспоминала чьи-то длинные светлые волосы и уютные теплые объятия. И то, что все ночные кошмары отступали, когда тот человек сидел с ней рядом. Прикинув так и эдак, она пришла к выводам, что это был не Ксенофилиус. Ощущения были совсем иными, нежели от привычного с детства присутствия отца. «Наверное, это папочка послал мне его, чтобы я не боялась», — подумала Луна. Сейчас ей было страшно при виде великанов, троллей, дементоров… Ее единственным защитником мог бы стать… Ну, конечно! Она покрепче сжала палочку рукой и произнесла заклинание:

— Экспекто патронум!

Светящийся заяц соткался в воздухе и закружил вокруг Луны.

Дементор, подбиравшийся к девушке сзади, отпрянул и улетел в неизвестном направлении.

Когда шум сражения ненадолго стих, Луна вышла во двор перед главным входом в школу. И вместе с другими защитниками Хогвартса — студентами, преподавателями и жителями Хогсмида — стала свидетелем того, как Хагрид принес на руках тело Гарри. Как издевательски звучали слова Волдеморта. Как храбро Невилл возразил темному лорду и как он ловко ударом меча Гриффиндора снес голову огромной страшной змее.

Как в последний раз мелькнули далеко за воротами замка светлые волосы Люциуса Малфоя.

Всеобщая печаль и безысходность сменились отчаянной надеждой, когда погибший Гарри Поттер неожиданно поднялся и вступил в бой с Волдемортом.

На глазах у всех от того, кого нельзя было называть, остались лишь недобрые воспоминания.

Пожиратели смерти в спешке покинули Хогвартс. Никто и не подумал их задерживать.

Ликующие защитники Хогвартса плотным кольцом окружили Гарри. Всем хотелось взглянуть на избранного, дотронуться до него, разделить свою радость от долгожданной победы… Никто не хотел замечать, насколько трудной была эта победа для Гарри, вернувшегося из-за последней грани.

Луна пришла на помощь своему другу. Она вдруг громко крикнула: «Смотрите, морщерогий кизляк! Там, в окне!» Пользуясь тем, что внимание окружающих переключилось на неведомое магическое существо — быть может, опасное — Гарри Поттер накинул плащ-невидимку и выбрался из толпы.

В замке царила суматоха. Мадам Помфри оказывала помощь раненым, профессор МакГонагалл выясняла, кто из студентов остался в школе. Профессор Флитвик и профессор Спраут также сверяли списки своих студентов. Нужно было наводить порядок — Минерва оставалась заместителем директора и по-прежнему отвечала за все. Несмотря на все потрясения и даже разрушения, его величество учебный процесс требовал внимания. Пусть не прямо сегодня, когда все падают с ног от усталости и эмоций, но уже завтра начнется восстановление — и стен, и привычного образа жизни.

Судьба Северуса Снейпа, вылетевшего с директорского поста прямо в окно, оставалась неизвестной. От Гарри все, и даже темный лорд в последние минуты своей жизни, узнали, что бывший профессор зельеварения на самом деле всю жизнь боролся за дело света. Но предстояло пролить свет на то, где он сейчас и выжил ли.

Минерве пришлось нелегко.

Невилл почти не отходил от Луны. Он уже передал Распределяющую шляпу и меч Гриффиндора своему декану профессору МакГонагалл, и Минерва с благоговением приняла реликвии.

— Спасибо вам, мистер Лонгботтом, — декан склонила голову в знак признательности.

Невилл кивнул в ответ и поспешил возвратиться к Луне.

— Я провожу тебя до башни? — сказал Невилл и, не дожидаясь ответа, взял Луну за руку.

Луна молча зашагала рядом с Невиллом, внимательно глядя под ноги — тут и там на полу попадались камни, выбитые из стен, осколки стекла…

Но чем дальше они уходили от Большого зала, тем меньше разрушений попадалось им на пути. Только еще не осевшая каменная пыль скрипела и скрипела на зубах.

До башни Рейвенкло было не слишком далеко, но Невилл и Луна, словно заблудившиеся первокурсники, кружили и кружили по запутанным коридорам школы. Луна едва доставала Невиллу до плеча. Она иногда спотыкалась о каменные обломки и почти теряла равновесие, вскользь прикасаясь щекой к рукаву пыльного вязаного кардигана парня. У Невилла тогда перехватывало дыхание. Его слегка трясло от эмоций, он чувствовал себя и бесконечно сильным — высказал Волдеморту все, что думает, и убил страшную змею, и одновременно — вновь ужасно не уверенным в себе, когда дело касалось Луны. И когда его рука касалась ее руки, и когда она касалась головой его плеча. Когда ее маленькая ладошка терялась в его руке. Он знал, что он должен действовать прямо сейчас, но они шли и шли, молчали. И держались за руки.

И когда до Рейвенкло осталось пройти всего два поворота, Невилл, собрав всю свою гриффиндорскую смелость, снова обнял Луну

— Ты мне очень нравишься, Луна, — тихо произнес он.

Луна взглянула на него прозрачными голубыми глазами. Не говоря ни слова — что было удивительно для нее, она всегда говорила что-то странное и невпопад, и этим сначала вводила Невилла в недоумение, но когда он понял, а он действительно в какой-то момент понял ее, быть может, тогда, когда разглаживал и складывал в специально отведенный для этого конверт очередной фантик, подаренный матерью, ее странная манера высказываться перестала его удивлять и понравилась — Луна потянула его в сторону и открыла дверь класса, в котором никогда не проводились уроки.

Там она и сама обняла его, молча удивляясь, как хорошо и уютно может быть в кольце сильных рук. Она — сознательно или нет? — искала некую опору, что-то надежное, безопасное. И, кажется, нашла? После всех волнений этого длинного дня и особенно после трех месяцев, проведенных в Малфой мэноре.

Никто из них не останется прежним, никогда. Ни один человек.

Луна повернула голову и встретилась губами с Невиллом.

Все должно измениться, все.

Перед глазами вставали сцены недавнего сражения и темнота подземной камеры, освещаемой слабым огоньком Люмоса. И чьи-то светлые волосы мелькали вдали. В ушах звучал ненавистный голос егеря. «Привет, красавица. Ждала меня сегодня?»

Луна встряхнула головой. Она отчаянно хотела избавиться от этого наваждения. Он не должен больше говорить ей такие вещи! Не должен оставаться в ее памяти. Она уничтожит его слова.

Ворот рубашки Невилла и так был расстегнут, но Луна протянула руку и расстегнула еще одну пуговицу. А потом еще одну.

— Луна… Ты уверена? — Невилл слегка отстранился от девушки, не в силах, однако, полностью разомкнуть объятия.

— Не нужно останавливаться, Невилл, — голос Луны звучал, как всегда, спокойно и мелодично, ну, быть может, паузы между словами были чуточку более длительными из-за сбившегося дыхания. Рукой девушка коснулась его брюк, сжала спереди, чуть ниже ремня.

Одежда хаотично полетела на пол. Невилл и Луна целовались жадно — и неумело, сталкивались зубами, но не отрывались друг от друга. Обоим хотелось перейти за грань ранее дозволенного. Стать одним целым. Пусть и на минуты. Поставить точку, перевернуть страницу, закрыть книгу прошлого. Это прошлое, как «Чудовищная книга о чудовищах», должно было захлопнуть свою пасть. И для этого казалось правильным гладить не обтянутый шкурой переплет, а друг друга. Без одежды — и в надежде на чудо.

Никто не останется прежним. Ни один человек.

Проведя лето дома, в сентябре того же девяносто восьмого года Луна вернулась в Хогвартс. Теперь она была студенткой седьмого курса. Последний год в школе стал самым счастливым временем для Луны.

В девяносто девятом году Луна получила два важных письма. Одно пришло летом из Министерства магии и содержало результаты ЖАБА. Оценки были высокими, и Ксенофилиус с гордостью поздравил дочь. Другое письмо прилетело осенью. В нем Невилл сообщал о помолвке с Ханной Аббот.

Папа нечасто, почти совсем никогда, не касался в разговорах личных тем. Не рассказывал о своих чувствах к ее маме, например. Луна понимала — он слишком сильно ее любил, и ему до сих пор больно оттого, что он потерял ее, и просто не мог обратить в слова и свою тоску, и свою любовь. Душа требовала хранить это чувство в тайне, оставить невысказанным, сокровенным. Ксенофилиус как создатель журнала «Придира» много писал на самые разные темы, очень часто далекие от привычной действительности, но вопросов человеческого поведения, взаимоотношений не касался. «Для этого есть «Ведьмополитен», — считал он.

Разговоры по душам с отцом были краткими, часто Ксенофилиус ограничивался невпопад брошенными фразами. Привычная к этой манере Луна потом размышляла над его словами и делала для себя какие-то выводы. Как-то, когда Луна на первом курсе приехала домой на рождественские каникулы, он вдруг сказал, что выяснять отношения не стоит, что если надо объяснять, то объяснять не надо. «На проказы нарглов не стоит обращать внимания», — напутствовал он дочь.

«Нарглы, это все нарглы». Луне хотелось плакать, и она наконец-то плакала. Слезы смывали с души что-то темное. Все, что было нанесено нарглами. И — людьми. Только закончив школу — вот оно, письмо из Министерства — Луна смогла осознать, как тяжело на самом деле ей было в школе.

А пришедшее в октябре того же года известие от Невилла можно было сравнить с гвоздем в крышке гроба ее прошлой жизни.

Странные, но живые и теплые отношения, закончившиеся неожиданно, наотмашь, этим письмом-пощечиной.

Луна много позже узнала, что Невилл писал свое послание практически под диктовку.

Она ничего не имела против Ханны и желала всяческого счастья Невиллу. Ее безумно огорчало, что он не решился сказать ей в глаза то, о чем написал в письме. Но самое главное — она не могла понять причину такого изменения отношения. Ведь у них с Невиллом все было хорошо.

Луна все время прокручивала перед глазами события прошлого.

Невилл, Невилл. Все воспоминания, связанные с ним, были окутаны теплотой и душевностью.

Луна вновь и вновь принималась плакать.

Почему. Почему всё так?

Ксенофилиус будто бы отстраненно наблюдал за этими страданиями, а потом взял, да и объявил дочери, что они уезжают в экспедицию. Изучать магически модифицированных животных и традиционные верования малых магических народов.

На одном из островов Луна познакомилась с мистером Люсьеном. Едва покрывшийся белым пушком крысенок был последним в выводке магических крыс-мутантов, самым маленьким и слабым. Ему грозило стать ингредиентами для зелий. Но Ксенофилиус купил его у аптекаря и подарил Луне.

Так у Луны появился настоящий друг. В отличие от выдуманных друзей, белый крыс с маленьким серым пятном на голове не давал хозяйке надолго отрываться от реальности. Луна разговаривала с Люсьеном и была уверена — он все-все понимает. Иногда крыс вел себя чересчур разумно. Но потом словно спохватывался и опять становился просто милым питомцем.

Он не любил сидеть в клетке. Спал у Луны на подушке. С удовольствием грыз редиску. Не выносил одиночества. Всегда сопровождал хозяйку, куда бы та ни отправилась. Внимательно смотрел своими черными глазками на мир с высоты ее плеча.

Время шло, и многое забылось. Ветер странствий унес горечь потерь. Ну, Луна тогда думала, что насовсем.

Подробности плена в Малфой-мэноре иногда являлись в снах. Снился противный егерь с вкрадчивым голосом. Снились и чьи-то теплые объятия. Луна неожиданно для самой себя однажды поняла, что скучает по Люциусу.

Иногда снился Отдел Тайн — бесконечные стеллажи с хрупкими стеклянными шарами пророчеств, которые падают, падают, разбиваются — и освобождают будущее от оков — нигде не записанное, оно вольно течет, так, как само этого хочет.

Встречи с Малфоем-старшим в Косом переулке что-то перевернули в Луне.

Вновь нахлынули воспоминания.

Луна подумала, что это знак. Появление на новом этапе ее жизни человека из прошлого, несомненно, могла означать только одно. Что папа был, как всегда, прав, и потерянное возвращается. В глазах Люциуса читался явный интерес. Луна почувствовала, как от него в ее сторону идут теплая волна — значит, он по-доброму был расположен к ней.

Считала ли она Люциуса заменой Невиллу? Или же видела в нем больше отцовскую фигуру? В том смысле, что после всех ее переживаний она в первую очередь искала в мужчине проявлений защиты, заботы о ней? Невилл хорошо справлялся в тот год, пока они были вместе, но он уже не рядом. Что же было делать Луне? Как оценивать Люциуса? Он более чем в два раза ее старше. Он не ее родственник. Он похож на Ксенофилиуса внешне. Он позаботился о ней в своем жутком мэноре — переселил в темницу к мистеру Олливандеру, чтобы хоть немного оградить от приставаний егеря.

Речи егеря, его непристойный интерес к ней разбудили в Луне чувства, в принципе, соответствующие ее тогдашнему возрасту. Конечно, впервые влюбляться и все остальное гораздо приятнее в компании сверстников где-нибудь в школе или на отдыхе за городом, в обстановке более подходящей, чем мрачное подземелье вдали от дома. Но и в школе обстановка была напряженной, из-за нарглов, из-за постоянных насмешек… После сражения за Хогвартс, конечно, появились и надежды, и мечты. И любовь. Так хотелось верить во все хорошее!

Луне было трудно справляться со своими чувствами. Всегда. Расставание с Невиллом сильно пошатнуло ее веру во всё. Быть может, с Люциусом получится как-то иначе? Они случайно столкнулись трижды за две недели после того, как несколько лет не виделись. Наверняка, это означает что-то хорошее!

Полгода спустя Луна все спрашивала и спрашивала себя, что же она сделала, почему же Люциус стал таким холодным и даже жестоким? Сначала она купалась в его внимании и заботе, потом он все чаще стал высказывать свое недовольство. Стал нетерпимым и грубым.

А его поведение в постели изменилось настолько, что Луна не понимала, действительно ли это тот же самый человек по имени Люциус Малфой, который, как он сам в конце концов признался, в девяносто восьмом приходил по ночам разгонять ее ночные кошмары. Теперь он словно бы перекинулся в неистового злобного зверя, внешне оставаясь человеком.

Словно бы некий оборотень завладел его сущностью.

Луна перелистывала старые мамины записи. Хотела найти то самое заклинание, которое мама произнесла последним. Зачем жить, если всё — так?

Только верный мистер Люсьен не соглашался с этим. И изгрыз, превратив в мельчайшие клочки, а потом еще и описал одну из маминых записных книжек! До которой Луна не успела добраться.

Боролся за Луну как мог. Всем своим крысиным существом.

Луна оценила благородство маленького друга. И попросила у него прощения за то, что хотела бросить его одного.

— Прости, мистер Люсьен, я совсем голову потеряла. Развела мозгошмыгов, а о тебе и забыла.

Совы приносили записки от Люциуса. Крыс не давал им приземлиться на столе, шипел и бесстрашно бросался на огромных птиц.

— Мистер Люсьен, они же тебя склюют! — пугалась Луна. — Кыш, сова, улетай.

Совы недовольно ухали и улетали, тяжело и бесшумно взмахивая крыльями. Совиный почтовый кодекс не позволял им обедать питомцами адресатов.

Луна стала редко выходить из дома. Вязала, занималась в саду грядками с цветами и неизменной редиской. Отвечала на письма от лица редакции «Придиры». Много рисовала для журнала. Ее детская рубрика пользовалась успехом и у взрослых читателей.

Однажды, когда уже наступило лето две тысячи первого, Луне все же пришлось посетить Косой переулок. И надо же было такому случиться, что именно в этот самый день и мадам Лонгботтом, бабушка Невилла, наведалась по делам на главную улицу магического Лондона.

Луна сидела в кафе и кормила мистера Люсьена огурцом. Чтобы не смущать других посетителей, которые не всегда благосклонно относились к крысам в заведениях общественного питания, она выбрала столик в углу, скрытый от остального зала развесистым фикусом.

Августа Лонгботтом, которую Луна не видела из-за фикуса, отчитывала внука тихим, но раздраженным голосом:

— Невилл, сколько это может продолжаться?! Нужно назначить дату свадьбы! Вы с Ханной уже два года помолвлены, сколько можно еще тянуть? На месте Ханны я бы уже тебя бросила!

— А и бросила бы! Я не хотел всего этого!

— Ты хотел жениться на этой! Той, которая…

— Бабушка, давай все же соблюдать приличия! Я не желаю, чтобы ты так отзывалась о Луне!

— Смотрите-ка, не желает он! Честь семьи для тебя пустой звук? Ты готов был заключить брак с этой непристойной девкой…

— Бабушка!

— … которая якшалась с егерями? Я ни на миг не поверю, что… — Августа перешла на шепот, но Луна расслышала каждое слово.

Луна сидела ни жива ни мертва. Вот, значит, в чем причина. В якобы поруганной чести. Поруганной многократно и в особо извращенной форме.

Интересно, а Люциус был в курсе этих слухов?

— Так, Невилл. Сейчас дождемся Ханну и все обговорим, — в голосе мадам Лонгботтом слышалась сталь.

— Делайте что хотите, — а в голосе Невилла слышалось, что он сдался. Побороть змею Волдеморта одно, а победить собственную бабушку не удалось бы и самому Гриффиндору.

Луна не могла сдвинуться с места, словно бы услышанное навалилось на нее огромной горой и придавило к стулу. Она слышала, как пришла Ханна, как тепло приветствовала ее Августа.

Луна все же нашла в себе силы подняться. Под прикрытием фикуса она проскользнула к боковой двери, что вела на кухню, и выскользнула на улицу.

Перешла на другую сторону переулка и не удержалась, взглянула в сторону кафе.

Сквозь стекло витрины Луна увидела Невилла и Ханну. Они собирались выходить из кафе. Можно было, конечно, пройти мимо или даже поздороваться. Они всегда здоровались. Но не сегодня. Сегодня у нее не хватит самообладания. Сегодня всего слишком.

Луна развернулась и быстро ушла. Не хватало еще, чтобы Невилл заметил ее.

Проход между домами, ведущий в Лютный переулок, показался ей вполне подходящим местом, чтобы спрятаться. Трусливо? Она подумает об этом позже. Девушка свернула.

В Лютном было как… в Лютном. Луна бывала здесь пару раз с папой. Сейчас-то она, конечно, не пойдет вглубь квартала, а просто постоит, переждет минут пять, пока Невилл с Ханной не пройдут по Косому.

Почему она, выйдя из кафе, сразу не аппарировала домой? Взыграла гордость? Не захотела показывать, что избегает встречи? А сейчас — зачем она стоит в Лютном, тяжело прислонясь спиной к каменной стене? Почему не аппарирует, здесь ведь никто не видит ее, да и знакомых здесь у нее нет: перед кем разыгрывать комедию под названием «Мне все безразлично»?

Домой, надо отправляться домой. Сейчас. Вот только возьмет себя в руки и сразу же произнесет «Аппарейт».

Откуда слезы, ведь она уже все себе объяснила про Невилла. Много-много раз. Почти столько же, сколько и про Люциуса.

Невилл поступает, как велит ему долг перед родом. Люциус поступает так же. Семья — это святое, это незыблемо и несомненно. А она, Луна, просто тень от бабочки над этими монолитами.

Новые подробности подкосили ее.

Откуда слезы? Ведь она же всегда справлялась с тем, чтобы постоянно быть отверженной. Всегда оставалась спокойной. Была выше этого всего. Смотрела вглубь явлений и вещей. Невольно развивала интуицию, легко считывала эмоции окружающих, разве что мысли различала не особенно отчетливо. Они являлись Луне в виде странных существ, для них придумывались странные названия.

Но сейчас. Все резануло как-то слишком глубоко. Слишком по сердцу. Так, что не получается отстраниться, заслониться. Что если представить себе море?

Луна повернулась и прижалась щекой к шершавому, позеленевшему от времени камню стены. Море. Ласковые волны одна за другой накатывают на берег и торопятся вернуться обратно в родную стихию. Вода шуршит между камешками. Безмятежное яркое солнце раскрашивает бликами поверхность воды.

Луна почти совсем успокоилась, когда над самым ухом у нее прозвучало:

— Привет, красавица. Давненько же мы с тобой не виделись.

Луна не вздрогнула. Только пальцы нащупали в кармане палочку.

Мужчина оперся рукой о стену рядом с плечом Луны. Она несколько секунд рассматривала потертый кожаный рукав, появившийся у нее перед самым носом, черную перчатку, не скрывавшую пальцев. Пальцев было меньше, чем положено человеку от природы. Она развернулась, стараясь не дотронуться до этой руки.

Проклятый егерь. Тот самый. Только лицо страшнее, чем она запомнила тогда в Малфой мэноре — через всю правую щеку от виска к подбородку идет большой шрам. От этого злобная ухмылка выглядит еще более отталкивающей: более-менее хорошо двигается только левая сторона лица, правая же будто застыла. Вторую руку егерь также разместил на стене, так что Луна оказалась как бы в кольце. Егерь не дотрагивался до нее, но все равно стоял очень близко. И пристально разглядывал.

— Руки свои убери, — голос девушки прозвучал глухо и грубо. Как же она устала. Чувствовала себя старой, как эта замшелая каменная стена. Твердость камня просочилась и в голос, и в мрачный взгляд, которым Луна наградила егеря. Он проникся и быстро отступил на шаг назад, помахал поднятыми руками, дескать, уже убрал.

— Да чё ты кипятишься, красавица. Не рада мне?

Недоумение в голосе егеря было почти искренним.

Луна не ответила. Она почувствовала себя вымотанной в сто раз сильнее, чем после неслучившейся встречи с Невиллом и Ханной. Наверняка они уже ушли. Значит, и ей можно идти. Луна как-то потеряла логическую нить, и забыла, что собиралась аппарировать домой.

Вместо этого она пошла вглубь Лютного переулка. Мужчина догнал ее и пошел рядом. Он хромал, хотя двигался достаточно плавно. Луне было все равно. Со щек стекала соленая, как море, вода.

— Ты чего, плачешь, что ли? — спросил егерь.

Луна не ответила.

— Ты из-за парня, что ли? Я срисовал этого змееруба там, в Косом, он с девчонкой был. Из-за него? — мужчина подстроился под ее шаг.

— Да какая тебе разница. Зачем ты идешь за мной? — не было печали, называется.

— Ну, как бы, в Лютный приличные барышни не ходят. Мало ли что может случиться, — подмигнул егерь.

— А я не приличная барышня! И что может случиться хуже тебя?! — Луна остановилась и в упор взглянула на мужчину. Тот кивнул, соглашаясь, что он — эталонный образец всего самого плохого.

— А с каких пор ты стала неприличной барышней? — заинтересовался егерь.

— Как это «с каких»? С момента ежедневных оргий в мэноре: я и десять егерей, — отчеканила Луна. Егерь присвистнул.

— Я чего-то не знаю? Не было же ничего!

— Расскажешь это мадам Лонгботтом? — горько усмехнулась Луна.

— Погоди-ка… Про тебя стали болтать, и ты рассталась со змеерубом? А что ж Олливандер не заступится? Одни палочки на уме?

Луна махнула рукой.

— А Малфой? Он точно все знал!

— Ты стал таким правильным, — к Луне вдруг вернулось ее обычное отстраненное состояние и безмятежный голос. Что толку горевать о прошлом. Казавшееся таким страшным в тусклом свете факела из тюремного окошка или горьким в неровных строках письма, оно вдруг становится далеким, или предстает искалеченным, как этот потертый бывший егерь. Теперь она его не боится.

— Никогда не был правильным! Но это всё — точно неправильно.

Скабиор уставился на Луну. Он молчал чересчур долго, оглядывая ее с головы до ног. Потом сказал:

— Хочешь поговорить?

Предложение «поговорить» из уст этого человека, весьма качественно отравившего своими разговорами ей существование в самый тяжелый период ее жизни, было таким неожиданным, что неожиданно для себя Луна согласилась. Подумала, вот он, шанс высказать мерзкому егерю все, что накопилось на душе. А что? Папа всегда учил не отворачиваться от своих страхов, а смело смотреть им в лицо.

Тому, кто все потерял, уже ничего не страшно. А у Луны куда-то резко пропали все чувства. Она будто бы в шаре для предсказаний наблюдала, как она идет по Лютному рядом с восставшим мз ада самым своим большим кошмаром. И ей все равно.

Вслед за егерем Луна зашла в неприметную дверь. Все двери в Лютном неприметные — никогда не знаешь, куда попадешь и где пропадешь. Крошечная комнатка в конце длинного коридора своими размерами и полумраком напомнила камеру Малфой мэнора. Но здесь, помимо узкой, аккуратно застеленной кровати были еще стол, стул и умывальник в углу.

Мистер Люсьен выбрался из нагрудного кармана платья, где он все это время спал, к Луне на плечо и запищал.

Егерь обернулся на необычный звук.

— Кто это у тебя? — спросил он, подходя к девушке и приглядываясь.

— Это мистер Люсьен, — представила друга Луна.

— Здорово, Люсьен, — мужчина протянул палец, и крыс стал его настороженно обнюхивать. — А я Скабиор.

— А я Луна, — сказала Луна.

— А я знаю, — ответил Скабиор, коротко и как-то непонятно взглянув на девушку. — Ну чё, Люсьен, пищишь? Голодный? Иди сюда.

Он осторожно снял крыса с плеча хозяйки, а тот даже не возмутился. Скабиор посадил его на стол.

Луна вытащила из уха серьгу-редиску и дала ее крысу. Скабиор хохотнул:

— Ох, Люсьен, братан, ну чем она тебя кормит! На вот, чё у меня есть!

С этими словами Скабиор выудил из кармана пальто корочку хлеба и протянул ее зверьку. Крыс схватил корочку в лапки и принялся быстро-быстро грызть.

— Скажи спасибо, мистер Люсьен, — велела Луна.

Крыс на миг оторвался от хлеба и кивнул. Скабиор присвистнул.

— Ничё себе! Он магический?

— Он немного доработанный генетически, — объяснила Луна. Егерь не стал допытываться, что это значит.

Некоторое время они стояли у стола и глядели на то, как мистер Люсьен управился с хлебом и взялся за редиску. Луна вытащила вторую сережку и положила на стол.

— Удобно, — заметил Скабиор.

Они вновь замолчали. Хотя вроде бы пришли сюда поговорить?

Но охота говорить пропала у обоих. Луна повернулась к бывшему егерю и смотрела на него. Ах, как здесь все-таки темно, в этой комнате.

Скабиор тоже развернулся и смотрел на Луну. Мысли его не то чтобы путались, но текли в одном определенном направлении.

Он разглядывал ее, она разглядывала его, но потом они заглянули друг другу в глаза и так залипли на какое-то бесконечное время. Чувствуя, что в комнате почему-то становится жарко.

Луна решила наконец прервать затянувшееся молчание.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросила она. Протянула руку и тронула его чуть выше локтя. Именно на этом месте он когда-то носил красную повязку егеря. Он положил ладонь поверх ее руки, чтобы она не убирала ее, и ответил:

— О том, чтобы устроить оргию в мини-формате? Только я и ты? — глаза Скабиора расширились от удивления. Ну надо же. Он не зря почуял в девчонке что-то такое. Еще тогда.

— Да. Чтоб всё сказанное стало правдой. Должна же быть на свете хоть какая-то правда! — Луна с горечью почти выкрикнула эти слова, обвела рукой по кругу, словно бы призывала в свидетели стены этой замызганной комнатушки. Или мистера Люсьена, который отреагировал на громкий голос хозяйки и взглянул на нее, не переставая точить зубками редиску.

— Правда — это очень хорошая штука. Я — за правду! — согласился бывший егерь. — Ведь, по правде, я ради чужой правды чуть не сдох. А чтоб у нас с тобой сейчас случилась правда — так я всегда готов. Ну, ты знаешь, — небрежно качнул он головой.

Луна задумчиво заметила:

— И правда, кое-что с годами не меняется. Но как же мы… Ты же был ранен, — она кивнула на его шрамы, на руку, на ногу.

— Поверь, там у меня все прекрасно сохранилось, — сказал егерь с легкой обидой. — Убедись сама.

Луна взглянула ему ниже пояса. Задержала там взгляд.

— У тебя есть дети? — вдруг спросила Луна.

— Нет. У оборотней не бывает. А это что-то меняет?

— Нет. Спросила просто.

Луна приблизилась к Скабиору. И крайне удивила его тем, что не потянулась целоваться, как все девчонки, а сразу стала расстегивать его штаны. А потом еще больше удивила, когда без каких-либо колебаний опустилась перед ним на колени и взяла в рот член. С явным удовольствием принялась ласкать его языком и сосать, сначала нежно, потом активней и активней, не стремясь, однако, снять с него всю кожу. Скабиор коротко застонал. «Мерлин, дай сил».

Луна хоть и часто витала в облаках, но всегда была хорошей ученицей. Предрассудки явно не были ее пороком. Стесняться же она и не думала. Перед кем тут было стесняться?!

Скабиор обеими руками держал голову Луны и старался насадить ее ртом на член глубже, еще глубже… Луна одной рукой немного сдерживала проникновение. Обхватила его ладонью и старательно сжимала. А другой рукой ухватила Скабиора за задницу. Скабиор почувствовал, как шаловливые пальцы продвинулись между ягодиц и весьма немилосердно трогали его там, то щекоча, то проникая внутрь, то вдруг сдвигались вперед и ласкали ему яйца. «Ох, ну и чертова ведьма!» Ощущения были сильными. И ему очень все нравилось. Он расставил ноги пошире. Луна убрала руку от члена и, запустив ее под платье, стала гладить себя между ног.

Скабиор вытащил член у нее изо рта и с явным сожалением отстранился от губ девушки.

— Не, погоди, всё не так.

— Почему? Тебе не нравится?

Она взглянула на него снизу с недоумением. Покрасневшие щеки и неровное дыхание выдавали ее возбуждение.

Скабиор залюбовался, но решил следовать мгновенно созревшему у него в голове плану.

— Нравится.

Тон его был таким жарким, что рассыпался у Луны внутри яркими искрами.

— Так, зверь, иди сюда, — скомандовал бывший егерь мистеру Люсьену, подставил руку, и крыс послушно вскарабкался ему на плечо. Потом Скабиор подал руку и Луне.

Луна поднялась с колен и уставилась на Скабиора. В распахнутом пальто, со спущенными штанами, с растрепанными волосами мужчина выглядел дико. «Дико привлекательно». — вдруг поняла Луна. Его вкус на языке будил в ней весьма яркие эмоции. Безумно хотелось продолжения.

— Не здесь, — ответил он на невысказанный вопрос Луны и аппарировал их куда-то.

Приходя в себя после аппарации — после перемещения всегда пару секунд мутило — Луна открыла глаза и тут же вновь их закрыла, ослепленная ярким солнцем.

— Где мы? — спросила она егеря. — Здесь что, рядом море?

Шум прибоя был ей ответом.

— Да я подумал, хорошо бы рассмотреть тебя на ярком солнышке. А то под землей с Люмосом всё как-то не так… — беспечно ухмыляясь, постарался сказать очередную пошлость Скабиор. Глаза его, прищуренные от света, были, тем не менее, серьезными.

Луна бросилась ему на шею, крепко обняла. Он еле на ногах устоял.

— Ты… Ты просто не представляешь, что ты сделал…

Она поцеловала его в губы. Потом в шрам на щеке. Прижалась лицом к его лицу.

Конечно же, он не представлял себе масштабов того, что он сделал с жизнью Луны, к каким последствиям привело их давнее несчастливое знакомство во тьме Малфой мэнора. И происходящее прямо сейчас — чем являлось? Подарком судьбы? Компенсацией потерь? Или чем-то большим?

— А чё я, я ничё. Оборотни так-то не особо любят дневной свет, — Скабиор развел руками, но тут же вернул их Луне на плечи и стал стягивать с нее платье. — Так на чем мы остановились, красавица?

— На оргии! — засмеялась Луна.