Крест моего стыда (гет)

Порой Клэй Кэллоуэй задавал себе вопрос — а кем бы он был, не столкнись он тогда в университетском коридоре Радшор-Сити с Руби Дайсон? Смог бы он достичь тех вершин, которых достиг в своей жизни? Смог бы он быть признан еще при жизни легендой рока, стоящей в одном ряду с легендарными исполнителями двадцатого века?

После того концерта, когда Клэй впервые играл с осознанием того, что ему есть, ради КОГО играть, отношение льва к своему творчеству стало куда серьезнее. Каждый новый материал, что они создавали вместе с Гривзом, Кеннетом и Сетом, теперь словно играл другими красками. Да, у Руби не было музыкального образования и слуха, и все партитуры, табулатуры, ноты и аккорды для нее были чем-то сродни китайским иероглифам, но она терпеливо и с улыбкой на морде слушала всякий раз, как Клэй с упоением рассказывал о том, как они с парнями создавали новый трек.

* * *

Через три года Клэй закончил колледж. Да, его баллы были очень и очень средними, но к тому моменту лев уже серьезно «болел» музыкой, и рассматривал диплом скорее как неизбежный, но не особо нужный документ в своей жизни. Его больше волновали выступления группы. За три года им удалось добиться того, что однажды им разрешили выступать на фестивале «Хард-стайл инфинити» на разогреве у самих «Лейбл граунд» — одной из самых известных рок-групп в стране! Для парней из колледжа это был настоящий шанс! Да, немалая часть групп с «разогрева» впоследствии исчезали бесследно — но это все равно был шанс заявить о себе и своем творчестве.

На концерте присутствовал руководитель одного из известных лейблов рок-музыки «Айрон Стэллион» Джоуи Маркомб, прозванный в мире шоу-бизнеса «Супер-Джоуи» за невероятное умение находить, развивать и продвигать начинающих исполнителей до уровня мировых звезд. Он заприметил не очень известную группу «Колледж индастриал бойз», в составе которой играл Клэй, и обратился к парням напрямую с предложением — контракт он мог предложить только Клэю, но не всей группе, так как для лейбла давно был нужен музыкант-одиночка с хорошим голосом и умением играть на гитаре.

И лев встал перед выбором, который мог изменить всю его жизнь. Так как Гривз, Сет и Кеннет были его многолетними друзьями, Клэй не мог в одиночку решать столь серьезный вопрос, не посоветовавшись с ними.

Собравшись после концерта в пабе, парни отметили успешное выступление на фестивале, после чего Клэй спросил их, грустно опустив голову:

— Вы все слышали, что сказал Супер-Джоуи. Будь я бессердечной и эгоистичной свиньей — я бы просто согласился и не спрашивал вас. Но вы мне дороги, и я не могу не спросить вашего мнения — соглашаться ли мне на его предложение. Ведь если я уйду, что будет с группой?

Гревз, отхлебнув пива прямо из бутылки, шумно поставил ее обратно на стол, едва не пролив излишки алкоголя:

— Кэл, я не знаю, что скажут другие парни, но я бы на твоем месте соглашался. Ты здорово поешь, и мне кажется, ты способен на что-то большее, чем петь в местечковой рок-группе колледжа. Возможно, однажды бы на нас и обратили внимание — но этого может и не случиться. А предложение от Джоуи есть здесь и сейчас.

Сет, который из-за проблем со здоровьем был трезвенником, потягивал безалкогольный мохито:

— Иди, дружище. Да, без тебя мы уже будем не те, но это твой выбор. Возможно, найдем нового вокалиста и продолжим творить. Нет — ну что же, такова судьба.

Клэй перевел взгляд на пухлого лиса Кеннета:

— А что думаешь ты?

Кеннет неопределенно пожал плечами:

— Кэл, мне кажется, что ты не тех зверей спрашиваешь. Да, мы твои друзья, и мы много вместе пережили. Я ценю то, что ты не стал принимать решение, не спросив нашего мнения. Да и все, наверное, ценят, — Гревз и Сет кивнули. — Однако тебе лучше поговорить об этом с Руби. Мне кажется, ее мнение будет для тебя в разы ценнее. Попробуй узнать у нее. Мы примем любое твое решение и пожелаем тебе только искреннего успеха, если ты решишь уйти. Ты это заслужил!

После долгих колебаний и разговора с Руби Клэй все же согласился на предложение лейбла и вышел из состава «Колледж индастриал бойз», начав сольную карьеру. Благодаря Джоуи Маркомбу и его раскрутке о талантливом молодом рокере быстро заговорили сначала на профильных ресурсах, а потом уже и на общедоступных. Но даже став известным, Клэй никогда не забывал своих старых товарищей из группы, без которых, возможно, он никогда бы не достиг таких вершин.

Одно Клэй знал точно — его успех был бы невозможен без Руби. Даже ничего не понимая в музыке и не понимая разницу между до-диез и ре-бемоль, львица своей верой давала Клэю настолько мощную поддержку в творчестве, что знаменитый рокер порой мог записать несколько песен буквально за неделю — и каждая из них становилась хитом.

Руби никогда не выступала на сцене вместе с Клэем. Она даже пробовала научиться играть на гитаре, чтобы у нее была возможность подыгрывать любимому, но увы — то ли Клэй был плохим учителем, то ли сама Руби была ужасной ученицей, но освоить гитару ей так и не удалось, что впрочем ее не сильно расстраивало.

* * *

При этом было бы ошибкой утверждать, что в жизни Руби не было никаких других интересов, кроме мужа и его музыки. Многим львица казалась простой покорной последовательницей великого Клэя Кэллоуэя, единственная цель которой — сопровождать его везде и всюду. Видя это, некоторые забывали, что Руби Кэллоуэй была достаточно известным фотографом. Конечно, ее слава на фоне Клэя была не такой яркой, но во многом лишь благодаря ей происходило оформление обложек всех новых альбомов льва перед тем, как они выходили в свет.

Помимо этого, Руби, будучи так или иначе светской львицей в прямом и переносном смыслах этого выражения, организовывала собственные биеннале в Метрополитен-Гардене, а также ежегодную выставку своих фоторабот, где попадались как фотографии Клэя во время концертов, сделанные из-за кулис, так и совершенно абстрактные образы, никак не связанные с мужем. Зачастую во время этих смотров организовывались благотворительные сборы для фондов, число которых было неизмеримо — порой даже Руби не могла сходу назвать всех, кому так или иначе помогала в момент времени.

Понимая, насколько такие выставки важны для жены, Клэй даже несколько раз отменял концерты, чтобы быть рядом с супругой в дни проведения ее фотовыставок. Будучи совершенно далеким от мира моды и равнодушным к демонстрации богатства и стиля, лев был одним из немногих посетителей, кому прощалось вольное отношение к дресс-коду — рокер мог спокойно прийти на фотовыставку в своей любимой красной куртке или вообще в черной кожанке, словно он собирался давать концерт для всех джентльзверей во фраках и бабочках.

Наверное, это была одна из многих причин, почему Кэллоуэи были такой крепкой парой — они знали, что важно друг для друга, и они были готовы временами пожертвовать чем-то важным для себя, чтобы дать возможность партнеру быть счастливым в чем-то ценном для него.

Именно благодаря любви Руби к фотографии, тянувшейся с детства, дом Кэллоуэев в Харден-Хилле был всегда полон снимков, которые выгодно оттеняли нарочито мужское оформление особняка. Строя свое «гнездо» в пригороде Радшор-Сити, Клэй Кэллоуэй намеренно делал его оформление как можно более простым, функциональным и невычурным, оставив всю «красоту» на совести Руби — и та привнесла ее с помощью фото, украшавших дом.

* * *

В отличие от многих рок-звезд, которые на вершине славы становились капризными и избалованными, требуя для себя самого лучшего и максимального потакания их хотелкам, Клэй Кэллоуэй, даже будучи звездой мирового уровня, выставлял максимальные простые райдеры перед концертами, где бы они ни проходили. Фактически, райдер Клэя включал в себя лишь три пункта, относящихся к нему самому, не считая многочисленных технических деталей для его команды вроде освещения или звука:

— Обязательное присутствие Руби рядом. Если по каким-то причинам организаторы не могли обеспечить присутствие жены из-за нехватки места или возможностей, Клэй всегда без раздумий отказывал в концерте, даже если бы он проводился в крупнейшем концертном зале страны Ковент-Метрополи-Гарден;

— Ананасовый сок для себя;

— Брусничный отвар для Руби, ее любимый напиток.

Именно за это Клэя любили организаторы концертов. Будучи совершенно равнодушным к вычурности, показному богатству и будучи максимально непритязательным даже на вершине мировой славы, лев мог выбрать в качестве гримерки совершенно любое помещение, если соблюдались три его личных условия. Если Клэю доводилось давать концерты на очень маленьких площадках, в школах или университетах (а он мог выступать и там, ведь лев не считал свою музыку достойной исключительно больших городов и площадок), он мог готовиться к выступлению даже в обычном классе или университетской аудитории, если это было необходимо — и никогда не высказывал никаких претензий организаторам. Пару раз Клэй, проводя бесплатные концерты где-то в глубинке, переодевался даже в обычной кладовке — но и тогда он играл столь же красиво и вдохновенно, как если бы выступал на центральных площадках столицы.

Из-за того, что льва практически всегда сопровождала Руби, среди фотографий Клэя, сделанных вне сцены, было чрезвычайно мало тех, где он был запечатлен в одиночестве. Практически на каждой из них рядом неизменно находилась его верная муза и преданная жена. Доходило до того, что среди фанатов творчества певца чрезвычайно ценились эти «одиночные» фото Клэя — они постоянно дорожали и быстро становились коллекционной редкостью.

* * *

Клэй стал всемирно известным, исполнив давнюю мечту — жить музыкой. Любимая Руби рядом, толпы поклонников. Казалось бы, что могло омрачить радость? Но увы, белая полоса в жизни всегда сменяется черной.

Клэй никогда не просил об этом Руби, но это было исключительно ее решением — сопровождать мужа во время туров и концертов. Львица видела, с какой энергией и удовольствием Клэй выступает, зная о ее присутствии рядом, и ей было только в радость помогать ему творить и радовать зрителей. Ее не пугали ни длинные переезды, ни усталость после концертов — верная Руби всегда была рядом и нежно обнимала Клэя когда он, отыграв очередной концерт, возвращался в гримерку уставшим, но довольным.

После очередного концерта Руби пожаловалась мужу на слабость. Поначалу этому не придали никакого значения, но львица продолжала стремительно слабеть. Ее прежде задорные глаза утратили блеск, а шерсть стала тусклой и ломкой. Обследование в клинике дало неутешительные результаты — рак.

С этого момента началось постепенное падение Клэя Кэллоуэя. Он все еще давал концерты, но осознание того, что где-то там за кулисами сидит его ослабевшая Руби, отказавшаяся покидать его, даже будучи прикованной к инвалидному креслу из-за стремительного развития болезни, мешало ему раскрыть свои возможности так, как он делал не один раз при здоровой жене.

Фанаты не видели этого, и теперь большую часть доходов с концертов Клэй тратил на лучшие клиники, где могли помочь Руби — но тщетно. Львица слабела с каждым месяцем.

* * *

Лишь раз за всю свою жизнь Клэй накричал на жену. Слабая, похудевшая и осунувшаяся Руби однажды сказала ему, сидя в инвалидном кресле, с трудом держась дрожащими лапами за подлокотники, пока лев катил ее перед собой на прогулке:

— Кэлли, зачем тебе нужна такая развалина, как я? Мне очень жалко видеть, как ты тратишь столько сил на меня и не радуешься жизни.

Клэй так резко остановил коляску, что Руби едва не выпала из нее, после чего встал на колено перед ней и пристально посмотрел ей в глаза:

— Повтори.

— Зачем тебе такая развалина, как я, Кэлли? Оставь меня, не мучайся. Я доживу свою жизнь и не буду на тебя сердиться, если ты уйдешь.

Клэй зарычал ей прямо в морду:

— Замолчи!

Глаза Клэя смотрели на Руби со злобой, и она испуганно вжалась в кресло, инстинктивно закрываясь дрожащими лапами, а тот продолжил, и его голос звучал низко, угрожающе и рычаще:

— Пятнадцать лет назад, в день нашей свадьбы, я поклялся перед Богом, что буду с тобой в горести и здравии, что бы ни случилось в этой жизни. Меня спросили, согласен ли я быть с Руби Дайсон, какой бы она ни была? И я ответил, что согласен. Почему я должен изменять своему слову сейчас? Ты продолжаешь быть прекраснейшей из прекрасных, Руби, и я не оставлю тебя до твоего последнего часа. Не смей сомневаться в этом!

Руби в тот момент выглядела жалко — испуганные слезящиеся глаза, тусклая свалявшаяся шерсть с залысинами, помятые вибриссы и дрожащие лапы. Ни один зверь не опознал бы в ней прежнюю обольстительную Руби, которую считали одной из первых красавиц среди всех жен мировых звезд сцены. Но Клэй продолжал видеть в ней ту владычицу красоты, которая пленила его сердце с первой секунды в коридоре университета Радшор-Сити, проникая взором куда глубже ее залысин, тусклой шерсти и дрожащих лап. Видя, как губы Руби дрожат, Клэй заключил ее в крепкие объятия:

— О, охотница моей души, лишь ты можешь считаться истинной владелицей моего сердца. Вчера, сегодня, завтра — всегда. Я всегда буду рядом. Просто верь в это.

И смертельно больная Руби, которой тогда даже не всегда хватало сил самостоятельно держать ложку, верила.

* * *

После одного из концертов, когда лев уходил со сцены в сторону гримерки, Руби, с улыбкой ожидавшая его у кулис в инвалидном кресле, внезапно схватилась за грудь и завалилась набок. Перепуганный Клэй подбежал к упавшей жене и поднял ее голову:

— Руби, что с тобой?

Львица тяжело дышала:

— Болит в груди, Кэлли. Сильно болит…

В тот момент зрители еще не разошлись, и эта сцена происходила на глазах десятка тысяч посетителей, которые с замиранием сердца смотрели, как Клэй поднял на своих мощных лапах невесомое тело жены и унес его за кулисы, где техники уже вызывали парамедиков. Вскоре приехавшая карета скорой помощи забрала с собой притихшую и тяжело дышавшую Руби, и Клэй силой заставил парамедиков разрешить ему поехать с ними, хотя обычно по инструкции это было запрещено.

В машине Руби открыла глаза, посмотрев на Клэя, в глазах которого начали появляться слезы, и произнесла слабым голосом, силясь улыбнуться:

— Не плачь, здоровяк! Выкарабкаемся!

* * *

Уже в больнице Руби переложили на каталку, и тогда совсем ослабевшая львица еле приподняла лапу, уже с трудом понимая происходящее вокруг и проваливаясь в смертельное забытие:

— Кэлли, где ты? Не бросай меня!

Клэй рвался к Руби, слыша ее слабый молящий голос, но два дюжих санитара удержали его на месте, и он был вынужден уступить после того, как попытка его остановить едва не переросла в драку с персоналом — в операционную вход для него был закрыт. Все что оставалось льву — ходить взад-вперед по коридору, словно его дикий сородич в клетке, вздрагивая от каждого шороха.

Мучительный час ожидания, казалось, растянулся до бесконечности. И когда подозрительно тихий хирург вышел из операционной, Клэй едва не снес его с лап:

— Что с моей женой, док? Она будет жить?

Низко опустив голову, хирург покачал головой:

— Мы не смогли спасти вашу жену. Обширный инфаркт миокарда на фоне рака и многочисленных метастазов. Увы, она была обречена.

Потрясенный и разбитый Клэй стоял и молча смотрел на врача. Плакавший последний раз в глубоком детстве, большой и сильный лев, символ брутальности и один из ведущих рок-музыкантов, словно застыл в параличе. Его губы скривились и застыли в натужной, болезненной дуге, не в силах разжаться, подрагивая, как у старика. Крупные слезы покатились из его глаз, застывая на пышной гриве. С трудом разжав половину губ, Клэй прошептал сдавленным, еле слышным шепотом:

— Руби… моя Руби. Она звала меня… а я не пришел… не смог…

После этого паралич перестал сковывать льва, и он рухнул на колени, зарыдав во весь голос. Слезы градом покатились из его глаз, орошая гриву и падая на пол крупными каплями. Его отчаянный вой как у раненого зверя разнесся по этажу, потрясая своей глубиной скорби. Врачи и санитары боялись подойти к ревущему от бессилия льву, который, рыдая, говорил прерывающимся от истерики голосом, ударяя кулаками в пол от бессилия:

— Она умерла!.. без меня… она… она… Я мог… быть рядом!..

В тот момент в коридоре были те, кто без сомнения опознал в ревущем льве звезду мировой рок-эстрады, и среди них были даже преданные фанаты его творчества — но ни один из них не посмел достать телефоны и снимать происходящее на камеры, понимая, что это было высшим свинством с их стороны. Все лишь молчали, понимая, что ничем не помогут убитому горем Клэю.

С уходом Руби весь его мир рухнул, и в тот момент Клэй, продолжая выть от отчаяния, искренне сожалел, что инфаркт не схватил на сцене и его тоже — жизнь без своей единственной музы казалась ему бессмысленной.

Клэй уже не помнил, как оказался дома и забылся тревожным и неровным сном. И лишь утром, проснувшись и подойдя к зеркалу, он понял, что вся его прекрасная темно-русая грива стала белой, как снег. Так за одну ночь сорокалетний Клэй Кэллоуэй постарел почти на двадцать лет.

* * *

Клэю очень не хотелось идти на похороны Руби, потому что вид в гробу любимой жены, которая буквально несколько дней назад ласково обнимала его после концерта и шептала ему на ушко приятные слова, угнетал его до невозможности. Однако, пересилив себя, лев все же пришел увидеть свою Руби в последний раз, понимая, что не может поступить иначе.

Пока священник, стоя перед вырытой могилой, читал молитву над лежащей в гробу Руби, Клэй молчал. Все его слезы закончились в больнице, и больше его не тянуло плакать. Его отрешенная морда смотрела перед собой пустым, лишенным всякой жизни взглядом. Если бы посторонний увидел бы такого Клэя перед собой — он бы точно мог подумать, что видит перед собой мертвеца, по ошибке стоящего прямо и дышащего медленно и тихо.

Когда гроб был опущен в могилу, и в нее стали сбрасывать землю, Клэй чувствовал себя так, словно его хоронят вместе с Руби. И поэтому, когда церемония прощания и похорон закончилась, можно было с уверенностью сказать, что прежний Клэй Кэллоуэй остался в могиле на кладбище Оук-Ридж вместе с Руби. Оттуда шла лишь оболочка, смутно напоминающая известного рок-певца.

Домой Клэй пришел с твердым решением повеситься. Но твердое решение не означало твердую способность выполнить задуманное. Сильно дрожащие, как у старика, лапы, с трудом смастерили петлю, и Клэй уже встал на стул, накинув себе веревку на шею. Один шаг — и все кончено.

Он уже занес лапу, чтобы сделать шаг вперед, как вдруг увидел на стене фотографию Руби, сделанную еще пять лет назад, когда она была здорова. Клэй сделал ее, когда они были на отдыхе в Альбукерко. На ней широко улыбавшаяся Руби, сверкая клыками, держала в лапах плюшевого мишку, которого Клэй выиграл ей в тире, и подпись маркером внизу гласила: «Клэй, ты лучший!».

Клэй медленно поставил лапу обратно на стул, после чего сдернул петлю у себя с шеи, сорвал веревку и швырнул ее в горящий камин, зарычав на весь дом и вкладывая во весь этот рык боль, страдания, ненависть и скорбь, которые его тогда снедали.

Больше попыток самоубийства Клэй не предпринимал.

* * *

Стоило ли говорить, что Клэй сразу же отменил все запланированные концерты и выпустил публичное обращение на своей официальной странице, в которой уведомил, что завершает карьеру музыканта и больше никогда не вернется на сцену. «Без моей Руби не существует Клэя Кэллоуэя. Прощайте и спасибо за все». Именно этими словами лев закончил свое послание.

Вернувшись в свое опустевшее поместье, Клэй превратил его в настоящую крепость, огородив ворота колючей проволокой, насадив непролазные заросли по дороге к дому — все для того, чтобы больше никто не трогал его. И там он жил в гордом одиночестве, окруженный фотографиями и вещами Руби, включая ее инвалидное кресло, выкинуть которое он так и не смог, хотя оно и стало для него символом ее смерти.

С годами скорбь Клэя несколько поутихла, и он даже начал облагораживать территорию вокруг дома, запущенную из-за лени и нежелания льва отвлекаться на подобные мелочи. Тем не менее, верный своему прощальному письму, Клэй не давал интервью, не выступал публично и не написал ни одной новой песни. Так закончилась вторая глава его жизни — жизни вместе с Руби.