Крест моего стыда (гет)

Клэй Кэллоуэй стоял перед опущенным занавесом с гитарой наперевес. Ткань глушила звуки толпы с другой стороны, но лев все равно понимал, насколько там шумно. И среди ровного, звонкого гула раздавались отчетливые крики «Кэллоуэй! Кэллоуэй!». Зрители ждали, и занавес вот-вот должен был быть поднят.

Справа раздался нежный голос львицы Руби, стоящей у запасного выхода со сцены:

— Волнуешься, здоровяк?

Лев с темно-русой гривой повернул голову в ее сторону, и его суровая морда сошлась в искренней, доброй улыбке:

— Не будь тебя — волновался бы. Но пока ты рядом — любые горы мне по плечу!

Занавес поднялся — и ревущая толпа приветствовала своего кумира, всемирно известную звезду львиного рока Клэя Кэллоуэя.

Клэй жил музыкой на сцене. В такие моменты он даже не смотрел на свою гитару — ловкие, натренированные пальцы и так знали, где им быть, а медиатор касался нужных струн. Зрители для него превращались в однородную массу, в которой отдельные звери с трудом различались, а музыка, казалось, заставляла его словно находиться в воздухе, не касаясь сцены. И лишь одно существо в тот момент имело для него значение — Руби, его единственная и неповторимая львица, которая и давала ему силы идти на каждый концерт, как на первый.

Хотя сама Руби никогда не выходила на сцену вместе с Клэем, она всегда была рядом за кулисами, где ее мог видеть только сам лев. И очень часто, выступая на сцене и исполняя очередную песню, Клэй поворачивался к ней, и в такие моменты играл лишь для нее одной, игнорируя зал. Но зрители никогда не были огорчены этим — все прекрасно знали о Руби, даже не видя ее за сценой, и все прекрасно понимали, для КОГО в такие моменты играет Клэй.

Сидя в гримерной в перерыве между актами, Клэй снял красную кожаную куртку, чувствуя, как Руби кладет ему лапы на плечи, а над ушами раздается ее голос:

— Смотри, Кэлли, у тебя снова распушилась грива!

Глядя при этом в зеркало, лев задорно смеялся хриплым голосом:

— С чего бы это, интересно? Неужели мне так нравится моя музыка? Или может… это из-за тебя, Руби?

Львица притворно погрозила пальцем:

— Ты постоянно так говоришь!

— И имею полное право. Пока у меня есть ты, я буду всегда с пушистой гривой, любимая!

* * *

Они познакомились совершенно случайно. Тогда Клэй Кэллоуэй еще не стал всемирно известным рок-музыкантом — он всего лишь играл в любительской рок-группе колледжа, и о его творчестве знали лишь в стенах учебного заведения — да и то не все. Музыка уже тогда была для льва смыслом жизни, но ему как будто не хватало какой-то малой детали, чтобы его страсть получила новое развитие.

Учеба привлекала Клэя в меньшей степени, и по многим предметам у него были очень средние баллы, достаточные лишь для того, чтобы не быть исключенным из колледжа. Разумеется, при таком отношении к обучению молодой лев-рокер неизбежно сталкивался с «хвостами» и различными несданными семинарами и практическими занятиями.

Опаздывая на один из зачетов, молодой лев, слишком глубоко погрузившись в свои мысли, не заметил, как столкнулся с одной из студенток. Из-за своих габаритов лев бы и не почувствовал это, но недовольный голос снизу вернул его к реальности:

— Смотрел бы, куда идешь, здоровяк!

Опустив глаза, лев потратил лишь секунду, чтобы понять, кто пострадал по его вине — и этого оказалось достаточно, чтобы он бесповоротно влюбился в прекрасные карие глаза милой молодой львицы.

Заметив, как изменился взгляд льва, львица усмехнулась:

— Челюсть подбери, здоровяк, и лучше помоги встать.

Клэй тут же бросился помогать, бормоча глупые и неловкие извинения, уверяя львицу в том, что он задумался и сделал все совершенно случайно. И весь его поток нелепых извинений был прерван одним вопросом:

— Ты же Клэй, не так ли?

Лев смог лишь кивнуть. Львица впервые слегка улыбнулась:

— Значит, я верно подумала. Я Руби. Бывала на концертах вашей рок-группы, когда вы выступали на сцене в актовом зале колледжа. Неплохо играешь, правда, немного зажато, словно по учебнику.

Наверняка морда Клэя выглядела очень комично, от чего Руби снова заразительно рассмеялась, уходя вглубь коридора:

— Так, мне лучше уйти, а то еще немного — и ты точно мне в любви признаешься прямо в коридоре! Я приду на ваш следующий концерт. Хочешь со мной познакомиться — найди меня взглядом в зрительном зале!

* * *

Клэя словно подменили после этого. Образ прекрасной львицы занимал все его сознание, и все репетиции после этого превратились для льва в пытку — из-за Руби он путал простейшие аккорды и нещадно фальшивил, на что обратили внимание его товарищи по группе:

— Кэл, ты никогда так раньше не играл. Что с тобой?

Опустив плечи, Клэй поставил гитару рядом со стулом:

— Простите, парни. Я знаю, что нам играть завтра, но я влюбился по уши в львицу, которую видел лишь один раз. Пытаюсь сосредоточиться на игре — и думаю о ней. Пальцы не слушаются, мышцы расслабляются — и я даже свое имя вспомнить не могу.

Басист Гревз, бурый медведь, тоже поставил гитару:

— Серьезное дело, Кэл. Ты знаешь ее имя хотя бы?

— Да, ее зовут Руби.

Клавишник Сет, худой и долговязый койот, задумчиво посмотрел на синтезатор:

— Руби. Руби… кажется, я понял, о ком ты. На параллельном курсе в группе 3-17 учится Руби Дайсон. Она лишь недавно перевелась в наш колледж, до этого училась в Грейстоуне, пока не переехала в Радшор-Сити. Мне мой друг рассказывал, он как раз в этой группе учится.

Барабанщик Кеннет, полноватый лис, положив палочки, обратился к Клэю:

— Кэл, я понимаю тебя. Я сам влюблен по уши в Дейзи Кристал с четвертого курса, но она даже не смотрит на меня. Давай попробуем сыграть. Завтра у нас концерт. Я не знаю, как помочь тебе, дружище, но постоянно думая о ней, ты лучше не сделаешь. Представь, что она слышит тебя, и то, что ты играешь сейчас, ты играешь для нее. Сможешь?

Подумав, Клэй кивнул, после чего все вернулись к инструментам и продолжили репетицию. На удивление, совет Кеннета оказался действенным — представив Руби как своего слушателя, лев снова вернулся к привычному для себя ритму, и больше не путался в струнах и не фальшивил.

* * *

Руби сдержала свое слово и пришла на концерт. Актовый зал колледжа вмещал несколько сотен зверей, и Клэй с замиранием сердца по несколько раз сканировал все места перед сценой, выискивая Руби — пока после долгих поисков не нашел ее. Похоже, львица поняла, что Клэй нашел ее взглядом, поприветствовав его взмахом ладони.

В дальнейшем лев, играя очередное отделение, концентрировался взглядом исключительно на Руби, и вложил в свою игру все свое умение и мастерство, игнорируя всех остальных зрителей.

Так как Клэй был и лид-вокалистом, ему ничего не стоило обращать все тексты песен исключительно львице, занявшей место примерно по центру. Лишь в тот момент Клэй, наконец-то, смог отбросить в сторону последнее препятствие, которое так давно мешало ему играть в полную силу.

* * *

Уже после концерта Клэй, провожая Руби до кампуса, взахлеб благодарил ее за то, что она пришла на концерт и помогла ему так вдохновенно сыграть. Львица лишь улыбалась в ответ, пока они не дошли до дверей общежития. Там Руби остановилась посреди дороги и ткнула когтистым пальцем в грудь Кэллоуэя:

— Так, здоровяк, ты до сих пор торчишь мне за то, что сбил меня в коридоре. Завтра в час в университетском кафетерии. Опоздаешь — больше не взгляну в твою сторону!

Мило улыбнувшись, Руби ткнулась головой в гриву Клэя, после чего исчезла за дверями, а лев, подняв голову и посмотрев на свое отражение в оконном стекле, понял, что его грива распушилась.

Порой Клэй Кэллоуэй задавал себе вопрос — а кем бы он был, не столкнись он тогда в университетском коридоре Радшор-Сити с Руби Дайсон? Смог бы он достичь тех вершин, которых достиг в своей жизни? Смог бы он быть признан еще при жизни легендой рока, стоящей в одном ряду с легендарными исполнителями двадцатого века?

После того концерта, когда Клэй впервые играл с осознанием того, что ему есть, ради КОГО играть, отношение льва к своему творчеству стало куда серьезнее. Каждый новый материал, что они создавали вместе с Гривзом, Кеннетом и Сетом, теперь словно играл другими красками. Да, у Руби не было музыкального образования и слуха, и все партитуры, табулатуры, ноты и аккорды для нее были чем-то сродни китайским иероглифам, но она терпеливо и с улыбкой на морде слушала всякий раз, как Клэй с упоением рассказывал о том, как они с парнями создавали новый трек.

* * *

Через три года Клэй закончил колледж. Да, его баллы были очень и очень средними, но к тому моменту лев уже серьезно «болел» музыкой, и рассматривал диплом скорее как неизбежный, но не особо нужный документ в своей жизни. Его больше волновали выступления группы. За три года им удалось добиться того, что однажды им разрешили выступать на фестивале «Хард-стайл инфинити» на разогреве у самих «Лейбл граунд» — одной из самых известных рок-групп в стране! Для парней из колледжа это был настоящий шанс! Да, немалая часть групп с «разогрева» впоследствии исчезали бесследно — но это все равно был шанс заявить о себе и своем творчестве.

На концерте присутствовал руководитель одного из известных лейблов рок-музыки «Айрон Стэллион» Джоуи Маркомб, прозванный в мире шоу-бизнеса «Супер-Джоуи» за невероятное умение находить, развивать и продвигать начинающих исполнителей до уровня мировых звезд. Он заприметил не очень известную группу «Колледж индастриал бойз», в составе которой играл Клэй, и обратился к парням напрямую с предложением — контракт он мог предложить только Клэю, но не всей группе, так как для лейбла давно был нужен музыкант-одиночка с хорошим голосом и умением играть на гитаре.

И лев встал перед выбором, который мог изменить всю его жизнь. Так как Гривз, Сет и Кеннет были его многолетними друзьями, Клэй не мог в одиночку решать столь серьезный вопрос, не посоветовавшись с ними.

Собравшись после концерта в пабе, парни отметили успешное выступление на фестивале, после чего Клэй спросил их, грустно опустив голову:

— Вы все слышали, что сказал Супер-Джоуи. Будь я бессердечной и эгоистичной свиньей — я бы просто согласился и не спрашивал вас. Но вы мне дороги, и я не могу не спросить вашего мнения — соглашаться ли мне на его предложение. Ведь если я уйду, что будет с группой?

Гревз, отхлебнув пива прямо из бутылки, шумно поставил ее обратно на стол, едва не пролив излишки алкоголя:

— Кэл, я не знаю, что скажут другие парни, но я бы на твоем месте соглашался. Ты здорово поешь, и мне кажется, ты способен на что-то большее, чем петь в местечковой рок-группе колледжа. Возможно, однажды бы на нас и обратили внимание — но этого может и не случиться. А предложение от Джоуи есть здесь и сейчас.

Сет, который из-за проблем со здоровьем был трезвенником, потягивал безалкогольный мохито:

— Иди, дружище. Да, без тебя мы уже будем не те, но это твой выбор. Возможно, найдем нового вокалиста и продолжим творить. Нет — ну что же, такова судьба.

Клэй перевел взгляд на пухлого лиса Кеннета:

— А что думаешь ты?

Кеннет неопределенно пожал плечами:

— Кэл, мне кажется, что ты не тех зверей спрашиваешь. Да, мы твои друзья, и мы много вместе пережили. Я ценю то, что ты не стал принимать решение, не спросив нашего мнения. Да и все, наверное, ценят, — Гревз и Сет кивнули. — Однако тебе лучше поговорить об этом с Руби. Мне кажется, ее мнение будет для тебя в разы ценнее. Попробуй узнать у нее. Мы примем любое твое решение и пожелаем тебе только искреннего успеха, если ты решишь уйти. Ты это заслужил!

После долгих колебаний и разговора с Руби Клэй все же согласился на предложение лейбла и вышел из состава «Колледж индастриал бойз», начав сольную карьеру. Благодаря Джоуи Маркомбу и его раскрутке о талантливом молодом рокере быстро заговорили сначала на профильных ресурсах, а потом уже и на общедоступных. Но даже став известным, Клэй никогда не забывал своих старых товарищей из группы, без которых, возможно, он никогда бы не достиг таких вершин.

Одно Клэй знал точно — его успех был бы невозможен без Руби. Даже ничего не понимая в музыке и не понимая разницу между до-диез и ре-бемоль, львица своей верой давала Клэю настолько мощную поддержку в творчестве, что знаменитый рокер порой мог записать несколько песен буквально за неделю — и каждая из них становилась хитом.

Руби никогда не выступала на сцене вместе с Клэем. Она даже пробовала научиться играть на гитаре, чтобы у нее была возможность подыгрывать любимому, но увы — то ли Клэй был плохим учителем, то ли сама Руби была ужасной ученицей, но освоить гитару ей так и не удалось, что впрочем ее не сильно расстраивало.

* * *

При этом было бы ошибкой утверждать, что в жизни Руби не было никаких других интересов, кроме мужа и его музыки. Многим львица казалась простой покорной последовательницей великого Клэя Кэллоуэя, единственная цель которой — сопровождать его везде и всюду. Видя это, некоторые забывали, что Руби Кэллоуэй была достаточно известным фотографом. Конечно, ее слава на фоне Клэя была не такой яркой, но во многом лишь благодаря ей происходило оформление обложек всех новых альбомов льва перед тем, как они выходили в свет.

Помимо этого, Руби, будучи так или иначе светской львицей в прямом и переносном смыслах этого выражения, организовывала собственные биеннале в Метрополитен-Гардене, а также ежегодную выставку своих фоторабот, где попадались как фотографии Клэя во время концертов, сделанные из-за кулис, так и совершенно абстрактные образы, никак не связанные с мужем. Зачастую во время этих смотров организовывались благотворительные сборы для фондов, число которых было неизмеримо — порой даже Руби не могла сходу назвать всех, кому так или иначе помогала в момент времени.

Понимая, насколько такие выставки важны для жены, Клэй даже несколько раз отменял концерты, чтобы быть рядом с супругой в дни проведения ее фотовыставок. Будучи совершенно далеким от мира моды и равнодушным к демонстрации богатства и стиля, лев был одним из немногих посетителей, кому прощалось вольное отношение к дресс-коду — рокер мог спокойно прийти на фотовыставку в своей любимой красной куртке или вообще в черной кожанке, словно он собирался давать концерт для всех джентльзверей во фраках и бабочках.

Наверное, это была одна из многих причин, почему Кэллоуэи были такой крепкой парой — они знали, что важно друг для друга, и они были готовы временами пожертвовать чем-то важным для себя, чтобы дать возможность партнеру быть счастливым в чем-то ценном для него.

Именно благодаря любви Руби к фотографии, тянувшейся с детства, дом Кэллоуэев в Харден-Хилле был всегда полон снимков, которые выгодно оттеняли нарочито мужское оформление особняка. Строя свое «гнездо» в пригороде Радшор-Сити, Клэй Кэллоуэй намеренно делал его оформление как можно более простым, функциональным и невычурным, оставив всю «красоту» на совести Руби — и та привнесла ее с помощью фото, украшавших дом.

* * *

В отличие от многих рок-звезд, которые на вершине славы становились капризными и избалованными, требуя для себя самого лучшего и максимального потакания их хотелкам, Клэй Кэллоуэй, даже будучи звездой мирового уровня, выставлял максимальные простые райдеры перед концертами, где бы они ни проходили. Фактически, райдер Клэя включал в себя лишь три пункта, относящихся к нему самому, не считая многочисленных технических деталей для его команды вроде освещения или звука:

— Обязательное присутствие Руби рядом. Если по каким-то причинам организаторы не могли обеспечить присутствие жены из-за нехватки места или возможностей, Клэй всегда без раздумий отказывал в концерте, даже если бы он проводился в крупнейшем концертном зале страны Ковент-Метрополи-Гарден;

— Ананасовый сок для себя;

— Брусничный отвар для Руби, ее любимый напиток.

Именно за это Клэя любили организаторы концертов. Будучи совершенно равнодушным к вычурности, показному богатству и будучи максимально непритязательным даже на вершине мировой славы, лев мог выбрать в качестве гримерки совершенно любое помещение, если соблюдались три его личных условия. Если Клэю доводилось давать концерты на очень маленьких площадках, в школах или университетах (а он мог выступать и там, ведь лев не считал свою музыку достойной исключительно больших городов и площадок), он мог готовиться к выступлению даже в обычном классе или университетской аудитории, если это было необходимо — и никогда не высказывал никаких претензий организаторам. Пару раз Клэй, проводя бесплатные концерты где-то в глубинке, переодевался даже в обычной кладовке — но и тогда он играл столь же красиво и вдохновенно, как если бы выступал на центральных площадках столицы.

Из-за того, что льва практически всегда сопровождала Руби, среди фотографий Клэя, сделанных вне сцены, было чрезвычайно мало тех, где он был запечатлен в одиночестве. Практически на каждой из них рядом неизменно находилась его верная муза и преданная жена. Доходило до того, что среди фанатов творчества певца чрезвычайно ценились эти «одиночные» фото Клэя — они постоянно дорожали и быстро становились коллекционной редкостью.

* * *

Клэй стал всемирно известным, исполнив давнюю мечту — жить музыкой. Любимая Руби рядом, толпы поклонников. Казалось бы, что могло омрачить радость? Но увы, белая полоса в жизни всегда сменяется черной.

Клэй никогда не просил об этом Руби, но это было исключительно ее решением — сопровождать мужа во время туров и концертов. Львица видела, с какой энергией и удовольствием Клэй выступает, зная о ее присутствии рядом, и ей было только в радость помогать ему творить и радовать зрителей. Ее не пугали ни длинные переезды, ни усталость после концертов — верная Руби всегда была рядом и нежно обнимала Клэя когда он, отыграв очередной концерт, возвращался в гримерку уставшим, но довольным.

После очередного концерта Руби пожаловалась мужу на слабость. Поначалу этому не придали никакого значения, но львица продолжала стремительно слабеть. Ее прежде задорные глаза утратили блеск, а шерсть стала тусклой и ломкой. Обследование в клинике дало неутешительные результаты — рак.

С этого момента началось постепенное падение Клэя Кэллоуэя. Он все еще давал концерты, но осознание того, что где-то там за кулисами сидит его ослабевшая Руби, отказавшаяся покидать его, даже будучи прикованной к инвалидному креслу из-за стремительного развития болезни, мешало ему раскрыть свои возможности так, как он делал не один раз при здоровой жене.

Фанаты не видели этого, и теперь большую часть доходов с концертов Клэй тратил на лучшие клиники, где могли помочь Руби — но тщетно. Львица слабела с каждым месяцем.

* * *

Лишь раз за всю свою жизнь Клэй накричал на жену. Слабая, похудевшая и осунувшаяся Руби однажды сказала ему, сидя в инвалидном кресле, с трудом держась дрожащими лапами за подлокотники, пока лев катил ее перед собой на прогулке:

— Кэлли, зачем тебе нужна такая развалина, как я? Мне очень жалко видеть, как ты тратишь столько сил на меня и не радуешься жизни.

Клэй так резко остановил коляску, что Руби едва не выпала из нее, после чего встал на колено перед ней и пристально посмотрел ей в глаза:

— Повтори.

— Зачем тебе такая развалина, как я, Кэлли? Оставь меня, не мучайся. Я доживу свою жизнь и не буду на тебя сердиться, если ты уйдешь.

Клэй зарычал ей прямо в морду:

— Замолчи!

Глаза Клэя смотрели на Руби со злобой, и она испуганно вжалась в кресло, инстинктивно закрываясь дрожащими лапами, а тот продолжил, и его голос звучал низко, угрожающе и рычаще:

— Пятнадцать лет назад, в день нашей свадьбы, я поклялся перед Богом, что буду с тобой в горести и здравии, что бы ни случилось в этой жизни. Меня спросили, согласен ли я быть с Руби Дайсон, какой бы она ни была? И я ответил, что согласен. Почему я должен изменять своему слову сейчас? Ты продолжаешь быть прекраснейшей из прекрасных, Руби, и я не оставлю тебя до твоего последнего часа. Не смей сомневаться в этом!

Руби в тот момент выглядела жалко — испуганные слезящиеся глаза, тусклая свалявшаяся шерсть с залысинами, помятые вибриссы и дрожащие лапы. Ни один зверь не опознал бы в ней прежнюю обольстительную Руби, которую считали одной из первых красавиц среди всех жен мировых звезд сцены. Но Клэй продолжал видеть в ней ту владычицу красоты, которая пленила его сердце с первой секунды в коридоре университета Радшор-Сити, проникая взором куда глубже ее залысин, тусклой шерсти и дрожащих лап. Видя, как губы Руби дрожат, Клэй заключил ее в крепкие объятия:

— О, охотница моей души, лишь ты можешь считаться истинной владелицей моего сердца. Вчера, сегодня, завтра — всегда. Я всегда буду рядом. Просто верь в это.

И смертельно больная Руби, которой тогда даже не всегда хватало сил самостоятельно держать ложку, верила.

* * *

После одного из концертов, когда лев уходил со сцены в сторону гримерки, Руби, с улыбкой ожидавшая его у кулис в инвалидном кресле, внезапно схватилась за грудь и завалилась набок. Перепуганный Клэй подбежал к упавшей жене и поднял ее голову:

— Руби, что с тобой?

Львица тяжело дышала:

— Болит в груди, Кэлли. Сильно болит…

В тот момент зрители еще не разошлись, и эта сцена происходила на глазах десятка тысяч посетителей, которые с замиранием сердца смотрели, как Клэй поднял на своих мощных лапах невесомое тело жены и унес его за кулисы, где техники уже вызывали парамедиков. Вскоре приехавшая карета скорой помощи забрала с собой притихшую и тяжело дышавшую Руби, и Клэй силой заставил парамедиков разрешить ему поехать с ними, хотя обычно по инструкции это было запрещено.

В машине Руби открыла глаза, посмотрев на Клэя, в глазах которого начали появляться слезы, и произнесла слабым голосом, силясь улыбнуться:

— Не плачь, здоровяк! Выкарабкаемся!

* * *

Уже в больнице Руби переложили на каталку, и тогда совсем ослабевшая львица еле приподняла лапу, уже с трудом понимая происходящее вокруг и проваливаясь в смертельное забытие:

— Кэлли, где ты? Не бросай меня!

Клэй рвался к Руби, слыша ее слабый молящий голос, но два дюжих санитара удержали его на месте, и он был вынужден уступить после того, как попытка его остановить едва не переросла в драку с персоналом — в операционную вход для него был закрыт. Все что оставалось льву — ходить взад-вперед по коридору, словно его дикий сородич в клетке, вздрагивая от каждого шороха.

Мучительный час ожидания, казалось, растянулся до бесконечности. И когда подозрительно тихий хирург вышел из операционной, Клэй едва не снес его с лап:

— Что с моей женой, док? Она будет жить?

Низко опустив голову, хирург покачал головой:

— Мы не смогли спасти вашу жену. Обширный инфаркт миокарда на фоне рака и многочисленных метастазов. Увы, она была обречена.

Потрясенный и разбитый Клэй стоял и молча смотрел на врача. Плакавший последний раз в глубоком детстве, большой и сильный лев, символ брутальности и один из ведущих рок-музыкантов, словно застыл в параличе. Его губы скривились и застыли в натужной, болезненной дуге, не в силах разжаться, подрагивая, как у старика. Крупные слезы покатились из его глаз, застывая на пышной гриве. С трудом разжав половину губ, Клэй прошептал сдавленным, еле слышным шепотом:

— Руби… моя Руби. Она звала меня… а я не пришел… не смог…

После этого паралич перестал сковывать льва, и он рухнул на колени, зарыдав во весь голос. Слезы градом покатились из его глаз, орошая гриву и падая на пол крупными каплями. Его отчаянный вой как у раненого зверя разнесся по этажу, потрясая своей глубиной скорби. Врачи и санитары боялись подойти к ревущему от бессилия льву, который, рыдая, говорил прерывающимся от истерики голосом, ударяя кулаками в пол от бессилия:

— Она умерла!.. без меня… она… она… Я мог… быть рядом!..

В тот момент в коридоре были те, кто без сомнения опознал в ревущем льве звезду мировой рок-эстрады, и среди них были даже преданные фанаты его творчества — но ни один из них не посмел достать телефоны и снимать происходящее на камеры, понимая, что это было высшим свинством с их стороны. Все лишь молчали, понимая, что ничем не помогут убитому горем Клэю.

С уходом Руби весь его мир рухнул, и в тот момент Клэй, продолжая выть от отчаяния, искренне сожалел, что инфаркт не схватил на сцене и его тоже — жизнь без своей единственной музы казалась ему бессмысленной.

Клэй уже не помнил, как оказался дома и забылся тревожным и неровным сном. И лишь утром, проснувшись и подойдя к зеркалу, он понял, что вся его прекрасная темно-русая грива стала белой, как снег. Так за одну ночь сорокалетний Клэй Кэллоуэй постарел почти на двадцать лет.

* * *

Клэю очень не хотелось идти на похороны Руби, потому что вид в гробу любимой жены, которая буквально несколько дней назад ласково обнимала его после концерта и шептала ему на ушко приятные слова, угнетал его до невозможности. Однако, пересилив себя, лев все же пришел увидеть свою Руби в последний раз, понимая, что не может поступить иначе.

Пока священник, стоя перед вырытой могилой, читал молитву над лежащей в гробу Руби, Клэй молчал. Все его слезы закончились в больнице, и больше его не тянуло плакать. Его отрешенная морда смотрела перед собой пустым, лишенным всякой жизни взглядом. Если бы посторонний увидел бы такого Клэя перед собой — он бы точно мог подумать, что видит перед собой мертвеца, по ошибке стоящего прямо и дышащего медленно и тихо.

Когда гроб был опущен в могилу, и в нее стали сбрасывать землю, Клэй чувствовал себя так, словно его хоронят вместе с Руби. И поэтому, когда церемония прощания и похорон закончилась, можно было с уверенностью сказать, что прежний Клэй Кэллоуэй остался в могиле на кладбище Оук-Ридж вместе с Руби. Оттуда шла лишь оболочка, смутно напоминающая известного рок-певца.

Домой Клэй пришел с твердым решением повеситься. Но твердое решение не означало твердую способность выполнить задуманное. Сильно дрожащие, как у старика, лапы, с трудом смастерили петлю, и Клэй уже встал на стул, накинув себе веревку на шею. Один шаг — и все кончено.

Он уже занес лапу, чтобы сделать шаг вперед, как вдруг увидел на стене фотографию Руби, сделанную еще пять лет назад, когда она была здорова. Клэй сделал ее, когда они были на отдыхе в Альбукерко. На ней широко улыбавшаяся Руби, сверкая клыками, держала в лапах плюшевого мишку, которого Клэй выиграл ей в тире, и подпись маркером внизу гласила: «Клэй, ты лучший!».

Клэй медленно поставил лапу обратно на стул, после чего сдернул петлю у себя с шеи, сорвал веревку и швырнул ее в горящий камин, зарычав на весь дом и вкладывая во весь этот рык боль, страдания, ненависть и скорбь, которые его тогда снедали.

Больше попыток самоубийства Клэй не предпринимал.

* * *

Стоило ли говорить, что Клэй сразу же отменил все запланированные концерты и выпустил публичное обращение на своей официальной странице, в которой уведомил, что завершает карьеру музыканта и больше никогда не вернется на сцену. «Без моей Руби не существует Клэя Кэллоуэя. Прощайте и спасибо за все». Именно этими словами лев закончил свое послание.

Вернувшись в свое опустевшее поместье, Клэй превратил его в настоящую крепость, огородив ворота колючей проволокой, насадив непролазные заросли по дороге к дому — все для того, чтобы больше никто не трогал его. И там он жил в гордом одиночестве, окруженный фотографиями и вещами Руби, включая ее инвалидное кресло, выкинуть которое он так и не смог, хотя оно и стало для него символом ее смерти.

С годами скорбь Клэя несколько поутихла, и он даже начал облагораживать территорию вокруг дома, запущенную из-за лени и нежелания льва отвлекаться на подобные мелочи. Тем не менее, верный своему прощальному письму, Клэй не давал интервью, не выступал публично и не написал ни одной новой песни. Так закончилась вторая глава его жизни — жизни вместе с Руби.

Автомобиль с Бастером Муном и Эш остановился перед знаком «Проход запрещен», прибитым прямо к дереву у лабиринта непролазных зарослей в стороне от основного шоссе. Коала с опаской посмотрела на зеленое переплетение густых ветвей впереди:

— Даже не представляю, как мисс Ползли смогла так бесстрашно пройти к мистеру Кэллоуэю. Я бы развернулся и уехал уже сейчас!

Эш, дикобразиха, тряхнула иголками на голове:

— Мистер Мун, сворачивать некуда. Если мы не сможем пригласить Клэя Кэллоуэя участвовать, Джимми Кристал просто порвет нас. Вам и так пришлось врать, что Кэллоуэй знает вас и согласился участвовать. Еще одну ложь он нам не простит.

Бастер вышел из машины, боязливо поправив бабочку на белоснежной рубашке:

— И то верно, Эш. Что ж, пойдем.

* * *

Спустя десять минут полосы препятствий по практически непролазному бурелому, плотным веткам и густой листве, Эш и Бастер вышли наконец-то к высоким железным воротам, опутанным по верху колючей проволокой. Дикобразиха радостно улыбнулась, показывая пальцем вперед:

— Мистер Мун, смотрите, он здесь! Клэй Кэллоуэй, настоящий!

Вдалеке за оградой, под ветвями большого дуба, рядом с красным мотоциклом сидел на коленях постаревший лев с седой, но все еще пышной гривой. Не каждый бы смог узнать в нем бывшую звезду львиного рока, гремевшую на весь мир, не вглядевшись внимательно в его глаза, еще хранившие в себе отзвук тех далеких времен. Тот, чье имя когда-то знали и любили во многих странах мира, просто сидел и чинил свой любимый байк — то немногое, что у него осталось с тех времен, когда Руби была еще жива.

Мун подошел к воротам поближе и, набрав в легкие побольше воздуха, крикнул:

— Мистер Кэллоуэй! Мы пришли поговорить с вами, это очень важно!

Со стороны дуба раздался недовольный и хриплый голос:

— Пошли вон отсюда, я не желаю ни с кем разговаривать!

— Но сэр, это очень важно! Мы не займем больше пяти минут вашего драгоценного времени!

Полностью игнорируя обращение, Клэй продолжил невозмутимо чинить мотоцикл, достав из ящика новый гаечный ключ. Эш крикнула вслед за Муном:

— Сэр, если вы не согласитесь выйти к нам — тогда мы пойдем к вам!

Бастер и Эш двинулись в сторону ограды, намереваясь пролезть сквозь прутья, как вдруг Клэй встал во весь рост:

— Не подходите к ограде!

Но было уже поздно — ток, проведенный через решетку, заставил Муна и Эш, схватившихся за прутья, упасть на землю перед воротами. Последнее, что помнил Бастер Мун — как его подхватывают и поднимают, словно невесомую куклу, и куда-то несут.

* * *

— Мистер Мун, очнитесь!

Бастер скривился, услышав голос Эш, однако с трудом открыл глаза:

— Где мы?

— Мы в доме у мистера Кэллоуэя.

Бастер понял, что лежит на диване, накрытый пледом. Желая снять его с себя, коала почувствовала жжение в ладонях и увидела, что они покрыты бинтами, а кожа под ними чувствовалась так, как будто побывала в огне.

— Ты что, говорила с ним, Эш?

— Да, как раз обсуждали участие в нашем шоу. Он сказал…

Позади них раздался недовольный рык Клэя, который все это время сидел в кресле перед огнем:

— И он сказал, что нет. Даже спустя миллионы лет.

— Но сэр, послушайте! Это важно. Вы даже не представляете, какое значение будет иметь ваше возвращение на большую сцену!

Клэй оборвал его предложение рыком:

— Нет. Я ушел пятнадцать лет назад не для того, чтобы какие-то хилые коалы в моем доме предлагали снова выступать на сцене. И да, забери. Твоя подруга оставила кое-что на моей земле.

Лев бросил Бастеру на плед искусственный глаз мисс Ползли, который та случайно потеряла у ограды поместья Кэллоуэя, спасаясь бегством. Грузно расправив плечи, Клэй шаркающей походкой вышел из комнаты, бросив за спину:

— И чтобы утром вы уехали отсюда.

Кэллоуэй оставил Эш и Бастера в одиночестве, и некоторое время единственным звуком в комнате были потрескивающие в камине дрова. Опустив плечи, Эш грустно произнесла:

— А ведь мистер Кэллоуэй всегда был моим кумиром. Никогда не думала, что моя встреча с ним будет такой грустной и не принесет мне никакой радости.

* * *

На следующее утро, когда Клэй Кэллоуэй проснулся и пошел поливать цветы на границе участка, он с раздражением понял, что непрошенные гости еще не покинули его дом, а топчутся на участке, словно ожидая, когда он подойдет ближе. Разумеется, это не могло не вызвать в нем вспышку недовольства:

— Я велел вам проваливать из моего дома утром. Я непонятно выразился?

Мун обескураженно молчал, не зная, что сказать, поэтому в тот раз говорила только Эш:

— Вы заперлись здесь и больше не играете, потому что потеряли свою жену?

Лев проследовал мимо них и взял в лапы распылитель:

— Не упоминай мою жену, колючка.

— Но ведь именно ей вы посвятили большинство песен, не правда ли?

Лев опустил плечи, продолжая поливать цветы:

— ВСЕ свои песни.

— Но разве она сама хотела бы, чтобы вы вот так заперли себя в четырех стенах, не контактируя с внешним миром и прогоняя любого, кто приходит к вам даже с самыми добрыми намерениями?

Лев, сжав кулак с такой силой, что пластиковая рукоять садового распылителя хрустнула, повернулся к Эш и Муну:

— Кто ты такая, чтобы решать за меня и мою Руби, как мне лучше поступать? Я ушел со сцены не просто так! Руби значила для меня все, и когда ее не стало, звезда и музыкант внутри меня умер!

Швырнув распылитель на землю, Кэллоуэй, злобно фыркнув, пошел обратно в сторону особняка:

— Проваливайте, пока я вас сам не вышвырнул отсюда. Третий раз повторять не буду.

Мун, грустно опустив уши, со сморщенной мордой поправил бинты на обожженных лапах:

— Увы, это бесполезно. Придется сдаться и признаться мистеру Кристаллу, что Клэя Кэллоуэя не будет в нашем номере.

Эш, смотря вдаль уходящему льву, негромко произнесла:

— Будет. У меня есть одна идея, но вам придется уехать, мистер Мун.

Коала подняла недоуменные глаза на дикобразиху:

— Эш? А ты?

— А я останусь. Вас он слушать не будет, а меня… я кажется знаю, какой подход найти к нему.

* * *

Впервые за пятнадцать лет в его доме были посторонние. Клэй Кэллоуэй сидел в кресле перед камином, на котором в изобилии стояли фото его с Руби в самых разных исполнениях — и с концертов, и с вручения премий, и со светских мероприятий, и даже на природе, в расслабленной атмосфере.

Его ухо уловило музыку, которая доносилась с порога дома. Прислушавшись, Клэй опознал одну из своих песен, Stuck in the moment… Встав с кресла, Клэй пошел медленным шагом на первый этаж к входной двери, проходя по лестнице мимо еще одной огромной порции фотографий себя и Руби.

Открыв дверь, он с удивлением увидел, что дикобразиха никуда не уехала, а осталась с гитарой наперевес, продолжая куплет:

Тебе нужно стоять прямо и держаться на лапах

И слезы твои не приведут ни к чему.

Спустившись по ступенькам, Клэй грузно сел рядом с Эш, и та от удивления перестала играть. Впервые улыбнувшись за все время, лев посмотрел вперед:

— Я не слышал ни одной своей песни вот уже пятнадцать лет ни по радио, ни вживую. В каждой из них я чувствую ту энергию, которую давала мне Руби для их написания.

Эш поставила гитару вдоль перил:

— Мистер Кэллоуэй…

— Клэй, — лев прервал дикобразиху. — Хотя я как минимум вдвое, а может даже и втрое старше тебя, давай не обращаться ко мне, словно я глубокий старик. Всякий раз, когда я слышу «мистер Кэллоуэй» из уст кого-то, вроде тебя, мне кажется, словно завтра меня ждет такси в дом престарелых. А тебя как звать, колючка?

— Эш.

— Я знаю, зачем ты осталась, Эш. Этот придурок-коала раздражал меня, и я рад, что он свалил отсюда. Но сомневаюсь, что у тебя получится лучше.

Эш повернулась мордой к льву:

— Мис… Клэй. Я не знаю, что вы чувствуете, потеряв Руби. Вы правы — я никогда не смогу постичь всей глубины горя, которая вас постигла, когда ее не стало.

Кэллоуэй сцепил лапы в замок и закрыл глаза:

— Вот уже пятнадцать лет я каждую ночь вижу Руби, как она оседает в инвалидном кресле за кулисами и шепчет, что у нее сильно болит в груди. А я, известный Клэй Кэллоуэй, не в силах ей помочь.

После паузы Клэй добавил:

— Никто этого не знает, но ее последнее желание я так и не смог выполнить. Когда Руби, уже умирающую, завозили в операционную на каталке, она звала меня, наверняка понимая, что больше никогда не увидит меня вновь. Я рвался к ней, чтобы показать ей, что я тут, рядом, в горести и здравии, как и поклялся в день нашей свадьбы… но меня не пустили к ней. Я понимаю, что мне было туда нельзя — но вот уже пятнадцать лет виню себя в том, что единственный раз не пришел к ней, когда она звала меня. И ее молящий шепот «Кэлли, где ты? Не бросай меня!» преследует меня в кошмарах все эти годы, — Клэй сжал кулаки. — И все эти пятнадцать лет я виню себя за то, что в ее последние секунды я не держал ее за лапу, чтобы она не чувствовала себя одинокой и покинутой. Я понимаю, что не в моих силах было ей помочь — Руби съедал рак и рано или поздно она все равно бы умерла. И в тот день я отчаянно хотел умереть следом за ней, чтобы не жить в мире, где не существует моей ненаглядной Руби. Плевать на все концерты, поклонников, песни и музыку. И тогда же за одну ночь я полностью поседел. Сейчас я выгляжу как старик, а ведь такой цвет гривы был у меня на следующий день после ее смерти. Уверен, встреть меня кто-то в тот день — подумали бы, что я отец Клэя Кэллоуэя, а не он сам. Я даже пытался повеситься в день ее похорон, но потом… я увидел ее фото и понял, что не могу этого сделать.

Помолчав еще немного, Клэй повернул голову к Эш и открыл глаза:

— Ты тоже не выглядишь особо счастливой, Эш. Тоже потеряла кого-то дорогого для себя?

Дикобразиха мотнула иголками на голове:

— Да это даже сравнивать нельзя, Клэй. Так, был у меня парень, Ланс. Мы вместе играли в группе, хотели стать звездами, совсем как вы. Что для него, что для меня вы всегда были кумиром, и мы учили наизусть все ваши песни. А потом… потом я пришла домой, а он обнимается с этой Бекки и говорит мне, что дальше обойдется без меня. Так я и ушла от Ланса, попав в труппу к мистеру Муну. Вы правы, Клэй, что я не в состоянии постичь всю глубину того горя, которое постигло вас пятнадцать лет назад… но и я однажды потеряла кого-то, кто значил для меня многое. Как и вы, после этого я тоже хотела бросить музыку, забиться в уголок и рыдать, будучи готовой заколоть иголками любого, кто попытается со мной заговорить.

Наступила тишина, которую разбавляли только птицы, поселившиеся в кроне дуба на территории поместья Клэя. Помолчав, лев встал:

— Заходи в дом, Эш. Ты оказалась более приятным собеседником, чем я думал.

* * *

Налив чай, Клэй поставил кружку перед Эш:

— Прости, у меня не было гостей пятнадцать лет, я несколько растерял навыки радушного хозяина. Да и будешь им, если все, кто лезет ко мне, хотят только того, чтобы я вышел, и их совсем не интересует, что я сам думаю по этому поводу.

Когда Эш оказалась за столом и прижалась мордочкой к кружке, согревая шерсть горячим паром, Клэй присел рядом с Эш и, обхватив горячую кружку обеими лапами, сделал большой и шумный глоток, поставил ее обратно на стол и продолжая удерживать ее огромными ладонями. Набравшись смелости, Эш спросила:

— Вы говорили, что Руби была для вас всем. А… какой она была?

Лев снова отхлебнул чай и поставил кружку на стол:

— Маленькой и невероятно прекрасной. Руби была похожа на миниатюрного ангела прямиком с белых облаков рая, который по ошибке попал в наш мир и нуждался в защитнике. Будь бы я художником, а не музыкантом, то каждый ее портрет я бы подписывал «Идеал красоты». Когда она была рядом со мной, я чувствовал себя обязанным оберегать и защищать ее от всех невзгод. Всякий раз, когда Руби стояла рядом со мной, едва доставая мне до груди, я чувствовал себя самым счастливым львом на свете. Все ее черты были идеальны — взгляд, рост, походка, улыбка, шерстка, вибриссы. Какой бы она ни была, даже если злилась на меня — она была идеальной, в отличие от меня⁽¹⁾. Даже когда рак съедал ее, и она угасала, словно свеча — и даже тогда она была прекраснее любой львицы в этом мире, — Клэй улыбнулся. — Каждый раз я спрашивал себя — чем я заслужил то, что такое прелестное и неземное создание выбрало именно меня? И каждый раз у меня не было ответа. Ведь Руби была со мной еще тогда, когда мое имя знала лишь пара-тройка зверей в колледже. И уже тогда она выбрала меня среди прочих. И поэтому, став известным, я знал, что Руби рядом со мной не из-за славы или моих денег. Даже когда в моем кармане валялись лишь пару долларов, и я был обычным студентом, я знал — Руби ценит меня и таким.

Помолчав еще немного, Клэй снова улыбнулся, но намного шире, словно вспомнил нечто очень приятное и забавное:

— Представляешь, я особенно любил прятать ее под своей курткой зимой, когда она мерзла, — Клэй улыбнулся. — Просто вообрази — распахиваешь куртку, она прячется туда, вся продрогшая и мокрая, после чего ты застегиваешь куртку, и из нее торчит только ее голова, как у маленького котенка за пазухой. И она смотрит на тебя таким прекрасными глазами, полными благодарности. Уверен, я ни на одном своем концерте не испытывал тех же чувств, как в тот момент.

Помолчав, Клэй заметил, повернув голову в ее сторону:

— В твоих глазах есть что-то, что было в глазах у моей Руби. Какой-то задор и хитринка.

Эш завороженно застыла, глядя в голубые глаза льва:

— Клэй?

Лев положил свою большую ладонь поверх маленькой лапы Эш:

— Ты первый зверь за много лет, кому я могу рассказывать все это. Хотя у тебя и образ ершистой и опасной девочки панк-рокерши, но у тебя доброе сердце, и ты умеешь сопереживать. Уверен, что тот Ланс очень сильно пожалеет, что потерял тебя, Эш.

Смущенная дикобразиха опустила взгляд:

— Честно говоря, я уже слабо вспоминаю то время. Мне было хорошо с Лансом, мне нравилось, как он называл меня Иголочкой — но все это осталось в прошлом. Он не умер — и в этом плане мне повезло больше, чем вам, но иметь в живых того, кто предал тебя, ничуть не лучше, чем потерять того, кого искренне любил.

Клэй лишь рассмеялся глубоким грудным смехом, не разжимая губ, после чего ответил:

— Действительно, «повезло». Иголочка. Даже не знаю, почему, но мне нравится это прозвище. Оно с одной стороны нежное, а с другой передает твой колючий и упрямый характер. Иначе почему ты еще сидишь здесь, а не сбежала вслед за этой коалой Муном? Извини, что называл тебя колючкой. Если не против — лучше уж Иголочкой.

Эш кивнула, а лев продолжил:

— Но называть себя Кэлли не дам. На это имела право только Руби.

* * *

Еще пару дней провела Эш в доме Клэя, постоянно разговаривая с ним о его прошлом, творчестве, Руби и его жизни. С каждым часом Клэй втягивался в разговор все больше и больше, и вскоре уже в нем было не узнать потерявшего задор льва. Да, его седина никуда не исчезла, но все чаще и чаще Клэй смеялся над шутками Эш или рассказывал какой-то забавный случай из своего прошлого, сопровождая рассказ раскатами своего грохочущего хрипловатого смеха.

На второй вечер произошла совершенно немыслимая вещь. Эш зашла в комнату, неся вечерний чай для задумчивого Клэя, сидящего перед камином, как тот вдруг поднял голову и спросил:

— Прости, Иголочка. Я могу попросить тебя… присесть мне на колени?

От неожиданности Эш едва не выронила кружку с чаем:

— Клэй, что с вами?

Улыбка тронула губы льва:

— Не то, что ты подумала. Я просто никогда не обнимал дикобраза и мне стало интересно, каково это. А без твоего разрешения я не стал бы этого делать.

Все еще сомневаясь, Эш осторожно села на колени к Клэю, стараясь не уколоть его иголками. Помедлив, Кэллоуэй осторожно прижал Эш к груди, держа большую когтистую ладонь по направлению роста иголок дикобразихи.

* * *

Эш не понимала, что происходит. Если бы еще два дня назад кто-нибудь сказал ей, что ее будет обнимать сам Клэй Кэллоуэй — она бы точно рассмеялась в морду говорящему. Однако сейчас происходило невозможное… и в то же время реальное. В их объятиях не было никакой эротики или страсти — но Эш чувствовала, что Клэй действительно получает удовольствие от объятий, ведя себя при этом максимально тактично в отношении нее.

Так как у нее не было иного выбора, Эш уткнулась носом в густую гриву Клэя и с удивлением поняла, насколько привычно и уютно она себя там чувствует. Даже мысль, что обладателем этой гривы был ее кумир, годящийся ей в возрасту как минимум в отцы, не делала этот момент каким-то неправильным или сомнительным.

Спустя какое-то время, не выдержав, Эш спросила:

— Клэй… а что сказала бы Руби, увидев, что вы обнимаете другую?

Хмыкнув, лев осторожно погладил дикобразиху по росту иголок:

— Учитывая, что я жил пятнадцать лет в тюрьме, в которую сам же и загнал себя — она была бы рада. Я всегда был верен Руби и никогда не считал кого-либо более достойной и прекрасной, чем она. Но уверен, что Руби и в последние секунды своей жизни желала бы мне быть счастливым… даже без нее. Заменить Руби не в состоянии никто. Даже ты, Иголочка, — Клэй снова провел ладонью по иголкам. — Но сейчас, обнимая тебя, я впервые почувствовал себя живым за много лет. Мне очень не хватало этого в последние полтора десятилетия.

Отпустив Эш и встав с кресла, Клэй, слегка сгорбившись, выдвинулся в сторону лестницы на второй этаж:

— Мне нужно о многом подумать, Иголочка. Спокойной ночи.

Эш могла лишь кивнуть, все еще потрясенная теми ощущениями, что она испытала в объятиях Клэя. Она никогда раньше не была в подобной ситуации — максимально романтичной и при этом совершенно тактичной и «правильной», не умаляющей ничьего достоинства.

Шерсть на ее мордочке еще хранила запах гривы Клэя. Проведя ладонью по морде и поднеся ее к носу, она явственно его ощутила. Улыбнувшись этому, Эш легла на диване, накрылась одеялом и провалилась в спокойный и ровный сон.

1) Эта фраза заиграла бы особенно на английском, ведь имя Руби переводится как «рубин», а Клэй — «глина». Рубин всегда идеален, в отличие от глины — на это намекал лев

Вернуться к тексту

Впервые за все годы затворничества Клэй Кэллоуэй спал спокойным и счастливым сном. Никаких кошмаров с умирающей Руби, никаких молящих призывов — лишь ровный, размеренный сон.

И когда Клэй проснулся в своей постели с первыми лучами солнца, он впервые за много лет ощутил, что выспался, и ему действительно хочется прожить предстоящий день, а не существовать в нем. Сами сны он помнил с трудом, но одно он помнил точно — там была улыбающаяся Руби, которая гладила его по пышной гриве и шептала что-то очень приятное.

Первое, что видел лев, когда просыпался — фотография улыбающейся Руби, стоящей с букетом фиалок — ее Клэй сделал в те редкие моменты, когда им двоим удавалось вырваться из цепких лап назойливых папарацци и отдохнуть в дикой природе, вдали от концертов, музыки и сцен.

Каждое утро Клэй приветствовал фотографию — не исключением стало и то утро:

— Здравствуй, Руби. Я очень рад тебя видеть.

И хотя фотография, очевидно, не могла измениться за пятнадцать лет, и выражение морды львицы в тот день ничем не отличалось от всех дней до этого, Клэю показалось, что на фотографии львица стала улыбаться чуть шире, а ее глаза стали еще прекраснее. Взяв с полки рамку с фотографией, лев обратился к ней:

— Я вчера обнимал другую, Руби. Прости меня, любимая, если ты это видела и это тебя могло как-то обидеть или огорчить. Я так устал жить в вечном затворничестве и скорби, что мне хотелось немного живого тепла. Обещаю, что ты навечно останешься единственной жемчужиной моей души, и никто до конца моей жизни не сможет заменить тебя, кем бы она ни была. Но… — Клэй запнулся. — С Эш я ощущал себя живым. Я знаю, ты бы хотела, чтобы я был счастлив и после твоего ухода. Надеюсь, ты простишь мне это и позволишь почувствовать немного счастья рядом с другой. Ради тебя и твоей памяти.

Поставив фотографию обратно на полку, Клэй встал, разогнул затекшие мышцы, после чего ушел в соседнюю комнату, где еще в бытность рок-звездой создавал все свои шедевры.

* * *

После рассвета Эш разбудил звук гитары, доносящийся со второго этажа. Сонно нащупав край махрового пледа, дикобразиха отбросила его в сторону и встала, направляясь в сторону источника звука.

С каждый шагом звук становился все ярче и отчетливее, и когда Эш, тронув дверь, открыла ее, она увидела, как Клэй стоит с гитарой наперевес перед пюпитром с раскрытой нотной тетрадью и вносит в нее записи. Повернувшись на звук, Клэй произнес очень бодрым голосом:

— Извини, что разбудил, Иголочка. Послушай, что я создал! Названия еще не придумал, но ты послушай!

Перехватив гитару поудобнее, Клэй запел:

Понимаешь, он сбился с пути

Он раньше бодрствовал,

Чтобы прогнать сны, что видел

Он хотел верить

В объятия любви

Его голова была тяжела,

Когда он продвигался по земле,

Собака начинала рыдать,

Словно зверь с разбитым сердцем

На воющий ветер

Его лапа в кармане,

Его палец на стали

Пистолет так тяжел

В своем сердце он чувствовал—

Это было биение любви!

Эш восхищенно подняла лапы к голове, прижав их к щекам:

— Клэй, это восхитительная песня! Вы не растеряли свой талант за пятнадцать лет!

Лев выглядел так, словно он решил очень трудную задачу на контрольной по математике в школе, и был чрезвычайно доволен этим:

— Ты видела? У меня получилось! Лев меня дери, у меня получилось!

Хрипло захохотав, Клэй с силой швырнул ручку об пол, заставив колпачок отлететь в другой конец комнаты:

— К черту все, я согласен выйти на сцену! Иголочка, я не знаю, как ты смогла это сделать, но я снова чувствую себя живым!

Сняв с себя гитару, Клэй положил ее на кресло, после чего решительно подошел к Эш и крепко обнял ее, дыша на ее иголки теплым воздухом. Дождавшись, когда дикобразиха, обмякнув, тоже обнимет его, Клэй отпустил Эш, и та увидела, что в его глазах стоят слезы. Вытащив из кармана платок, дикобразиха протянула его льву. Тот сел прямо на пол, босой и сгорбленный:

— Я не плакал ни одного дня в своей жизни после того, как похоронил Руби. А сейчас… я ощущаю, словно чувства возвращаются в меня после долгой разлуки. А слезы… какие-то другие, не такие, как в день смерти Руби, — Клэй застыл, глядя перед собой, пока крупные слезы текли по его гриве, застывая на ней большими водяными каплями. — Возможно, это слезы облегчения.

Эш показала на записанную партитуру на пюпитре:

— А что, если назвать эту песню «Выход»?

Лев улыбнулся, растерев морду энергичными движениями и убрав остатки слез:

— А пусть! Мне нравится это название. Звони своей коале-полурослику.

* * *

От Эш не было вестей вот уже два дня, и Бастер Мун начинал волноваться, не случилось ли с ней что. Он несколько раз пытался ей позвонить, но всякий раз ее телефон был выключен. До концерта оставалось всего пару дней, и Мун начинал отчаянно жалеть, что послушал Эш и разрешил ей остаться в поместье Клэя Кэллоуэя — лучше было иметь одного из важных участников постановки рядом, пусть и без Клэя, чем не иметь никого.

И вот, наконец, раздался звонок. Схватив телефон, коала увидела звонок от Эш. Судорожно пытаясь попасть пальцем по кнопке приема, Мун едва не закричал в трубку:

— Эш, где тебя носит? Ты не отвечала два дня!

В трубке раздался радостный голос дикобразихи, звучащий на фоне тарахтящего мотора, словно она была рядом с заведенным мотоциклом:

— Мистер Мун, Клэй Кэллоуэй согласился участвовать в постановке! Он хочет вам кое-что сказать!

Сменяя Эш, в трубке раздался хрипловатый бас:

— Твоя певичка оказалась невыносимо настырной и еще более занудной, чем ты сам, Мун. Будь так любезен выделить мне гримерку с ананасовым соком. Спасибо.

Перекрикивая звук мотора, Эш крикнула:

— Скоро будем, мистер Мун!

После этого звонок прервался. Подпрыгивающий от нетерпения Бастер Мун помчался к труппе, которая в тот момент репетировала одну из сцен:

— Ура, Клэй Кэллоуэй согласился участвовать в нашей постановке!

Джонни, который в тот момент отрабатывал с Нуши стойку на палках, от неожиданности рухнул на паркет:

— Ого, ничего себе! Это все Эш постаралась?

Мун кивнул, тряхнув большими ушами:

— Именно! Так, два дня до премьеры, не прекращаем репетицию! — дождавшись, пока воодушевленные Мина, Джонни, Розита, Гюнтер и другие участники вернутся к повторению всех движений, Бастер повернулся к мисс Ползли, которая, увидев, что Мун обратил на нее внимание, встала по стойке «смирно». — А вас, мисс Ползли, попрошу найти пустую гримерку и доставить туда ананасовый сок. Мистера Кэллоуэя нельзя разочаровать!

Проскрипев «Есть!», бабушка-игуана шаркающей старушечьей походкой посеменила к техникам. И впервые за неделю настроение у Бастера Муна было настолько радужным, насколько это было возможно при открытом конфликте с Джимми Кристаллом и рыдающей Поршей, обвиняющей всех в ненависти по отношению к себе.

* * *

— Клэй, зачем вы сказали ему, что я оказалась обычной занудой? — Эш убрала телефон в карман одной лапой, держась второй за талию льва. — Он же теперь поверит в это!

Перекрикивая шум мотоцикла, на котором они ехали, Кэллоуэй ответил:

— А ты чего хотела, Иголочка? Чтобы я ему рассказал, как мы обнимались перед камином, а потом я написал новую песню? Обойдется ему такие подробности рассказывать, пусть думает, что я иду выступать насильно!

Когда же они приехали к студии, Клэй, заглушив мотор, почему-то остался сидеть на мотоцикле, лишь сняв с головы шлем и устремив вперед задумчивый взгляд. Эш, которая к тому моменту уже спешилась, заметила это:

— Клэй?

Лев покачал головой, оперевшись лапами на вилку мотоцикла:

— Сегодня мне снилась Руби. Я не очень хорошо помню свой сон, но она там не умирала и не звала меня. Она… улыбалась и говорила мне что-то хорошее и приятное. Сегодня утром я говорил с ее фотографией и сказал, что обнимал тебя вчера вечером, и мне было тепло. Возможно, я ищу черную кошку в черной комнате, но мне почему-то кажется, что моя Руби прекрасно видела все, что происходит со мной последние пятнадцать лет, и все кошмары, что посещали меня каждую ночь — это ее попытка спасти меня. И этой ночью, мне кажется, она была рада за меня.

Встав наконец с мотоцикла и поправив свою гитару в чехле за плечом, лев хмыкнул:

— А может, я слишком загоняюсь и придумал все себе на ходу. Пойдем, репетиция сама себя не проведет.

* * *

Наступил день премьеры. Постановка была в самом разгаре и вот-вот должна была произойти финальная часть. Уже выступила Порша, устроил настоящее театральное побоище Джонни, победивший Кикенклобера.

Предстояла финальная сцена, в которой должен был принять участие сам Клэй Кэллоуэй. Желая добиться максимального ошеломления зрителей, Бастер Мун ни в одном из анонсов космического представления не указывал, что героем будет Клэй — так он рассчитывал на идеальный эффект внезапного воздействия.

Эш в серебряном переливающемся комбинезоне и Клэй, полностью одетый в черную кожу, как в прежние времена, стояли в глубине пещеры, из которой по сюжету им нужно было выйти и сыграть свою песню.

Эш слышала голос Розиты, которая говорила о том, что они ищут «пропавшего первооткрывателя на последней планете», и это было сигналом. Дикобразиха подняла взгляд на льва:

— Наш выход.

И в этот момент Клэй сжал кулаки, и его морда пересекла гримаса боли:

— Прости, Иголочка, не могу.

Растерявшая весь боевой задор Эш испуганно схватила Клэя за лапы:

— Что с вами, Клэй? Вы же так радостно репетировали и так хотели выйти на сцену!

Обреченный Клэй тяжело вздохнул, и его вибриссы поникли:

— Да. Но я слишком часто думаю о том, что без Руби я ничто, и та краткая вспышка, которая была у меня в доме — это лишь ошибка, исключение из правил. А сейчас я не могу. Прошло слишком много лет, и мне страшно. Я уже не тот. Прости…

— Кэлли.

Лев вздрогнул, услышав, как к нему обратилась Эш — так, как он ей запретил делать, но дикобразиха, тем не менее, нарушила просьбу льва — но иначе Эш не смогла бы достучаться до него. Она продолжила, крепко взяв его за лапу и смотря прямо в глаза снизу вверх:

— Руби всегда с вами. Ни я, ни кто-либо другой не сможет ее заменить, и лишь вы храните ее образ в своем сердце. Я помогла вам почувствовать себя живым — так оживите Руби в своей душе! Пусть она будет не шепчущей и умирающей львицей, которая из раза в раза зовет вас и не может дождаться, а той музой и хрупким ангелом, который делал вас королем сцены. Сделайте ее такой, какой хотите вы, а не кто-то другой! Если вы действительно любите ее, как никого другого в этом мире — вспомните ее с наилучшей стороны. Руби не заслужила, чтобы вы помнили ее… такой, угасающей и слабеющей.

Не спрашивая льва, Эш обняла его прижалась к его груди, зарывшись в нее носом, после чего отпрянула:

— Я пойду первой, Клэй, и начну. Когда поймете, что готовы — подхватите ритм.

В полной тишине, которая наступила после того, как Розита произнесла все слова, которые полагались ей по роли, притихшая и задумчивая Эш вышла из пещеру на сцену, залитую ярким светом прожекторов. Гюнтер и Розита, знавшие, что вместе с дикобразихой должен был выйти и Клэй, пораженно молчали.

Застыв перед толпой, Эш тронула струну и начала петь без музыки:

Я взбиралась на высокие горы

Я бежала по полям

Чтобы быть с тобой

Чтобы быть с тобой.

Но я так и не нашла то, что искала.

Эш ожидала, что на последней строчке Клэй вступит в игру — но его все не было. На помощь Эш пришел зрительный зал, который вслед за ней принялся повторять строчку «Но я так и не нашла то, что искала».

И вдруг, когда толпа была готова произнести строчку в третий раз, раздался нарастающий гитарный риф. Эш встрепенулась — Клэй!

* * *

Когда Эш ушла вперед, Клэй Кэллоуэй остался стоять на месте, бессильно сжимая гитару. Краткая вспышка прошла втуне — и он снова ощутил себя старой развалиной, которая боится даже коснуться струны, не говоря уже о том, чтобы выйти на сцену.

Он слышал, как Эш назвала его Кэлли — именем, которым могла его называть только Руби, но он был настолько подавлен, что даже не смог протестовать против этого.

Впереди, в ослепительно белом треугольнике выхода из пещеры, раздавался голос Эш, исполняющей I still haven't found what I'm looking for — эту одну из самых известных песен Кэллоуэя Эш и Клэй выбрали вместе для выступления.

Еле слышно всхлипнув, Клэй вытер слезу — и вдруг явственно услышал в своей голове:

— Кэлли.

Этот голос он не спутал бы ни с чем. Руби. Закрыв глаза, лев широко и очень добро улыбнулся:

— Здравствуй, моя любимая.

Внутренний голос, больше похожий на отзвук мыслей, чем на что-то осязаемое, шелестел в ответ:

— Ты все же услышал меня, здоровяк.

Слезы Клэя снова полились градом, и он силился улыбнуться:

— Руби, охотница моего сердца…

— Не плачь, мой милый Кэлли. Мне так грустно видеть, что ты плачешь. Ты же большой и сильный — выйди и порви зал, как ты делал всегда. И… Эш все сделала правильно, держись рядом с ней. Если она помогла тебе ожить — так тому и быть. А я всегда буду рядом с тобой, где бы ты ни был.

Лев вытер слез рукавом и перехватил гитару, не открывая глаз:

— Пока ты рядом — любые горы мне по плечу!

В тот момент Клэй явно чувствовал, что Руби стоит рядом с ним, и ее лапа лежит на его плече. Лев знал, что это лишь самообман, но пока его глаза были закрыты — он был рад в это верить.

Последний шелест Руби прозвучал в его голове, и после этого ощущение присутствия Руби за спиной пропало:

— Иди, Кэлли, я с тобой.

Клэй сжал покрепче медиатор и коснулся струны:

— За тебя, Руби.

* * *

Под рев толпы из треугольной пещеры вышел постаревший, но все еще узнаваемый Клэй Кэллоуэй в своем фирменном черном цвете. Лишь тот, кто стоял бы в метре от него, смог бы разглядеть, что его грива мокрая от слез — глаза же его были блестящими, как в прежние годы выступления на сцене — словно и не было пятнадцати лет заточения в собственном поместье.

Двигаясь в сторону Эш и продолжая играть на гитаре, лев подхватил текст:

Я верю во Второе пришествие,

Когда все цвета сольются в один

Сольются в один.

Но да, я все еще бегу.

Встав мордами друг к другу, Эш и Клэй подхватили третий куплет, глядя друг другу прямо в глаза:

Ты разбила узы

Ты ослабила цепи

Ты несла крест моего стыда

О моего стыда, ты знаешь, я верю в это

Но я до сих пор не нашел

То, что я ищу.

Как и несколькими минутами ранее, последняя строчка повторялась зрителями в зале, а платформа, на которой стояли Розита, Гюнтер, Клэй и Эш стала приподниматься, а декорации стали растворяться, словно они вчетвером застыли в воздухе. Стоило стихнуть последнему аккорду, как зал начал неистовствовать, приветствуя своего кумира. Отвыкший от такого внимания за многие годы, Клэй Кэллоуэй стоял на сцене, вспоминая все свои прошлые выступления, которые были еще в старые-добрые времена. Подошедшая Розита восхищенно крикнула, пытаясь перекрыв рев толпы:

— Мистер Кэллоуэй, вы были великолепны!

Покрашенный серебряной краской Гюнтер подпрыгнул:

— Йа, йа, великолепен! Фантастиш! Вундербар! Гюнтер одобряйт!

Посмотрев на ревущую толпу, Клэй перевел взгляд на Эш:

— Без тебя я бы не смог этого сделать, Иголочка.

Протянув лапы, лев крепко обнял Эш к себе на глазах толпы, пригнувшись и уткнувшись носом в иголки на ее голове. И в тот момент ему было все равно, что подумают другие.

* * *

Неудивительно, что после выступления в мюзикле Муна Клэй Кэллоуэй собрал пресс-конференцию, на которой он официально объявил, что возобновляет профессиональную карьеру и собирается дать серию концертов в нескольких штатах.

Перед тем, как стартовала пресс-конференция, Клэй обратился к Эш:

— Ты же не будешь против, если я приглашу тебя сесть рядом со мной, Иголочка?

Эш покачала головой:

— Не против. А вы не боитесь, Клэй, что они могут подумать не то, что есть на самом деле?

Лев хрипло рассмеялся:

— Это работа журналистов — думать не то, что есть на самом деле. Дураков хватает на этом свете.

Как и ожидалось, одним из первых вопросов, который задали Клэю на пресс-конференции, был как раз связан с Эш:

— Мистер Кэллоуэй, вы почти пятнадцать лет не давали ни одного интервью, не сыграли ни одного концерта — а тут одна из участниц труппы Бастера Муна по имени Эш смогла уговорить вас вернуться. Значит ли это, что между вами возникла какая-то химия?

Эш, сидящая рядом со львом, густо покраснела, чувствуя себя неуютно, и Клэй лишь на пару мгновений задумался, прежде чем ответить:

— Химия. Что за слово еще такое? Эш напомнила мне, что такое Жизнь и Творение. И за это я ей бесконечно благодарен. Именно с ее помощью я осознал, что сидеть взаперти и лелеять прошлое — это очень плохое решение.

— Но ведь между вами могут быть отношения?

Клэй переглянулся с Эш, после чего ответил:

— Эш — мой близкий друг, рядом с которым я чувствую себя прежним, если именно это вас интересует. Если же вас интересует вопрос, который в приличном зверином обществе не задают вслух — я выдам миллион долларов наличными любому, кто сумеет застать Эш в моей постели. Намек понят?

— Но ведь вы же всегда славились любовью к своей жене Руби…

Раздраженный Клэй перехватил микрофон в лапы:

— Послушайте сюда, мистер. Я очень надеюсь, что ваш руководитель смотрит пресс-конференцию в прямом эфире и это последний день вашей работы в издании, потому что с вашей стороны очень низко задавать мне столь пошлые и мерзкие вопросы в присутствии дамы, честь которой вы сейчас порочите. Лучшее, что вы можете сделать после этой пресс-конференции — уволиться из профессии и начать работать в дешевом бульварном издании, где вам самое место. Моя любовь к Руби неоспорима и несокрушима. Любой, кто считает иначе, автоматически оскорбляет как меня, так и память моей Руби — и такого зверя я знать не желаю, кем бы он ни был. Моя жена была и остается единственной, неповторимой и лучшей в мире, и ни один зверь не способен заменить ее и в малой степени, даже если он будет носить звание «Мисс Вселенная».

Было видно, что Клэй не на шутку разозлен, и его голос периодически срывался, когда он набирал воздух для очередной порции своей гневной тирады:

— В свою очередь, мои отношения с Эш — это наше с ней личное дело, в которое никто не имеет право лезть. Мы — очень близкие друзья, которые могут доверять друг другу, и которым уютно вместе. Все остальное — грязные домыслы, которые оскорбляют как мою честь, так и честь Эш. Каждый, кто посмеет подумать об ней хотя бы одну плохую мысль, наживет себе злейшего врага в виде меня. И если кто-то из вас хочет задать еще один вопрос, касающийся этой темы, ему лучше встать и выйти прямо сейчас, иначе мне придется просить охрану вывести вас из зала. И если я увижу хотя бы в одной газетенке статью о том, что Эш — моя любовница или что-то в этом роде, я завалю вас такими исками о клевете, что вам проще будет признать себя банкротами и закрыться. Эш — мой близкий друг, к которому я отношусь с максимальной нежностью, вниманием и заботой. Руби — моя единственная и любимая жена, памяти которой я не изменю до своего последнего часа. Так и запишите. Я понятно выразился? Следующий вопрос, пожалуйста.

* * *

Эш, слушая перепалку Клэя с журналистом, хотя и была изрядно смущена и густо краснела, но все равно восхищалась силой, с которой лев отстаивал ее честь и достоинство, не позволяя журналистам сказать хотя бы одну крамольную мысль в ее адрес.

И когда пресс-конференция была окончена, Эш потрясенно встала со стула:

— Клэй, вы…

Лев тряхнул гривой:

— Подумай сама, Иголочка. Дай им волю — они запишут тебя в мои любовницы, и обставят все так, что ты меня охмурила и заставила играть снова спустя пятнадцать лет. А я, старый плейбой, повелся на молоденькую певицу, которая по возрасту чуть ли не во внучки мне годится, и забыл свою Руби. Разве это честно по отношению ко мне, к тебе или к Руби? Нет. Пойдем отсюда.

Уже в коридоре Клэй несильно обнял Эш:

— Знаешь, в Радшор-Сити есть место, где мы любили бывать с Руби. Хочешь, покажу?

Эш закивала головой:

— Конечно!

* * *

Будем честны — Клэй так и остался верным Руби до конца своей жизни. Прожив яркие двадцать пять лет после добровольного заточения, Клэй выпустил еще десять альбомов — и в создании каждого из них принимала участие Эш.

Клэй Кэллоуэй продолжал давать концерты, как и в прежние времена, собирая полный аншлаг. Они постоянно появлялись вместе с Эш на сцене — но никто и никогда даже не смел делать из них пару, ведь Клэй строго следил за всеми публикациями, где они упоминались вместе. И лишь вечером, когда их никто не видел, лев мог позволить себе обнять Эш и просто насладиться ее обществом. И будучи истинным джентльльвом, Клэй никогда не позволял себе большего.

И когда Клэй понимал, что умирает, он ничуть не огорчился этому — его жизнь, в какой-то момент бывшая блеклой, расцвела новыми красками, и остаток жизни он провел так, что не жалел об этом. Эш, к тому моменту уже известная на весь мир исполнительница панк-рока, была рядом с ним до конца, и Клэй, даже будучи при смерти, очень просил ее не плакать и не горевать о нем:

— Эш, милая моя Иголочка. Не переживай обо мне — я встречусь со своей Руби и стану счастлив окончательно. Тебе же спасибо за те годы, что ты была рядом и напоминала мне, ради чего мне стоит жить!

* * *

За несколько дней до смерти, когда Клэй Кэллоуэй уже безвылазно находился в палате госпиталя Радшор-Сити, прикованный к постели из-за болезни, он взял Эш за лапу и слабо улыбнулся, глядя ей в глаза:

— Мне осталось недолго. Я очень прошу тебя, Иголочка — будь рядом со мной, когда наступит мой час. Я не смог оказаться рядом с Руби тогда, сорок лет назад, и мне не хотелось бы умирать так, как она — думая, что близкого мне зверя нет поблизости.

Эш лишь кивала, прекрасно понимая, насколько это важно для Клэя. Она добилась разрешения на то, чтобы временно переселиться в палату льва на круглосуточный режим. И когда она была вынуждена уходить из палаты, Эш искренне боялась это делать, опасаясь, что, вернувшись обратно, может не застать Клэя живым, но ей везло — лев, неотрывно смотрящий на дверь, приветствовал ее улыбкой всякий раз, когда она появлялась в проеме.

* * *

В одну из ночей, когда Эш задремала, сидя в кресле рядом с постелью Клэя, ее разбудил стон льва:

— Руби, душа моя, я рядом…

Эш пододвинулась ближе к кровати и взяла своей маленькую ладонью большую мохнатую лапу льва:

— Клэй, это Эш!

Седой дряхлый лев с тусклой шерстью, в которой лишь с большим трудом можно было опознать прежнюю звезду рок-сцены, посмотрел на нее невидящим взглядом, словно сильно задумавшись и не понимая, кто перед ним, после чего слабо сжал ее ладонь, и уголки его губ тронула улыбка:

— Иголочка, ты здесь… Ты не бросила меня…

Переведя взгляд на потолок и не выпуская ладонь Эш, Клэй закрыл глаза, и из-под его век потекли редкие крупные слезы:

— Руби, подожди, я сейчас к тебе приду. Я обещал быть рядом. Я почти… почти…

Далее речь льва стала малоразборчивой, и единственное, что можно было отчетливо в ней разобрать, была фраза «сорок лет», которую лев повторил несколько раз, не открывая глаза и продолжая плакать. Сжимая ладонь Клэя, Эш силилась понять, почему умирающий лев из раза в раз бормочет в бреду «сорок лет», пока яркое осознание не накрыло ее с головой. Тогда было 29 июля, и именно в этот день сорок лет назад, в 2006 году, Руби Кэллоуэй умерла вскоре после последнего концерта Клэя перед пятнадцатилетним добровольным заточением. Лев сам не один раз за их многолетнее знакомство рассказывал об этом и признавал, что из-за этого после возобновления карьеры он не провел ни одного концерта 29 июля в память о жене. Эш могла лишь сжимать губы и силой сдерживаться, чтобы не разрыдаться — даже в бреду Клэй Кэллоуэй помнил все о своей жене, и невольно дикобразиха завидовала той силе любви, нежности и почитания, которые Клэй сохранил к своей давно умершей Руби, даже будучи сам при смерти.

Монитор справа от кровати запищал, показывая снижение пульса и давления. Эш потянулась было к кнопке вызова медперсонала, но, подумав, не стала этого делать, понимая, что это уже было бесполезно. Конечно, ей хотелось бы, что Клэй жил и дальше, но Эш прекрасно знала — Клэй не раз упоминал, что встретит смерть с величайшей радостью, ведь это позволило бы ему снова воссоединиться с Руби. Потому она убрала палец от кнопки и обхватила ладонь умирающего льва, надеясь, что он чувствует ее присутствие рядом.

Издав последний вздох, Клэй Кэллоуэй затих с закрытыми глазами, и его губы остались растянутыми в искренней и доброй улыбке. И все это время он продолжал сжимать ладонь сидящей рядом Эш.

Дикобразиха, взяв большую и тяжелую ладонь умершего Клэя, прижала ее к своей щеке и, несмотря на просьбу льва, горько зарыдала.

* * *

Согласно завещанию Клэя Кэллоуэя, его поместье на берегу реки, где он прожил большую часть своей жизни, превратили в музей. Все свои деньги он отдал фонду, исследующему способы лечения рака — так лев хотел, чтобы хотя бы в нескольких семьях любимые звери не теряли друг друга, как он однажды потерял Руби.

Была в завещании и отдельная приписка, адресованная Эш. В ней Клэй передавал ей свой чехол с гитарой и все права на свои произведения с условием, что исполняя их, Эш всегда будет отдавать дань уважения ему и Руби.

Когда же Эш открыла чехол с гитарой, она закрыла глаза, улыбнувшись и едва сдержав слезу — помимо собственно инструмента, Клэй оставил на гитаре еще и рукопись песни «Выход», которую он написал в поместье буквально за одно утро после знакомства с Эш. В верхнем углу была видна фраза, написанная угловатым беглым почерком Клэя: «Посвящается той, кто вывел заблудшую душу из тьмы».

Конечно, сама рукопись партитуры стоила бы невероятно дорого среди поклонников творчества Клэя Кэллоуэя (да и на любом аукционе), но в тот момент Эш даже не думала о ее материальной ценности — для нее это был лишь короткий трамплин в то солнечное утро двадцатипятилетней давности, когда она сама была лишь юной начинающей рокершей девятнадцати лет от роду, а сам Клэй, живая легенда и мастодонт жанра — пусть и в возрасте, с седой гривой, но все еще красивый и сильный, как и полагается настоящему льву.

Прикасаясь к нотным знакам, разбросанным по стану, Эш могла лишь улыбаться, помня, как комично и в то же время максимально гордым за свой труд выглядел лев, стоя перед ней босым, немного сгорбленным, но улыбающимся.

* * *

Собираясь закрыть чехол, Эш внезапно заметила торчащий из кармашка кусок бумаги. Заинтересованная, дикобразиха вытащила наружу простой запечатанный белый конверт без марок, на котором черным маркером было написано «Для Эш, вскрыть после моей смерти». Распечатав его, дикобразиха увидела внутри довольно длинное письмо, написанное почерком Клэя:

«Милая моя Иголочка! Если ты читаешь эти строки — значит меня уже нет в живых. Рано или поздно это должно было случиться, но такова жизнь, что поделать

Я даже не знаю, с чего начать. Мы знали друг друга столько лет, и я пережил с тобой ничуть не меньше светлых моментов, чем мне довелось в свое время вместе с Руби. Ты знаешь, что я никогда не позволял себе никакого двусмысленного и оскорбительного поведения в твой адрес, не считая нашего самого первого знакомства. Все эти годы я относился к тебе как к Леди, честь и достоинство которой я обязан был защищать любыми способами. Благодаря тебе я наконец-то смог возродить то, что горело ярким пламенем, пока жила Руби. Уже за это я обязан быть тебе благодарным так, как я не мог быть благодарен никому за последние десятилетия.

Но есть еще одна вещь, в которой я хотел признаться, и я могу это сделать лишь в письме, ведь сказать такое вслух я не вправе. Иголочка, я любил тебя все эти годы, и я обязан признаться тебе в этом, пусть даже и не лично. С ответственностью заявляю тебе, что если бы в моей жизни никогда не существовало Руби, то ты заняла бы ее место. Будучи джентльльвом, я не мог изменить памяти своей покойной жены и не мог позволить себе относиться к любому другому, как относился к ней. И при всем при этом ты, Эш, была бы самым достойным зверем, с кем бы я хотел связать свою жизнь, будь это позволительно с моей стороны.

Все эти годы на пресс-конференциях, на сцене или на публике я говорил — «Эш — мой близкий друг, и те, кто считает иначе, безбожно врет и заблуждается». В те моменты всегда врал лишь один зверь — и это я сам. Если бы существовало какое-то слово, которое описывает ту, что уже давно не друг, и лишь какие-то препятствия или детали не позволяют быть вместе с ней и любить так, как очень хотелось бы, то оно полностью подходило бы тому, кем я считал тебя все эти годы.

Мне очень тяжело писать эти строки, и, будучи в мире ином, я надеюсь, что ты поймешь их правильно и лишь улыбнешься, читая это письмо. Иголочка, все эти годы я был счастлив с тобой, но то место, что в моем сердце занимала Руби, не давало мне права говорить тебе больше, чем я говорил, и поступать иначе, чем я поступал. Просто знай — я любил тебя, и в тот момент, когда я это пишу, я уверен в этом столь же сильно, как и в том, что лучше моей Руби никого и никогда не существовало.

Возможно, тебе покажется, что я любил тебя как дочь, которой у меня никогда не было. Нет, я любил тебя не как дочь, а как взрослое, самостоятельное существо. Ни о каких отеческих чувствах речь идти не может, и я уверен в этом. Пока была жива Руби, я много раз мечтал о том, что у нас родятся свои львята, и я смогу посвятить свое время не музыке, а их воспитанию наравне с моей любимой. Но увы, мы понимали, что с нашим графиком наши детеныши вырастут несчастными, не видя нас дома по много дней подряд. Я подумывал о приостановке карьеры… но увы, было слишком поздно, когда я узнал о болезни Руби. После ни о каких львятах речи идти не могло. Я так и прожил многие годы, сожалея о том, что мы с Руби не успели оставить потомство. Повторюсь — я никогда не относился к тебе как к дочери.

Я прекрасно понимал, что я старше тебя на целых тридцать пять лет, и это было одной из нескольких причин, почему я никогда не признавался тебе в любви. Возможно, наступив на горло своему желанию оставить Руби единственным выбором на всю жизнь, я мог признаться тебе, что хочу быть рядом с тобой и любить тебя. Мне почему-то кажется, что ты бы сказала «да» — но я не хотел, чтобы ты, молодая и очень красивая дикобразиха, связывала свою жизнь с кем-то, кому по возрасту полагается пенсия и спокойные тихие вечера в загородном доме, а не веселая молодежная тусовка. Как бы я ни был близок к той невероятной и молодой энергии, что ты излучала, Иголочка, ты заслужила кого-то лучше, чем я. И когда ты нашла себе нынешнего мужа, с кем ты счастлива и по сей день — я понял, что он для тебя куда лучше, ближе и роднее, чем если бы я был на его месте. С ним ты будешь счастлива куда дольше, чем была бы со мной.

Просто представь. Я решаюсь и признаюсь тебе. Ты отвечаешь мне взаимностью. Возможно, какое-то время нам было хорошо вместе. А потом... я уже почти старик, а ты — все еще молодая, цветущая и красивая. Ты прекрасна и в сорок — а я уже развалина в свои почти что восемьдесят лет. А ведь прошло всего-то двадцать с небольшим лет. Разве это было бы для тебя хорошо?

Именно по этой причине я умолчал обо всем и был полностью доволен именно тем форматом общения, который устоялся у нас за эти двадцать с лишним лет. Кстати, я рад, что твой муж не был против нашей… связи. Знаю, он уважал мою личность — и я, в свою очередь, уважал его как того, кто делал тебя счастливой.

Очень прошу — никому не рассказывай об этом письме. Мне не стыдно за все, что я в нем написал, но я не хочу, чтобы остальные думали, что я прожил больше двадцати лет, обманывая себя, память Руби и тебя, ведь это было бы величайшей ложью на свете. Объяснять всем и каждому, что я имел в виду на самом деле — тяжелый труд, и тебе не нужно нагружать себя им, Иголочка. Моя любовь к тебе не была похожа на ту, что я испытывал к Руби, и объяснять остальным, в чем заключается разница, не имеет смысла. Я уверен, ты и сама знаешь, какой она была, не мне тебе объяснять.

Знай — хотя писать эти строки мне было очень тяжело, вся эта ситуация меня никогда не тяготила, и я никогда не разрывался на части из-за моих чувств к тебе. Я не говорил тебе все это лишь потому, что с моей стороны такие утверждения были бы непозволительны в адрес Леди. Ты заслуживала только счастья. И даже если бы я был в состоянии дать его тебе — я предпочел, чтобы ты сама нашла его, и я принимал в этом минимальное участие, помогая тебе лишь словом, советом или своим обществом — но не более того.

Я очень надеюсь, что когда не станет тебя, мы с тобой еще встретимся на том свете, и Руби будет очень рада тебя видеть… также, как и я.

Для меня было огромной честью и привилегией знать тебя, Иголочка, и быть рядом с тобой так много лет. Могу без преувеличения сказать, что ты оказалась вторым элементом, который наполнил мою жизнь окончательным смыслом после того, как я потерял все, что имел. Надеюсь, что и я по своим скромным возможностям принес в твою жизнь несколько теплых и приятных мгновений. Если ты, читая это письмо, согласишься с этим — значит, моя жизнь прожита не зря, и в тот день, когда я не прогнал тебя с крыльца своего дома и пригласил зайти внутрь, я принял одно из лучших решений в моей жизни.

Твой Кэлли

Письмо выпало из лап Эш, стоило ей увидеть подпись. И так с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться во время чтения, дикобразиха всхлипнула и схватила письмо с пола, будучи уверенной, что из-за слез в глазах ошиблась и прочла неверно — но нет, в конце письма так и осталась прежняя подпись "Твой Кэлли".

Никогда за все время их знакомства, даже когда они были самыми близкими друзьями, Клэй не разрешал называть себя "Кэлли", утверждая, что на это имела право только Руби. Более того, он никогда не подписывал ни одного письма подобным образом, даже если писал его в адрес Эш. И одно-единственное слово значило для нее куда больше, чем все остальные, написанные до этого.

Читая письмо, Эш была до последнего уверена, что ей все снится — все эти признания в любви после смерти, признание красоты и ценности... пока она не прочла подпись. Лишь после этого дикобразиха окончательно поверила в то, что Клэй действительно ее любил.

И хотя лев в письме очень просил Эш не плакать и не переживать, дикобразиха все же дала волю слезам. Несколько капель упали на белый лист в стороне от текста, и Эш прошептала, сидя перед открытым чехлом с гитарой и партитурой:

— Клэй… Кэлли... почему ты мне ничего не сказал за двадцать пять лет?.. Почему? Мы бы общались совершенно иначе, знай я это все!

Приложив губы к письму, Эш поцеловала его и прижала к груди, закрыв влажные глаза глаза с темными дорожками шерсти под ними.

* * *

Клэя похоронили на кладбище Оук-Ридж рядом с Руби. Между их могилами поставили общий памятник, который изображал Клэя на сцене, опирающегося на гитару, и Руби, обнимающую его сзади.

Надпись на памятнике гласила:

Клэй Кэллоуэй

17.01.1966 — 29.07.2046

Руби Кэллоуэй

26.10.1967 — 29.07.2006

Ты разбила мои узы

После смерти Клэя Эш, строго следуя просьбе покойного, никому не сообщала о факте существования письма. Но это уже совсем другая история…

После похорон Клэя Кэллоуэя Эш оказалась на перепутье. Она даже не могла себе представить, что все эти годы, оказывается, Клэй любил ее, как взрослую и красивую дикобразиху — и при этом настолько тщательно скрывал это, что сама Эш начинала верить в то, что Клэй не испытывает к ней ничего, кроме дружеских чувств. Много раз за неделю после смерти льва Эш размышляла о том, правильно ли поступил Клэй, умалчивая о своих чувствах в течение четверти века — и как бы она поступила, если бы ей было об этом известно с самого начала. Но несмотря на все свои переживания, Эш признавала, что решение Клэя оказалось максимально мудрым — не имея отныне возможности узнать, каким бы были ее отношения с Клэем, случись они в реальности, дикобразиха была уверена в том, что ее нынешние отношения с мужем сложились как нельзя лучше. Возможно в этом был скрытый гений мудрого льва, решившего не мешать Эш искать свое счастье и обладать им куда дольше.

С одной стороны, Эш несомненно переживала по поводу смерти Клэя — ведь в последние четверть века Эш, даже будучи счастливо замужем, все равно чувствовала духовную близость с личностью Клэя и любила проводить время в его обществе. Даже если бы Эш никогда не знала об истинных чувствах Клэя, она бы все равно была рада тому, как они часто общались и сколько всего пережили. Прекрасно зная, что Клэй не позволял себе ничего предосудительного в адрес Эш, ее муж не был против их встреч и сам относился к личности льва с большим уважением, приветствуя их общение.

С другой стороны, Эш прекрасно понимала — если она будет горевать по поводу смерти Клэя так же сильно, как сам лев переживал по поводу смерти Руби, то она сделает себе только хуже. Клэй несомненно прожил счастливые двадцать пять лет после прекращения добровольного заточения, не в последнюю очередь благодаря помощи Эш, однако дикобразиха прекрасно видела, что остатки тоски по Руби так и не отпустили льва до конца жизни. Будучи жизнерадостным, креативным и внешне довольным, Клэй порой запирался на втором этаже в комнате с фотографиями Руби и разговаривал с ними, рассказывая изображениям давно умершей жены о своей жизни и о том, как он преодолевал свои страхи и переживания.

Возможно, Клэй вел бы себя иначе, решившись на отношения с Эш, и иногда та начинала думать, что тоска по Руби как раз была следствием того, что Клэй, мечтающий любить и быть любимым, даже несмотря на возраст, так и не решился дать ход своим чувствам и предпочел лелеять и боготворить давно умершую жену.

Наверное, именно это было причиной, почему Клэй встречал свою смерть не как нечто ужасное, а совсем наоборот. Как бы он ни ценил Эш и то, что она сделала для него, Клэй знал, что кончина принесет ему радость встречи с Руби, и поэтому он встречал смерть как друга и проводника в мир, где он будет окончательно счастлив. В реальном же мире абсолютного счастья он и не получил — хотя максимально приблизился к нему после возвращения на сцену и знакомства с Эш.

* * *

После смерти к Эш перешли права на тексты Клэя Кэллоуэя, и она получила возможность исполнять их на своих концертах, получать все отчисления, которые полагались ей от продажи прав на использование треков в коммерческой продукции. Это вкупе с собственным творчеством делало Эш финансово независимой, но ей все время казалось, что ей требовалось сделать нечто большее. И так ей пришла мысль организовать концерт, посвященный памяти Клэя и Руби Кэллоуэй.

Перед тем, как концерт был проведен, Эш потратила немало сил, чтобы разыскать специальных гостей, которых она намеревалась пригласить прямо на сцену, чтобы они выступили вместе с ней. Их имена она держала в секрете даже от мужа и собственной команды, чтобы не портить сюрприз, заготовленный для гостей концерта.

* * *

Большую часть своей карьеры, даже забравшись на вершину, Эш продолжала выступать под своим настоящим именем, не добавляя в него ничего и никак не изменяя его, и зрители знали, что панк-рок имени Эш — это нечто стоящее, что стоит трех часов на концерте и часового ожидания в очереди за билетами. Однако афиши, рассказывающие о предстоящем мемориальном концерте памяти четы Кэллоуэй, несли на себе имя «Эш Кэллоуэй и друзья».

И поэтому, когда Эш вышла на сцену с гитарой наперевес, она, вместо того, чтобы начать играть, обратилась к зрителям, держа микрофон в лапах:

— Приветствую всех, кто посетил сегодняшний концерт. Сегодня он будет несколько необычным. Каждый из вас любит и ценит личность Клэя Кэллоуэя и его творчество по-своему. Для кого-то он — истинная легенда львиного рока, чьи песни заставляли огонь наших сердец гореть ярче и чувствовать радость жизни. Для кого-то Клэй Кэллоуэй был примером для подражания — скромный, непритязательный, верный, но самодостаточный лев с чувством собственного достоинства, готовый положить всего себя ради своих принципов и того, что он считал наиболее ценным в своей жизни. Что бы вы ни думали про Клэя — вы будете правы. В известном смысле его личность является примером того, каким должен истинно достойный Зверь с большой буквы.

Эш запнулась на мгновение, но продолжила говорить:

— Я была рядом с Клэем Кэллоуэем почти четверть века, и получилось так, что он стал очень близким для меня зверем. Вы видели сами, как мы часто выступали вместе, и я несколько помогала ему в создании песен, которые были написаны во время второго этапа его творческой карьеры после окончания многолетнего самозаточения. Я горда тем, что такая личность, как Клэй Кэллоуэй, позволил мне участвовать в столь масштабной и такой притягательной деятельности. Могу без преувеличения сказать, что он был в какой-то степени моим наставником и проводником в тот мир, в котором я живу уже не первый год. Практически все, что я имею сейчас, есть у меня лишь благодаря Клэю.

Обведя толпу взглядом, Эш набрала воздуха и продолжила:

— Я была рядом с Клэем в последние часы его жизни и видела, как его не стало. И я могу сказать — он уходил достойно, как полагается истинно храброму льву. Он не боялся и не прятался, а смело выдвинулся навстречу неизбежному, встретив свою судьбу с распростертыми объятиями и не сожалея ни о чем. И сейчас я заявляю перед всеми вами — до своего последнего вздоха Клэй Кэллоуэй был образцом выдержки, мужества, благородства и смелости. Многие в этом мире не живут с таким же достоинством, с каким он умирал. И именно таким вы и должны его помнить — каким я его знала и запомнила. И так будет максимально честно и уважительно по отношению к личности Клэя. Перед смертью он попросил меня об одолжении — всякий раз, когда мне доведется исполнять его творчество на публике, напоминать слушателям, что у его прекрасной музыки всегда были два автора — он сам и его жена Руби Кэллоуэй, урожденная Дайсон. Именно поэтому для этого концерта я назвалась Эш Кэллоуэй — чтобы каждый из вас помнил об этом и почтил как его память, так и память Руби, которой уже давно нет с нами. И как та, кто является хранительницей всех его трудов, я прошу вас почтить их память так, как они этого заслуживают — с улыбками и громкими аплодисментами.

На экране позади Эш вывели большие фото Клэя и Руби, и толпа встретила их появление громкими аплодисментами, радостно выражая свое восхищение и восторг.

Эш обвела толпу лапой:

— Но и это еще не все. Я сделала небольшой сюрприз для вас. Возможно, не все из вас это знают, но когда-то Клэй Кэллоуэй был не звездой мирового уровня, а просто увлеченным львом, который играл в рок-группе колледжа, жил музыкой и мечтал о том, что его творчество будет приносить зверям радость. Я потратила немало времени, чтобы найти тех, с кем Клэй начинал творческий путь, и мне это удалось. Прошу, поприветствуйте Гривза Хиггинботема, Кеннета Троллхита и Сета Дилейни, коллег и друзей Клэя по группе «Колледж индастриал бойз», где тот выступал до того, как его имя стало известно по всему миру!

Под оглушительные аплодисменты с первых рядов встали трое старичков, которые еще полвека назад были молодыми и задорными рокерами, и медленной походкой поднялись на сцену. Они очень мило и заботливо поддерживали друг друга, помогая подняться по ступенькам на сцену. Глядя на них, Эш благодарила все небесные силы за то, что все они были еще живы и сразу же согласились стать почетными гостями концерта.

Они поднялись на сцену, встав рядом с Эш: Гривз, медведь с серо-серебристой шерстью, Кеннет, пухлый лис с седыми ушами и белесым хвостом и Сет, худой и вытянутый койот с дрожащими лапами.

Когда же старички выстроились в ряд, Эш передала микрофон Гривзу, который стоял ближе к ней, и тот пробасил в микрофон глуховатым, но все еще четким голосом:

— Спасибо Эш за то, что она собрала нас вместе. Да, Клэй был среди нас, и новость о том, что его больше нет, очень сильно нас подкосила. Я помню, как больше чем полвека назад мы сидели вчетвером в баре после удачного концерта, где промоутер предложил Клэю стать сольным исполнителем, и Клэй спросил наше с парнями мнение — надо ли ему уходить? Не будем ли мы протестовать? В этом и был весь Клэй — даже обладая несомненным талантом и даже искрой гениальности, он не считал себя супер-звездой, которая должна наплевать на всех остальных. И мы сказали тогда: «Кэл, ты достоин большего. Иди — и мы будем за тебя рады!» И я могу сказать — мы не ошиблись.

Эш обратилась к старичкам с главным вопросом:

— Мистер Хиггинботем, мистер Троллхит, мистер Дилейни. Так как это вечер памяти Клэя и Руби Кэллоуэй, я не справлюсь без вас. Как продолжательница и хранительница его творчества, я предлагаю вам на один вечер вернуться на пятьдесят пять лет назад и сыграть так, как вы играли тогда, вместе. Я буду с вами вместо Клэя — покажем зрителям, с чего он начинал!

Звери переглянулись между собой, и лис Кеннет, перехватив микрофон, произнес, рассмеявшись старческим голосом:

— Лапы у меня может ходят и плохо, но пальцы еще помнят, как держать палочки. Гривз, Сет, давайте зажжем и покажем молодежи, как мы тогда умели оттягиваться!

По знаку Эш на сцену выкатили синтезатор, барабанную установку и бас-гитару. Немного неловкими движениями, но вполне умело старички перехватили инструменты, и толпа приветствовала их одобрительным ревом.

Встав впереди, Эш обратилась к залу, перехватив гитару:

— Памяти достойнейшего льва Клэя Кэллоуэя и его прекрасной Руби Кэллоуэй посвящается. Без них все мы были бы другими и не собрались здесь в одном месте. Почтим их минутой молчания.

В зале наступила полная тишина, в которой раздавался лишь шум дыхания отдельных зверей. Все опустили головы, словно в тягостных раздумьях, и в тот момент никто не смотрел на сцену.

Когда минута молчания была окончена, Эш подошла к старичкам и что-то им шепнула, на что те согласно кивнули. Повернувшись обратно к зрителям, Эш провела медиатором по струне, и первый звук раздался в зале над головами зрителей, нарастая и усиливаясь с каждой секундой.

Концерт начался, и Эш знала — если в тот момент Клэй и Руби видели это, то они были бы абсолютно счастливы. В какой-то момент Эш даже показалось, что в середине зала на двух соседних местах сидели два льва, очень похожие на Руби и Клэя, но стоило ей отвести взгляд, как она сразу потеряла их — и больше не смогла найти.

* * *

Уже после завершения концерта, который окончился под нескончаемые овации толпы зрителей, готовых носить Эш, Сета, Гривза и Кеннета на лапах, Эш потратила время на то, чтобы посетить могилы Руби и Клэя.

Глядя прямо в глаза бронзового льва, опирающегося на гитару, Эш обратилась к нему, встав на одно колено:

— Здравствуйте, Клэй. Я нашла ваше письмо, которое вы оставили для меня в чехле. У меня не хватает слов, чтобы выразить все свои чувства, что я ощущаю после его прочтения. Вы… вы сказали, что любили меня все эти годы, но решили не признаваться в этом, чтобы я сама нашла свое счастье. Я… — ком застрял в горле Эш, и ей пришлось замолчать, силясь произнести следующие слова. — Вы были правы, Клэй. Если вы хотя бы раз подошли ко мне и сказали, что любите меня, то я бы без сомнения ответила тем же. Конечно, после моей свадьбы об этом речи и быть не могло, но до нее… вы могли бы быть на месте моего мужа. Меня не пугала ни разница в возрасте, ни мнение окружающих. Я тоже любила вас, Клэй, и я горда тем, что смогла провести с вами четверть века вместе. Возможно, вам бы и стоило признаться в этом раньше — но тогда наша жизнь могла бы пойти другим путем, и сейчас я бы не стояла перед вами и не говорила с вашим памятником на могиле. Говорят, что львы — символ силы, красоты и мудрости. И мне кажется, что решив не рассказывать мне о своей любви, вы поступили невероятно мудро, Клэй, проявили подобающую вам силу, а ваши действия и решение были эталоном красоты. История не терпит сослагательного наклонения, но мне очень льстит то, что вы любили меня. Все эти годы я считала себя недостойной того, что вы, великий Клэй Кэллоуэй, могли видеть во мне кого-то большего, чем просто друга. Ваша Руби была идеалом, к которому я никогда не могла бы приблизиться — да и не стремилась. Я очень надеюсь, что сейчас вы нашли ее на том свете и заслужили то безграничное счастье, что вы потеряли сорок лет назад. Для меня вы всегда останетесь эталоном того, каким должен быть настоящий лев — и я горда тем, что знала вас. Покойтесь с миром, Клэй. Я буду помнить о вас всегда. И да, сегодня я не забыла почтить память Руби во время концерта в вашу честь. Надеюсь, я все сделала правильно, и вы это видите. Обещаю, что если у меня родится маленький дикобразик, то я назову его Клэй.

Встав в полный рост, Эш прикоснулась к постаменту памятника, закрыв глаза, словно пытаясь что-то передать ему или наоборот — получить от его. Постояв так с десяток секунд, Эш улыбнулась, открыла глаза, после чего развернулась и ушла в сторону выхода с кладбища, оставив за спиной навечно застывших в бронзе Клэя и Руби и прекрасно зная, что она придет туда еще не раз…

Текст ниже не имеет особого отношения к истории как таковой. Это просто попытка представить, какой бы была страничка о Клэе Кэллоуэе в Википедии, существуй он в реальности. Настоятельно не рекомендуется читать эту главу до прочтения всех прочих глав!

Обращаю ваше внимание — вся представленная ниже информация в значительной степени основана на авторском видении персонажа с моей стороны! Многие детали, указанные ниже, могут не соответствовать или прямо противоречить каноничным фактам, заложенным в Клэя Кэллоуэя создателями «Зверопой-2». Потому данная статья не является исчерпывающим или сколь-нибудь достоверным источником информации по тому Клэю Кэллоуэю, который представлен в каноничной версии мультфильма. Вся информация ниже относится исключительно к Клэю Кэллоуэю, представленному в истории «Крест моего стыда»!

Клэй Кэллоуэй (17 января 1966 г., Билокси, Теннесси, США — 29 июля 2046 г., Радшор-Сити, Невада, США) — известный американский рок-музыкант, исполнитель, композитор. Обладатель четырех премий Грэмми (1995, 2004, 2023, 2046 (почетная премия)), член «Зала славы рок-н-ролла» (2016). Единственный исполнитель в американской истории, который получил премию Грэмми, возобновив карьеру после долгого перерыва, и единственный, получивший первую и последнюю награду с разницей в пятьдесят лет. По мнению журнала Rolling Stones, входит в десятку лучших исполнителей рока и рок-н-ролла за всю историю жанра.

Ранние годы

Клэй Кэллоуэй родился в городе Билокси, штат Теннесси, и был единственным львенком в семье Джона Аскота Кэллоуэя, рабочего местного сталелитейного завода, и Роуз Ньюкомб, учительницы начальных классов.

С раннего детства Клэй Кэллоуэй испытывал интерес к музыке, так как Билокси был расположен в том же штате, что и Тьюлепо — родина легендарного исполнителя рок-н-ролла Элвиса Пресли. Родители, видя интерес маленького Клэя к музыке, подарили ему на седьмой день рождения полный набор пластинок Элвиса Пресли и его первую электрогитару, игре на которой его учил Арчи Тенненбаум, руководитель местного хора.

К моменту окончания старшей школы Клэй уже много лет играл на гитаре и даже сочинял собственные композиции, из которых до наших дней сохранились единицы (все оригиналы записей хранятся в мемориальном музее Клэя Кэллоуэя в Харден-хилле, пригороде Радшор-Сити).

Карьера в «Колледж индастриал бойз»

В поисках успеха и признания Клэй Кэллоуэй по окончании средней школы Билокси решает податься в колледж Радшор-Сити. Именно там он создает единственную достоверно (по слухам, еще в школьные времена Клэй создавал группы, но их названия и состав не сохранились) зафиксированную группу в своей музыкальной карьере под названием «Колледж индастриал бойз», куда, помимо Клэя Кэллоуэя, входили также Гривз Хиггинботем (бас-гитара), Сет Дилейни (синтезатор) и Кеннет Троллхит (ударные). Название группы было выбрано в честь происхождения ее участников и места их учебы — отцы всех участников проекта работали на заводах в разных концах США.

Сольная карьера

В 1989 году «Колледж индастриал бойз» выступили на фестивале «Хард-стайл Инфинити», где на них обратил внимание Джоуи Маркомб, владелец известного лейбла рок-музыки «Айрон стэллион». После концерта он предложил контракт фронтмену группы Клэю Кэллоуэю, и тот покинул состав группы, начав сольную карьеру.

В течение семнадцати лет, вплоть до 2006 года, Клэй Кэллоуэй, выступая на лейбле «Айрон Стэллион», выпустил десять полноценных альбомов, два их которых, Everything I've achieved (1995) и Enigmatic vertigo (2004), стали обладателями премии «Грэмми» за лучший рок-альбом года, два мини-альбома For Ruby's sake и Clayed together, а также около двадцати синглов, не вошедших в основные альбомы.

В 2006 году Клэй Кэллоуэй публично объявил о завершении музыкальной карьеры после смерти своей жены Руби. По словам исполнителя, все альбомы в его сольной карьере были созданы при ее поддержке, и после смерти жены он не видит смысла в дальнейшем творчестве.

Годы забвения и возобновление карьеры

До 2021 года Клэй Кэллоуэй не выпустил ни одного нового альбома, не написал ни одной песни, не провел ни одного концерта и не дал ни одного публичного интервью, заперевшись в своем поместье в пригороде Радшор-Сити Харден-Хилле. За эти годы его песни постепенно пропали из ротации радиостанций и пользовались низким спросом среди меломанов. Тем не менее, это не помешало Клэю Кэллоуэю стать в 2016 году членом «Зала славы рок-н-ролла». Церемония посвящения произошла ровно через двадцать пять лет после первого сольного сингла It's time to start 1989 года, как и полагалось по правилам. Несмотря на это, Клэй Кэллоуэй проигнорировал церемонию, так и не появившись на ней.

Лишь спустя пятнадцать лет, в декабре 2021 года Клэй Кэллоуэй впервые выступил публично, став участником заключительного акта постановки театрального директора Бастера Муна Out of this world.

Вскоре после этого Клэй Кэллоуэй на официальной пресс-конференции заявил о возобновлении музыкальной карьеры и запланированной серии концертов в разных штатах. Заявление музыканта вызвало панический ажиотаж и многократное возрастание интереса к его творчеству — продажи его старых альбомов многократно выросли и снова стали пользоваться популярностью в ротации радиостанций США.

Карьера после ее возобновления была не менее плодовитой — Клэй Кэллоуэй выпустил еще десять альбомов, первый же из которых под названием Hidden deeply inside стал обладателем третьей премии «Грэмми» за лучший рок-альбом. Таким образом, Клэй Кэллоуэй стал первым (и на сегодняшний момент единственным) исполнителем, который смог получить премию «Грэмми», возобновив карьеру после долгого перерыва.

Последние годы

Клэй Кэллоуэй не прекращал карьеру даже в преклонном возрасте, и свой последний альбом он выпустил в 2046, буквально за полгода до смерти. Тогда же за исключительный вклад в развитие рок-музыки Клэй Кэллоуэй был введен в зал славы премии «Грэмми», что фактически означало вручение четвертого титула. Таким образом, Клэй Кэллоуэй смог стать рекордсменом среди музыкантов, добившихся «Грэмми» за лучший альбом года.

Смерть

Клэй Кэллоуэй умер после продолжительной болезни сердца 29 июля 2046 года в госпитале Радшор-Сити. Похоронен на кладбище Оук-Ридж в Радшор-Сити рядом со своей женой Руби Кэллоуэй, умершей еще в 2006 году от инфаркта. Примечательно, что Клэй Кэллоуэй умер ровно через сорок лет после своей жены и также из-за сердечных проблем.

Личная жизнь

Клэй Кэллоуэй был женат лишь один раз на Руби Кэллоуэй (урожденной Дайсон) с 1990 года и вплоть до ее смерти в 2006 году. Львят у них не было.

Начиная с 2021 года и вплоть до своей смерти в 2046 году Клэй Кэллоуэй находился в дружеских и даже близких отношениях с Эш Ниддлер, известной певицей в стиле панк-рок, с которой он познакомился в тот момент, когда она пыталась уговорить Клэя принять участие в постановке Out of this world. Известно, что несмотря на серьезную разницу в возрасте, которая составляла тридцать пять лет, Эш достаточно часто проводила время в его компании, даже будучи замужем, а также помогала Клэю в создании многих его альбомов, появившихся после возобновления карьеры.

Несмотря на то, что их часто видели вместе на публике, Ниддлер и Кэллоуэй упорно отрицали наличие романтических отношений между собой, и за все годы никому так и не удалось доказать обратное. Согласно официальной биографии Клэя Кэллоуэя, он до конца жизни остался верен своей умершей жене, и это стало причиной, почему отношения между ним и Эш Ниддлер так и не начались. В свою очередь, Эш также неоднократно заявляла публично, что глубоко уважает и ценит Клэя как лучшего друга и очень близкого ей по духу существа, однако она не видит никаких причин для того, чтобы оформлять свои отношения с музыкантом или как-то иначе менять статус их отношений, особенно в свете наличия у себя мужа. Тем не менее, в фанатской среде тема отношений Ниддлер и Кэллоуэя была весьма популярной, и многие из поклонников подозревали, что два музыканта любят друг друга, хотя они оба не раз публично осуждали подобные слухи и всячески отрицали их правдивость.

После смерти Клэя Кэллоуэя согласно его завещанию Эш Ниддлер стала правообладателем всех его работ и получила право исполнять их на своих концертах наравне с собственным творчеством.

Память

Сразу после смерти Клэя Кэллоуэя, согласно его последней воле, в пригороде Радшор-Сити Харден-хилл был открыт мемориальный музей на месте особняка, где музыкант прожил большую часть своей жизни после начала сольной карьеры.

На могиле Клэя и Руби Кэллоуэй на кладбище Оук-Ридж в Радшор-Сити установлен общий памятник: лев на сцене, опирающийся на гитару, и обнимающая его сзади львица. Трижды в год, в дни рождения Клэя и Руби (17 января и 26 октября), а также в общий день их смерти (29 июля) место их последнего упокоения становится местом встречи поклонников творчества музыканта.

В честь Клэя Кэллоуэя названа начальная школа в Билокси, родном городе певца.

Вскоре после смерти Кэллоуэя Эш Ниддлер провела в Радшор-Сити концерт его памяти, который впоследствии превратился в ежегодный фестиваль рок-музыки Ruby's and Clay's Infinity, весьма популярную площадку как среди начинающих, так и именитых исполнителей жанров рок и рок-н-ролл.

Также именем Клэя Кэллоуэя названа специальная премия Calloway's Award, которая вручается исполнителям, сумевшим успешно возобновить карьеру, получив золотую или платиновую сертификации на новые альбомы.

Записи Клэя Кэллоуэя продолжают пользоваться популярностью и по сей день, часто звуча в эфире радиостанций и продаваясь большими тиражами в музыкальных магазинах и интернет-сервисах.