Небесная презумпция (джен)

Примечания:

06/2024: на данный момент я редактирую главу. Возможны несостыковки или ошибки(потому что не успела переписать некоторые фрагменты!)

* * *

Яркий закат полосит по небу, согревая все живое. Тихое завывание ветра освежает выпаренную знойной жарой землю и растительность. Но даже самый тёплый день будет недостаточно теплым без того, кто делает тебя счастливым.

Скрип открытых толстых оконных рам пускает поток свежего воздуха в комнату, будоражит и выводит разум из дремы. Софья сидит у подоконника, уткнувшись в очередной роман. Она вчитывалась в каждое слово, глотала страницу за страницей — душа требовала знать, что же будет дальше и чем закончится произведение. Из чтения девушку выбивали спонтанные капризы маленькой дочери или же что-то иное, но такое же важное.

Александра до жути любопытна. Когда её мама тратит свободное время за чтением, девчушка тоже не отстаёт и вглядывается в книгу, пытается понять слова, тыкает пальчиками на то, что не понимает, хмурит тонкие полоски еле видных бровей, ловит из-за этого лёгкий смех Софьи.

— Хочешь тоже почитать?

Кивок. Конечно, ребёнку не понять тяжёлой литературы, но отказываться не хотелось.

— Можешь подсесть рядом.

Софья улыбается Александре, приглашает её, похлопав по сиденью свободного стула. Девочка старательно забирается на него.

— Вот же ты молодец у меня.

Девушка протягивает Александре книгу. Девочка делает вид, что все понимает, хмурит бледное личико.

— А-а-а-а… — тянет она, пытаясь прочитать предложение, — Любопытно, чего люди больше всего боятся? Шага и слова!

Последние слова Александра говорит с особым энтузиазмом, будто желая показать свои великие способности в чтении. После этого девочка хлопает в ладоши, радуясь своим же успехам.

— Саша молодец! Я молодец!

— Да, ты умница, моя дорогая.

Софья взъерошила итак пушистые тёмные волосы дочери, слушая её милый хохот. Девочка вновь перевела внимание на книгу, что-то в ней высматривая. В ее голове назрел обыкновенный, частый вопрос:

— А когда папа придёт домой?

Девушка на миг выпадает из реальности, услышав такие слова. Нет, её супруг не был ужасным человеком. Он не уподоблялся пьянствам или азартным играм, которые любила часть офицеров. Долгое молчание Софьи оглушало тяжелое качание маятника из стороны в сторону. Глухое тиканье обычно быстро надоедало, даже в какой-то степени раздражало. Его назойливое кряхтение было схоже с карканьем старой противной вороны, как обычно говорила сама девушка.

— Мама?

Софья наконец вернулась в реальность, выдохнув с удивлением.

— Александра? Ой… Я же говорила, что папа вернётся! Да, и довольно скоро.

«Надеюсь, все же он сдержит обещание, данное мне в тот день. Как же хочется видеть его живым. За что же страдать простому человеку…»

— Ты говоришь одно и то же почти каждый день! Папы долго нет и я печалюсь. Я в календаре отметила, что его уже нет дома как 5 месяцев!

— Ага, но он же не может появиться по щелчку пальца, Саша. Я бы уже так пальцы себе все переломала.

Ладонь Софьи проходит по волосам дочери, ласково их поглаживая.

— Потерпи ещё немного, милая. У него такая работа.

— Это да, — Саша кивает, послушно соглашаясь, — но все же я скучаю по нему.

— Я тоже по нему тоскую, но, увы, такова Божья воля, если все так и происходит! Если будешь о нем часто думать, то ничего все равно не поменяешь…

Александра опускает глаза.

Надо найти то, что отвлекло бы от плохой мысли. Идея! Девочка прыгает со стула, неуклюже балансируя руками, убегает в другую комнату для совершения плана. Через какое-то время она возвращается с маленькой упаковкой с новыми цветными карандашами. В глазах девочки сияли огоньки любопытства. Саша кладёт письменные принадлежности, вновь убегает к себе, ловя заинтересованный взгляд Софьи. Та молчала, внимательно наблюдая за действиями дочери.

— Что же Саша придумала? — наконец спросила родительница с спокойствием на лице.

— Я придумала нарисовать папу! Когда он вернётся, то обрадуется!

После этого девочка лучисто смеётся, как-то тонко и наивно. Она усаживается на пол, начинает старательно выводить довольно кривоватые, но идеальные в своих глазах линии, давя на карандаш.

* * *

Третий день шла битва на огромном забытом поле. Сражение двух государств, не поделивших кусочек земли — обыденно, странно привычно. Ржание и плач раненых лошадей мешается с выстрелами, криками и словами измученных солдат, желающих увидеть конец этого замкнутого законного ада. Мало кто уже думал о своих товарищах, с которыми они могли недавно сражаться рука об руку. Скорбеть о падших никто не успевал. Вой картечи, хлопки и взрывы гранат мешаются в оперу адской агонии.

В ушах гудит сильно.

Ощущение, что вот-вот потеряешь к чертям последние нотки еле живого рассудка. Вскоре слышен приказ. Одновременно долгожданный и неожиданный, как холодная вода по утрам:

— Отступаем!

Неужели бой окончен? Мы проиграли?

Шел месяц. Другой. Казалось, что все стало бесполезно. А эти последние дни должны были стать решающими. Перед Гавриилом проходят десятки, сотни угасающих жизней в разъяренном огне войны. И ему не хотелось бы идти за ними в пожар.

В разбитом лагере довольно спокойно — несколько палаток стоят напротив друг друга. Можно было помочь нуждающемуся или просто перевести дух. Взгляд офицера устремлен куда-то вдаль. Он должен защищать земли и свою страну, но сердце болело от совсем другого. Что для него было Родиной?

Я обещал. Я вернусь.

— Вскоре снова наступаем на вражеское войско. Считаю, что эта битва будет завершающей во всех смыслах.

После этого заявления солдаты и офицеры начали обсуждения. Кто-то говорил о невообразимом и реальном плане, кто-то о своей скудной или когда-то полной жизни.

— Державин, чего головой поникли?

Вопрос был задан командиром отряда, который просто наблюдал за офицерами.

— Не хотел бы я погибнуть в этой битве. Я держался столько месяцев ради того, чтобы остаться в земле?

— Что же Вы так печалитесь. Вы довольно известный офицер и похоронят Вас с почестями.

От таких слов внутри Гавриила екнуло что-то неприятное. Противно знать, что тебя расценивают уже как погибшего. Офицер ничего не отвечает на эти слова, только нервно хихикает. Следующий похожий вопрос прозвучал чуть позже, но был адресован другим солдатам.

— У меня уже нет смысла возвращаться: моих родителей выкосили ангелы.

Говорил это молодой паренёк, сидящий в углу лагеря, вдали от толпы. Глаза его были по-настоящему пусты, темны.

— Я стану жертвой рока, если вернусь. Или моя невеста. Я этого не хочу. Пусть уж лучше она будет жить с другим, но в безопасности. Она не заслуживает такой глупой смерти.

В зубах юного солдата тлела сигара, а губы подрагивали после сказанного. После, он закрывает свое лицо руками и отворачивается ото всех, желая побыть наедине с мыслями. Державин не думал лезть к нему. Многие, услышав про ангелов, начали снова перешептываться, странно поглядывая на того парня.

— У кого-то кончилось питье? Могу дать, если надо.

Гавриил поправляет спавшую прядь волос на лицо, пропустив вопрос и интуитивно помотав головой в стороны.

— Напоить перед битвой солдат — решение хреновое, — также отвечает кто-то из толпы с ноткой смеха в голосе.

— Так это вода, чего смешного, — говорил офицер с перевязанной рукой, с звоном открыв металлическую фляжку, — Выпьем только после победы над этими иноземцами!

Он тут же осушил её, вытерев пальцем намоченный ус.

— Господин гренадер, — этот же военный подсаживается к Державину, одаривая вниманием.

Гавриил еле заметно вздрагивает. Этот офицер общителен со всеми, так что кажется довольно безобидным. (Глаза его поблескивали легкомыслием). Как и всегда лицо его выражает искреннюю приветливость, свойственную пробивным и услужливым людям. Раболепство и лесть помогли этому человеку встать на ноги.

— Здравия желаю, господин поручик.

— Чего это Вы так опечалены?

Глаза Державина на миг темнеют в еле взрачной вуали накатившей ярости.

— Уже ничего. Просто я задумался. Отдыхаю перед битвой. А от чего Вы так сами любопытны? Увы, для кого-то это и вправду последние часы жизни, и быть скромным с тем, с кем ты был бок о бок огромное количество времени — глупо. Думаю, со мной Вы согласитесь.

Гавриил оглядывает своего старо-нового собеседника, вскидывая равнодушно бровь. Поручик спокойно приулыбается Державину, ожидая какой-то дальнейшей инициативы в его разговоре.

— Конечно. Рад, что со мной тут хоть кто-то согласен. Хотел бы я тоже вернуться домой. Хотел бы просто жить как раньше, когда был совсем мальцом, также в беззаботности.

«И пьянстве?» — внутренняя усмешка проскочила в мыслях Державина.

— По количеству седых волос на голове вашей понять уже можно, что не вернётесь, — говорит Державин, сразу же поджав губы от собственного недоумения, — Извиняюсь за прямоту.

— Это точно, — офицер хмыкает, а после замолкает.

Рука скользнула в ближайший карман, нащупав перемятый клочок бумаги. Гавриил разворачивает его бережно, боясь испортить. Подсевший офицер, не скрывая своего любопытства, решил мельком глянуть, что было в руке гренадера. Перед глазами Гавриила был довольно небрежный детский рисунок. На нем были нарисована семья, в центре которой — маленькая девочка в голубом платье.

— Это рисовал… Ваш ребенок?

— Да, так и есть. Это нарисовала моя дочь. Чтобы я не тосковал.

Офицер на миг замер, а затем широко улыбнулся.

— Как трогательно. Вы прям тут на себя похожи, — подметил собеседник то ли с насмешкой, то ли с иронией.

Почувствовав еле заметное душевное равновесие, Державин также складывает и убирает бумажку в карман. Она прошла с ним через все трудности, став маленьким ценным оберегом.

* * *

Все это — пыль воспоминанийЛишь правда, скрытая во тьме;Вкус пепла, горести, страданий так ощутим на языке;Солдат, не плачь ты понапрасну,Судьбу назад не повернешь;Чрез вой, чрез тернии иглистые,К победе ты нас приведешь!Ты не увидишь зов лучистый,Не ощутишь уста любви,Пока твой путь, благой и храбрый,Берет в объятия свои.

* * *

Прошло несколько дней. В доме Софьи как всегда царило уютное спокойствие, но в последнее время в воздухе витало чувство тревоги, будоражащей до дрожи и тошноты. Одиночество девушка скрашивала походами в гости к старшей сестре Стасе, делясь переживаниями. Державина также не пропускала ни одного выпуска газеты, где обычно писали о последних событиях, происходивших в Северном государстве.

Среди ночи сердце Державиной могло бешено колотиться от неизвестного страха, а слезы вскипали сами по себе и резали глаза. Фальшивое спокойствие выводило себя саму.

Как можно быть спокойной, не зная, жив ли твой любимый человек или нет? Когда ты не можешь увидеть его, не тронуть его ладони, не поймать его лёгкой улыбки, когда не…

«Софья, все обязательно когда-нибудь закончится.»

Радостная новость пришла к ней довольно неожиданно, в один из дней, когда небо ржавело от наступающего заката, когда ветер покусывал щеки своей летней теплотой, а хохот детей на узких улочках все не угасал, хотя уже смеркалось.

Обыденным делом для Софьи была прогулка по переулкам и проспектам столицы. Такой же простотой обросли нечаянно услышанные сплетни щеголят, собиравшихся на площади. Ходили они компашками, чаще всего у купольного собора, чей блеск не угасал даже в самую непогоду, или же у домов и магазинов здешних купцов.

— Слышали, что её Высочество собирается издать «Манифест…»?

— О! Да неужели!

Вопрос, конечно, не был адресован Софье, но она тут же прислушалась: тема была близка и важна. Державина делает вид, что невзначай проходит мимо, стараясь не пропустить нужных слов. Она хотела верить в их правдивость.

Державина идёт, толкая зевак, которые тоже решили прогуляться в довольно людном месте. Дорога к императорской резиденции перекрыта. Обычно у их ворот сидели бедняки и тунеядцы, просящие подаяние, склонив головы пред ногами толпы. Сейчас их

разогнали.

Возможно, и вправду готовится что-то серьёзное. Только что? Император тяжело болел, может?..

Софья бросает взгляд на дальние ворота и, развернувшись, направляется к собору, который был уже окружен другой толпой верующих людей и тех, кто притворялся верным Господу.

Ходить женщине одной в поздний вечер небезопасно: на улице встречаются мужчины, слишком прилипчивые и верящие в свое превосходство. Державина была редкой участницей таких перепалок и ни одна из них не проходила мирно.

По пути к ней успел прицепиться мужчина средней внешности, который был в раза два старше её.

— Да я замужем, сударь! — отрезала Державина грубым тоном, показывая кольцо на безымянном пальце.

— Тогда где Ваш супруг? Знаете ли, что женщинам не положено гулять одним! Я бы мог составить Вам компанию, — физиономия собеседника расплылась в странной мысли.

— В отличие от Вас он приносит пользу, окаянный!

— Как Вы смеете?.. — мужчина начал краснеть.

— А каким образом Вы можете быть так назойливы к незнакомкам?!

— Интересно! Как у такой дамы с характером может быть муж? Ужас!

В руках Софьи был зонт, который она носила с собой больше в качестве украшения, нежели чем защиты от дождя (хотя лили они здесь довольно часто.) Она замахнулась им и ударила мужчину в бок. Клинья хряснули с неприятным звуком, будто ругаясь.

— Я ему также даю, если не слушает.

Тот пошатнулся, не успев среагировать. Лицо мужчины сморщилось. Софья, покрутив зонт в руке, мягким движением сложила его, невинно улыбаясь.

«Чертов недоучка.»

— Идите кокетничать со старушками! Видите, сколько их там стоит? — девушка указала на храм, — Видимо в очередь ради Вас выстроились, стоят — ждут.

Софья оставила мужчину наедине с болью от удара, идя домой важным и уверенным шагом. Остальной путь прошел без встреч и происшествий.

* * *

День, месяц… Сколько уже прошло? Считать уже, мягко говоря, надоело. Из вырванных листов календаря можно было сделать подобие карточного дома. Жаль, что он хрупок! Софье ничего не оставалось, кроме того, чтобы ждать и снова ждать. Если страшного письма нет — жив. Манифест давно подписан, войска выведены. Последние дни девушка была на иголках, ощущая предвкушение скорой встречи. Видела перемену в её настроении и Александра, часто трогая маму за рукав одежды и задавая гору вопросов. Все бесившее и раздражающее перестало быть колючим и неприятным.

Ближе к вечеру в дверь постучали. Софья рванулась к ней, приподнимая подол длинного платья. Державина открыла дверь дрожащей рукой и замерла: это был он.

Два взгляда наконец встретились после долгой разлуки. От накатившего жаркого волнения дыхание притупилось, застряв в удивленном вздохе.

— …Гавриил!

Державина бросилась ему на шею, не желая больше совладать с разумом и болью ожиданий.

— Моя милая-! Тц-ц, спокойнее. Ай, Софья, аккуратнее со спиной, мне там полоснули недавно.

Военный зажмурился от сдавленной боли в районе лопаток. Гавриил растерянно посмотрел на супругу, прошел в коридор. Знакомый топот кирзовых сапог наконец раздался в тоскующих стенах дома. Девушка невольно вздрогнула — в глазах Гавриила не было радости, не было той знакомой любви к жизни и простоты, которую она когда-то полюбила в нем.

Стал ли он монстром после всех ужасов? Разлюбил ли он ее со временем?

Сделав несколько шагов, Державин остановился перед супругой, будто угадывая ее переживания, скрытые в блестевших глазах, сжатых ладонях и вздымающейся белой груди в скромной ткани светлого платья.

— Сонюшка, не плачь. Я тут, живой, — прошептал он тихо, в какой-то степени интимно. — Что ты так смотришь на меня? Я не тот? — он наклонил голову в сторону, положил ладонь на теплую щеку супруги, касаясь нежно. И не скажешь, что он держал оружие в руках и, возможно, отбирал чужие жизни.

От вопроса в горле Софьи встал ком, мешавший сказать желаемое слово.

— Ты… Ах, прости! Все хорошо, это просто мои мысли! Да, мысли! — пробормотала Софья, начиная оправдываться, чувствуя, как слезы покатились по коже.

Гавриил в порыве притянул девушку к себе, обнимая осторожно, но крепко.

— Сонюшка, ты правда думаешь, что я перестал любить тебя?

На вопрос супруга Державина отвела взгляд, стыдливо кивая. Светлые кудри качнулись в такт, падая крупными волнами на плечи.

— Ах, фантазерка, — Гавриил покачал головой, еле слышно цокая языком.

Большая бледная ладонь легла на спину Софьи, а затем спустилась к талии, нежно сжимая. Державин наклонился к уху девушки и с улыбкой прошептал ей:

— Я хранил память о тебе, я сохранил рисунок Саши. Я был и буду верен тебе и только тебе, моя дорогая.

Не успела Софья ответить, как мужчина приложил палец к ее губам.

— Тише. Может, выразишь свои чувства не только в слезах? — ладонь скользнула с губ снова на щеку. Безымянным пальцем Гавриил приподнял подбородок супруги. — Нам обоим было тяжело… Сонюшка, — в голосе звучала ласковая мольба.

— Я постараюсь.

— Только не ударом зонтика, пожалуйста. Не с порога.

На эту просьбу Софья широко улыбнулась, а затем прижалась к желанным губам, закрыв глаза. Мягкость царапалась о неласканную заветренную сухость. Гавриил, внутри ликуя от желанного внимания, ответил на поцелуй, позволив себе задуматься о чем-то родном, утонуть в диком всплеске запрятанных временем эмоций. Руки офицера легли на талию супруги, аккуратно поглаживая сбившуюся ткань на талии.

— Вот так? — задала вопрос Державина, закончив лобзания.

На бледном лице Гавриила проступил яркий румянец, а глаза наконец заблестели знакомой жизнью. Державин слова заключил супругу в объятия, прижавшись к ее затылку, вдыхая запах волос, широко улыбаясь. Отдаленный травяно-цветочный запах отвара ударял в голову. На миг в коридоре повисло молчание.

— Все, Гавриил, хватит, — залепетала Софья, сдерживая рваный вздох, краснея, — Сейчас по времени должна проснуться Саша, и…

— И? — мужчина приподнял брови, ожидая услышать что-нибудь про дочь.

— Снесет нас с ног.

— О, она все такой же маленький вьюнок?

Ответ на вопрос долго не заставил себя ждать. Топот ножек стал слышнее, пока в коридоре не показалась фигура маленькой девочки.

— Папа?

Александра выглянула из-за угла, прищурившись, будто не доверяя. Вдруг она поменялась в лице, заулыбавшись.

— Папа!

Девочка выскочила из-за укрытия, подбежала к папе, звонко хихикнув и замахав ручками. Мужчина, распахнув руки, заключил дочь в объятия. Александра, не прекращая улыбаться, несколько раз похлопала в ладоши от избытка чувств, пока Гавриил кружил ее.

— Вьюнок, я и не думал, что ты так быстро проснешься! Как же ты выросла!

«Без меня, Саша. Прости»

* * *

Да. Тот день. Я прекрасно помню долгожданную встречу с папой, те теплые разговоры. Ах, эта сладость воспоминаний. То, чего уже не вернуть хотя бы на миг.

«И ведь сдержал свое обещание. Только где же ты теперь, отец? Почему твоя пропажа окутана для самых родных людей темной пеленой?»

Для семьи Александры это стало резкой потерей. Не может человек просто так исчезнуть с лица земли — ни тела, ни слов, ни очевидца.

Все, что помнил разум девушки из прошлого — взмах пары крыльев, звон оружия, перепуганный и храбрый взгляд матери, нечеловеческий взгляд монстра, который разбил их жизнь. Прожигавший, одновременно прискорбный, одновременно полный ненависти к живому. Он отпечатался в мыслях навсегда, теперь посещая в кошмарах, которые так ненавидела новая Александра.

Она лежала вновь на кровати, среди привычной ночной тишины, среди уютной тьмы. Тут она могла дать волю воспоминаниям, хоть видеть их и не желала. Иногда Марта старалась вспоминать своих родителей, чтобы окончательно не пасть духом. Девушка массировала виски пальцами, хмурилась, прогоняя тянущую головную боль. Перед глазами снова всплывал противный образ — ангел. Ангел, ангел… Существо, которое не видит простой человек.

Что же стало происходить, что они перестали быть теми, как им завещал Отец, такими, какими их представляли люди?

Новая Александра не любила все, что вязалось с религией, не любила суеверность. Такие люди казались ей до жути примитивными, но порой она все же восхищалась ими, особенно, когда они реально надеялись на помощь высших сил. А она не могла поведать таким людям, что видела своими глазами в переломный момент своей жизни.

Эти слова могут стоить ей жизни.

Девушка вспоминала это, часто хлопала глазами, прогоняя ненужные слезы. Скрип кровати наполнял шумом спящую комнату. Сбивчивое дыхание казалось слишком громким, перебивавшим иногда слышное сопение соседок по комнате.

— Интересно, где они сейчас?

— Кто «они»?

Полусонный хрипловатый голос ответил Марте посреди ночи. Через тьму пробивались лучики лунного света, падавшего на соседние кровати. Завидев резкое движение по соседству, девушка перепугано вздрогнула и вцепилась одной рукой в простыню, пытаясь понять, кто с ней говорил. Лучики падали на койку Алисы, струились тусклым всплеском на лице и волосах Заруцкой. Девушка сонно посмотрела на Марту.

— Перепугалась? Как видишь, не каждый может терпеть твоё шуршание по ночам.

— Ну-у, цыц. Сама ты как лошадь пожарная спишь. Впервые так проснулась! Меня винить не надо. Иди-ка ты дальше на боковую.

— Ты тоже иди спать, а то как мышь шуршишь посреди сарая.

Марта хмыкнула, уставившись на подругу. Карие глаза еле заметно сверкнули. Кажется, что в них нет ничего, кроме странной тоски, жажды и усталости. Девушка еле слышно зевнула, прикрыв по привычке рот ладонью. Особенно мягкая в этот момент подушка так и тянула, быстро примагнитив Марту к себе. Вскоре, военная заснула, на время забыв о мыслях.