Тео. Теодор. Мистер Нотт (джен)

28 апреля 1990. Нотт-холл. Актон, пригород Лондона.

Шум работ на улице ознаменовал начало утра. Теодор Нотт, мальчик десяти лет, открыл глаза. Он заснул в обнимку с книгой — это были «Десять лет спустя» Дюма-отца, присланные в подарок тёткой.

За прошедшие три года дом Ноттов сильно изменился.

Не шумели в мансарде совы. Теперь там жила лишь одна-единственная старая сипуха, служившая почтальоном. Не нашлось покупателей на старушку.

Не ворочался в пристройке гиппогриф. Тео не помогал отцу, но явственно слышал, как именно покупатели ингредиентов разделывают тушу и весело сортируют части старого Вепря.

Не шептали переплёты книг в гостиной. Лишь кое-где остались на полках книги, покрывшиеся пылью современные издания, не нужные ни филателистам, ни, задери их фестралы, Малфоям.

Тео уставился в мутное, маггловское, дешёвое зеркало, висящее над раковиной. Теперь у них была маггловская труба водопровода, заменившая собой артефакт. Артефакт пришлось продать. Вода стала невкусной, с примесью неприятных, резких запахов, но другого варианта не было.

Из зеркала на него смотрел мрачный, худой мальчик. Если бы у него было поэтическое настроение (какого у него не было никогда за последние годы), он бы мог описать себя более красочно. Высокий лоб, худые, высокие скулы, отцовский нос с горбинкой, серые глаза, острый подбородок и тонкая линия губ. Короткие чёрные волосы.

Синюшные мешки под глазами.

Закончив умываться, Тео вернулся в свою комнату и сел за стол. Уже два года он занимался сам. Отец пытался сохранить достоинство и оттягивал прекращение работы миссис Клируотер так долго, как это было возможно — но сначала она увеличила цену занятия до пяти сиклей, а потом Магнуса ранила мантикора — и это стало концом.

Гноящаяся, незаживающая рана на ноге мешала отцу заниматься охотой на магических тварей, а метка на руке мешала найти любую другую работу.

В прошлое рождество раненый Магнус провел с Тео серьёзный, взрослый разговор.

Они редко говорили. В целом. После того, как ночью пришёл Малфой — и того реже. Оттого слова отца накрепко оттиснулись в памяти сына.

— Теодор. Я предпочёл сохранить наше доброе имя. Малфой хотел, чтобы ты стал вассалом его сына. Я отказал. Поэтому теперь мы будем жить не так, как привыкли раньше. Нам придётся отказаться от многого.

Они отказались.

От домовиков. От продуктов из Косого переулка. От артефактов и книг. От питомцев. От земли вокруг их дома. Почти от всего. Сохранив только лишь честь.

Теодор упрямо мотнул головой, смахнув слёзы. Миссис Клируотер на день рождения прислала ему письмо, в котором приложила список пособий и учебников для самостоятельного изучения. Она была добра к нему — благодаря доброму имени матери, что была её подругой в школе.

Её сын приложил к письму волшебный пряник. Рождественский, хотя с рождества прошло четыре месяца — и всё же Тео с благодарностью съел настоящее волшебное лакомство, пусть и запивая его ворованным маггловским чаем.

Теперь они с отцом ели то, что он мог своровать у магглов вокруг. Малфой забрал их луг и продал его магглам — это было бы анекдотом, как говорил пьяный отец кому-то из портретов, если бы не было горькой правдой.

Завтракать не хотелось. Молоко с шоколадными шариками было мерзким на вкус и абсолютно не волшебным, отчего Тео иногда хотелось выть волком. Но он держался и не позволял себе этого.

Не позволял — и не позволит.

Отец же пил. Сначала он делал это редко, утоляя боль тогда, когда кончались зелья, а потом не стало денег на зелья. Не стало денег ни на что. Всё кончилось.

Тео вновь попытался сосредоточиться на учебнике «Английская грамматика для учеников старших классов», лежащим перед ним, но мысли никак не хотели униматься в голове. За неплотно задернутым окном суетились людишки, магглы, в некотором отдалении заливавшие очередную яму своей жижей, из которой росли дома. Теодору волей-неволей приходилось наблюдать за ними, и он не мог не отметить скорость, с которой кучка проворных магглов проделывала свои операции. День ото дня их коробки становились выше и выше, обзаводились прорезями, что, как глаза, подглядывали за всем вокруг. Потом он догадался, что это были окна. Сотни окон в десятках футов высоты.

Иногда ему было даже интересно залезть в странных двигающихся големов с ковшами и разными приспособлениями, но он одергивал себя.

Наконец, Тео хлопнул по столу рукой и поднялся, злой на себя. Пройдясь по комнате, он попытался успокоиться, но пустой желудок не добавлял ему умиротворения.

Спустившись вниз, он перешёл в столовую. Раньше это помещение было кухней, где готовили домовики, но теперь вместо проданной утвари стояла коробка с дверцей, куда по странно выглядящим верёвкам шло маггловское колдовство. Отец запретил ему трогать эти верёвки — не то, чтобы Тео сильно хотел разбираться в них — и лишь объяснил, как именно пользоваться мудреной печкой.

Налив себе молока в тарелку — на молоке, к счастью, были отцовские чары охлаждения — он поставил его в печку и повернул ручку, выставив на несколько минут. Печка зажужжала. Этот звук пугал и раздражал, потому Тео вышел прочь, отправившись в подвал.

Раньше тут хранилась отцовская выпивка, вина, виски и прочие напитки, которые туманят разум и приглушают боль. Теперь же отец здесь устроил свалку пустых бутылок. Бутылки из-под огневиски соседствовали с маггловскими из-под пива, старые вина времён начала века — с португальским пойлом.

Тео же уже давно привык к этому. Он спустился сюда с другой целью.

Неяркий свет Люмоса (он гордился тем, что без палочки научился зажигать свет на кончике пальца правой руки) подсвечивал закуток, где виднелась кладка старого дома. Древние камни, не чета поделкам, воздвигнутым дедом Тео, умершим от оспы ещё до рождения мальчика.

Когда он был маленьким, эти камни служили ему источником воображения. Древний манор, который осаждали враги, викинги на драконах и требушеты… сейчас же их покрывала плесень. Фиолетовая, пульсирующая неярким светом, магическая.

День ото дня он спускался вот уже два месяца сюда, чтобы понять, как сильно разрослась эта язва.

Тео не был дураком, он не знал, в чём именно опасность плесени, но понимал достаточно, что она не сулит ничего хорошего.

Магический источник, на котором стоял дом, был болен. Его терзали магглы, копошащиеся вокруг. Его терзало отсутствие колдовства. Его терзала болезнь отца Тео. И плесень росла, разрасталась день ото дня всё сильнее, маленькими, но уверенными шагами двигаясь к тому, чтобы захватить всё следующие камни древней кладки. Его пугало это, и одновременно завораживало.

Насмотревшись, он поднялся наверх. Молоко нагрелось, и Тео без особого наслаждения, но с аппетитом стал есть нехитрый, простецкий завтрак.

* * *

Отец вновь пил, а потому на первом этаже стояла мертвецкая тишина. Какие-то чары, которые Магнус применял, чтобы избавить сына от звуков своих пьянок. Пил он один, но этот процесс сопровождался гневом и разрушениями — в отцовой спальне, что теперь была на первом этаже (подниматься ему было больно), царил хаос, а все маггловские вещи, что теперь составляли быт каждого из них, имели чёткие шрамы от чар починки, множащиеся раз от раза.

После полудня Тео смог сосредоточиться — не на грамматике, которую он в принципе уже знал, но на брошюре «Скоромагия» для сквибов и самоучек. Миссис Клируотер подчеркнула в своём письме, бережно хранимом Тео под подушкой, рядом с купчей о покровительстве над семейством Тюберов (единственной купчей, что не перешла Малфоям, и то, благодаря их с отцом диверсии), что воспитание наследника древнего рода не должно быть омрачено таким подходом, какой даётся сквибам, но в «сложившихся обстоятельствах» считает это меньшим злом.

Бытовые чары были и правда очень полезны юному Нотту, в его нынешнем положении. Многие из них требовали волшебной палочки, хоть какой-нибудь, но отец не расставался со своей, а запасные, которые у него, как оказалось, были, пришлось продать. Он не рассказывал сыну, кому именно он продал палочки предков, что ещё не сломались под гнетом времён, но Тео и не надеялся их вернуть.

Палочка стоила шесть галеонов и десять сиклей, а столько, он надеялся, у отца в своё время найдётся.

От практики лёгких согревающих чар для еды его отвлек стук в окно. Отодвинув занавеску, пропускавшую свет, но не вид, он изумлённо обнаружил ворона с письмом на лапе, который сидел на карнизе снаружи.

Тео не мог поверить своим глазам — но всё же открыл окно. Письмо? Но почему ему? Ведь сейчас не день рождения…

Предыдущий раз он открывал письмо едва ли неделю назад — но тогда это было оправдано. Впервые в жизни он прочитал-таки наконец письмо от родича из МАКУСА. И понял, почему отец всегда сжигал их.

Послание внука Кантакеруса, написанное явно не рукой — а, скорее, артефактом, человек не мог выводить столь ровный почерк на три листа — содержало в себе множество изощрённых насмешек над кузенами из Британии. Он писал о том, как сожалеет, что не может лично созерцать нищету, в которую провалились британские Нотты, о том, что рад, что не знает, как оскуднел их сейф в банке, о том, наконец, что его дед, мол, успел забрать с собой наиболее ценные фолианты — которые, впрочем, по мнению автора, и так не нужны британским Ноттам, ведь в Хогвартсе, оплаченном их незадачливым предком, и так достаточно книг, отретушированных магглолюбами.

Он сжёг это письмо, и едва не сжёг со злости письмо от тётки, которая прислала брошюру «Вызов стражей правопорядка. Как применять чары аврории». Брошюра оказалась забавной, доступной даже детям, не то, что уж десятилетнему наследнику Ноттов, и он был рад подарку от Гестии, который отвлек его от жгучей ненависти к кузену.

И вот, вновь письмо.

«Мистер Теодор Нотт,

Погода в эту весну совершенно отвратительна. Сырость, вызванная ранней оттепелью в Лондоне, и последовавшие дожди, совершенным образом способствуют росту плесени. Совершенно случайно, мне стало известно о вашем затруднительном положении и о том, что ваш отец получил травмы. Совершенно случайно, я, кажется, могу вам помочь. Рассчитываю на ваше благоразумие и скорейшую встречу,

Э. Принц

Лютный переулок,

третий поворот налево после «Морибанда»,

дверь с коричневым пятном под лестницей»

Ничего страннее Теодор не видел.

Отправиться туда, к этому Э. Принц (или Принцу?) было бы безумием.

Тео никогда не видел бы себя в Хогвартсе на факультетах, отличных от Слизерина (пусть мама и училась на Райвенкло). Отправиться после такого письма куда-либо было равнозначно Гриффиндорству.

И всё же.