Шарфик. Мой призрачный хранитель (гет)

Рождество 1998 года

На Рождество Гермиону пригласили в Нору. Она рада была вновь почувствовать себя частью дружной семьи. Смерть Фреда омрачила настроение рыжего семейства, однако Уизли всеми силами старались поддерживать атмосферу праздника. Тяжелее всех, конечно, было Джорджу, ведь он потерял брата-близнеца, свое эхо, свое второе «я». Джордж сидел в гостиной в углу, его не трогали, не говорили с ним, но изредка улыбались ему. Так ему было легче — молча быть рядом со всеми, но не вместе со всеми. Джинни предупредила Гермиону, каких разговоров следует избегать: с Джорджем любых, с Молли о Фреде, с Роном о Хогвартсе.

Рон не любил учиться и желание Гермионы и Гарри закончить школу не понимал. Убедить его в пользе образования никто не пытался. Убитые горем родители иррационально хотели, чтобы все дети были рядом с ними. Для Джинни сделали исключение, отпустив на седьмой курс, да и кто бы сумел запретить Джинни быть ближе к Гарри? Старшие сыновья жить в Норе не желали. У Молли оставались лишь Джордж и Рон. И если Джордж ради памяти Фреда продолжал работать в магазинчике волшебных шуток, то Рон осел в Норе, помогал маме по хозяйству и в какой-то момент возомнил себя крутым победителем Волдемортов. Только и слышно было «а вот мы с Гарри, а вот мы с Гарри». Имя Гарри произносилось все тише, имя Гермионы не звучало вообще. Молли, единственная невнимательная слушательница этих россказней, лишь кивала да поддакивала.

За столом было, как всегда, шумно и сытно. Молли была на высоте. Она зорко следила, чтобы никто не оставался голодным. Много внимания уделяла Гарри, ласково улыбалась любимой дочке Джинни, менее ласково глядела на Флер, а на Билла и Перси смотрела с гордостью, слушала рассказы Артура о работе… Только под конец трапезы не усмотрела, что Джордж и Рон по очереди куда-то отошли, а вернулись за стол не совсем трезвыми, и это мягко сказано.

Когда пришло время убирать со стола, Джинни шепотом попросила Гермиону задержаться в гостиной на час-другой.

— А если Рон будет искать Гарри? — правильно истолковав просьбу подруги, спросила Гермиона.

— Не будет, — отмахнулась Джинни. — Они с Джорджем испытывают новый состав. Называется, вроде, «Как надраться с одного глотка». Или новые «Эйфорийные батончики», точно не знаю. Так что Рону будет не до Гарри. А Джордж уже спит, вон, в кресле под елкой.

— Хорошо, я посижу. Как раз новую книгу с собой захватила.

Джинни незаметно исчезла из гостиной. Билл и Флер попрощались с родителями и ушли через камин к себе в «Ракушку». Перси тоже отправился к себе в съемную квартиру. Молли не одобряла такую самостоятельность, дети ей всё еще казались маленькими, а уж после войны и потерь она совершенно не хотела никого отпускать. Ее семейная Нора, ее гнездо должно быть прочным! Нерушимым! Артур как мог успокаивал жену. Благодаря отцу старшие сыновья смогли выпутаться из цепких веток родительского гнезда, но младший увяз плотно.

Приведя в порядок посуду и прослушав по волшебному радио рождественский концерт Селестины Уорлок, Артур и Молли отправились в спальню. Джордж так и спал в кресле под причудливо украшенной елкой. В доме было тихо. Из комнаты Джинни не доносилось ни звука — девушка отлично освоила Заглушающие чары.

Из своей верной бисерной сумочки Гермиона достала книгу о метафизике подпространств и взаимодействии лучей времени с гравитационными полями. Книга оказалась очень интересной. Гермиона увлеклась и как всегда забыла о времени. Однако было уже очень поздно, и Гермионе хотелось спать. Гермиона подумала, что, может быть, стоило принять приглашение Луны и отпраздновать рождество в странном доме Лавгудов. Там уж одну в гостиной не оставили бы.

Но Гермионе казалось неловким вновь посмотреть в глаза мистеру Лавгуду. После того, как он вызвал Пожирателей Смерти, чтобы они схватили ее, Гарри и Рона. После того, как Гермиона стерла мистеру Лавгуду память и взорвала рог взрывопотама, отчего дом Лавгудов превратился почти в руины. Конечно, теперь Гермиона понимала мотивы Ксенофилиуса — он старался спасти дочь, пленницу Волдеморта.

Луна рассказывала, что папа после войны изменился, погрустнел и стал более забывчивым и отстраненным, чем обычно. Она объясняла такое поведение активностью межушных кротовых норок. Но Гермиона подозревала, что причиной мог быть ее неудачный Обливиэйт. Так что она не особенно рвалась к Лавгудам. Но спать хотелось все сильнее.

Гермиона решила проведать, как там дела у Джинни и Гарри, но внезапное тихое «Силенцио! Конфундус!» спутало ее планы.

Рон Уизли с совершенно чужими, пьяными глазами стоял прямо перед Гермионой, слегка покачиваясь. Он отложил в сторону Гермионину книгу, саму Гермиону взял за локти и заставил идти за собой. Со стороны казалось, что он нежно обнимает девушку, но на самом деле он держал ее жестко и почти тащил.

Конфундус получился на удивление сильным. Гермионе удалось немного прийти в себя только в комнате Рона. Там должен был ночевать и Гарри, но кроме Рона и Гермионы в комнате никого не оказалось.

— Ну и почему ты, Гермиона, весь вечер со мной не разговариваешь? Что молчишь? Отвечай, — спросил Рон. То, что под Силенцио не побеседуешь, ему в голову не пришло.

«Не побеседуешь, и на помощь не позовешь», — подумала Гермиона. Волшебная палочка осталась в книге в качестве закладки. — «Рон! Рон! Что же ты делаешь?!»

Рон тем временем уложил Гермиону на свою кровать, и попытался раздеть. Кровать пахла старыми носками.

Гермиона пыталась вырваться, извивалась и отбивалась изо всех сил. Но Рон был намного сильнее. И без палочки она бы с ним просто не справилась. Но палочка была у Рона, и он зло произнес: «Конфундус! Инкарцеро!», когда Гермиона укусила его. Магические веревки стянули руки Гермионы. Рон своим мощным коленом заставил Гермиону раздвинуть ноги и прижался к ней, делая характерные движения бедрами. Но, видимо, из-за эйфорийных батончиков содержимое штанов Рона пребывало в состоянии нирваны, безразличное к заботам и тяготам внешнего мира. Это неимоверно разозлило Рона. Он ударил Гермиону по лицу, так сильно, что она почувствовала кровь во рту. Теперь она по-настоящему испугалась. Рон задрал ей платье, стянул белье. Чужие руки стали грубо хозяйничать там, где ничьи чужие руки еще никогда не появлялись. И не так, не так, не так должны были появиться! Гермионе было стыдно, мерзко и больно. Чувство унизительной беспомощности перешло в чувство отчаяния. Ее никто не мог спасти. Она закрыла глаза в попытке спрятаться от происходящего.

Вдруг она почувствовала, как будто ее окунули в ледяную прорубь. Рон закричал страшным голосом. Она открыла глаза. Рон скатился с нее и с кровати, забился в угол комнаты, закрыл лицо испачканными в чем-то руками. Воздух вокруг Рона светился синим и потрескивал. Крики Рона перешли в мычание и вой.

Гермиона почувствовала, что свободна от Связывающего заклинания. Ни секунды более не желая оставаться в этом негостеприимном доме, Гермиона бросилась вон.

Обеими руками толкнув дверь так, что та с грохотом ударила в стену, Гермиона выбежала из комнаты. В гостиной запихнула в сумочку свою книгу. Какой-то тряпкой вытерла с ног какую-то кровь. Зажав в руке свою волшебную палочку, произнесла «Аппарейт!»

Оказавшись на тропинке, что вела от калитки к дому Лавгудов, Гермиона увидела Луну.

Луна набросила ей на плечи большую вязаную шаль, обняла, повела в дом. Ни слова не сказала. В доме усадила, подала Гермионе чашку с чаем. Вытирала ей слезы и чинила магией разорванное платье. Расчесывала спутанные волосы. Залечивала разбитую губу. Держала за руку и гладила по голове.

Потом, уже в ванной, Гермиона поняла, что она по-прежнему держала в кулаке захваченную из дома Уизли тряпку. Направив на нее палочку, Гермиона уже хотела произнести Инсендио, чтобы испепелить этот обрывок, как вдруг опознала в нем тот самый шарфик. Рука с палочкой бессильно опустилась. Шарфик был возвращен в сумочку. На самое-самое дно.