Шарфик. Мой призрачный хранитель (гет)

Наши мертвые нас не оставят в беде.

Наши павшие как часовые.

В. Высоцкий, «Он не вернулся из боя»

* * *

— Привет, красавица.

— Ненавижу тебя.

— Я знаю, солнышко.

— Люблю тебя.

— Знаю.

* * *

1 мая 2001 года Гермиона стояла на перилах галереи деревянного моста и смотрела в пропасть…

* * *

Тогда, когда началась вся эта история, моста в Хогвартсе почти не было. Почти — потому что мост, через который можно было выйти из волшебной школы в сторону волшебного Запретного леса, был взорван первого мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Его по прямому указанию своего декана Минервы Макгонагалл взорвали гриффиндорские старшекурсники Симус Финниган и Невилл Лонгботтом. Если бы у них не получилось, то большой отряд оборотней, егерей и прочего сброда проник бы в Хогвартс, и жертв среди защитников школы — студентов, учителей и участников Ордена Феникса — было бы значительно больше. Но гриффиндорцы справились. Вместе с горящими обломками моста в пропасти оказалась и бОльшая часть темной армии.

Гарри Поттер победил Волдеморта. К Рождеству того же года мост был восстановлен. А Гарри, Гермиона и другие ребята, из-за войны и политики в отношении магглорожденных пропустившие год обучения, были восстановлены в числе студентов Хогвартса. Рон Уизли продолжать обучение не пожелал.

Джинни Уизли перешла на седьмой курс, и теперь у них с Гермионой была одна спальня на двоих, чему они обе были очень рады. Они и раньше неплохо общались, но за делами по подготовке к спасению мира Гермиона как-то упустила из сферы своих интересов простые человеческие радости — неспешные прогулки в Хогсмид, пикники у Черного озера в хорошую погоду, а в плохую — посиделки в спальне за кружкой горячего чая и обсуждением чисто женских секретов. И, конечно, массу времени занимало приготовление домашних заданий — война войной, но теперь был мир, и образование нужно было завершить.

Очень часто к Гермионе и Джинни присоединялась и Луна Лавгуд. Студентка Рейвенкло, чистокровная волшебница, при режиме Волдеморта Луна также пропустила почти полгода учебы, потому что ее захватили в заложники и удерживали в подвале у Малфоев, и теперь она наверстывала учебную программу наравне с Гермионой. Гермиона обнаружила, что дружить с девочками намного интереснее, чем с мальчиками. Иногда, правда, Джинни предпочитала общество Гарри Поттера компании подруг, но, естественно, никто не обижался. Джинни была хорошей девчонкой, и Гермиона искренне радовалась за нее и за Гарри.

Если втроем девушки много разговаривали, то наедине с Луной было очень уютно молчать. Раньше Гермиона не понимала, но теперь осознала, что когда есть с кем вместе помолчать, это дорогого стоит. Общение с Луной научило Гермиону чему-то такому, о чем не пишут в книгах. Особенно сильно повлияли на отношения подруг события в Малфой-мэноре и краткое пребывание в коттедже «Ракушка» после трагической смерти Добби. Об этом они тоже почти не говорили.

В субботу тридцать первого октября девяносто восьмого года Джинни и Гарри ушли в Хогсмид, Луна готовилась к занятиям в башне Рейвенкло. Сегодня был канун Хэллоуина, и Луна вызвалась помочь своему декану с украшением школы и особенно восстановленного из руин Большого Зала. Вечерний пир будет первым после войны праздничным событием, все должно быть ярко, пышно и красиво: тыквы, скелеты, летучие мыши, художественно развешенная паутина и всяческая колдовская атрибутика — метлы, котлы, традиционные островерхие шляпы… Хэллоуин — по сути, невеселый праздник, день всех святых, день особого поминовения ушедших. Грусть и горечь, и особая надежда — вот что несет с собой этот день.

Но это будет вечером. А сам день был пасмурный и дождливый. Гермиона в одиночестве прогуливалась около разрушенного, а теперь наполовину уже восстановленного моста. Строители в выходные не работали. Было тихо и безлюдно.

Вдруг она увидела что-то цветное внизу, в пропасти, какой-то кусок ткани зацепился за торчащий из скалы корень.

Странное волнение охватило девушку. Она вынула волшебную палочку, Акцио призвала к себе эту мокрую грязно-фиолетовую тряпку…

Чтобы поточнее направить палочку и не упасть при этом в пропасть, Гермионе пришлось сильно наклониться вперед. Ее нога соскользнула, и Гермиона схватилась рукой за камень. Край камня был острым, и она сильно поцарапала себе руку.

Однако боли Гермиона не почувствовала.

Кое-как выбравшись на ровное место и внимательно рассмотрев свою находку, Гермиона сильно разволновалась.

Это был ее шарф. Тот самый, который она оставила в минуту отчаяния в лесу Дин. Изорванный, весь в грязных разводах… Что это, засохшая кровь? Откуда на ее шарфе кровь?

Как свежи были воспоминания. Ведь прошло всего-навсего полгода. События того времени вставали у нее перед глазами… Поиски крестражей, опасности, постоянный страх…

Гермиона уткнулась лицом в свой шарф, как в омут памяти, слезы текли ручьем. Кровь испачкала ее лицо. Была это свежая кровь с ее царапин или кровь с шарфа, Гермиона не знала.

Скомкав найденный аксессуар, она засунула его в свою сумочку. С волшебной бисерной сумочкой Гермиона никогда не расставалась. Это стало навязчивой идеей — всегда иметь при себе эту сумочку. Несмотря ни на что. А в сумочке хранить запас вещей, еды, зелий, воды, книг — всего, что могло бы понадобиться, если вдруг опять придется срочно бежать куда-то в неизвестность — как это случилось в августе прошлого года на свадьбе Билла и Флёр Уизли. Гермиона ничего не могла с собой поделать, но решила принять как данность — да, ей спокойнее, когда сумочка у нее под рукой. Значит, сумочка будет у нее под рукой двадцать четыре часа в сутки. Не сходить же с ума из-за этого.

На пиру было бы весело, если бы не казалось постоянно, что все погибшие друзья находятся рядом — Тонкс и профессор Люпин, Колин Криви, Фред Уизли, Лаванда Браун…

На следующий день, первого ноября, Гермиона пришла в библиотеку одна, без подруг. Джинни вчера вернулась в спальню очень поздно и попросила не будить ее утром. Луна прислала записку, что заглянет к девочкам после обеда.

Ранним утром воскресенья библиотека всегда была самым безлюдным местом в замке. Гермиона собиралась основательно подготовиться к опросу по Чарам. Она любила тишину.

А мадам Пинс, библиотекарь, любила порядок. Тишину, конечно, тоже. «Потому что тишина должна быть в библиотеке! Тихо, я сказала!» Эту фразу, сказанную хорошо поставленным голосом, в храме знаний услышать можно было нечасто. Потому что все студенты еще в сентябре первого курса усваивали непреложную истину: шумишь в библиотеке — получаешь выговор, потом изгнание на неделю — не делаешь домашнюю работу в течение недели — разговор с деканом будет сложным и неприятным. Деканов уважали и боялись, и не очень-то стремились лишний раз привлекать их внимание. Так же относились и к мадам Пинс. Не дай Мерлин громко кашлянуть или — засмеяться! А уж бросить какой-нибудь мусор, или оставить после себя сломанное перо или скомканный листок — никто и помыслить не мог о таком «вопиющем безобразии».

Как же так вышло, что на пыльном подоконнике обнаружился бесхозный ветхий свиток пергамента? Мадам Пинс не допустила бы такого. Да и хогвартские эльфы следили за чистотой в библиотеке так же ревностно, как, пожалуй, только в Больничном Крыле.

Гермиона знала, что не нужно трогать незнакомые предметы. Но это был всего-навсего пергамент, забытый кем-то на окне библиотеки.

Тяга к новым открытиям перевесила осторожность. Гермиона аккуратно развернула свиток.

Этого языка Гермиона не знала, но предположила бы, что это какой-нибудь старо-немецкий. Не то чтобы Гермиона была выдающимся лингвистом, но она могла общаться на бытовые темы по-французски, а на письме отличить родной английский от, скажем, итальянского, испанского, от того же немецкого или латыни, на которой было написано очень, очень много магических книг — для человека, который читал столько, сколько Гермиона, не составляло особого труда.

Мельком проглядев начало текста, Гермиона обратила внимание, что строчки были равной длины, и окончания рядом стоящих строчек совпадали. Стихи? Заинтересовавшись, Гермиона не заметила, как стала читать вслух. Негромко, чтобы не вызвать недовольство мадам Пинс. Но все же вслух — это казалось ей правильным.

Четкий ритм и строй стихов увлек ее, и она не останавливалась, пока не прочла весь свиток до конца. Три раза подряд. Так ей этого захотелось. Она чувствовала, что резкие слова как будто пробуждают что-то, но что — и где — быть может, в душе самой Гермионы — оставалось для нее непонятным.

Что-то мешало ей держать свиток. Хм, оказалось, что она автоматически достала из бисерной сумочки свой старый грязный шарфик. Зачем?

Перебирая поредевшую бахрому на концах шарфика, Гермиона перевела глаза со свитка на Запретный лес, который было хорошо видно в окно библиотеки. И ей показалось, что над лесом сверкнула маленькая молния, как будто яркий солнечный блик.

В это же самое время свиток в ее руках рассыпался пеплом.

Гермиона решила ничему не удивляться. Вытерла грязные руки о грязный шарфик. Запихнула его обратно в сумочку.

Почему ей не пришло в голову выбросить его или там, постирать, например? Гермиона не смогла бы ответить.

Иногда события просто случаются, и просто меняют нашу жизнь так, как мы и представить себе не могли.

Рождество 1998 года

На Рождество Гермиону пригласили в Нору. Она рада была вновь почувствовать себя частью дружной семьи. Смерть Фреда омрачила настроение рыжего семейства, однако Уизли всеми силами старались поддерживать атмосферу праздника. Тяжелее всех, конечно, было Джорджу, ведь он потерял брата-близнеца, свое эхо, свое второе «я». Джордж сидел в гостиной в углу, его не трогали, не говорили с ним, но изредка улыбались ему. Так ему было легче — молча быть рядом со всеми, но не вместе со всеми. Джинни предупредила Гермиону, каких разговоров следует избегать: с Джорджем любых, с Молли о Фреде, с Роном о Хогвартсе.

Рон не любил учиться и желание Гермионы и Гарри закончить школу не понимал. Убедить его в пользе образования никто не пытался. Убитые горем родители иррационально хотели, чтобы все дети были рядом с ними. Для Джинни сделали исключение, отпустив на седьмой курс, да и кто бы сумел запретить Джинни быть ближе к Гарри? Старшие сыновья жить в Норе не желали. У Молли оставались лишь Джордж и Рон. И если Джордж ради памяти Фреда продолжал работать в магазинчике волшебных шуток, то Рон осел в Норе, помогал маме по хозяйству и в какой-то момент возомнил себя крутым победителем Волдемортов. Только и слышно было «а вот мы с Гарри, а вот мы с Гарри». Имя Гарри произносилось все тише, имя Гермионы не звучало вообще. Молли, единственная невнимательная слушательница этих россказней, лишь кивала да поддакивала.

За столом было, как всегда, шумно и сытно. Молли была на высоте. Она зорко следила, чтобы никто не оставался голодным. Много внимания уделяла Гарри, ласково улыбалась любимой дочке Джинни, менее ласково глядела на Флер, а на Билла и Перси смотрела с гордостью, слушала рассказы Артура о работе… Только под конец трапезы не усмотрела, что Джордж и Рон по очереди куда-то отошли, а вернулись за стол не совсем трезвыми, и это мягко сказано.

Когда пришло время убирать со стола, Джинни шепотом попросила Гермиону задержаться в гостиной на час-другой.

— А если Рон будет искать Гарри? — правильно истолковав просьбу подруги, спросила Гермиона.

— Не будет, — отмахнулась Джинни. — Они с Джорджем испытывают новый состав. Называется, вроде, «Как надраться с одного глотка». Или новые «Эйфорийные батончики», точно не знаю. Так что Рону будет не до Гарри. А Джордж уже спит, вон, в кресле под елкой.

— Хорошо, я посижу. Как раз новую книгу с собой захватила.

Джинни незаметно исчезла из гостиной. Билл и Флер попрощались с родителями и ушли через камин к себе в «Ракушку». Перси тоже отправился к себе в съемную квартиру. Молли не одобряла такую самостоятельность, дети ей всё еще казались маленькими, а уж после войны и потерь она совершенно не хотела никого отпускать. Ее семейная Нора, ее гнездо должно быть прочным! Нерушимым! Артур как мог успокаивал жену. Благодаря отцу старшие сыновья смогли выпутаться из цепких веток родительского гнезда, но младший увяз плотно.

Приведя в порядок посуду и прослушав по волшебному радио рождественский концерт Селестины Уорлок, Артур и Молли отправились в спальню. Джордж так и спал в кресле под причудливо украшенной елкой. В доме было тихо. Из комнаты Джинни не доносилось ни звука — девушка отлично освоила Заглушающие чары.

Из своей верной бисерной сумочки Гермиона достала книгу о метафизике подпространств и взаимодействии лучей времени с гравитационными полями. Книга оказалась очень интересной. Гермиона увлеклась и как всегда забыла о времени. Однако было уже очень поздно, и Гермионе хотелось спать. Гермиона подумала, что, может быть, стоило принять приглашение Луны и отпраздновать рождество в странном доме Лавгудов. Там уж одну в гостиной не оставили бы.

Но Гермионе казалось неловким вновь посмотреть в глаза мистеру Лавгуду. После того, как он вызвал Пожирателей Смерти, чтобы они схватили ее, Гарри и Рона. После того, как Гермиона стерла мистеру Лавгуду память и взорвала рог взрывопотама, отчего дом Лавгудов превратился почти в руины. Конечно, теперь Гермиона понимала мотивы Ксенофилиуса — он старался спасти дочь, пленницу Волдеморта.

Луна рассказывала, что папа после войны изменился, погрустнел и стал более забывчивым и отстраненным, чем обычно. Она объясняла такое поведение активностью межушных кротовых норок. Но Гермиона подозревала, что причиной мог быть ее неудачный Обливиэйт. Так что она не особенно рвалась к Лавгудам. Но спать хотелось все сильнее.

Гермиона решила проведать, как там дела у Джинни и Гарри, но внезапное тихое «Силенцио! Конфундус!» спутало ее планы.

Рон Уизли с совершенно чужими, пьяными глазами стоял прямо перед Гермионой, слегка покачиваясь. Он отложил в сторону Гермионину книгу, саму Гермиону взял за локти и заставил идти за собой. Со стороны казалось, что он нежно обнимает девушку, но на самом деле он держал ее жестко и почти тащил.

Конфундус получился на удивление сильным. Гермионе удалось немного прийти в себя только в комнате Рона. Там должен был ночевать и Гарри, но кроме Рона и Гермионы в комнате никого не оказалось.

— Ну и почему ты, Гермиона, весь вечер со мной не разговариваешь? Что молчишь? Отвечай, — спросил Рон. То, что под Силенцио не побеседуешь, ему в голову не пришло.

«Не побеседуешь, и на помощь не позовешь», — подумала Гермиона. Волшебная палочка осталась в книге в качестве закладки. — «Рон! Рон! Что же ты делаешь?!»

Рон тем временем уложил Гермиону на свою кровать, и попытался раздеть. Кровать пахла старыми носками.

Гермиона пыталась вырваться, извивалась и отбивалась изо всех сил. Но Рон был намного сильнее. И без палочки она бы с ним просто не справилась. Но палочка была у Рона, и он зло произнес: «Конфундус! Инкарцеро!», когда Гермиона укусила его. Магические веревки стянули руки Гермионы. Рон своим мощным коленом заставил Гермиону раздвинуть ноги и прижался к ней, делая характерные движения бедрами. Но, видимо, из-за эйфорийных батончиков содержимое штанов Рона пребывало в состоянии нирваны, безразличное к заботам и тяготам внешнего мира. Это неимоверно разозлило Рона. Он ударил Гермиону по лицу, так сильно, что она почувствовала кровь во рту. Теперь она по-настоящему испугалась. Рон задрал ей платье, стянул белье. Чужие руки стали грубо хозяйничать там, где ничьи чужие руки еще никогда не появлялись. И не так, не так, не так должны были появиться! Гермионе было стыдно, мерзко и больно. Чувство унизительной беспомощности перешло в чувство отчаяния. Ее никто не мог спасти. Она закрыла глаза в попытке спрятаться от происходящего.

Вдруг она почувствовала, как будто ее окунули в ледяную прорубь. Рон закричал страшным голосом. Она открыла глаза. Рон скатился с нее и с кровати, забился в угол комнаты, закрыл лицо испачканными в чем-то руками. Воздух вокруг Рона светился синим и потрескивал. Крики Рона перешли в мычание и вой.

Гермиона почувствовала, что свободна от Связывающего заклинания. Ни секунды более не желая оставаться в этом негостеприимном доме, Гермиона бросилась вон.

Обеими руками толкнув дверь так, что та с грохотом ударила в стену, Гермиона выбежала из комнаты. В гостиной запихнула в сумочку свою книгу. Какой-то тряпкой вытерла с ног какую-то кровь. Зажав в руке свою волшебную палочку, произнесла «Аппарейт!»

Оказавшись на тропинке, что вела от калитки к дому Лавгудов, Гермиона увидела Луну.

Луна набросила ей на плечи большую вязаную шаль, обняла, повела в дом. Ни слова не сказала. В доме усадила, подала Гермионе чашку с чаем. Вытирала ей слезы и чинила магией разорванное платье. Расчесывала спутанные волосы. Залечивала разбитую губу. Держала за руку и гладила по голове.

Потом, уже в ванной, Гермиона поняла, что она по-прежнему держала в кулаке захваченную из дома Уизли тряпку. Направив на нее палочку, Гермиона уже хотела произнести Инсендио, чтобы испепелить этот обрывок, как вдруг опознала в нем тот самый шарфик. Рука с палочкой бессильно опустилась. Шарфик был возвращен в сумочку. На самое-самое дно.

Остаток рождественских каникул Гермиона провела у Луны. Правды о случившемся в праздник никто не узнал. Гермионе было дико стыдно. Как будто это она сама была во всем виновата. Рон перестал узнавать родных, и целители настояли на лечении в Госпитале Святого Мунго. Об этом, а также о том, что предварительный диагноз — отравление Эйфорийными батончиками, Гермионе сообщил патронус Гарри. Сам Гарри хотел прийти к Лавгудам и поговорить с Гермионой лично, но она уговорила его не беспокоиться. Они же увидятся в школе, всего через несколько дней.

Так и получилось, что Джинни и Гарри, чьи отношения в Рождество перешли на новый уровень, не стали выяснять подробности того вечера. Адская убойная сила «Волшебных Вредилок Уизли» была им хорошо известна. А в сочетании с алкоголем она вполне могла довести Рона и до больничной койки. Койку же в спальне пылкие влюбленные испытывали на прочность до утра. Напрочь забыв о подруге. Бывает. Старшие Уизли были заняты хлопотами с Роном.

Вернувшись в школу, Гермиона сократила общение с Джинни. Не то чтобы она считала Джинни виноватой в чем-то, но некоторая натянутость в отношениях появилась. К счастью, подготовка к выпускным экзаменам и холодное время года сами по себе были достаточным поводом, чтобы отменить все посиделки и совместные прогулки. Гарри тоже увлеченно занимался. Квиддич был в прошлом, но рыжее игривое настоящее — Джинни — занимало все его свободное время. Гермиона с удивлением поняла, что успехи Гарри в освоении волшебных наук ее больше не беспокоят.

К экзаменам Гермиона готовилась вместе с Луной.

На Рейвенкло дураков не держат, это знает каждый. Подготовка Луны по всем предметам была основательной. Плюс широкий кругозор — помогала отцу в издании «Придиры» — и чистокровность — с рождения жила в мире магии и буквально впитывала ее из воздуха. Гермионе же очень не хватало этих простых повседневных знаний, и она жадно слушала рассказы подруги. После проведенных вместе каникул Гермиона поняла, насколько невыгодно положение магглорожденных учеников, которым до совершеннолетия разрешалось колдовать лишь в школе, лишь на уроках, по сравнению с теми, у кого имелся хотя бы один волшебный родитель, в присутствии которого колдовать можно было сколько душе угодно. Почему это не работало в семье Уизли, Гермионе теперь было все равно. В любом случае, совершеннолетие давно наступило, да и тренировка колдовских навыков во время пропущенного седьмого курса была жесткой и эффективной, но направленной на защиту, нападение, выживание. А вот как просто жить в мирное время, нужно было учиться и учиться.

В воздухе уже пахло ранней весной и мартовское солнце ярко освещало пустой класс, в котором Луна и Гермиона занимались подготовкой. Гермиона отложила один учебник и потянулась было за другим, но вдруг почувствовала головную боль.

— Надо отдохнуть, — сказала она, растирая виски.

Луна кивнула. Подошла к Гермионе и стала гладить ее по голове. Она как-то умела прикосновением отгонять боль. Гермиона замерла, чувствуя, что боль уходит, сменяясь приятным чувством тепла и покоя. Солнце, склоняясь к закату, светило прямо в глаза.

Луне нравилось трогать волосы Гермионы. Густые и вьющиеся, на ощупь они были очень мягкими. Подушечками пальцев Луна нежно массировала голову Гермионе. Она чувствовала легкое покалывание в пальцах, значит, источник боли был именно здесь. И вот он растворялся, повинуясь ее движениям. Луна не была легилиментом, но легко считывала эмоции окружающих. Эмоции Гермионы были очень яркими. Очень волнующими.

Они не говорили об этом, но обе помнили, что случилось почти год назад, в апреле, в коттедже «Ракушка». Несомненно, произошедшее повлияло на их дальнейшие отношения, сделав их более доверительными, и, что более всего удивительно, не оттолкнуло их друг от друга.

Солнце, это все солнце. Руки Луны, уняв головную боль, спускаются Гермионе на плечи. Волосы светлым занавесом загораживают лицо от ярких солнечных лучей, когда Луна склоняется к подруге, обнимает ее за плечи. Гермиона затылком прислоняется к плечу Луны.

Гермиона задумчиво смотрит, как исчезает за горизонтом краешек солнца.

— Ты не потеряешь меня, — говорит Луна, тоже заглядевшись на закат. Гермиона гладит ее по волосам, заплетает ей косу, не в силах сразу расстаться, разойтись по своим башням. Как же хочется еще продлить эти минуты безвременья, покоя…

* * *

Лунный день

Луна смотрит с подушки.

Колышутся ветром подвески.

Соль и песок. Ракушки.

Белые занавески.

В подвале не было солнца.

Четыре месяца целых.

Не было там оконца.

Но солнце внутри смеется.

Волны внутри трепещут —

Нежное синее море.

Медом янтарным плещут

Глаза, что застыли от горя.

Больно, как это больно.

Как пережить потерю.

Шрамы, как это странно.

Себе я больше не верю.

Нет невозможней романа!

Но нет между нами и пяди…

И с кудрями цвета каштана

Сплетаются лунные пряди.

Мягкостью лунного света

Сейчас ты меня обнимаешь.

Как бы сказать тебе это…

С тобой хочу быть, понимаешь?

Хочу забыть на мгновение

Пытки волшебницы черной.

Лечишь прикосновением

Слова моей метки позорной.

Я же не виновата!

И здесь я, сейчас, с тобой,

Хочу в этот час до заката

Себя ощутить живой.

* * *

Подготовка к экзаменам меж тем все больше напоминала битву. Битву с ускользающим временем, но в большей степени — с собой. Повторить все, запомнить все, повторить еще раз, чтобы суметь воспроизвести на экзамене…

Зелья Гермионе давались хуже, чем все остальные предметы. Профессор Слагхорн хвалил ее, конечно, но сама она чувствовала себя неуверенно.

Как-то раз Гермиона пришла в класс зельеварения. Профессор разрешал выпускникам тренироваться самостоятельно. Был уже вечер, пара часов до отбоя, а у Гермионы никак не варилось Зелье Надежд. Так и этак она пыталась справиться с ним, но надежды таяли, а зелье все не получалось. Уже уставшая, она пропустила момент, когда нужно было обязательно потушить огонь под котлом. А так как до этого Гермиона ошиблась в дозировке магического бессмертника…

… то взрыв котла стал вполне закономерным завершением этого изнурительного зельеварческого марафона.

Перед глазами Гермионы мелькнуло голубоватое сияние. Девушку отбросило к стене. Осколки котла разлетелись в стороны и повредили стеллажи с ингредиентами. Капли неудачного Зелья Надежд оросили пол и потолок класса. На Гермиону не попала ни одна из них.

Гермиона отняла от лица руки. Правила техники безопасности в учеников были вбиты еще профессором Снейпом. Не допускать косяков — Правило номер один. Правило номер два — беречь глаза. Еще были другие Правила — не варить незнакомые зелья без контроля профессора, не находиться в классе после отбоя… Только правило номер два она сегодня выполнила — про глаза. А чем это она протирает их и покрывшийся холодным потом лоб?

Не может быть.

Опять этот шарфик.

Как, как он опять оказался у нее в руках?!

Шарфик был возвращен в сумочку. В классе зельеварения несколькими взмахами волшебной палочки был наведен порядок.

Порядка не было только в душе у Гермионы.

* * *

Экзамены были сданы блестяще. Только Зелья не дотянули до высшего балла. Но Гермионе было уже все равно. Она торопила время, считала дни — ведь ей предстояла поездка в Австралию. К маме и папе.

* * *

Родителям вернули память в австралийской магической больнице. Они долго не могли принять то, что с ними произошло. Не могли простить Гермионе ее своевольное единоличное решение. Первым сдался отец, они с Гермионой поговорили, и он повлиял на миссис Грейнджер. И Гермиона вновь в конце концов почувствовала себя почти счастливой — у нее опять была семья. Но счастье было непрочно и мимолетно. Родители приняли решение остаться в Австралии. Возраст, сказали они, не позволяет уже так быстро перемещаться по миру туда-сюда. Климат, сказали они, в Австралии им больше нравится. Жизнь, сказали они, всего одна и почему бы не провести остаток ее на краю света. Это так романтично, сказали они. Гермиона погостила у них неделю или две, потом вернулась домой. Ей нужно было жить дальше. Жить свою жизнь.

Родительский дом был пустым. Все оставалось на своих местах, вещи, мебель, но уют, душа, чувство, что ты здесь — дома, ушли. Переехали вслед за хозяевами на другой континент, горько подумала Гермиона. Она бродила из комнаты в комнату, тиская в руках свою неизменную сумочку. Доставать из нее свои вещи и раскладывать их на старые места казалось неимоверно трудным делом. В конце концов Гермиона подумала, что неплохо бы было, наверное, пожить какое-то время в другом месте. Финансовые вопросы она подробно обговорила с родителями. Грейнджеры не собирались продавать лондонский дом. Гермиона увидела в этом надежду на то, что когда-нибудь они вернутся в Британию. Однако о переезде пока речи не было, и дом оставался в распоряжении Гермионы. Живоглотик, мурлыкая, развалился на диване и излучал спокойствие и негу. «Везет же котам», — подумала Гермиона и решила пройтись по тихим улицам, по которым гуляла в детстве.

В расстроенных чувствах она вышла из дома…

… и чуть было не попала под колеса мчавшегося с огромной скоростью автомобиля. И попала бы, потому что автомобиль появился словно бы из ниоткуда, и среагировать на него, отбежать, отскочить было не в человеческих силах. Но — промелькнула яркая вспышка, которую, впрочем, заметила только Гермиона, и девушка оказалась прижата к стене дома в пяти метрах от дороги. Сила, что притиснула ее к зданию, исчезла, как только бешеный автомобиль умчался прочь.

В руках Гермионы опять оказался шарфик. Она со злостью взглянула на него, вернула в сумочку. Потом аппарировала в Косой переулок к книжному магазину. Надо было разобраться, что же это за шарфик такой самостоятельный.

Библиотека Хогвартса была теперь недоступна. Поиски сведений в книжных лавочках Косого и даже Лютного переулка дали больше вопросов, чем ответов. В волшебных книгах нашлись сведения о неких хранителях, но последние достоверные свидетельства были датированы шестнадцатым веком. Более поздние упоминания являлись лишь пересказом старых легенд.

Между тем, случайные неприятные происшествия в прямом смысле преследовали Гермиону. И всякий раз после чудесного спасения девушка обнаруживала в своих руках скомканный грязный шарфик. Ей все чаще приходило в голову просто уничтожить его, но как-то не поднималась рука.

Как-то раз, в самом конце января 2000 года, Гермиона подумала, что, может быть, Луна что-то знает о таинственных хранителях? Почему, почему только через столько времени Гермиона сообразила, что можно спросить совета у подруги — потомственной волшебницы? Мешала самоуверенность, убеждение, что может разобраться во всем сама? Нежелание грузить своими проблемами другого человека? В любом случае, только Луне можно было рассказать про все.

Луна, внимательно выслушав Гермиону, сказала, что да, бывают такие призраки-хранители. Если обычные призраки привязаны к месту своей гибели и не могут покидать его, то душа призрака-хранителя в результате проведенного ритуала оказывается привязанной к материальному носителю — некоей вещи, значимой как для живого мага, проводящего ритуал, так и для мертвого мага, призванного стать хранителем. По мере того, как выясняются все подробности появления и поведения загадочного шарфика, Луна становится все более серьезной, а Гермиона — все более мрачной. Значит, ей не показалось. Значит, и кровь, и слезы, и снова кровь были задействованы в ритуале? Ритуале вызова призрака-хранителя? Который был ей вовсе не нужен? Ведь не нужен же?!

Гермиона плачет. Зачем это? Зачем это все? За что это все?

Луна, доставая взглядом своих прозрачных голубых глаз до самого дна души, цепляя там что-то, переворачивая и — успокаивая, говорит певучим, нежным голосом о незримых связях, магии чисел, о датах, о душах и о судьбе…

При упоминании магии дат и чисел у Гермионы высыхают слезы. Исследовательский азарт заставляет ее тут же выписать на пергамент все даты ее несчастных случаев и чудесных спасений. Взглянув на список, Луна качает головой. Да и Гермиона не зря ходила на Нумерологию…

— Смотри, ритуал был в Самайн… — говорит Луна. — Сильная дата, день поминовения мертвых.

— Да… А случай с зельем — это… Остара? Как раз перед весенними каникулами?

— Получается, что так, — кивает Луна.

Гермиона не произносит этого вслух, и Луна тоже, но дата, когда Рон слетел с катушек — это Йоль…

— А случай с машиной? Начало августа…

— Лугнасад.

— Да что же это за чертовщина такая?! — взрывается Гермиона.

Луна молча наливает ей чаю.

— И что мне теперь делать? Прятаться в подвале всю жизнь?

— Просто помнить про древние праздники, полагаю. Завтра, например, Имболк…

— Час от часу не легче, — Гермионе кажется, что весь мир ополчился против нее.

— Останься у нас на пару дней. Уверена, ничего плохого не случится, — предлагает Луна. Гермиона соглашается. Ей страшно одной.

Луна и мистер Лавгуд, оказывается, проводят в колдовские праздники особые ритуалы, на первый взгляд забавные, нелепые, но поучаствовав в ритуале, посвященном приближению весны, Гермиона впервые за долгое время чувствует покой и умиротворение в душе. «Второе февраля — День Сурка», — вспоминает Гермиона фильм, который смотрела в кинотеатре с родителями во время каникул после третьего курса Хогвартса, и в очередной раз удивляется совпадениям в традициях магических и маггловских.

Следующий потенциально опасный для нее праздник, Остара, что приходится на день весеннего равноденствия, Гермиона проводит с Лавгудами. И снова ничего плохого не происходит. Лишь мир и покой. И в оставшиеся весенние, летние, осенние важные даты вновь Гермиона в гостях в странном доме, у странных, на первый взгляд, волшебников, принимает участие в странных ритуалах. И — присматривается к действиям мистера Лавгуда и Луны внимательнее, чем могла бы вообразить еще два-три года назад… И слова Лита и Мабон, и другие больше не кажутся только буквами, но обретают реальные очертания и смысл.

* * *

Перед Рождеством двухтысячного года, Луна с отцом уехали куда-то в Индию. Гермиона готовилась провести праздник в одиночестве. Она украсила дом, чтобы хоть что-то было как раньше. Провести Рождество с родителями было бы хорошей, но неосуществимой идеей — международный портал стоил неприлично дорого. Поговорив с мамой и папой по телефону, что тоже было недешево, все-таки Австралия — не Шотландия, Гермиона решила проникнуться духом Рождества и присоединиться к празднествам в центре Лондона.

И. Надо же было такому случиться. Некий гражданин спьяну решил, что наилучшим способом отметить Рождество будет отправить к праотцам пару-тройку человек, и, вооружившись кухонным ножом, отправился на охоту прямо в шумную веселую толпу.

Гермиону вновь спасло только чудо.

Вновь мелькнул перед глазами блик, вновь неведомая сила отшвырнула ее от места неминуемой гибели.

Вновь в руках оказался шарфик. А ведь она специально выложила его из сумочки перед выходом из дома!

Луна, узнав о происшествии, предлагает Гермионе поговорить с призраком.

Гермиона боится. Этот страх иррациональный, глубинный, это как будто потрогать руками свое сердце, стоит сделать что-то не так, и случится самое ужасное, ужасное… О чем ей говорить с этим призраком?! О том, что он хочет ее убить? Несоответствие этого предположения и действий призрака по ее спасению не находит отклика в разуме Гермионы. Постоянный стресс и постоянный страх приводят к тому, что теперь при приближении праздников она просто запирается на все замки у себя дома и большую часть времени просто спит, приняв Зелье Сна-без-сновидений. Это еще больше влияет на ее эмоциональное состояние.

* * *

И вот наступило 1 мая 2001 года. Белтейн. И — канун битвы за Хогвартс. Луна много раз звала к себе, чтобы отметить начало лета особыми действиями. Но Гермионе было не до ритуалов. Завтра в Министерстве будет очередной пафосный прием, как всегда, будут чествовать победителей… Как всегда, Гермиона не придет. И Уизли не придут, никто, кроме Артура и Джинни. Как всегда, Гарри будет улыбаться в объективы колдокамер, пряча в глазах горечь — он опять будет один среди толпы. Ну, то есть не совсем один. Рыжее солнце озаряло его жизненный путь, он казался безоблачным и безмятежным.

Гермиона опять стояла на мосту рядом с местом, где она в тот несчастный Самайн нашла этот проклятый шарфик. То есть рядом с местом гибели мага, ставшего ее персональным кошмаром.

Ей все надоело. Ее безумно вымотали все эти происшествия. Она устала бояться. Она хотела покончить с этим ужасом раз и навсегда. Уговоры Луны не помогли. Гермиона слушала и все равно не слышала разумных доводов подруги. Умом-то она и сама все понимала, но эмоции унять не могла. Девушка была в отчаянии. Нервы были расшатаны.

Стояла она на ограждении моста, высоком и скользком, и взгляд ее был устремлен вниз, в пропасть, он метался по камням, словно бы подыскивая наиболее острый, чтобы уж наверняка, чтобы точно, чтобы насовсем… В левой руке Гермиона сжимала надоевший шарф, правой держалась за опору крыши. Сейчас она отпустит руку, и больше не будет ничего. Ни волнений, ни кошмаров. Вдруг со стороны Запретного леса показалась полупрозрачная фигура егеря, того самого егеря из шайки Фенрира Грейбека. Выглядел он, как и при жизни, уверенным и наглым, бывшая красная прядь отливала ярким серебром и выделялась на фоне остальных растрепанных волос, клетчатые штаны утратили окраску, но сохранили клетку. Егерь подлетел к Гермионе.

— Подожди. Не надо.

— Что?! Это — ты?! Как?! Ничего не понимаю.

— Слезай с перил. Поговорим.

Гермиона с трудом спустилась с высоких перил, не глядя села на сухие доски настила и прислонилась к перилам спиной. Без сил, без слез, без эмоций, как будто присутствие призрака внезапно лишило красок весь окружающий мир. Егерь лишь на первый взгляд показался ей наглым. Лицо призрака было печальным и серьезным. Он приблизился к ней. Чтобы говорить с ней лицом к лицу, он был вынужден показаться из настила лишь наполовину. Гермиона, за время обучения в Хогвартсе множество раз наблюдавшая привидений, все же не готова была вести серьезные разговоры с половиной человека. Она поднялась на ноги. Посмотрела в глаза призрака.

— Объясни мне.

— Что у тебя в руках? — спросил он, глазами указывая на предмет, который Гермиона комкала в ладонях.

— Это мой шарф.

— Теперь уже не совсем. Теперь это артефакт, к которому привязана моя душа.

— Но я не хотела! Не думала, что так получится…

— Как часто мы не думаем, и что получается, — горько усмехнулся егерь. — Что же это вы, мисс Грейнджер. Такая сильная ведьма… Колдовать научили, а думать?

— Слушай, как тебя…

— Скабиор. Меня зовут Скабиор, — сказал призрак. — То есть звали, — добавил он тихо.

— Скабиор, — произнесла Гермиона, медленно, словно пробуя это имя на вкус, — Скабиор… А настоящее, нормальное имя у тебя есть?

— Нет, Гермиона. Мое нормальное имя умерло еще до моей настоящей смерти.

Они много разговаривают. Обо всем, что было в их жизни. Об учебе в Хогвартсе, о прочитанных книгах, о магии, о прошедшей войне… Она подробно рассказывает ему о поисках крестражей, об ограблении Гринготтса, о пытках в Малфой-мэноре, показывает шрам «Грязнокровка» на руке… Он невероятно смущен, расстроен. Просит прощения. Говорит, что если бы тогда знал то, что знает сейчас, то он бы никогда… Они оба понимают, что сослагательное наклонение не изменит в прошлом ничего. Однако нынешняя возможность общаться, принести извинения, научиться доверять друг другу дорогого стоит. Ради этого не жалко было и умереть, в какой-то момент говорит он. Она мрачнеет при таких словах.

Но разговоры продолжаются. Они вспоминают битву за Хогвартс, все, что видел он, видела она, все, что рассказывал Гарри о Волдеморте, о Кингс-Кроссе… Он с огромным вниманием слушает, потом замечает, что лично он в посмертии болтался в странном кабаке в лучших традициях Лютного, в котором вместо стен был Запретный Лес. А потом она выдернула его своим нечаянным ритуалом. Говорят они и о будущем. Но их взгляды на будущее очень-очень разные.

Эти разговоры повторяются много раз, с различными вариациями.

Она работает в Министерстве Магии, младшим помощником второго ассистента архивариуса. Другой должности для самой умной ведьмы своего поколения, героини войны с Волдемортом, магглорожденной, а по-старому говоря, грязнокровки, без влиятельных родственников и знакомых в Министерстве, не нашлось. Нет вакансий, вы же понимаете, милочка. (Никому не хочется брать на работу скандальную выскочку, борца за правду, принципиальную особу.)

Даже милейший и мягчайший Артур Уизли лишь разводит руками. Она посмела отвергнуть его шестого сына. Ничего, что этот сын почти что изнасиловал ее. Никто этого не помнит. Вряд ли кто-то даже обратил внимание на тот случай в Рождество 1998-го. Рон с тех пор в Госпитале Святого Мунго, в одной палате с Гилдероем Локхартом.

Гермиона крайне редко задерживается на работе. Она крайне редко встречается с друзьями. Она всегда спешит домой, где ждет он. Строго говоря, он может следовать за ней везде. Но в Министерстве его легко могут обнаружить и уничтожить, поэтому они не рискуют.

* * *

Гермиона рассказала Скабиору, что на втором курсе призрак Гриффиндора сэр Николас де Мимси-Дельфингтон по прозвищу Безголовый Ник пригласил их с Гарри и Роном на свои смертенины. Своими воспоминаниями и впечатлениями от праздника девушка подробно поделилась со своим хранителем. Он, как и всегда, внимательно слушал, и в своей манере отпускал замечания, язвительно высмеивая повадки почивших аристократов.

Скабиор был умным человеком, ироничным и даже злым, но не злобным, а скорее прямолинейным. Смерть способствовала его откровенности. Уже не было смысла скрывать какие-то личные тайны. Не то, чтобы он вываливал бездумно на свою собеседницу все корзины своего грязного белья без разбору, но на задаваемые вопросы отвечал достаточно откровенно и прямо.

Она задавала Скабиору массу вопросов. Что могут призраки. Что они чувствуют. Что помнят. Могут ли мгновенно перемещаться на большие расстояния. Как ощущают прохождение через предметы, через живых людей. Могут ли чувствовать тепло, запахи. Могут ли читать мысли. Могут ли общаться на расстоянии с другими призраками или с живыми людьми. Могут ли внушать страх и как. Чем отличается просто призрак от призрака-хранителя.

Множество вопросов интересовало Гермиону. Она даже шутила, что издаст учебное пособие по жизни с призраком. Скабиор грустно качал головой.

Были и запретные темы. Нежелательно было в разговорах касаться его личной жизни, особенно семьи, происхождения, а также его деловых связей в Лютном переулке. Ей же было неприятно обсуждать тему родителей, хотя со временем она и поделилась с ним печальной историей о стертой памяти.

Под запретом был и вопрос ее личной жизни. Хотя здесь призрак проявлял иногда удивительную бестактность. Они даже ругались. Скабиор все пытался убедить ее, что девушкам нужно выходить замуж, что семья нужна, что предназначение женщины — быть женой и матерью, а не архивной крысой. Гермиона жутко бесилась в такие минуты. В каком это благородном пансионе ее собеседник набрался таких идей, ехидно спрашивала она. А если он продолжал настаивать, она на несколько дней переставала его замечать. Демонстративно обходила его, отворачивалась, допоздна сидела на работе, чтобы только его не видеть, ходила в маггловские кинотеатры на последний сеанс, даже в караоке-бары. Он не показывался в Министерстве, но в темноте кинозала или полумраке баров его полупрозрачный силуэт всегда сопровождал Гермиону. Дома она устраивала ему скандал по поводу Статута Секретности, он делал невинные глаза. И они снова начинали общаться.

Во время одной из таких размолвок Гермиона поняла, что скучает по Скабиору намного сильнее, чем это прилично и допустимо по отношению к бестелесной сущности, сгустку эктоплазмы с голосом давно умершего человека. И что она не может подобрать другого определения своим чувствам, кроме как… Но это же невозможно! Сначала она не верит себе. Но, поразмыслив, признает очевидное. И ей становится легко. Теперь она знает, чего она хочет от жизни.

И в это же самое время у призрака появляется идея, что Гермиона должна его отпустить. Что он должен уйти за грань окончательно, упокоиться, что она должна его забыть и жить обычной жизнью. Что случайный ритуал был ошибкой, что если бы не это…

— Если бы не этот ритуал, случайный, то мой друг детства, хороший парень Рональд Уизли, изнасиловал бы меня в то Рождество! — кричит Гермиона вне себя от злости. — Как, как я могу думать о семье, если от мужчин я видела только насилие?! Еще вспомни, как ты сам бессовестно меня лапал там, в лесу Дин! Вспомнил?! Чуть в кусты не утащил прямо при всех! Что отворачиваешься, стыдно стало?

Скабиор не отворачивается, он говорит, глядя Гермионе в глаза:

— Я мог бы много чего стыдиться в своей жизни. Но не стыжусь. Да, лапал. Да, хотел. С той минуты, как я учуял твой аромат тогда ночью в лесу. А когда нашел на дереве шарфик, то желание познакомиться с тобой поближе стало очень сильным. И я сейчас жалею, что не нашел тебя раньше и не увел с той драккловой войны.

— Я бы не пошла с тобой тогда.

— Я знаю. Моя жизнь закончилась вместе с войной. Но твоя-то продолжается. Как быть?

А Гермиона отворачивается, смотрит в окно.

— Я — хочу быть — с тобой, — говорит она. — Потому что люблю тебя.

Скабиор готов побиться головой об стену, но призракам такое не под силу. Он молчит. Гермиона молчит. Главное сказано.

Через несколько дней Гермиона заказывает у ювелира серебряный медальон. Произносит над ним какие-то заклинания. Кладет в него фиолетовый шарфик, полностью — и как только поместился! — и надевает себе на шею. Цепочка медальона короткая, Гермиона заклинанием запаивает ее наглухо, с шеи теперь медальон снять невозможно.

Скабиор следит за ее манипуляциями с очень мрачным видом.

— Лучше бы ты сожгла его, — говорит он.

— Сожгу, не волнуйся. Когда умру, — отвечает Гермиона. — А до тех пор придется тебе меня терпеть.

Скабиору было не по себе. Будь он живым, он бы, конечно, порадовался ее влюбленности, конечно, и ее бы порадовал, как мог и хотел, потому что отказывать женщинам, особенно влюбленным, было не в его правилах. Но он был призраком. А любить призрака… А уж призраку любить… Он был в замешательстве. И поэтому не оставлял попыток ее переубедить. Однако она была гораздо упрямее него.

Когда Гермиона уходила на работу, призрак скучал. Он никогда не спал, не тратил время на еду и прочие человеческие дела. Когда он был живым, то уходу за собой посвящал немало времени. Даже будучи егерем умудрялся регулярно мыться, стирать одежду, причесываться… Хотя в лесных условиях это было весьма хлопотно и неудобно. Да еще и коллеги по ремеслу ржали над ним каждый раз, когда видели в его руках расческу. Пытались даже подменить шампунь на красящее зелье. Идиоты. Ну, особо ретивых шутников он приструнил неприятными заклинаниями. Ржать перестали хотя бы в лицо, и портить вещи раздумали. А за краску для волос он бы даже поблагодарил, да много было бы чести. Пусть скажут спасибо, что остались живы после мастерски наведенного сглаза. Впрочем, кровавый цвет, окрасивший почти половину головы, ему понравился — хорошо смотрелся на темно-коричневых, почти черных волосах. Позволял выделиться из толпы.

Он ненавидел быть как все. И тщательный уход за собой, и феерических расцветок шейные платки, и изысканный парфюм — и где только Скабиор раздобыл его — все это служило одной цели: не быть таким, как окружающие. Не то чтобы Скабиор не понимал своего места в этом — в том — мире. Понимал и принимал, и менять не хотел, да и не смог бы. Но он мог менять — себя, хотя бы внешне сохраняя приличный человеческий облик. Что творилось у него в душе, после всех неприглядных егерских дел, а до них и прочих приключений, характерных для Лютного переулка, то было известно одному лишь стакану с огневиски.

Теперь волосы его навсегда останутся серебряными, и услышать аромат парфюма он больше не сможет. Как и взять в руки расческу. Правая рука во время падения в пропасть была сломана, так что он все равно не смог бы причесаться. Скабиора по-прежнему раздражало, что он не способен взаимодействовать с материальными предметами так, как раньше. При жизни. Что же ему делать?

Скука. Тяжкие воспоминания. Чувство вины перед Гермионой, за все. Он чувствовал ответственность за ее будущее. Они были крепко-накрепко связаны — ритуалом, а теперь еще и чувствами. Все это не давало ему покоя.

Гермиона замечала перемены в его настроении. Хорошенько поразмыслив, она нашла способ немного развлечь Скабиора.

Она решила разделить с ним любовь к чтению.

Гермиона копировала страницы книги и заставляла их парить в воздухе по порядку, на расстоянии пары сантиметров друг от друга. Первые страницы висели снизу, с них призрак утром начинал чтение, а последние главы располагались наверху, под самым потолком. Таким образом, к моменту возвращения Гермионы с работы Скабиор прочитывал достаточно, чтобы она взмахом палочки убирала ненужные главы, и в гостиной становилось свободно. По крайней мере, внизу было достаточно места, чтобы Гермиона нормально ходила, сидела на диване с книгой или чашкой чая. Скабиор при этом продолжал читать, зависнув над ее головой. То, что он буквально пропускал через себя наколдованные копии печатного текста, нисколько его не смущало, а наоборот, веселило.

Он читал много и с удовольствием. Много лет подряд ему было не до книг. И вот, после смерти сподобился — проглотил множество маггловских романов, наряду с чисто учебными и справочными пособиями по различным областям магии. В магическом обществе не слишком была распространена художественная литература, и Гермионе с годами это стало казаться несправедливым. Поэтому призрак-хранитель под руководством охраняемого объекта практически получал классическое образование. А Гермионе все интереснее и интереснее становилось с ним разговаривать.

Конечно, полностью это не спасало ее от нравоучительных бесед. Если бы только не вечно всплывающая тема их отношений, то все было бы просто идеально. Насколько это вообще возможно. Не прикасаясь. Только слыша голос. Только глядя в глаза, видевшие лицо смерти.

* * *

— Отпусти меня. Отпусти. Забудь.

— Я не могу тебя отпустить. Не могу. Ты нужен мне. Я отчаянно нуждаюсь в тебе.

— Ты пока не понимаешь. Тебе нужен нормальный парень рядом.

— Мне нужен ты.

— Если бы я не умер, я был бы рядом с тобой.

— Но сейчас ты рядом со мной, хоть ты и умер.

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Я даже не могу обнять тебя, и всякое такое… Я не чувствую аромат твоих духов… Знаешь, это как-то выводит из равновесия!

— Мм, неуравновешенный призрак. Обожаю.

— Нужно уничтожить этот проклятый шарф.

— Ни за что!

— Это он держит меня в этом мире.

— Скабиор. Это моя душа держит тебя в этом мире.

— Если б я знал тогда, про тебя и про это всё, я бы сдох, но остался бы жить.

— Смешно ты сказал.

— Да уж. Смешно то, что я всю жизнь старался избегать любви. И вот после смерти сподобился. Лучше бы я в ад попал. Ты должна меня отпустить.

— В ад?

— А где еще мне место?

— Твое место рядом со мной. Раз уж так получилось.

— Ты превращаешь в ад собственную жизнь.

— Со своей собственной жизнью я буду делать то, что я хочу. А я хочу быть с тобой.

* * *

— Гермиона. Мы должны поговорить.

— Мы только и делаем, что говорим. Ты очень интересный собеседник… — Гермиона запнулась.

— Ты хочешь сказать, что тебе жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах, пока я был живой.

— Ты знаешь все, что я могу тебе сказать. Ты знаешь меня лучше всех.

— И я знаю о тебе больше, чем ты сама.

— А вот это уже интересно. И что же ты такого знаешь?

— А вот об этом я и хотел поговорить. Тебе нужно найти себе парня.

— В смысле?

— В том самом смысле! Тебе нужен нормальный живой парень.

— Зачем?

— Затем, что ты плачешь во сне. И стонешь. И… зовешь меня.

— И тебя это напрягает?

— Да, драккл это все раздери! Меня напрягает, что я не могу трахнуть тебя, как ты этого хочешь, потому что я сдох, сдох, понимаешь?!

— И как нам с этим поможет какой-то левый парень?! Если я хочу тебя одного, если я даже, блин, оказывается, во сне зову — тебя, если я люблю одного тебя, пусть ты и сдох! Если я могу говорить с тобой, видеть тебя… — Гермиона всхлипывает.

— Ага, полупрозрачного.

Скабиор скрывается в стене. Он злится.

* * *

Потом он пытался просить прощения. Но Гермиона не разговаривала с ним неделю. Демонстративно не замечала его, обходила как мебель, когда он зависал у нее на пути посреди комнаты или кухни. Отворачивалась, не смотрела на него. А ночью плакала во сне. Он не мог выносить этого. Но и не слышать не мог. И как-то раз он прилетел к ней в спальню, разбудил и попросил:

— Разденься для меня.

Она послушно разделась. Он стал говорить ей милые глупости, разные непристойности, подробно описывал, что и как он хотел бы сделать с ней, просил, чтобы она ласкала себя так, как он бы мог, просил, чтобы она не сдерживала стоны, потому что ему хочется слышать ее… Когда он услышал «Скабиор, я люблю тебя», прерываемое глубокими вздохами, то сказал:

— Ты теперь моя. Только моя. Моя.

— Наконец-то ты это понял.

Гермиона смотрела на него почти счастливыми глазами.

Пару раз в месяц Гермиона встречается с Луной. Подруга приходит в гости, они пьют чай с печеньем, которое сами и готовят. Когда Луна появляется в очередной раз, Скабиор не прячется, а приветствует ведьму. Гермиона удивляется, а Луна объясняет, что они знакомы по Малфой-Мэнору.

Скабиору часто доводилось там бывать. Егеря официально работали на Министерство, но по вопросу поиска Поттера отчитывались перед Волдемортом, слава Мерлину, не лично. Отчеты о впустую проведенном времени принимали либо Люциус Малфой, либо Беллатрикс Лестрейндж. С Люциусом было намного проще — постоянно пьяный, он только кивал. А Беллатрикс ужасно злилась и бросалась Круциатусами.

Как-то раз Скабиор очнулся в подвале, головой в пол, ногами на лестнице, лицо притиснуто к ржавой решетке. Он удивился, что кто-то осторожно вытирает ему лоб влажной тканью. Он с трудом открыл глаза и в неярком свете факела разглядел светлые волосы девушки. Которая находилась за решеткой. Взаперти. И почему-то посчитала нужным помочь егерю, врагу, прийти в сознание.

— Спасибо, — заплетающимся языком произнес Скабиор.

— Она чуть не убила тебя, — сообщила девушка.

Скабиор поморщился. Голова болела. Он ощупал карманы пальто. Палочка была на месте.

— Наколдуй Агуаменти, если можешь, пожалуйста, — попросила девушка. — У нас там еще раненые.

Он кивнул. Девушка исчезла в темноте камеры и вскоре появилась с кувшином. Скабиор наполнил его водой.

— Я не могу выпустить вас, — зачем-то сказал он. Девушка кивнула.

— Я понимаю. Спасибо тебе.

И она хотела опять уйти во тьму. Скабиору тоже нужно было убираться подобру-поздорову, пока никто не услышал, что он тут болтает с пленниками. Однако он медлил. Порылся в карманах. Пусто. Только нашел маленький ржавый гвоздь. Одному Мерлину было известно, откуда он там взялся.

— На, возьми, — Скабиор протянул гвоздик девушке.

Она просияла.

— Это чудесно! — воскликнула она, тихо-тихо.

На дальней лестнице раздались тяжелые шаги.

Скабиор махнул рукой на прощание и поспешил покинуть негостеприимный Малфой-Мэнор.

Ощущал ли он вину перед пленниками? Нет. Этих ловил не он.

Еще не раз довелось Скабиору с тех пор являться с докладом к Малфоям. И у него дважды получилось пробраться в подвал и наполнить водой кувшин для той девчонки. Зачем ему это понадобилось, он сам не знал.

Последний свой визит в Мэнор, с пойманным Поттером — и Грейнджер, пленившей его воображение своим запахом — Скабиор не забыл бы до конца дней своих. Да и после конца забыть не смог.

Кто бы мог подумать, что Гермиона и та девушка из подвала окажутся подругами.

— Девчонки, я вам не мешаю? — в голосе Скабиора была масса иронии, но на самом деле он пребывал в растерянности. От того, что происходило на диване в гостиной. Он ненадолго лишь упустил нить разговора, задумавшись, а когда вновь сосредоточился на реальной жизни, увидел, что Гермиона и Луна обнялись и молча сидят уже как-то слишком долго.

— Луна, я на минутку, — сказала Гермиона. Луна безмятежно кивнула и стала чарами подогревать остывший чайник.

Гермиона зашла в спальню, притворила дверь. Скабиор пролетел сквозь дверь и завис напротив Гермионы.

— Скабиор, я… Но…

Гермиона пыталась подобрать слова.

— Милая, когда я говорил, что нехорошо быть одной, я не имел в виду… это… не это я имел в виду…

Гермиону пробрало.

— Да от твоих разговоров у меня просто мозг закипает. И вот опять, опять ты начинаешь!

— Нет, это ты сейчас начинаешь! Разве я сказал хоть слово против?! Просто это… неожиданно…

— Мы с Луной очень близкие друг другу люди! Мы поняли это после побега из Малфой-Мэнора, — размеренно роняет слова Гермиона. — И никто, никто не вправе нас осуждать! Особенно. Ты.

Гермиона отворачивается.

Скабиор не знает, что ему делать. С одной стороны, он действительно долго и настойчиво убеждал Гермиону завести нормальные отношения. С другой стороны, это было до того, как между ним и Гермионой вспыхнуло некое чувство. Он осознавал, что вся эта ситуация нестандартная, и полноценной близости с любимым человеком испытать им не суждено. От этого он испытывал боль, душевную, потому как у него не было сейчас тела, чтобы ощутить, как все внутри сжимается и переворачивается от осознания этого беспощадного «никогда», «невозможно». И еще большая боль обрушивается на него, когда он осознает, каково сейчас Гермионе. Он мертв, а она жива. У него нет тела, а у нее есть. Она может чувствовать прикосновения, запахи, вкусы. Дышать. И… плакать? Мерлин, какая же он скотина.

Он сжал призрачные кулаки. Потом провел облачной ладонью по лицу, откинул назад серебряную прядь.

— Гермиона. Прости.

Облетев Гермиону вокруг и вновь зависнув прямо перед ней, Скабиор максимально приблизил свое лицо к залитому слезами лицу Гермионы. Так, что она почувствовала исходящий от него холод.

— Мерлин, как это все неправильно, неправильно… — не открывая глаз, проговорила Гермиона.

— Неправильно будет отказываться от жизни еще при жизни. Прости, я настоящий осел.

Гермиона взглянула на него. Так, что у него сердце перевернулось бы, будь у него сердце.

— Кажется, Луна согрела чай, — сообщил Скабиор, на секунду выглянув в гостиную. Прямо сквозь дверь. Только головой. Весь остальной Скабиор по-прежнему находился в спальне. — Идем же.

Они вернулись в гостиную, где продолжили чаепитие.

Луна как ни в чем ни бывало налила Гермионе чай, придвинула тарелку с печеньем. И не удивилась, когда Гермиона вновь обняла ее. Человеку нужен человек, это так естественно.

— Девчонки, я вам завидую, честно, — признался призрак. — Эх, вот я б пообнимался сейчас! — он мечтательно сложил руки за головой и сделал вид, будто лежит в воздухе и покачивается в невидимом гамаке.

Луна хихикнула.

— Мы ж тебя не гоним, — сказала Гермиона, в голосе еще были слышны нотки недавних слез, не смытые до конца горячим чаем. — Мы ж не гоним его, Луна? — с тревогой обратилась она к подруге.

— Конечно, нет! — в своей певучей манере сказала та. — Это даже забавно.

Насчет забавности Скабиор бы поспорил, но в целом ему стало жутко любопытно. Опять промелькнула мыслишка обидеться на Гермиону за то, что она не посвятила его в подробности своих дружеских отношений, но он резко одернул себя: «Заткнись, черт прозрачный! Ты сдох. Тебя вообще нету. А она живая…»

* * *

Идут годы. В целом, жизнь Гермионы спокойная и размеренная.

Работа в архиве Министерства, по-прежнему на самой низшей должности. Карьера незавидная, но если бы у Гермионы и были какие-то амбиции, то столкновение с реальностью легко разбило бы их. Самое главное, что ей есть, где жить. На повседневные нужды ее заработка хватает. Проблемой могла бы стать необходимость покупки книг — они в волшебном мире дорогие, но Гермиона понимает, что если покупать все то, что она хотела бы прочитать, никаких денег не хватит. А место в квартире закончится гораздо быстрее, чем сейчас.

Она переехала в небольшую квартиру, по-прежнему в маггловском районе. В доме ее родителей теперь живет семья с детьми. Арендаторы никак не связаны с магическим миром. Гермиона приняла решение о переезде после того, как получила анонимное письмо с угрозой. Написанное на пергаменте, оно оказалось в почтовом ящике одним не самым прекрасным утром. Вместо подписи была тщательно нарисована метка Пожирателей Смерти. Гермиона всерьез испугалась, сразу же отнесла это послание в Аврорат.

Гарри Поттер, бывший в то время уже заместителем начальника Аврората, заверил ее, что происшествие будет тщательно расследовано. И посоветовал, на всякий случай, сменить место жительства. И Гермиона сменила. Честно говоря, ее давно тяготил этот дом. Но кто же, кто же вспомнил ее адрес спустя почти десять лет после смерти Волдеморта? Насколько ей было известно, амнистии для осужденных Пожирателей не было, как ничего не было слышно и о побегах из Азкабана.

Так или иначе, Гермиона и Скабиор перебрались на новое место. Призрак уверял Гермиону, что и в доме с ней ничего бы не случилось, ведь он всегда рядом. Но Гермиона объяснила, что ей просто страшно. К тому же, средств, получаемых от арендаторов, хватит не только на то, чтобы самой снимать квартиру, но и иногда позволить себе некоторые излишества. Новое платье, например. Или билет на самолет.

Родители пишут письма из Австралии, присылают фотографии и дежурно зовут в гости. Раз в два года Гермиона навещает их. Дела у них идут неплохо. Стоматологический кабинет пользуется популярностью, есть постоянные клиенты. Лондонский дом по-прежнему принадлежит им, но родители не собираются менять принятого однажды решения — домом по своему усмотрению распоряжается Гермиона, с одним условием — запретом на продажу. Может жить в нем сама или нет. Она же и платит налоги. Зимой Грейнджеры ездят во Францию, кататься на лыжах. Гермиона, как в детстве, проводит каникулы вместе с ними. Обиды позабылись. Семья есть семья. Родители не становятся моложе, и Гермиона с горечью понимает — настанет день, когда она останется по-настоящему одна.

Встречи с Луной становятся очень редкими — та выходит замуж за Рольфа Скамандера, внука знаменитого магоозоолога Ньюта Скамандера. Того самого, который написал учебник «Фантастические твари и где они обитают». Гермиона очень рада за подругу. На ее свадьбе она знакомится с дедушкой жениха. Ньют оказывается обаятельным пожилым джентльменом и пытается ухаживать за Гермионой. Они даже сходят на два свидания, но Гермиона поймет, что не вправе обнадеживать человека, если не может дать ему нечто большее, чем поход в ресторан и выслушивание бесконечных историй о фантастических зверях. Ньют хороший рассказчик, прекрасный человек — но сердце Гермионы давно занято. На всем протяжении разговоров с Ньютом Гермиона не выпускает из ладони серебряный медальон, висящий на ее шее.

Гермиона проводит все положенные праздничные колдовские ритуалы. Сначала вместе с Лавгудами, потом со Скамандерами, или, если они в отъезде, в одиночку, то есть, конечно, в компании Скабиора. В маггловском районе в крошечном садике позади дома трудно было колдовать, не попадаясь на глаза любопытным соседям, а уж живя в доме из нескольких квартир — просто нереально. Поэтому Гермиона аппарирует в какое-нибудь безлюдное место. Благо за время скитаний она разведала массу таких местечек.

Задумываясь о прошлом, Гермиона периодически впадает то в ярость, то в депрессию.

Воспоминания о Волдеморте и его дурацких Пожирателях заставляют ее тщательно изучать документы в архиве в поисках сведений о том, кто, когда и почему перешел на сторону этого сумасшедшего фанатика, одержимого манией вечной жизни. Но ничего не сделавшего для того, чтобы улучшить жизнь своих последователей. Он принес магическому обществу только боль и разрушение. Как так вышло, что его поддержали представители многих чистокровных семейств, не последние и вроде бы не самые глупые люди Магической Британии? А почему в рядах его приспешников оказались и волшебники из более низких слоев общества, не самые богатые, но также чистокровные?

И еще один вопрос интересовал Гермиону — как так вышло, что борьбу с самым темным и опасным магом современности взрослые волшебники передали в руки недоучившихся детей? Где был и что делал Орден Феникса, когда она, Гарри и Рон почти девять месяцев прятались в лесах, жили впроголодь в палатке, выполняя «секретную миссию»?

Вся остальная Магическая Британия в целом продолжала жить, как жила. Комиссия по учету маггловских выродков при Министерстве Магии рассматривала дела о краже магии. Наказание было следующим — штраф в размере всего имущества и лишение волшебной палочки. В Азкабан, вопреки слухам, магглорожденных не отправляли. Там просто не хватило бы на всех места. То есть за гипотетическую «кражу магии» государство наказывало конфискацией имущества. На первый взгляд, суровое наказание. Но, как и всегда, дело было в нюансах.

Огромная бюрократическая машина Министерства была неповоротливой. И при желании ее можно было перехитрить. Например, если имущество по документам принадлежало чистокровному волшебнику, то конфискации оно не подлежало. На переделывании бумаг хорошо заработали нотариусы. К ним выстроилась очередь из тех, чей муж или жена были магглорожденными и владели недвижимостью. На владельцах банковских счетов подзаработали гоблины, которые все же вынуждены были поделиться с Министерством. Чтобы их самих не слишком притесняли. Что такое золото по сравнению с жизнью?

Запугивание было основным политическим инструментом Волдемортовой эпохи. Но даже внушавшие ужас егеря кого попало не должны были ловить. Комиссия принимала живой товар строго по утвержденному списку. Но за взятку можно было в этот список и не попасть. Этот факт знали не все, а пользовались им единицы. Скабиор рассказал, что, конечно, они с парнями хватали в лесу всех, кто под руку попадался. А потом уж разбирались — тащить в Комиссию или застращать на месте и убедить расстаться с деньгами и ценностями. Кто был сговорчивым, тех отпускали. Границы в стране были открыты, и теоретически убраться с острова мог любой желающий. Но далеко не все волшебники — и «бывшие», и «настоящие» — пользовались этой возможностью.

Что же касается отчетов о якобы пропавших без вести волшебниках, имена которых день и ночь транслировало колдорадио на волне «Поттероский Дозор», то здесь было все очень просто. И самая большая простота и глупость заключалась в том, что «Поттеровский Дозор» способствовал нагнетанию обстановки и запугиванию населения, то есть по сути работал на правительство. Сведения о пропавших тайно добывались из архива Министерства, из того отдела, который отвечал за регистрацию волшебных палочек. После признания волшебника виновным в «краже магии» волшебная палочка уничтожалась, «чтобы впредь неповадно было». В книге регистрации появлялась запись об аннулировании палочки. Что преподносилось радиостанцией как исчезновение волшебника. Фактически так и было — без палочки колдовать никто не умел. А те, кто умел, не позволили бы отнять у себя палочку. Случай с победным Экспеллиармусом Гарри Поттера здесь в расчет не берется из-за своей уникальности. Да и на комиссию по учету маггловских выродков Волдеморта вызвать никто бы не решился, хоть тот и был полукровкой.

Как он умудрился так задурить всем головы, размышляла Гермиона. Психология вождя, диктатора, философия власти — вот что было предметом ее исследований. Она изучила сотни книг, преимущественно маггловских.

Скабиор помогал ей в этом. Он обнаружил, что обладает теперь поистине безграничной памятью. Стоило ему раз что-либо прочесть, да просто взглянуть на страницу, как он мгновенно запоминал всю информацию и мог в любой момент ее воспроизвести. Сначала ему было это по приколу — он принимался цитировать маггловских писателей, к месту и не к месту. Гермиона объясняла его способности отсутствием физического мозга. Скабиор, конечно же, обиделся на такую формулировку. Но Гермиона сказала, что очень ему завидует, ведь у него нет органических ограничений, его память неподвластна возрастным изменениям и он очень, очень ей помогает. Скабиор стал гордиться. Через какое-то время чувство гордости сменилось чувством задолбанности. Он теперь постоянно читал. Все, что Гермиона не успевала прочесть, читал призрак, и потом отвечал на ее вопросы. Если источник стоил внимания, она прочитывала его сама. Исследования шли полным ходом.

Время от времени Гермионе казалось, что она занимается какой-то ерундой. Что вся ее деятельность бессмысленна и ни к чему не приведет. Ну что это за исследования, которые никто никогда не опубликует, слишком уж скандальной была тема — изучение зарождения темных лордов. В то время, как ее бывшие сокурсники занимают новые должности в Министерстве, как, например, Гарри, делают научные открытия, как Невилл Лонгботтом или лечат людей в больнице Святого Мунго, как Чжоу Чанг, или создают семьи и обзаводятся детьми, как Луна или Джинни… Нет, ей не хотелось ничего из этого для себя. Но все равно она сравнивала, сравнивала.

И иногда принималась бить на кухне посуду. Предварительно наложив Заглушающие чары, естественно.

Скабиор в такие дни предлагал ей сходить прогуляться. Или выбраться в гости к Луне — та была всегда очень рада визитам подруги, а с тех пор, как у нее родились близнецы, стала радоваться еще больше — свободная пара рук была иногда просто необходима усталой мамочке. Выпить чай, горячий, помыться не за две минуты, а принять полноценную ванну, или поспать пару часов — такие мелочи, но их начинают ценить только тогда, когда их вдруг лишаются. Проведя день в компании неугомонных мальчишек, Гермиона возвращалась к себе домой как в тихую гавань. И жизнь уже не казалась ей такой бессмысленной, как раньше. «Просто у всех разные смыслы, Скабиор, понимаешь?» — говорила она. Скабиор важно кивал. Он знал.

Будущее. Кто может заглянуть в будущее? Кто может предсказать свое будущее, знать наверняка, что случится завтра, или послезавтра, или через двадцать лет? Угадать, каким он сам станет? Как будет выглядеть, когда начнет стареть? В какой день недели, в котором часу за ним осторожными шагами придет смерть?

Скабиор знал. Лично у него все было в прошлом. Его земная жизнь была завершена. Конец его был малоприятным, он встретил смерть достаточно молодым, и умирать было больно. Он был уверен, что его существование прекратилось навсегда. Он никогда не верил во всякие там посмертия, слишком любил жизнь во всех ее проявлениях и слишком был этими проявлениями занят, так что попросту не имел свободного времени на всякие там раздумья. Не все события в той его жизни были приятными или радостными. Но. По сравнению с его теперешним существованием любая, абсолютно любая минута той жизни была во много раз лучше. Полноценнее. Ярче. И, если бы он мог, он отдал бы сто нынешних лет за одну-единственную любую ту минуту. 

Если бы не Гермиона. Призванный хранить и защищать, он не посмел бы и подумать о том, чтобы оставить ее хоть на секунду. Всегда был начеку. Магия действовала таким образом, что он всегда успевал на помощь. Оттолкнуть, закрыть собой, оградить от опасности. Внешние воздействия, таким образом, не могли повредить Гермионе.

Скабиора волновало лишь одно. Сможет ли он защитить ее от нее самой. 

Повторяющиеся депрессивные эпизоды не внушали Скабиору оптимизма. Изучив сотни современных книг по психологии, психотерапии, а также массу художественных произведений с неоднозначными героями и драматическими развязками, он оказался в тупике. Груз знаний давил на него, но не давал рецепта. Тогда он обратился к источникам более древним и более магическим. Труды по зельеварению были изучены и забракованы. Сварить успокоительные или веселящие дух зелья он не мог — нечем было, а просить Гермиону было чревато новой вспышкой ее уныния. Она ни в какую не хотела признавать, что проблема существует. Считала, что периодическое плохое — очень, очень плохое —  настроение зависит от каких-то гормонов, или погоды, или тому подобной чуши. Да, он считал это чушью. Он точно знал причину.

Гермиона не нашла свое призвание. 

Мерлин, да пятнадцать лет назад он бы заржал в лицо тому, кто произнес бы при нем подобные словечки. Тогда он был еще живым, и такое его не волновало от слова совсем. Куда позвали, туда и шел. Где плохо лежало, там и брал. За кого платили, тех и ловил. Кому заплатил, тех и любил… Так, это к делу не относится.

Так вот. Достаточно закрытая жизнь, которую вела Гермиона, была, с одной стороны, хороша тем, что оставляла много времени на чтение, на исследования, на размышления о природе дураков, надо называть вещи своими именами. Пусть эти дураки зачастую обладали колоссальными знаниями и немыслимой силой, дураками они быть не переставали. Плохое заключалось в том, что у всех этих исследований не было цели. Гермиона не задумывалась о том, как применить полученные знания на практике. Ее возможностей не хватило бы ни на перевоспитание дураков, ах, ну да, темных властелинов, ни на их изоляцию, ни на нейтрализацию.

Много, много знаний. Мало, мало перспектив. Будь она министром магии, возможностей было бы куда больше. Скабиор был уверен, что Гермиона справилась бы. Но — архив Министерства, ветхий стол и безбрежное море пергаментов — вот то, что было ей доступно.

А дома — традиционные ритуалы. И темные мысли в голове.

И компания потусторонней сущности. Влюбленной. До смерти и после смерти верной.

И еще был кот. 

Рыжий Живоглот был таким старым, что он зачастую вел себя не как кот, а как дед. Ворчал на хозяйку и лапой подталкивал ее, побуждая сделать что-нибудь полезное. Накормить кота, например. Или вытереть ненужные слезы и лечь спать.

Кота Гермиона слушалась лучше, чем Скабиора. 

Кот не боялся Скабиора, только избегал непосредственного контакта. Никому не понравится чувствовать себя погруженным в ведро с ледяной водой, а именно такие незабываемые ощущения дарило прикосновение призрака. 

Эх, а в былые времена он прикасался так, что… Жаль, что не довелось ему дотронуться до Гермионы… 

Отвлекся, драккл.

Так вот о призвании. Изучив достоверные источники — старые народные сказки, магические и маггловские, которые по сути своей имели больше сходства, чем различий, и сопоставив все эпизоды, Скабиор кое-что придумал. 

Перед тридцатым днем рождения Гермионы Скабиор вдруг спросил, можно ли ему на пару дней отлучиться. 

Гермиона удивилась, но разрешила. Она ждала его, через неделю начала волноваться. Наконец, Скабиор эффектно появился из стены гостиной. И то, что он рассказал, сначала повергло Гермиону в шок. Потом проснулось любопытство. А потом пришло желание увидеть все своими глазами.

Оказалось, что Скабиор по своим призрачным каналам нашел старую ведьму, которая вот-вот должна была умереть. У нее не было ученицы, которой она могла бы передать свое искусство и свой дом. Скабиор уговорил ведьму повидаться с Гермионой. 

Ведьма согласилась моментально, а вот Гермиона переходила от состояния шока до принятия новости, которая должна была безвозвратно изменить ее жизнь, почти весь день. Она даже поругалась со Скабиором. Как он посмел решать за нее, что для нее лучше. Скабиор ответил, что в текущей ситуации любые перемены «лучше». Гермиона хотела выпить чаю, чтобы привести мысли в порядок. И обнаружила, что в буфете осталась всего одна чашка. И одна тарелка. Противострессовая посуда кончилась. Пожалуй да, надо было что-то менять. Терять ей было особо нечего. 

Гермиона с Живоглотом на руках аппарировала по указанным Скабиором координатам. И очутилась в очень старом лесу.

Вокруг росли огромные ели. Прохладный влажный воздух казался неподвижным. Как будто Гермиона попала в огромную комнату, а не в лес. Небо чуть виднелось над головой в редких просветах между верхушками деревьев. Подлесок был достаточно густым, и разглядеть, что творилось хотя бы в ста метрах от нее, Гермиона не могла. Но, скорее всего, там не творилось ничего. Было тихо, не пели птицы, не шуршали лесные звери. Под ногами зеленел мох. Во мху виднелись шляпки грибов. «Ведьмины круги, — подумала Гермиона. — То есть, концентрически расположенные плодовые тела достаточно старого, судя по диаметру круга, мицелия…»

— Это Запретный лес? — спросила Гермиона, вертя головой в надежде увидеть острые шпили Хогвартских башен.

— Нет. Это — Забытый лес.

— Никогда не слышала о таком, — с сомнением произнесла Гермиона.

Скабиор засмеялся:

— Ну, так на то он и Забытый! 

Гермиона через силу улыбнулась. Она начинала волноваться.

Скабиор указал ей на большой валун, покрытый серо-зеленым лишайником. 

Гермиона подошла и произнесла заклинание, которое подсказывал Скабиор.

Воздух перед камнем будто бы сгустился и стал похож на зеркало, слегка подрагивающее. 

Гермиона шагнула в портал вслед за призраком. Живоглот у нее на руках крепко вцепился когтями ей в плечо. Гермиона не успела его отругать, как он уже соскочил с рук и — хвост трубой — пошел вперед по дорожке, ведущей к небольшому аккуратному домику.

Гермиона еще как следует не огляделась, когда на пороге возникла очень, очень древняя старуха. 

— О, какой котяра, настоящий ведьминский кот! — глуховатым голосом воскликнула она. — Ты, красавица, в дом проходи. А ты, парень, снаружи подожди. Не мужские это дела. 

Скабиор пожал плечами. Если что пойдет не так, он успеет. 

Ведьма провела Гермиону в дом, усадила на стул и принялась говорить. Как будто дело было решенным, и Гермиона уже на все согласилась. Гермиона спросила себя, готова ли она к такому. И без удивления поняла, что да, она готова.

Для того, чтобы магия признала наследницу, Гермиона должны была убить старую ведьму своими руками. Сначала Гермиона была в ужасе, но старуха ей объяснила, что это абсолютно нормальная практика. Показала небольшой кинжал, подробно описав, как именно нужно будет действовать, чтобы все получилось с первого раза. Долго мучиться старухе явно не хотелось. Она хоть и была давно готова к смерти, лишней боли не желала. 

— Ты, главное, не переживай, Гермиона. Мы все через это проходим. Мы лишь вместилище магии. Магия владеет нами, мы можем лишь покоряться ей. 

— Но как же — разве мы не направляем магию заклинаниями, не управляем ею? — пробовала спорить Гермиона. На что старуха, глядя будто сквозь Гермиону прозрачными глазами, ответила:

— Потом поймешь, дитя. 

Гермионе стало не по себе. А старуха заговорила о другом:

— Три дни, три дни у меня осталось только, некогда другую наследницу искать. Ты сильная, я вижу. Хранителя призвать не каждому под силу.

— Да это случайно получилось.

— Не бывает таких случайностей! — строго сказала старая ведьма. — Души ваши при жизни навек были связаны. Остальное произошло все, как должно было. 

— А когда я умру, мы с ним больше не увидимся?

— Если прямо перед своей смертью освободишь его, то увидитесь. Он ждать тебя будет. А не освободишь, он к медальону привязан останется, — старуха ткнула пальцем в артефакт. 

Гермиона со страхом сжала медальон в кулаке. Что же она натворила. На глазах появились слезы.

— Рано, рано печалишься, — сказала старуха. — Впереди долгая жизнь, что заранее горевать. 

Гермиона провела три дня, слушая наставления старой ведьмы. Конечно, за такой короткий срок невозможно было усвоить многовековой багаж знаний, накопленный поколениями обитавших в этом месте ведьм. Но наставница показала, где лежат колдовские книги, из которых Гермиона узнает все необходимое, рассказала, где в домике можно варить зелья, а где проводить ритуалы. Она очень обрадовалась, когда узнала, что Гермиона соблюдает традиции и правильно отмечает все праздники, поклоняясь нужным силам и стихиям. 

— Выйдет, выйдет из тебя толк, — приговаривала ведьма. 

Гермионе и самой хотелось в это верить. Ей стало понятно, что вся ее предыдущая жизнь, все эти неурядицы и беды, словно были подготовкой к вот этой, настоящей жизни. Прежняя Гермиона Грейнджер — гриффиндорская заучка, министерская работница — уступала место новой Гермионе, чувствующей разлитую в воздухе магию, опьяненную силой и готовую служить ей. Жить в волшебном лесу, исполнять тайные ритуалы, быть проводником магии — это звучало чудесно. 

По истечении трех дней Гермиона взяла в руки кинжал. Старуха подмигнула ей. 

* * *

После смерти старой ведьмы Гермиона вышла из домика. Она направилась к лесному ручью. Как велела старуха, Гермиона разделась и трижды окунулась в ручей. Вода была ледяная. Но Гермионе было жарко. На лице появился румянец, губы стали ярко-красными, в карих глазах расцвели медовые и зеленые искры. Гермиона смотрела на свои руки, грудь, живот: кожа будто светилась. Ее вечно короткие ногти стали длиннее и острее. Красиво! Мокрые волосы, прилипшие к лицу и плечам, завились мелкими кудряшками, стали гуще и длиннее, достигли талии, потемнели. Такого беспорядка на голове у нее не было с первого курса Хогвартса, но сейчас это ее не расстраивало. Она приняла себя, она знала, кто она такая и чего хочет от жизни. И кого. 

Скабиор появился из-за деревьев, завис в нескольких шагах от Гермионы. Он смотрел на молодую ведьму и не мог отвести глаз. 

— Какая ты красивая, — тихо произнес он. Гермиона нежно улыбнулась ему. 

* * *

Потом они долго живут вдвоем. Скабиор учит ее жить в лесу, искать и заготавливать волшебные и неволшебные растения. Раскрывает секрет, куда и кому в Лютном можно продавать ингредиенты, где и у кого приобретать книги и все остальные нужные вещи. 

Они живут долго. 

Время от времени в волшебном мире появляется неуравновешенный выскочка, одержимый жаждой власти и идеями превосходства одних людей над другими, в разных сочетаниях. Кого-то не устраивают магглы, кого-то чистокровные, кого-то бедные или богатые… 

За настроениями в обществе внимательно следят в маленьком домике посреди Забытого леса. И чаще всего  недовольный бунтовщик незаметно умирает, а его идеи быстро забываются. Гермиона называет это охотой на темных лордов. Она отлично справляется с приготовлением сложных ядов, которые распадаются в организме сразу после смерти этого организма. Также за годы тренировок ее Обливиэйт приобретает ювелирную точность и, при необходимости, убойную мощь. 

Главное — не попадаться. За этим следит ее верный хранитель. 

Первым «клиентом», как стали называть недолордов Скабиор и Гермиона, стал волшебник, когда-то подкинувший письмо со знаком Пожирателей смерти в почтовый ящик и тем самым вынудивший Гермиону покинуть дом ее родителей. Расследование Аврората было не самым быстрым. Версии были разнообразными — от мести неудачливого поклонника до происков сторонников Волдеморта. Многие из них вышли на свободу по амнистии к десятилетию победы.

Но все было не совсем так. В конце концов Гарри сообщил Гермионе, что писака найден и признался. Однако сделать с ним Аврорат ничего не может — он несовершеннолетний, ученик Хогвартса. Его родители сами не были Пожирателями, но поддерживали идею о превосходстве чистой крови. Всей Магической Британии было известно, кто помогал Гарри Поттеру победить Волдеморта. Выбор мишени для угроз был очевиден. Гермиона. Рон Уизли на роль сакральной жертвы во имя кровавой чистоты не годился. Во-первых, он был чистокровным, хоть и из семьи предателей крови. Во-вторых, в психиатрическом отделении больницы Святого Мунго не было принято вести переписку — лечащие врачи прописывали умиротворяющие зелья и покой, а не письма сомнительного содержания. 

Узнав, что тот, кто послужил причиной ее страхов и переезда, в силу возраста не может быть наказан серьезней, чем профилактической беседой в Аврорате, Гермиона приуныла. Гарри обещал напугать парнишку как следует. Гермиона сомневалась, что это поможет. Гарри заверил, что Аврорат будет следить за ним и держать на контроле. «Контролеры хреновы», — выразил свое мнение Скабиор, узнав обо всем. И оказался прав. В возрасте двадцати пяти лет недопожиратель смерти собрал вокруг себя группу таких же алчущих смертолюбов. И начал мстить магглам. Терпение Гермионы как-то незаметно кончилось, да и нервы были ни к Мерлину. В общем, парня больше никто не видел. 

* * *

Обычно лесные ведьмы живут одиноко и гостей не привечают. Те же бедняги, что случайно забредают в их владения, к себе домой обычно не возвращаются. 

Гермиона нечасто выбиралась из своего лесного домика, предпочитая обмениваться письмами с теми из ее знакомых, кому хотелось ей написать. А вот на праздники колеса года к ней наведывалась Луна. 

Луна восприняла известие о новом доме и новой жизни Гермионы как должное.

Луна иногда приходила и не в праздники. Когда спустя семь лет после мальчишек-близнецов у нее родилась и немного подросла дочь, Луна стала бывать у Гермионы чаще.

— Он перестал меня замечать, — грустно говорила Луна, отхлебывая горячий травяной чай. — Он прекрасный отец, я не спорю, но иногда я ощущаю себя привидением. Прости, Скабиор.

— Ничего, продолжай, — махнул рукой призрак. Поведение мужа Луны возмущало его так же, как и Гермиону. Как можно было пренебрегать такой красавицей? После родов Луна изменилась, стала увереннее в себе и еще красивее. И теперь, когда в семье появилась дочка, копия мамы, Рольф Скамандер сосредоточил все свое внимание на малышке. 

— Мальчишки любят бывать у деда, — продолжала Луна. — Ксенофилиус души в них не чает, балует до невозможности. Знаешь, Гермиона, внуки хорошо на него влияют. Память немного улучшилась, он иногда совсем такой, какой был до войны. Конечно, без присмотра их троих оставлять нельзя. Пришлось обзавестись домашним эльфом, ты же не против? 

Луна лукаво улыбается. Гермиона смеется:

— Ох, ГАВНЭ будет сопровождать меня всю жизнь! 

Она привыкла к подколкам на эльфичью тему. Разобравшись в теме взаимоотношений магов и эльфов, уже не обижается, когда ей напоминают про ее детскую дурость, а сама удивляется, как неуемно и неумно тогда вела себя. 

Сыновьям Луны уже одиннадцать, и скоро они поедут в Хогвартс. 

— Придешь проводить их, Герми? — спрашивает Луна. Ей нужна поддержка. Нелегко отпускать детей так надолго, одних. Нелегко осознавать, что они уже так выросли. А труднее всего, когда в собственной семье тебе не на кого опереться, кроме себя. Отец пребывает в эйфории собственных мыслей и проектов, муж занят подготовкой к новой магозоологической экспедиции, заранее скучает по младшей дочери, постоянно держит ее на руках. Та очень рада такому вниманию, и хотя очень любит мамочку, с папочкой готова проводить все дни напролет. 

— Приду, — обещает Гермиона. 

Луна остается на ночь.

* * *

Время идет. Дети растут. Родители стареют. 

Когда не стало Ксенофилиуса, Луна была сама не своя. Гермиона, за пять лет до этого похоронившая одного за другим обоих родителей, поддерживала ее и была рядом, сколько нужно. Она знала, что время лечит, но, ожидая, пока оно вылечит, можно сойти с ума от боли. 

Дети Луны были тогда уже почти взрослыми, но им и самим нужна была опора. И Луна горевала вместе с ними, проживая потерю дедушки с каждым своим ребенком. На то, чтобы самой спокойно оплакать своего отца и смириться с его потерей, у нее не оставалось никаких моральных сил. Гермиона посмотрела на все это и предложила, просто-таки потребовала, чтобы Луна оставила их ненадолго в покое, чтобы каждый наедине с собой смог все осознать и принять случившееся. «У них у самих есть отец, Луна, пусть примет участие в жизни семьи!» Рольф, хоть и без восторга, согласился, что Луне лучше на время уехать. Она провела в гостях  у Гермионы  в Забытом лесу примерно месяц. Они много разговаривали. Скабиор тоже поддерживал Луну. Как побывавший за гранью, подтвердил, что смерть — лишь этап существования души, которая не исчезает, а переходит в иное состояние. «Встреча состоится», — говорил он.

Министерство позабыто,

Позабыты шум и гам.

Тишь лесная, в ней сокрыты

Яды, месть и смерть врагам.

Страж бессменный и пристрастный,

Вечно рядом он и бдит,

Охраняет. Он опасный,

Он прозрачный. Он не спит,

Защищает, направляет.

Все — под знаменем любви.

Гермиону умоляет:

«Лишь подольше ты живи…»

* * *

Прошло уже так много лет с тех пор, как Гермиона поселилась в лесном домике, что она и сама не помнила, сколько — сто, двести? Теперь она стала похожа на настоящую сказочную ведьму. Волосы ее стали белыми, как снег, не осталось ни одной каштановой пряди. Кудряшки не напоминают больше воронье гнездо, а благородным облаком укрывают плечи. Глаза посветлели, теперь у них цвет чая с медом. Голос стал глуше, часто мучает кашель. Ноги слушаются с каждым днем все хуже. Все тело болит. Руки покрыты морщинами. На лице тоже морщины, но они не от злобной гримасы, а от счастливых улыбок.

Все-таки, у нее была хорошая жизнь. Она прожила ее так, как хотела. Занималась любимым делом. Обществу тоже приносила пользу, тайно, но эффективно. В области чар и зельеварения сделала много открытий. О них с восторгом писали в «Вестнике чародея» и «Зельеварении сегодня». Также она выпустила небольшую книжку «Привидения и призраки: живые или мертвые?» Книжка имела большой успех. Даже среди привидений. Еще бы, так мастерски запутать следы и исказить информацию мог только автор, хорошо знакомый с исследуемым предметом. Скабиор посмеивался:

— Любимая, ты настоящий мастер сенсаций! Теперь никто не станет лезть в жизнь призраков, как тот выскочка пятьдесят лет назад! Помнишь, решил упокоить десяток привидений и создать из них вечный источник энергии!

— Да, любимый, — отвечала Гермиона. — Я тогда очень сильно за тебя испугалась. Хорошо, что яд подействовал быстро.

Кроме книги о призраках, Гермиона написала еще несколько детективных романов, которые полюбились маггловским читателям. Основанные на реальных событиях, они продавались в книжных магазинах в отделе фантастики. Гермиона хоть и соблюдала Статут о Секретности, но и молчать о своих достижениях не собиралась. Маги не читают маггловскую писанину. Это было очень на руку Гермионе.

* * *

Черные совы. Она называет их черными, хотя их перья разных цветов. Совы, что приносят письма о смерти ее друзей, всегда черные. Она в такие дни много плачет.

Однажды прилетает весть о смерти Луны.

— Луна… Луна… Солнышко мое… погасло…

Гермиона с письмом в руке падает без чувств. Скабиор не в силах помочь ей. Что может призрак? Ни перенести на кровать, ни наколдовать Иннервейт. Ни позвать на помощь — не стало последнего человека, который мог бы помочь, единственного человека, к которому он мог бы обратиться.

Скабиор впервые за долгие годы с ненавистью смотрит в небеса.

Черные совы

Черные совы — разных цветов:

Пёстрые, серые, белые.

Но с содержанием писем и слов

Я ничего не поделаю:

У черных сов в лапках злые слова.

Слезы сорваться готовы.

Это не раз уже было, не два.

Черные совы суровы.

Значит, дыхание оборвалось,

И до прохладного рая

Вот и тебе добираться пришлось,

Моя душа дорогая.

Всех проводив, я сходила с ума —

Всех, с кем я в жизни встречалась.

Только одна она, только одна,

В живых еще оставалась.

Луна, моя дорогая сестра.

Как без тебя мне на свете?

Без твоих слов, улыбок, добра —

Дышать мне на этой планете?

Истаяла жизнь, как завяли цветы,

Как капли росы утром ранним.

Скоро ли, скоро меня встретишь ты

Глаз лунным твоим сияньем?

И почему, расскажи, Скабиор,

Ни разу ты мне не ответил:

Я, почему я-то здесь до сих пор,

На этом на белом на свете?

Призрак молчал, хоть и знал он ответ.

Но о потустороннем

Будто бы дал Непреложный Обет

Не говорить Гермионе.

Гермиона лежит на полу посреди домика, несколько бесконечных часов или дней. Когда наконец открывает глаза, не понимает, что с ней. Скабиор видит, что она как будто стала еще на сто лет старше. Совсем воздушная и почти уже неземная. Взгляд, взгляд ее изменился. Гермиона сказала:

— Теперь уж скоро, любимый. Я вижу духов. Как их, оказывается, много.

Скабиор не знает, радоваться ему или печалиться. С одной стороны, был немаленький шанс, что, когда Гермиона покинет тело, они с ней встретятся и будут вместе. Но вдруг душа Гермионы уйдет за грань окончательно, далеко, так, что у него не получится задержать ее или уйти вместе с ней. Вдруг все произойдет слишком быстро. Скабиора охватил страх. Он беспорядочно кружил по домику.

— Скабиор. Успокойся. Еще не все произошло. Ты же помнишь, как заканчивается жизнь ведьмы.

Скабиор помнил. Новая ведьма должна убить старую и занять ее место. И от осознания этого простого правила Скабиора скручивала новая волна боли. Он не знал, что конкретно у него болело, но он испытывал ужас, безмерное сострадание, его переполнял страх за нее. Если бы он мог, он не задумываясь умер бы еще сто раз, забрал бы всю ее боль себе, только бы Гермиона не проходила через этот кошмар.

Гермиона была спокойна и сосредоточенна. На простые бытовые вещи у нее уходило много сил, и если бы она не могла колдовать, ей пришлось бы трудно. Однако магия была ей послушна, магия буквально пронизывала все ее тело, заполняла каждый уголок дома, казалось, еще немного, и магию можно будет потрогать руками.

Была середина июня, когда из домика ушли все девять котов. Они, конечно, не сидели все время в домике, а активно охотились в лесу, но ночевать приходили все. А тут три дня прошло, а ни один из них не вернулся.

— Скабиор. Ты думаешь то же, что и я? — спросила у призрака Гермиона.

— Милая… — в голосе Скабиора теперь всегда слышалась отчаянная нежность.

Он помедлил с ответом, но не успел сформулировать связную фразу, когда раздался стук в дверь. Легкий, быстрый.

Гермиона повела рукой, и дверь открылась.

В дом вошла девушка.

* * *

— Луна… — прошептала Гермиона, завороженно глядя на длинные белокурые волосы девушки.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер. Я Луна Скамандер.

— Как ты выросла! Я помню тебя совсем крошкой. Сколько тебе сейчас? — Гермиона не могла сдержать слез.

— Двадцать пять, мисс Грейнджер. Прабабушка много о вас рассказывала.

Скабиор сдавленно охнул. Будущее наступило.

— Ты понимаешь, зачем ты здесь? — спросила Гермиона. Время дипломатии прошло, его вообще почти не было больше у нее, времени. Поэтому она говорила прямо, все как есть.

— Да, мисс Грейнджер. Я понимаю. И я готова.

— А что твоя семья? Родители, братья? Согласны?

— Не совсем. Но прабабушка учила всех нас выбирать свой собственный путь.

Гермиона кивнула.

— Что ж, тогда я расскажу тебе, что ты должна сделать и что ожидает тебя в будущем…

* * *

Следующие два дня были полны разговорами, наставлениями, воспоминаниями. Гермиона подробно расспросила младшую Луну о последних месяцах жизни ее прабабушки, а также о мотивах, которые побудили девушку уйти в лес, чтобы решительно и навсегда изменить свою жизнь.

Оказалось, Луна с детства хотела «жить в домике и колдовать». Колдовать ей, конечно же, разрешали, она хорошо закончила Хогвартс. А что касается «жить в домике», то тут сочувствие и понимание она находила только у прабабушки. Две Луны были лучшими подругами. Все в семье знали, что бабушкина однокурсница уединенно живет в некоем лесу, почти никогда не покидает своего дома, пишет крутые статьи в научные журналы. Но для Рольфа Скамандера подруга жены всегда была «немного странной», и хотя напрямую запретить им дружить он не мог — кто бы его послушал — но ворчать и высказывать свое негативное мнение он никогда не уставал. Ньют, пока был жив, всегда увещевал внука. Гермиона ему очень нравилась. Несмотря на то, что отвергла его ухаживания.

Как бы то ни было, вот уже который час подряд Гермиона спокойно показывала правнучке своей подруги, где находятся книги — и старые, и ее собственные, тоже не такие уж и новые, и ее шкаф с записями «для себя». Там были подробные указания, где добывать ингредиенты для зелий и как проводить все положенные ритуалы. Гермиона проговаривала то, что считала самым важным, а «остальное сама прочитаешь». Луна кивала — она многое знала от прабабушки. В семье Лавгудов-Скамандеров чтили традиции предков. До сих пор выходил журнал «Придира». Успешно работал заповедник, в котором изучали фантастических животных со всего мира.

— Я читала все ваши книги, мисс Грейнджер, — с восторгом сказала Луна. — Даже маггловские!

Гермиона нахмурилась. Об этой стороне ее деятельности никто не должен был узнать. Не было в магическом мире художественной литературы. А ее детективные романы были как раз художественной, а не документальной или, упаси Мерлин, учебной литературой. Издававшиеся под псевдонимом «С. Грейнджер», они приносили неплохой доход. С — Скабиор — ухмылялся: «Очевидная и единственная польза от темных лордов!»

— Бабушка не говорила мне! — поспешила исправиться Луна. — Просто я очень люблю читать, а в магических книгах все так скучно. Так научно! Никаких приключений, никаких интриг!

— Хм, я предполагала, что серия станет популярной, но как-то не рассчитывала, что получу признание и в магическом мире… — проговорила Гермиона и закашлялась.

Скабиор строго взглянул на Луну, но та и сама догадалась — быстро наколдовала Агуаменти в чашку и подала Гермионе. Та взяла было, но руки сильно дрожали — вода выплескивалась. Луна помогла ей напиться.

Скабиор парил в воздухе так близко к Гермионе, как это было только можно, чтобы не причинять дискомфорт своим холодом. Не мог принять неизбежного — но вынужден был смиряться…

— Спасибо, — поблагодарила Луну Гермиона. — Вот, видишь, какая я теперь. Не до книжек, — она слабо махнула рукой. — Давай-ка о самом важном, что мне нужно обязательно успеть, во что бы то ни стало успеть…

И Гермиона, срывающимся от волнения голосом, то и дело замолкая, рассказала Луне о ритуале, который она должна была успеть провести — ритуале освобождения призрака-хранителя.

— С ним мне ничего не страшно, — с нежностью проговорила она, глядя на Скабиора. Она знала, что Скабиор боится ее смерти больше, чем она сама. Боится, что что-то пойдет не так и они расстанутся навсегда.

Они оба уже не помнили времени, когда были не вместе. Мысль о том, чтобы быть порознь, казалась нелепой. Но все же вероятность потеряться на перекрестках мирозданья существовала. Поэтому, став преемницей лесной ведьмы, Гермиона сразу же занялась поисками ритуала, который должен был освободить призрачного хранителя перед тем, как она сама передаст дела новой ведьме.

Поиски были непростыми. Гермиона вполне логично предположила, что раз слова призыва были похожи на немецкие, то и искать обратный ритуал следует в Германии. Или в Австрии. Проведя почти год в магических кварталах Берлина и Вены, выучив немецкий на достаточном для повседневного общения уровне, но так и не найдя никакой информации по своему делу, Гермиона и Скабиор отправились в Дрезден. И там им улыбнулась удача. Совершенно случайно в скромной букинистической лавочке Гермиона наткнулась на неприметное издание. Пожелтевшая от времени бумага, ветхий переплет, держащийся на двух ниточках, и — главные слова: «Призрачные хранители — призыв, использование, утилизация». Начальные страницы отсутствовали.

Именно эту книжку, вызвавшую когда-то своим наименованием у Скабиора немало едкого смеха, Гермиона сейчас бережно держала в руках.

— Скабиор… — что она могла еще сказать.

— Гермиона… — никакие слова в мире не выразили бы того, что он сейчас чувствовал.

Скабиор не был готов. К такому нельзя подготовиться. Пусть много лет назад он и сам просил Гермиону отпустить его и не портить себе жизнь, но с тех пор прошло столько времени и столько всего произошло, что связывало их теперь прочнее всяких ритуалов…

Гермиона сняла с шеи медальон. Открыла. Показалась фиолетово-розовая клетчатая ткань. Вот и всё.

В глазах стояли слезы. Они мешали видеть текст на странице. Но слова были выучены наизусть еще тогда — сто лет назад. Или двести. Или целую вечность назад. Голос звучал тихо, но четко и уверенно. Ошибиться было нельзя.

Скабиор почувствовал, будто его накрывает стеклянный купол, отделяя его от реальности, к которой он привык. И будто бы этот купол изнутри заполняется жидким стеклом, в котором он, Скабиор, медленно тонет. Перестает четко слышать и видеть происходящее снаружи. Не может двигаться. Что ж, не так он, конечно, представлял себе процесс «освобождения». То есть — «утилизации»?!

Скабиор запаниковал. Хотел крикнуть, вырваться, вернуть все как было!

Он как будто с огромного расстояния наблюдал, как Луна начертила на полу магические знаки. Зажгла свечи. Как… его Гермиона… подала ей кинжал…

Он рванулся изо всех сил. Он должен спасти ее! Как всегда!

И внезапно почувствовал, что окружавшее его стекло раскололось. А его подхватил сильный ветер…

…закружил и унес в темноту.

Асфоделевые поля

Листья тонкие бессмертник

До сырой земли склонил.

Невечерний свет не меркнет,

Величаво он застыл.

Нежным цветом серебристым

Расцветает асфодель.

Голосом далеким чистым

Откликается свирель.

Тех, кто прожил жизни просто —

Не злодей и не герой —

Привечает вечный остров.

Нет печалей, лишь покой.

Нет здесь ни дождя, ни стужи,

Только шум текучих вод.

Здесь душа своих, кто нужен,

Непременно узнает.

Время движется тягуче.

Нет страданий, боли нет.

Небо не закроют тучи.

Лишь неяркий желтый свет.

* * *

Он не мог понять, где находится, хотя чувствовал, что это именно то место, куда он всем сердцем всю жизнь стремился.

Он не помнил, как его зовут. И нужно ли, чтобы его хоть как-то звали.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь его куда-нибудь звал? А он был когда-нибудь где-то не здесь? Где он вообще был? И где он теперь?

Скабиор.

Это слово появилось прямо посреди кучи вопросов, которые он себе задавал.

Скабиор.

Это слово, будто упавший в реку камень, всколыхнуло в нем сначала нечеткие, но потом все более и более яркие воспоминания, которые будто бы проступали сквозь пелену тумана.

И самым горячим, самым волнующим было: Гермиона.

Это было даже не воспоминание. Скабиор почувствовал, будто бы важнейшая часть его самого вдруг заняла свое законное место где-то у него в сердце, когда он произнес это слово — Гермиона, сначала про себя, а потом и вслух.

Он даже засмеялся. И даже потрогал место, где, как он помнил, когда-то у него было сердце.

И резко открыл глаза.

Когда понял, что его рука не прошла сквозь его грудь, а ощутила преграду. И эта преграда была на ощупь плотной. И живой. Она двигалась вверх и вниз.

Он дышал.

Не веря своим глазам — а они показывали, что он даже одет, в свои вечные клетчатые штаны, жилет, черное кожаное пальто — он принялся ощупывать себя. Потрогал волосы — все такие же длинные, нечесаные пряди, выбившись из косы, свисают на щеки. Раны на голове не было. Сломанная рука ощущалась как здоровая. Вообще ничего нигде не болело. Он сделал шаг вперед, вбок. Слегка подпрыгнул. «Как новенький!» — хохотнул он про себя.

Но тут же перед его мысленным взором встала картина: Гермиона, протягивающая кому-то нож.

— Гермиона! — крикнул Скабиор что было силы. Он стал оглядываться по сторонам, чтобы найти ее, найти во что бы то ни стало.

Он чувствовал, что она тоже здесь.

Но вокруг, докуда хватало глаз, были бесконечные, заросшие цветами поля. Асфодель. И нарциссы. Он ощущал тонкий, нежный аромат. Вдыхал его полной грудью. Где-то на периферии сознания отмечал радость оттого, что вновь может слышать запахи.

Но где же Гермиона?

Скабиор пошел вперед.

Он не знал, сколько он шел так.

Когда вдруг понял, что идет не один.

Рядом с ним, почти касаясь плечом его левой руки, шла Гермиона. Длинное платье скользило по белым и желтым цветам, не мяло их и не оставляло следов. Каштановые волосы, длинные и густые, покрывали плечи как изысканная шаль.

— Привет, красавица, — сказал он, останавливаясь.

Гермиона успела пройти вперед шаг или два. Она тоже остановилась. Развернулась, слегка наклонила голову вбок, как всегда делала, задумываясь, посмотрела на Скабиора.

Она молчала какое-то бесконечно долгое — или все же короткое — время. В карих глазах последовательно промелькнули недоумение, раздумье, узнавание… Потом Гермиона широко улыбнулась.

— Скабиор! Мой любимый егерь! — сказала она и протянула к нему руки.

Он шагнул к ней.

Слова были больше не нужны.