Неприятие встреч (гет)

Он был вдребезги пьян. Впрочем, он едва ли помнил, когда в последнее время его поведение по вечерам можно было охарактеризовать словом «трезвость». Мысленно Малфой оправдывал себя тем, что он просто устал, но право, ему прекрасно было известно, что причина крылась в той лютой, тяжеловесной боли, которая оттягивала его сердце вниз, заставляя Малфоя молиться то ли о забытье, то ли о смерти.

Она ушла от него, а мир словно остался прежним. Ничего ведь не изменилось, да? Работа, дом, сон, работа, дом, сон… бесконечная вереница примитивных вещей его жизни. Какая разница, что его вдруг от всего стало тошнить — мелочное раздражение сильных мира сего проделывало дыры в его самоконтроле, дом вдруг стал маленьким, темным чуланом, в который он возвращался поздней ночью и, не включая свет, падал на вечно незаправленную кровать, ожидая сна. Но сон не шел. Были какие-то смутные видения, которые, по сути, являлись воплощением его прошлой жизни. И вот тогда Скорпиус вдруг нашел для себя единственный способ сносить действительность. Почему-то оказалось, что без виски этот мир вдруг стал донельзя невыносим.

Это почти никак не отражалось на его жизни. Напротив, Скорпиус наконец-то начала провалиться в долгожданное небытие. Плевать, что по утрам нещадно болела голова, а тяжесть в животе зловеще предвещала последствия; плевать, что на работе он совершенно перестал проявлять инициативу и словно закапывал себя в груде бумажек, которые в лучшие времена всегда дожидались своего момента. Малфой даже начал изредка заходить в гости к родителям — Астория, нещадно броня Аиду, словно подливала топливо в его странное состояние, а Драко… он, казалось, не был ни удивлен, ни разочарован.

Ему бы хотелось относиться к жизнь так же по-отцовски философски. Но Скорпиус не умел. Для него жизнь казалась как будто даже завершенной, одно только честолюбие вынуждало его, словно заведенный механизм, выполнять ежедневные обязанности.

Он слишком много ставил на их отношения. Он слишком сильно зависел от Аиды. Он слишком… слишком открыл ей свою душу. И эта пустошь, что теперь образовалась в месте, которое целиком и полностью заполнялось ею, убивала его, сжирала начисто.

— Что, опять бухаешь? — с наигранным весельем хлопая его по спине, Альбус всегда приходил к нему, в бар, который Скорпиус никогда не менял. Потому что здесь не было никаких общих воспоминаний… потому что здесь он не обязан был думать о ней.

Малфой лишь ухмылялся криво, заливая в себя убойную порцию алкоголя, из-за чего реальность теряла четкость, а тело наполнялось эйфорийно пустотой.

Ему, право, было почти хорошо.

— И вновь я сегодня не один. Опять Лили увязалась.

Скорпиус на автомате хмыкнул, кинув лений взгляд на подошедшую к столику девушку, в которой сразу можно было узнать единственную дочь Гарри Поттера, чьи фотографии мелькали в прессе довольно часто.

— Сестренка, ты, конечно, такая прилипала, — закатив глаза, все же весело бросил Альбус, по-забавному скрещивая руки на груди.

— Мне тоже иногда хочется развеяться!

Лили Поттер улыбалась, и у нее на щеках появлялись милые ямочки. Это почему-то напомнило ему о том, что у Аиды была совершенно другая улыбка — более раскованная, полная чувств и страстей. А Лили… ну, она и выглядела как скромная, хорошая, добрая девочка. Наверное, она всегда казалось ему до приторности сладкой, вязкой, словно патока, и Скорпиус едва ли вообще мог припомнить, когда он в последний раз с ней говорил.

— Вам хорошо, вы хотя бы работаете, видите мир, а я… — она заламывала от странного волнения пальцы и смотрела только на брата.

— Никто не мешал тебе тоже найти свой путь. Ты сама выбрала неопределенный род занятий.

Может, случайно, а может, она не ожидала, что все это время Скорпиус смотрел на нее, но Малфой перехватил ее взгляд, и на дне карих, теплых зрачков он увидел странное бурление — коктейль из жалости, страха, грусти и какой-то тоски. А это почему-то поднимало в нем бурю ярости, и, утыкаясь взглядом в стакан, он перестал уже обращать внимание на милую семейную перепалку — Скорпиуса Малфоя тошнило.

Тошнило от того, что люди вокруг него были связаны какими-то отношениями: родственными, дружескими, любовными. Тошнило от того, что ему казалось, что во всем этом убогом мире только он один вел борьбу со всем одновременно. В его душе покоя не было никогда, но сейчас… сейчас там даже не оставалось самообладания, рассудительности и надежды.

Наверное, если бы он хотя бы мог возненавидеть ее, то Скорпиусу стало бы проще. В конце концов, ненависть всегда была для него живительной силой — но он не мог, потому что чувствовал свою вину, потому что одна-единственная мысль прожигала его сознание: «это я во всем виноват».

— Нет.

Чья-то теплая ладонь накрыла его сжатые в кулак пальцы, и, щурясь, он смог разглядеть сквозь белые блики бледное, встревоженное лицо Лили Поттер. Только сейчас он заметил, что они сидели одни — Альбус словно куда-то пропал. Их столик, самый дальний, находился в некотором полумраке, но даже сквозь него он мог увидеть, что она сидела уже не через два стула от него, а на соседнем, и что ее короткое фиолетовое платье обнажало длинные ноги.

Он дернулся, зарывшись рукой в волосы, и отвернулся, чувствуя некоторую сухость во рту. Из головы его вдруг сразу вылетели все образы — искрящееся лицо Аиды исчезло, и он словно вернулся обратно в свою серую действительность, ярким пятном в котором была Лили Поттер, с ее рыжими волосами и фиолетовым платьем.

— Где Поттер? — наконец спросил он, скользя по ней пустым взглядом. Веки у Лили слегка подрагивали, а рука, которой еще недавно она накрыла его кулак, теперь подпирала щеку.

Она просто пожала плечами, и тогда Малфой понял, что, скорее всего, Лили Поттер уже успела немало выпить.

— Он всегда куда-то исчезает, — обидчиво протянула она, слегка покачиваясь в такт музыке.

— В смысле, всегда?

В это мгновение она наконец подняла свои наполненные эйфорийной дымкой глаза и посмотрела на него, по-глупому улыбаясь.

— Мы так-то не первый раз уже вот такой компанией выпиваем, Малфой.

И вправду, он просто забыл. Ведь все эти дни он каким-то удивительным образом стал довольно часто натыкаться на Лили Поттер, которая вечно увивалась за братом и приходила в бар выпивать. Может, на душе у нее тоже было неважно, поэтому она так же заливала чувства алкоголем? Впрочем, едва ли Скорпиус вообще задумывался о чем-то, кроме своей боли — он даже забыл о том, что вот так вот сидит с ней невпервой в этой полумраке помещения.

— Ты ни в чем не виноват, Малфой, — заерзав на кушетке, проговорила Лили. Что-то как будто мешала ей спокойно усесться, и она то и дело приподнималась с места, тянулась к чему-то на столе, а потом плюхалась опять и поджимала губы. — Это она была недостойна тебя.

Волна тихой ярости поднялась в его груди, а лицо помрачнело. Странное дело, в эту секунду он ненавидел именно Лили Поттер, хотя бы потому, что даже Альбус не решался поднять эту тему. Все уважали его право на депрессию, а она? Что пыталась сделать она?

— И вообще, она теперь изменяла еще с Хогвартса. Ты был единственным слепцом в этой ситуации, — почти выплюнула она, и, когда их глаза, встретились, Скорпиус почувствовал, как странная дрожь пронизала его сердце — до того сложные эмоции он видел на дне ее зрачков.

— Заткнись, Поттер, — грубо выплюнул он, резко приподнимаясь с места, из-за чего голова закружилась, и он был вынужден схватиться руками за стол.

— Дурак! — громко крикнула она ему в спину, когда Малфой наконец, пошатываясь, уходил прочь или даже бежал, к себе, в темный чулан, где можно было окунуться в свои мысли, словно в нежный шелк.

Но он пришел в бар и на следующий вечер, и к нему, полчаса спустя, вновь присоединились Поттеры. Все повторялось: в какой-то момент Альбус просто уходил, и он, поглощенный воспоминаниями, возвращался в реальность только из-за Лили. А она опять была в своем фиолетовом платье, покачивала методично ногами, на которые он, даже при большом желании, не мог не бросать взгляд, и, облизывая ложку из-под мороженного, выпивала будто бы не меньше его.

Она опять говорила с ним о ней, нарушая личные границы; опять встряхивала и даже возмущалась.

— Вспомни, ты пропустил День Рождения Альбуса, потому что она так сказала… ты не пришел к нам на празднование Хэллоуина, потому что она так захотела… и потом, весь Лондон видел, как она время от время сидит с Андрэ в кафе. Все видели. Неужели ты все еще думаешь, что виноват? И любишь ее… ее?

Лили Поттер невозможно было заткнуть. Ее голос, и без того высокий, будто срывался, а грудь начинала тяжело вздыматься.

Он мало помнил ее в Хогвартсе, однако Лили Поттер всегда казалась ему образцом благоразумности. Но этот образ сейчас не вязался с тем, как отчаянно она… защищала его?

— Хватит уже обвинять себя, — тихо закончила она, и Скорпиус, неотрывно наблюдавший за ней, уже даже не испытывал ярости. Просто странное смирение — будто все так и должно было быть.

Скорпиус был вдребезги пьян. Только этим он потом мог объяснить то, что произошло в один из вечеров. А может, тут было замешено нечто большее, чем алкоголь — тоска, желание почувствовать себя цельным, возможность прикоснуться к чужом теплу, долгое отсутствие в его жизни женщины. В эту кучу объяснений можно было спихнуть множество вещей, причин, вопросов — это не отменяло одного факта.

В один из таких вечеров, когда Лили опять потягивалась за чем-то на столе, то чуть было не упала, неудачно поставив ногу на подножку стула, и его крепкие руки среагировали быстрее чем мозг: Скорпиус схватил ее за талию, слегка прижимая к себе.

Она не упала. Просто обернулась, чтобы посмотреть на его лицо, и ее губы театрально сложились в букву «о». Лили Поттер смотрела на него слишком говорящим взглядом, чтобы он не решился на эту игру — Скорпиус Малфой просто взял и поцеловал Лили Поттер.

В конце концов, она была красивой, молодой, крайне привлекательной девушкой в этом своем обтягивающем фиолетовом платье. А еще она была дочерью человека, которому он всегда завидовал и на чью высоту целился. Да и к тому же... она была такой податливой и словно жаждущей, что Скорпиусу сложно было придать себе благоразумное воздержание.

Он целовал ее и уводил за собой, в свой темный, мрачный чулан, который когда-то был пропитан сладкими духами другой и в котором все еще стояли ее баночки, лежали ее вещи.

Но в ту ночь это уже не имело значение — как и то, что тот факт, что он переспал с Лили Поттер, может косвенно повлиять на его дружбу с Альбусом. Ничто из этого Скорпиуса не волновало. Только лишь солнечный свет разбудил в его голове этот вихрь сомнений, самобичевания и презрения к себе.

Ему хотелось думать, что ночь с Лили Поттер ему привиделась; что ее красивое, обнаженное тело было не больше, чем мираж, ведь, когда он проснулся, в его комнате никого не было. Только вот нечаянно забытая заколка, валявшаяся на полу, говорила об обратном.

К тоске вдруг нечаянно примешалось желание в быстрое мгновение умереть. И уже не хотелось ни алкоголя, ни душных, темных вечеров в баре. Скорпиусу Малфою, казалось, стало еще хуже, и он, словно воскреснув, с удвоенной дозой засел за работу.

Былые мысли о величии затрепетали в нем с новой силой, но каждый раз, когда он видел перед собой Гарри Поттера или когда в очередной раз отказывался от встречи с Альбусом, он вспоминал лихой взгляд Лили Поттер, ее пухлые губы и мягкие ямочки на щеках. Она была такой трогательной, совершенно другой, не такой, какой с ним была Аида. И эти мысли были словно удавом, лишавшим его дыхания.

В конце концов, он не нашел ничего лучшего, как опять согласиться на командировку. Англия стала слишком пустым место для него, и, поднимаясь по ступеням в дом Поттеров, Скорпиус Малфой, казалось, дрожал. Ему нужно было попрощаться с Альбусом… ему нужно было, наверное, объясниться с Лили.

Поэтому, казалось, в тот момент, когда веселый Альбус вышел вдруг из комнаты за бокалами, оставляя его наедине со своей сестрой, Скорпиус был словно вынужден самой судьбой произнести то, что так и вертелось на его языке:

— Прости, что не зашел поговорить раньше.

Лили, все это время раскладывавшая журналы на столе, словно вздрогнула, остановившись. Быть может, этот разговор был ей так же неприятен, как и ему.

— Мне жаль... что произошло тогда… я не знаю, как сказать об этом Альбусу.

— Зачем? — ее спина резко выпрямилась, а взгляд словно отяжелел. — Зачем моему брату вообще что-либо об этом знать? И… мне казалось, что мы оба мысленно решили сделать вид, что ничего не было вовсе.

На мгновение ее голос оборвался, и она, по-новому взглянув на него, спросила невольно:

— Или я ошибаюсь?

Но ему нечего было сказать. И Скорпиусу казалось, что лучшим решением сейчас была тишина. Все прошло легче, чем он ожидал. Все закончилось лучше, чем он рассчитывал.

Однако? Что-то было такого в ее голосе, в ее тоне, в ее позе, когда она провожала его на пороге, что Малфою показалось, будто все стало еще хуже, чем было. Словно он сам вдруг стал причиной того странного выражения на ее лице.

— Лили. Все же нормально, да? — невольно спрашивал он, заглядывая в глаза, которые убегали от него с решительным стремлением.

— Да, — говорила она.

Но в глазах ее ему чудилось другое.