The Fallen Angel (гет)

Вероника всегда хотела себе домашнего питомца. Мечтала о том, как однажды у нее будет свой собственный домик где-нибудь подальше от города, а в нем — и змеи, и собака, и какой-нибудь мейн-кун. Ящерки, крыски, попугайчики, рыбки, черепашки… возможно, даже думала о том, что будет разводить их и продавать, чтобы еще как-то на этом зарабатывать, а не спускать все деньги на один лишь только корм. Само собой, маленькая девочка не думала еще о том, что животные — это большая ответственность, и насколько же трудно ей было бы за ними ухаживать, учитывая то, что она и за собой-то толком почти не следила. И если бы не строгие воспитатели с их тотальным контролем, Морозова бы полностью сбила себе режим дня, жила бы на каких-нибудь дошираках и посадила себе желудок.

А из-за того, что в детский дом питомцев приводить было нельзя, Веронике пришлось довольствоваться малым. Девочка игралась с бездомными животными и воровала еду из столовой, либо же намеренно не доедала, чтобы покормить того же самого кота, что все ошивался возле их детского дома. Поначалу он ее боялся, но уже затем, когда Рони его выхаживала уже как недели две, тот сам льнул к ее рукам и выпрашивал что-нибудь съедобное.

Несколько раз Сереже доводилось уже видеть, как незнакомая ему девочка подкармливает одного и того же грязного кота, либо же играется с дворнягой возле пляжа, где он любил посидеть в своем гордом, но таком невыносимом одиночестве. И в один прекрасный день, когда он снова собирался убежать на тот же самый грязный пляж, мальчишка услышал противный, но до боли в ребрах знакомый смех ребят и «Не трогайте его!». А что же было потом дальше — он вспомнить все не мог, сколько не пытался. На него ругались воспитатели, трое побитых хулиганов показывали на него пальцем, а та девочка яро пыталась его защитить. В результате хуже стало только тем, кто издевался над животными. Его похвалили ни за что, а та самая малышка, что заступилась за него, когда Разумовский, наверное, раз десять пытался дать понять, что он не при чем… вскоре подошла к нему и протянула свою руку.

— Ты ведь Сережа? Я Вероника! Давай дружить?

* * *

«И я ведь по-прежнему ничего не помню», — мальчик понимал, что это странно, но… нельзя сказать, что он того боялся. Сережа не считал это чем-то серьезным или важным, да и, на самом деле, такой случай произошел с ним лишь однажды, а потому он сильно и не волновался. Возможно, его избили те самые ребята, возможно, они вспомнили, как он попытался спасти старого пса, что обычно валялся где-то в песке у пляжа или же под досками у деревянного заброшенного домика, дверь в который была заколочена досками и выбита бесчисленное количество раз, когда более старшие ребята из детдома забегали туда выпить пива или покурить так, чтобы их потом и не спалили.

— Сереж, ты знал? Тех идиотов… ну, ребят, что над животными и голубями издевались… сожгли заживо. Полиция допрашивает всех детей, кто их знал, и воспитателей, — рассказала девочка, вырвав друга из размышлений, когда он посмотрел на нее не то с испугом, не то с удивлением, будто и не веря в то, что что-то подобное могло случиться.

— Что? Как такое произошло? — девочка лишь безразлично пожала плечами, демонстрируя тем самым и свое отношение к этому инциденту. Ей было все равно. Кого сожгли, когда, что теперь будет…

— Никто не знает. Ко мне тоже сегодня подходили. Дядя какой-то спрашивал, не видела ли я чего-то подозрительного. Но знаешь? Даже если бы увидела… я бы не захотела, наверное, рассказывать, — ответила Вероника, опустив голову к его плечу. — Потому что получили они по заслугам. Это карма. Нечего животных было бить и младших задирать.

— А если это маньяк какой-то и… в следующий раз он бы сжег кого-то из нас? — тише спросил мальчик, нахмурившись так, словно был вообще с ней не согласен. И, несмотря на это, ему было страшно. Этой ночью ему снились горящие в пламени хулиганы, что молили его о помощи. Сережа кричал от бессилия и страха, не зная, что ему делать, а после, когда перед глазами был один только огонь, то вспомнил прошлое. Три черных силуэта перед глазами соединились в два огромных, и он услышал голос матери: «Беги!».

— А может они сами захотели сжечь домик или кто-то до них по неосторожности алкоголь пролил, а те с зажигалкой играли. Тема ж ее при каждом удобном случае доставал и других детей ею пугал. Мол, волосы спалит, если не будем слушаться, или что-то вроде того, — тише ответила малышка, приобняв саму себя за локоть. — Не знаю. Я все же больше склоняюсь к тому, что они были виноваты сами. И почему сразу маньяк? Ты… кого-то видел?

— Нет, — моментальный ответ вырвался сам собой, когда ребенок сам чуть опустил плечо и наклонил голову в ее сторону. — Скорее всего, ты все-таки права, Рони, — несколько тише произнес он и зло усмехнулся, чего девочка, само собой, уже не видела. — И это была просто карма.

— Как быстро ты свое мнение вдруг поменял, — но Морозова, кажется, была этому только рада и не заметила подвоха. Не заметила она и того, что говорил с ней уже явно не Сережа.

А может, и не то, чтобы не заметила, сколько уже не обращала просто на него внимания. Не то, чтобы то совсем не было странным или же ей не было страшно, когда ее друг вел себя подобным образом, но… возможно, то стало уже чем-то привычным для нее. То мальчик говорит одно, то совсем другое. Возможно, не менялось лишь только то, что он всегда был за справедливость и наказание плохих людей в соответствии с их проступками. И в то время, как один все рассказывал на словах, другой доказывал все это действиями. Как два человека с одинаковыми суждениями, но различающимися принципами.

— Я всегда считал, что плохие люди должны получать по заслугам, — только и ответил Разумовский, прикрыв глаза. Рядом с ней он чувствовал спокойствие. И хотя оно в корне отличалось от того же одиночества, сейчас, возможно, он был немного даже рад за самого себя, что нашел «кого-то», кто был с ним хотя бы частично того же мнения, не раздражал своим легким и до невыносимости простым характером и… просто все время был поблизости.

Вероника никогда не сдавала его, всегда оправдывала перед другими, если вдруг ему то было нужно, и защищала, когда уже позднее хулиганы приходили мстить. И ему приходилось затыкаться. Приходилось терпеть внутри Сережи, что лишь мечтал о том, чтобы те задиры просто сдохли, но сам боялся последствий. Боялся что-то делать, не хотел… думал, что их жизнь сама накажет. И она наказала. Их руками, правда, но ведь никто об этом так и не узнал? И что же сейчас чувствует Разумовский? Злость и горечь. Ему было до чертиков жалко сгоревших ребят, но в то же время Сережа чувствовал и облегчение. Все и сразу, мыслей летала огромная куча, а вот он, его лучший «воображаемый» друг, не считал, что того было достаточно.

Стоит подумать о том, что таких ублюдков слишком много и… он просто теряется в дальнейших идеях и безумных планах, уже машинально начиная что-то рисовать. И, в конце концов, Сережа рисовал огонь, воронов и самого себя. Маленького и беззащитного рядом с огромной, такой пугающей птицей, изображающей его собственное «Я». И это его «Я» в корне отличалось от того, каким он себя считал. Каким пытался выглядеть. Хотя, а пытался ли? Разумовский никогда не был шибко общительным ребенком, да и со сверстниками не общался. Вон, их единственная подруга, и та на целый год младше, если не все полтора. И она, кажется, видит, что их двое, но упорно делает вид, что не замечает никаких отличий. Ну ничего. Он вынудит ее во всем признаться. И обращаться к нему, как к отдельной личности, а не к тому же самому Сергею… ведь как так? Почему же этому хлюпику достаются все заслуги? А знает ли она, что именно он помог ей разобраться с ублюдками и спас кота? А что это было просто жуть как весело? Вряд ли. Такой хлипкой девчонке, как она, этого явно будет не понять.

Он чувствует, как его начинает клонить в сон. Само собой, Сереже было тяжело заснуть после того «кошмара», когда он сам же избавился от главной проблемы в заброшенном домике, а после, еще, может, пять минут посмотрев на сгорающие тела ребят, ломанулся в сторону детского дома тем же путем. Не через охрану. Забор, а там уже и открытая дверца запасного выхода. И, пробежавшись вверх по лестнице, он смог незаметно проскочить в комнату. Свою комнату. Ему стольких сил стоило то, чтобы избавиться от соседей, что, на самом деле, о тех трудах и вспоминать лишний раз не хотелось. Ведь раньше он жил с самыми настоящими отбросами. С мусором. С ребятами, что были настолько мерзкими и смеялись так надрывисто, что Сережа, при взгляде на них, думал: «Вот же психи».

Мальчик просыпается, может, минут через двадцать или тридцать. А по его же ощущениям прошло не меньше двух часов. Еще не открывает глаз, чувствует, как маленькая ручка легонько оглаживает его щеку подушечками пальцев и перебирает чуть завивающиеся волосы, которые та же Морозова всегда называла «кудрявыми», что ему не нравилось, но… акцентировать на этом внимание он не хотел. Ни тогда, ни, тем более, сейчас, когда она массировала его голову и то было настолько приятно, что Сережа и не был сильно удивлен тому, что вообще заснул. Рядом с Рони ему было спокойно.

— Прости… я совсем не помню, как заснул, — он виновато улыбнулся и подал голос так неожиданно, что девочка сразу же убрала руку, старательно делая вид, что ничего не делала.

— А, это… ничего. Я сама с тобой сначала чуть ли не заснула, — призналась она, неловко улыбнувшись ему в ответ. — Все хорошо? — Сергей кивнул. — Ну, тогда отлично, — и он все же поднялся. Недосып сказывался на нем так, что после сна у него только болели глаза и, совсем немного, голова.

После короткого сна, само собой, стало чуть полегче, но, на самом деле, была бы его воля, и он бы пролежал так еще часик-другой. Но то было бы огромной наглостью с его стороны, да и… Разумовский понимал, что, возможно, его подруге тоже было тяжело. Пусть она это и пыталась зачем-то скрыть. Скорее всего, просто не хотела обижать и думала о том, что он начнет только лишний раз волноваться. И… в целом, думала она в верном направлении.

— Сколько я примерно так проспал?

— Где-то полчаса, наверное, — пожала она плечами. — Ты не выспался сегодня?

— Да… на самом деле, какие-то кошмары снились. После них не мог уснуть, а с утра нас уже будят, — все же рассказал Разумовский и по любопытным глазам видел, что девочка хотела узнать суть его «кошмаров», но ее он подруге дать не мог. Расскажет — невесть что потом еще подумает. — Не спрашивай, я их все равно почти не помню.

— Ну ла-адно, — нехотя протянула Вероника, когда явно намеревалась его спросить. Но сама девочка лишь улыбнулась, подумав о том, что он вот так просто угадал ее мысли. — А, я так тебе главного и не рассказала. У нас появился новенький. Свежее мясо из Москвы.

— И что? Так, к слову… у них своих детских домов мало? — нахмурился Сережа, не понимая, к чему это она сказала и от чего так загорелась, словно то был не просто «очередной» ребенок, а некто «особенный» лично для нее.

— Ой, да не бурчи ты! Я к тому, что он мне кажется забавным и… вы с ним чуть-чуть даже похожи. Может, ты уже слышал о нем? Его зовут Олег Волков!

— Ты же знаешь, что мне это не интересно, — неловко ответил Разумовский, уже и не хотя думать о том, что Морозова за утро подружилась с очередным мальчишкой, а теперь с какого-то перепугу хочет их познакомить. А то, что она назвала их «похожими», заставило его лишь сильней напрячься.

— Не-а. Я знаю только то, что ты боишься заводить новые знакомства и стесняешься ребят, — и снова… снова она бьет прямо по больному, но говорит чистую правду. — Брось. Один разочек можно же попробовать, ты так не думаешь? Тем более, я буду рядом.

— Уже пробовал, — и он многозначительно посмотрел на нее, от чего не трудно было догадаться, что речь сейчас шла о ней.

— И что? Тебе хуже стало? — и в расход идет ее главное оружие, именуемое как «безразличие». Он боялся, когда она говорила так спокойно и отстраненно, словно… словно он либо перестал для нее быть человеком, либо же Рони разочаровалась во всем мире и утратила свое желание жить. И то, и другое, было жуть как страшно.

— Нет, — моментально ответил Разумовский. Под давлением, но сказал он честно. — Ты — лучшее, что произошло со мной в детдоме, — тише признался мальчик, неловко улыбнувшись. — Ладно. Один раз можно попробовать.

— Ура! Сережа, я так тебя люблю!