Гарри Поттер и Толерантный Мир (джен)

Гарри Поттер выпал на каменный пыльный пол и огляделся. Парты были ровно такие же, какие и были до того, как он провалился сквозь раму. Из Зеркала, которое было вполне целым, на него обеспокоенно смотрел один из мужчин. Тот, который рыжий негр-азиат.

Гарри, поняв, что никуда он из заброшенного класса не делся, недоуменно обошел Зеркало со всех сторон в поисках чего необычного. Или хотя бы дыры, которую должен был проделать собой.

Не нашел.

И решился на стратегическое отступление, опасливо двинувшись в сторону выхода. Во избежание и от греха подальше.

И уж точно пацан не ожидал, что подстава настигнет его в коридоре, когда он отойдет от заброшенного класса уже на достаточное расстояние.

Подстава имела зычный эмоциональный голос, белую бороду в дредах и мелких косичках, пеструю желтую мантию в зеленый цветастый лист и — залихватский колпак. А еще у подставы была чернющая кожа лица и дымящаяся самокрутка за ухом. Подстава, а Поттер почему-то был уверен, что это самая ни на есть она, всплескивала руками и что-то восклицала.

Позади этой, во всех смыслах примечательной, фигуры семенил кто-то рыжий, усиленно-взволнованно кивавший и — со странными чертами лица. Признаться, так с ходу Гарри сказать, какого пола этот гриффиндорский студент, не мог. В нем было что-то… неправильное.

— Мать твою, Гарри, ты захуярил гребаного василиска, мелкий ты мудила! Что он тебе, мазафака, сделал?! А поебать, везучий ты засранец, сто очков Гриффиндору. Отбей!

Ступор Избранного, впрочем, ничуть не смутил Старика, и он, сам себе ударив кулаком о кулак, достал самокрутку и шумно затянулся, обращаясь к своему спутнику:

— А ты, гребаный мазафакер, какого ты мне битый час распинался, что мистер-сука-Поттер умер?! Дороти, или как тебя…

— Я — Рон.

— Да насрать. Все вы, белые, на одно лицо.

— Я — альбинос!

— Правильно не «альбинос» а «Альбус». И Альбус — это я.

— Я — чернокожий!

— Читай по губам, мальчик: мне насрать. Все вы — мои любимые, мать вашу, студенты.

— Я — не мальчик! Я…

Рыжий… кто-то замялся. Очень заметно задумавшись. Его собеседник тем временем ощутимо терял терпение.

— Окей, окей, тогда скажи, упрямый ты сукин дочь, какого ты гендера?

— Я… я не знаю. Знает только Гермиона. У нее «Превосходно» по Гендерологии.

Парень ощутимо напрягся и надулся, растеряв весь свой пыл спорщика. А Старик всплеснул руками.

— Тогда какого хера ты мне тут голову морочишь?! Гарри, мой золотой, я не понимаю твой выбор друзей. Хотя, черт с тобой. Это твой выбор, никто не вправе его оспорить, бла-бла… Давай-ка мы с тобой пойдем в мой кабинет и ты отдашь мне уже чертов дневник Томми-мать его-Реддла. А заодно зарулим в Большой Зал и отберем у студентов наггетсы. Все, что есть. Жрать охота, сам понимаешь…

Еще раз с силой затянувшись, «Альбус» испарил бычок. И, эффектно взмахнув полами мантии, под которой виднелись полосатые обтягивающие трусы в желто-зеленую полоску, устремился к цели.

Во всем, что касалось темы осторожности в общении с опасными взрослыми, Гарри был диво, как хорош. За свою бытность с Дурслями Мальчик-Который-Сейчас-Охуевал твердо уяснил одно: не понимаешь — молчи. Целее будешь.

А потому Поттер тихо поплелся следом. И даже позволил «Дороти» подхватить себя под локоть, обеспокоенно причитая.

На некоторые вопросы Гарри периодически угукал.

Да, василиск. Да, феникс, да, дневник. Да, выжил.

А в остальном — отмалчивался. И панически рассуждал, куда бежать, как вырваться из захвата ну-наверное-друга и — что происходит.

Тем временем Дамблдор, а это, вероятно, был все таки он, эффектно всплеснув руками, с силой распахнул двери Большого Зала. Было уже достаточно поздно, и не так много студентов оставалось в помещении.

Широким, отточенным годами, жестом задрав мантию и выхватив палочку из-за резинки трусов, волшебник, сотворив из воздуха огромное бумажное ведерко, громогласно прокричал:

— Акцио, наггетсы!

— Ох…

Отреагировав на звук и интерпретировав его по-своему, широко улыбнувшись спутникам, профессор сообщил:

— Не переживай, Поттер, голодным никто не останется. Как видишь, все бодипозитивщики уже и так наелись. Чанг у нас вон, вообще одни роллы жрет, она — японка.

— Я — китаянка…

Робкий голос студентки Когтеврана затих, как только темнокожий старец недобро зыркнул в ее сторону.

— И что, мне теперь утку по-пекински тебе сотворить? Думаешь, не могу? А я могу. Но — не буду.

— Но…

— Ты же не хочешь назвать меня сейчас гребанным ниггером, да?

Перехватив волшебную палочку на манер пушки над головой, Альбус шагнул в сторону стола воронов. Третьекурсница заполошно закивала головой в активном отрицании и тут же получила в ответ лучезарную, искреннюю улыбку.

— Да я знаю, что нет, конечно же. Ты же, мать твою, не сумасшедшая. Пойдем, Поттер. — И чуть тише, но все всё равно услышали: — К черту этих желтомордых, постоянно путаю одних с другими.

Рон был более корректен, как ни крути. Но — своеобразен:

— Хорошо, что Герм сейчас еще в Больничном. Она их очень любит.

— Кого?

— Ну, наггетсы. Бывает, смотрит в зеркальце, ну, то самое, чтоб за угол заглядывать, плачет и ест. Говорит, что это зеркало виновато, что она в него не влезает отражением. Оно не толерантное. И ущемляет ее право быть такой, какая она есть. Эта тупая сучка даже зеркала по Школе бить взялась. Вот сейчас и лежит с нервным срывом в Лазарете.

— Она разве не окаменела?!

— Гарри, ты ебнулся? С какого хрена?

— Эм…

Вот тут-то Гарри и решил окончательно, что сильно ударился головой. И все происходящее, каким бы волшебным не был Хогвартс, ему точно кажется.

Потому что ну вот четыре затейливо перекрещенных между собою на манер свастики змеи на гербе Слизерина — такого ну вот совсем быть не может.

Сотрясение мозга, абсолютно точно. И — галлюцинации.

По крайней мере, ни до чего другого более разумного и хоть как-то объясняющего ситуацию додуматься Поттер не смог.

— Директор…

— Мы же договорились, Гарри: обращайся ко мне ЭйБиВиПи. Ты, срань господня, головой каждый день бьешься, что ли? Я же говорил: Альбус Брайан Вульфрик Персиваль Дамблдор — это слишком длинно. Длиннее только нос Северуса и бесцельно прожитые в Нурменгарде годы Геллерта.

— И все таки…

— Да ну что еще? На вот. Съешь и заткнись. И не кипешуй, мать твою.

В рот Избранному принудительно сунули остывший наггетс. Пока тот его меланхолично жевал, временно сдавшись на милость своего нового странного окружения, из-за угла навстречу их процессии звуковой волной выкатился раскатистый, рычащий баритон.

Альбус тут же разулыбался.

— Вот помяни черта — явится. Можно вывезти человека из Коукворта, а вот Коукворт из человека — никогда, твою мать.

— …Йоу, ублюдок, я вырос в рабочем районе, и уделаю тебя и без палочки, сраный снежок! Еще одна выходка, и я тебя, клянусь, по стенке тонким слоем размажу! И скажу твоим беломордым родакам, что так оно и было с самого начала! Я уверен, разницы никто, слушай сюда, НИКТО не заметит.

Их троица завернула за угол. И Мальчик-Который-Узрел-Еще-Одну-Странность приобрел, кажется, нового боггарта.

Очень сильно сливающийся цветом лица с вполне узнаваемым черным сюртуком и зельеварческой мантией, кудрявый брюнет средних лет впечатывал в стену какого-то светлокожего, голубоглазого старшекурсника с зелеными нашивками на форме.

Впрочем, увлеченность занятием выедания студенческой печени не помешала волшебнику заметить новых действующих лиц. Медленно, с сожалением выпустив из захвата рубашку парня, профессор выдохнул:

— Флинт, сгинь с глаз моих, пока не убился обо что-то. Совершенно случайно. Директор. Поттер. Уизли. Совершенно, чтоб вас, не рад видеть.

— Зато честно. — философски подытожил Альбус. А Гарри уже даже не удивился, что коренастый шатен Флинт в этом исполнении — синеглазая светловолосая антресоль с накаченным торсом.

Альбус же тем временем продолжал, задумчиво провожая студента пытливым взглядом из под круглых очков с темными стеклами.

— Ты уверен, что это был Флинт? Они же все на одно лицо, эти твои слизеринцы. Белые цисгендерные гетеросексуальные голубоглазые парни. Я за все эти годы ни единой девчонки у тебя на факультете не видел. Они от меня прячутся или стригутся под мальчиков?

Гарри же, отмерев и очень неудачно выбрав момент для того, чтобы распрощаться с ролью наблюдателя, решился предпринять еще одну попытку побега в Лазарет:

— Простите…

— А мелким высокомерным говнюкам, которые копия — очкастый папаша, слова не давали. Завали хлебало.

Поттер и сам уже покорно заткнулся, безвозвратно залипнув на воротник желтой майки, которая виднелась из под черного сюртука. Шаблоны гриффиндорца рушились с невероятным грохотом. Который, впрочем, слышал только он.

Но Альбус не был бы Альбусом, если бы игриво и хитро не вопросил:

— Какого именно папаши, Северус? Лил Пи, как я помню, тоже иногда носил очки для чтения.

Гарри, к своему сожалению, расслышал.

И, сдавленно икнув, понимая, что мужской род тоже был им верно понят, начал скатываться в тихую истерику. Только теперь понемногу сопоставляя, каких именно людей видел в Зеркале. Но вот того, откуда его воспаленное сознание этот бред взяло, вот этого Золотой Ребенок не понимал.

Тем временем профессор Зелий, тихо, но очень убедительно прорычал сквозь зубы:

— Лил. Просто Лил. Будь так, твою мать, добр.

— Оу, а я думал, что речь о матери Гарри. Ну, да что взять с такого старого мазафакера, как я. И еще одно: если ты продолжишь так ревностно реагировать на его имя, то единственное, за что тебя уважают и слушаются твои белобрысые натуралы, само не выдержит нахрен никакой критики. Усекаешь, нигга?

— Вполне, Директор. Всего.

Коротко кивнув, мужчина умчался в противоположную от них сторону.

— И не забудь про травку! Я жду вечером! — ничуть не расстроившись отсутствием ответа, Дамблдор залихватски потрепал Поттера по макушке. И пояснил — Твой проф дружил с твоим папой. Ну, тем, который рыжий. Ну, ты понял. ДРУЖИЛ.

Поскольку Рональд (или Рональдина, Гарри все же не совсем определился) все еще был рядом, и даже очень внимательно слушал, то не вставить свои пять кнатов не смог, удивленно округляя глаза:

— Но ведь профессор Снейп — натурал! Очень злой натурал! Натурал, поэтому и злой! Это все знают!

— Какого хрена ты еще здесь, Дороти?! А ну живо в свою сраную Башню, топ-топ.

— Но ведь Гарри…

— А мы с Гарри сами разберемся. Как и с профессором Снейпом и той инфой, которую о нем все знают. Мне сейчас другое интересно: знает ли твой рогоносный отец легенду о рыжих близнецах-китайцах среди толпы черномазых рыжих? Ну, так что?

Потупившись и покраснев, насколько вообще может покраснеть альбинос, Рон вздохнул. Впрочем, внимание Дамблдора и так уже переключилось на наггетсы.

— Ладно, я понял…

— Срань господня, ты еще здесь?!

Мальчик-Который-Выжил был уверен, что помрет прямо сейчас, если не попадет к медиковедьме.

— Директор, я вас очень сильно, и это очень, очень важно, я вас прошу!

— Тихо-тихо, мелкий. Чего орать-то?!

— Мне срочно нужно в Лазарет. Умоляю.

— Кхм… допустим. Только отдай мне уже сраный крестраж.

— Кого?

— Дневник Тома, который вы всем факультетом юзали, не тупи, твою мать! Такой же крестраж, как и ты сам, маленькое ты невезучее мудило! Нет, ты явно упал в детстве с метлы. И шрам доказывает, что так оно и было. Трижды упал, только так я могу объяснить твое поведение. Как и твои родители когда-то, шибанулся головой об землю. Хорошо все таки, что мы вместо квиддича теперь в баскетбол играем… Хоть все еще на метлах, но так все равно круче.

— Эм…

— Да какая же лютая дичь эти подростки. В кармане у тебя, дурень.

Торопливо вытащив из складок мантии дневник, Поттер ненадолго завис, созерцая совершенно целую обложку.

— Эм…

— Я, черт подери, знал, что это твой любимый исполнитель! Эм и правда лихо закручивает! Быстрее только у нас в Дуэльном Клубе читают!

Выхватив из рук мальчишки тетрадку, старик с удовольствием ударил той о стену. И — не единожды.

— Томми. Мой. Мальчик. Как. Сука. У. Тебя. Дела?

На том Поттер и поспешил Дамблдора покинуть. Стараясь не нагнать ненароком Уизли, через два коридора Избранный, передвигавшийся уже исключительно на силе упрямства, столкнулся нос к носу со смуглым гриффиндорцем.

И облегченно выдохнул. Хотя бы Дин Томас остался неизменным. Но радость Поттера, судя по последующему диалогу, оказалась преждевременной.

— Ты же Дин, верно? Мне нужно к Помфри! Срочно. Она на месте?

— Я — Увуввеввевве Оньетеньевве Угвемухве мОсас. Но все зовут меня Дин Томас, бро. И раз ты забыл, то тебе и правда нужно в Больничное. Пошли, провожу, бро. А то еще по дороге свалишься где…

Поймав на себе сомневающийся, тревожный взгляд, Гарри снова приуныл. Но не потому, что выглядел откровенно плохо. А потому, что в этом мире все таки не обнаружилось абсолютно нихера привычного. Про нормальное Гарри уже даже и не заикался.

Дин, как, впрочем, и обычно, оказался словоохотливым. По пути к медиковедьме Гарри наслушался всякого. И про Помфри, во всех смыслах добрую, большую, но не совсем женщину, в — том числе.

И чем больше Гарри слушал, тем здоровее себя ощущал. Когда он переступил порог Лазарета, он был уже абсолютно здоров.

— Лады, бро, я пошел. Отбой уже давно был. Бывай, бро.

Скривившись, Гарри не ответил. Впрочем, оглядевшись, медиковедьму в помещении мальчик не обнаружил. А вот пухленькую темнокожую девочку, читавшую сразу три книжки, на дальней больничной койке приметил.

— Кхм… Привет.

Подняв на него расфокусированный взгляд, несколько секунд Гермиона, а это явно была именно она, пронзительно завизжала на одной ноте.

Но звук появилась Мадам Поппи Помфри.

— Да что опять случилось?!

О, Поттер не ответил. Он — не мог. Это и вправду была Мадам. Даже не так:

МАДАМ.

Столько макияжа Поттер не видел никогда. Даже на тете Петунии в праздничные дни.

— Он меня домогался! В его «привет» я явно расслышала сексуальный подтекст!

— Девочка, ты просто переучилась. Ну ка, откладывай «Права меньшинств» и ложись баиньки. Что у вас, молодой человек?

Перепуганный вусмерть, Гарри отчаянно замотал головой из стороны в сторону и, пятясь, двинулся к выходу.

— Поттер, стоять. Я дважды не повторяю.

И именно эта угрожающая нотка сподвигла мальчишку дать такого стрекача, на который он никогда не считал себя способным. Даже от Дадли кузен Гарри так не бегал, как сейчас от…

Этого.