Последняя надежда Империи (джен)

Прошло ещё три долгих месяца ожесточённых боёв. Командующий Юго-Западным фронтом, Генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов стал народным героем. Газеты восхваляли его, как спасителя Отечества и славянства. Конечно, в четвёртой битве за Галицию он наголову разбил австрийские части, но подход немецких резервов спас положение. Артеньев со своей ротой находился в городе Галич, который находился на линии фронта. Ему, как отлично показавшему себя кадровому офицеру поручили наладить оборону батальона. Для этого в 5 километрах от западной окраины города, он приказал выкопать траншеи. Он сам организовал свой штаб в одном из домов. Это была добротная квартира, в которой кажется раньше жили довольно богатые мещане. Там же он нашел и книгу Иоганна Гёте, под названием "Фауст". Он решил оставить её себе, ибо очень любил книги, а ещё это произведение было в оригинале, на немецком. От рассматривания книги, его отвлёк Януш, который забежал в штаб и обратился к поручику:

—Миша, тревога. Ко мне подошёл возмущенный крестьянин, житель пригорода, начал значит говорить: "Что вы делаете сволочи, куриц крадёте!". Я не понял немного сначала о чём он, а оказывается, вчера, три бойца, направлявшихся в соседнюю деревню, чтобы осмотреть её украли у этого крестьянина куриц. Что прикажешь делать, арестовать и передать их в специальные органы или расстрелять на месте?

—Януш. — Михаил Сергеевич посмотрел на своего друга — Ты знаешь, я жёсткий командир, но справедливый. Без дисциплины не будет армии, а без армии не будет России. И ты знаешь, что делают за дезертирство. Но, от пустых расстрелов армии лучше не будет. Пусть лучше будут на каторге работать, лес в Сибири рубить. Но трибуналу передай, будет уроков для других.

Командир роты достал пепельницу и открыл портсигар. Оттуда он достал трофейную немецкую сигарету, затем достал вторую и вручил поляку. Ковальский взял её. После они начали курить их, наслаждаясь качеством немецких сигарет. Артеньев поставил трофейную пластинку, которую забрали у австрийцев. Музыка поручику не понравилась. Он сменил пластинку на вальс "Амурские Волны" Макса Кюсса. После он обратился к другу:

—Януш, а какое настроение в роте? Что с подвозом еды? Проблем нет?

—Вроде нет, Михал Сергеич. — Ковальский иногда обращался к Артеньеву по имени и отчеству, потому что был на 7 лет младше него.

—Это хорошо. Вот давно хотел тебя спросить, а ты, что думаешь про революцию, о которой говорят большевики. Будет она или нет? Как по мне, это чистой воды вздор. Не заменять же нам царя на какого то чернорабочего или говорунов из Думы?

—Я полностью согласен. Никому это не надо, только, если немецким шпионам или пораженцам.

—Вот я считаю, всех этих пораженцев, "Полусахалинских" и других надо расстрелять по законам военного времени и всё.

—Согласен.

После этих слов подпоручик ушёл. Артеньев остался один. Он решил написать письмо брату. Он взял бумажку и достал перо. После стал писать: "Здравствуй дорогой Алексей. У меня всё хорошо. Германцев хорошо взбудоражили. Надеюсь и дальше будем их давить. Подпись: твой Михаил". После этого поручик упаковал письмо в конверт и передал его почте, а она уже направит его на другой конец страны, в Гельсингфорс, где находится стоянка линкоров. Вот так и прошли недели, затем месяцы. Наступила зима, к концу близился февраль нового 1917 года, но он оказался роковым годом. Хлебные бунты в Петрограде переросли в восстание, восстание в Февральскую Революцию. 2 марта 1917 года императора Николая II вынудили отречься от престола. Власть перешла к его брату, Михаилу, но он отказался от престола. Руководить страной стал Временный Комитет Государственной Думы. За день до отречения императора, новообразованный Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов выпустил приказ №1 о демократизации армии. Начались братания с немцами. Этой участи не избежала и рота Артеньева. Все (кроме Артеньева и Ковальского) начали ходить с красными лентами. Среди рядового состава началось пьянство. Обычные рядовые-солдаты начали говорить о чуждой поручику "Пролетарской Народной Революции". Брату его повезло больше. Он вступил в демократический кружок офицеров Балтийского Флота и на разоружение согласился, в отличие от Артеньева и подпоручика Ковальского. Они были сторонниками нерушимой дисциплины. При попытке разоружить их, они чуть не пристрелили несколько солдат. Больше их не трогали, лишь обвиняли в контрреволюции, но самое главное, в случае чего они могли застрелиться, что уже почти сделал Януш, но поручик вовремя остановил его. Прапорщик Рудковский стал ярым эсером и сторонником независимости Польши. Так же он теперь был назначен главой солдатского комитета батальона. Из-за уважения к Артеньеву, хоть и разложившиеся морально солдаты, не стали требовать поручика снять погоны, как офицеру. В тот день он сидел в штабе вместе с подпоручиком. Михаил Сергеевич открыл окно, так как собирался покурить, но услышал, как солдаты поют Рабочую Марсельезу, про то, как они "Отрекутся от старого мира" и то, как они поют Варшавянку. Как консерватора и противника левых и левой революции, хоть и была февральская революция буржуазной, его это выбесило и он захлопнул окно так, что чуть не выпали стёкла. Тем не менее с поляком он заговорил:

—Я очень хотел бы повесить их всех на первом же столбе…Януш, я хоть и потомственный дворянин…Но разве за это мы воевали?! Чёрт побери, что стало с Россией!

—Я тебя отлично понимаю. Это обыкновенное необразованное быдло, ничем больше это не назовёшь. Впрочем все эти большевики, меньшевики, эсеры и другая шваль сделала всё это лишь из-за обиды на царя и жадности. Власти им понимаешь-ли захотелось. А то что бардак кругом после них, это не волнует.

—Знаешь, я слышал тут думают насчет формирования ударных "Батальонов Смерти". Я думаю, может мне дать рапорт а просьбой перевести меня туда? Лучше умереть от вражеской пули, чем от этой пьяни. А ты что думаешь?

—В принципе, куда я, туда и ты. Мне тоже не хочется тут оставаться. Если тут и буду дальше сидеть, то точно застрелюсь.

Так они и сделали, взяли по перу с бумагой и написали рапорты, с таким текстом: "Я, как заслуженный офицер верный присяге и Родине, прошедший через 3 года боёв, прошу перевести меня в ударный "Батальон Смерти", по причине невозможности принять бардак, который творится в нашем подразделении. Подпись: Ф.И.О. Звание". После этого они решили пойти за благословением к полевому священнику, отцу Николаю. Это был уже глубоко пожилой человек, около 60-70 лет. С длинной седой бородой. Вернее, поручик решил сходить за благословением, как православный, а Януш его просто сопровождал. Полевого священника они нашли, когда он был свободен. Офицеры сняли фуражки и Артеньев сказал:

—Святой отец, я собираюсь переводиться в ударный батальон, благослави меня на это дело спасения России.

Священник перекрестил его и сказал:

—Благословляю тебя, сын мой.

После они пошли в штаб полка. Он располагался рядом с штабом роты. Сначала пьяные солдаты революции отказались их пускать, но немного пригрозив им трибуналом их пропустили. Они поднялись по шикарной каменной лестнице и постучали в дверь, после зашли туда. Полковник Иванов, командующий полком, радушно встретил героев войны, пожав лично каждому руку. После они сели и полковник сказал:

—Что хотели сказать или попросить, господа?

—Ваше высокоблагородие, господин полковник, я, поручик Артеньев и мой боевой товарищ, подпоручик Ковальский, хотели бы передать вам рапорты, с просьбой перевести нас в один из ударных "Батальонов Смерти".

После этого они положили свои рапорты на стол полковнику. Он внимательно их рассмотрел и сказал:

—Уходите всё таки…Очень жаль. Вы были отличными офицерами и мне было честью быть вашим командиром. Значит так, я перевожу вас в "батальон смерти", который находится западнее Звижени.

Полковник лично отдал честь. Офицеру отдали честь в ответ и ушли. Они отправились собирать свои вещи. Личных вещей у Артеньева было не особо много. Несколько книжек и пластинок. У Ковальского тоже было мало вещей. Они поехали на телеге с бойцами, которые тоже направлялись в Звижень. Они уже были без красных бантов, что удивительно. Из интереса поручик спросил:

—А вы, бойцы, тоже в "Батальон Смерти" направлены?

—Так точно, ваше благородие. — Ответил один из солдат

Дорога заняла сутки. По пути "рыцари чести и долга" встречали как польские деревни и сёла, так и украинские. Часть из них была разрушена боями, а именно обстрелами из артиллерии. По прибытии, офицеры нашли капитана Яковлева, командующего батальоном. Это был человек с бородой и большим шрамом на лице, скорее всего он получил его после удара сапёрной лопатой. Он поприветствовал новоприбывших радостно, особенно увидев награды на груди Артеньева, сказал:

—Господа офице´ы, доб´о пожаловать в наш батальон. Вас, господин по´учик, я назначаю командующим пе´вой ´отой. Вас, подпо´учик, назначаю заместителем по´учика…Как ваша фамилия?

—Артеньев.

—А ваша, подпо´учик?

—Ковальский, господин капитан.

—Поляк?

—Так точно!

—И так, А´теньев и Ковальский, вы можете п´иступать к своим обязанностям прямо сейчас. Но сначала сходите, получите фо´му

—Есть!

Отдав честь, друзья ушли на склад. По дороге Артеньев подумал: "Не знал, что у нас командир будет картавым, но видно человек боевой, раз такой огромный шрам на лице, по храбрости видимо, как генерал Келлер". После они подошли к ефрейтору и Ковальский сказал:

—Ефрейтор, выдай нам форму

—Как прикажите, ваши благородия. 

После этих слов ефрейтор отошел на несколько минут, затем вернувшись и выдав форму. Офицеры забрали её, после переодевшись в нёё. Форма ничем особо не отличалась, кроме того, что на рукавах гимнастёрок был нарисован череп с перекрещёнными мечами. Так же им выдали каску. Старую форму они передали ефрейтору. Затем они направились в расположение их роты. Так как батальон был ещё на формировании, солдаты проживали в бараках и проходили обучение. Этим и занимались два друга. В апреле, к ним приехал лично генерал Брусилов. Он наградил отличившихся в предыдущих боях и пообщался с военными. Как человека, ставшего символом перемен в армии для левых, его не особо с восторгом встречали. Тем не менее его никто не оскорблял. В мае батальон направили на передний край фронта, а через месяц ему предстояло учавствовать в наступлении запланированном ещё при царе. Мысли Артеньева были заполнены одним: "России нужен сильный лидер". Он считал таковым Лавра Георгиевича Корнилова, героя войны, который в июле 1916 сбежал из австрийского плена. В один из таких майских дней, 19 числа числа в свободное время, два героя войны читали книги, Ковальский книгу Адама Мицкевича "Пан Тадеуш", изданную на польском языке, а поручик книгу Генриха Гейне "Путешествие по Гарцу", найденную в всё том же доме. После Артеньев обратился к другу:

—Януш, а вот, что ты думаешь насчет генерала Корнилова? Я вот, считаю, что он человек, который способен пробудить Россию, остановить весь этот беспредел и хаос, который устроили большевики, эсеры и другая шушара. Я бы очень хотел если бы он командовал пусть не всей армией, но хотя бы нашим, Юго-Западным фронтом.

—Я, Миш, как ты знаешь не особо конечно политикан и люблю всю эту политику, но тут с тобой нельзя не согласиться. Конечно, я бы хотел видеть Польшу пусть не независимой, хотя бы с автономией и управляемую поляком, но если бы ей управлял Лавр Георгиевич, для меня это было бы честью. А вот Пилсудского я бы видеть не хотел бы, обычный социалист занимавшийся до войны террором, который решил просить помощи у австрийцев. Нам такой руководитель не нужен.

—Януш, а твоя семья в Лодзи осталась?

—Да…Миш…Не знаю как они там без меня. Знаю только, что там немчура своё марионеточное "Королевство Польское сделало". Остальное мне к сожалению неизвестно…А как у твоего брата на Балтике дела?

—У Алексея…Очень хорошо, судя по тому как он пишет мне, у него всё очень хорошо. Он вот "демократом стал", в демократическом союзе офицеров теперь. Написал вот хотел бы, чтобы Александр Васильевич Колчак стал командующим Балтийским Флотом. Я честно мало о нём сам знаю, но насколько слышал он наш человек. Не социалист и не пораженец. Януш, папиросу будешь?

—Давай.

Артеньев достал из портсигара папиросу и вручил её Ковальскому, сам взяв одну. Теперь они курили, наслаждаясь заходом майского солнца. Уже был вечер, переходящий в ночь. После поручик промолвил:

—Интересно, что стало с тем офицером-чехом, которого в плен взяли 6 июня? Надеюсь жив, хороший довольно мужик, таких я уважаю. 

—Не знаю, Миша. Я знаю только чехословацкие части знатно потрепало в наступлении, впрочем как и всех кто участвовал в нём. Может жив и в госпитале лежит, а может и погиб.

—Эх, вот бы опять с прапорщиком Рудковским встретиться. Я бы этого гада большевистского на месте пристрел. Как пораженца и немецкого шпиона. Плевать что это этого 2 года вместе служили. Таких надо карать жёстко.

—Ты прав. Он хоть мне и земляк, тоже из Польши, но он сторонник Пилсудского. Фриц чёртов. Что же он тогда не пошел сразу в армию короны двух империй. Впрочем, может его сами эти революционные вояки пристрелят. Во всяком случае на это вся надежда…

Друзья разговаривали весь вечер. Успела наступить ночь. Артеньев думал: "Ах, как же красива галицийская ночь, после войны обязательно сюда вернусь". Вот только он ещё спать не пошел, а сидел в штабе роты, читая трофейную книжку. Он сам думал: "Если бы я не стал служить в армии, то писал бы рецензии на книги и был бы возможно заслуженным критиком…"