Последняя надежда Империи

Велик был год и страшен год от Рождества Христова 1916, от начала же войны 2-й. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, но все это затмевала канонада и разрыв множества снарядов. Уже целых 2 года длится безжалостная война на истощение, миллионы солдат погибли, и миллионам еще это суждено. Одним из них был поручик Михаил Артеньев, потомственный дворянин. На войне он с её начала, застал победы в Восточной Пруссии и отход из Царства Польского. Сейчас он находится недалеко от города Бучач, в Галиции. Тем временем в России уже нависла угроза революции, потрясения на фронте в 1915 году, неготовность к войне и решение императора Николая II командовать армией подкосили и так низкий авторитет монарха. Россию ждали великие перемены и совершения

* * *

Было тихое июньское утро, светило яркое солнце. Поручик Артеньев находился в штабе роты. Он читал собрание стихов Ивана Бунина о природе, которое купил ещё до мировой войны. Поручик думал: "Чёрт возьми, что же мешало фрицам и австриякам тихо-мирно жить. Но ничего, победим их и вернусь домой". В этот момент в штаб забежал ефрейтор Семёнов, связист полка. Он держал в руках телеграмму из штаба, немного запыхавшись, Семёнов, отдав честь, сказал:

—Ваше благородие, пришла телеграмма из штаба дивизии. Приказано довести до офицеров, что готовится наступление. Разрешите идти?

—Свободен.

—Есть!

Ефрейтор ушёл. Артеньев отложил сборник стихов и приник к карте. Он думал вслух:

—Ага… Значит на Бучач наступаем. Угу…

После этих слов Артеньев вышел из штаба роты и подошел к проходящему мимо солдату, и сказал:

—Боец, найди прапорщика Рудковского и скажи чтобы сообщил офицерам, что в 18:00 общий сбор. В штабе роты.

—Есть Ваше благородие! Разрешите идти?

—Иди.

Солдат ушел, а Михаил Сергеевич Артеньев достал золотой портсигар, вытащил папироску и закурил. Это был человек 32 лет, высокого роста. На груди висел орден Святого Георгия 4 степени и Георгиевский крест 3 степени. Он это получил за Русско-Японскую, проявив храбрость в битве за Порт-Артур и Мукден. Дальше воевал, как доброволец в Балканских войнах. За службу в сербской армии награждён в 1913 году медалью за храбрость. А сейчас этот потомственный дворянин уже второй год выполнял свой святой долг, защищать свою любимую Родину и страну чего бы это ему не стоило. Но Артеньев никогда не думал о том какой ужас эта война, ибо он давал присягу. Не думать об этом научил офицера его брат, который служит на Балтике. Выкурив одну папиросу, он решил пройтись по расположению русских войск. Тут он встретил своего друга и боевого товарища. Подпоручика Ковальского. Он познакомился с ним во время битвы на Мазурских Озёрах. Тогда он спас поручика от

летящего на него немецкого солдата. Ковальский был из интеллигентной семьи, родом из Лодзи. Увидев Артеньева, он сказал:

—Здравствуй, Миш.

—Привет Януш. — сказал Поручик, пожав руку другу-поляку.

—Миш, я проходил мимо и видел, что Семёнов нёсся в штаб, что-то серьёзное?

—Да Януш... Наступление готовится. Телеграмма из штаба дивизии была. Приказано оповестить офицеров и прапорщиков. Сбор в 18:00. А сейчас 17:49. Так что, предлагаю пройти в штаб роты. А там и остальные подтянутся.

—Chodźmy. (Пошли.)

Наступило 6 вечера. В штабе собрались поручик Артеньев, подпоручик Ковальский, прапорщик Рудковский. Так же пришёл унтер-офицер, подпрапорщик Дьяченко. Тут Михаил Сергеевич внимательно посмотрел на карту, затем на собравшихся и сказал:

—Господа, из штаба дивизии пришло сообщение. Наша армия готовится начать наступление. Нам предстоит наступать на город Бучач. На нашем участке чешские роты. Так что скорее всего они сдадутся в плен, но прошу довести до солдат, чтобы они были максимально готовы. Вопросы есть?

—Михаил Сергеевич. — сказал прапорщик — А когда наступление, не сообщали?

—Завтра, 4 июня. Ещё вопросы?

Все молчали.

—Как я понимаю, вопросов нет. Все свободны, можете идти.

Офицеры разошлись кто куда, а Артеньев остался. Рядом со столом стоял граммофон, он взял пластинку и включил вальс "На сопках Маньчжурии". Он начал напевать его:

—Спите...бойцы... Эх... Вот жаль в командовании одни идиоты были. Но сейчас главное германа разбить и будет хорошо.

Дослушав полюбившийся ему вальс, Артеньев прочитал ещё несколько стихов Бунина и пошёл осматривать передовую траншею. Он немного пообщался с бойцами. На вид они выглядели уставшими, что свойственно человеку который месяцами сидит в окопах, но тут чехи начали пытаться сломать спокойствие и устроили провокацию, крича солдатам:

—Rus, Rus ven! (Рус, Рус выходи!)

Тут у поручика сдали нервы. Он схватил у солдата винтовку Мосина выстрелил, сбив солдату кепи. Провокация не удалась. Наступила ночь. Артеньев заснул прямо за столом. Наступило 3 часа утра. Началась двухдневная артподготовка. От неё Артеньев дёрнулся и вскочил со стула. Больше он не уснул. А воинам императора Франца-Иосифа было не до шуток. Град снарядов под чистую разнёс первую линию траншей. Чехи отошли на вторую. От несмолкаемых обстрелов сдавали нервы и некоторые бойцы погибали, выбегая из блиндажей. Но и не всем кто укрылся повезло. Некоторых наглухо засыпало, им оставалось медленно и мучительно погибать. Артиллерии австрияков тоже досталось. Большая часть личного состава и орудия были уничтожены. У Российской Императорской Армии появилось преимущество. Так прошли 2 дня, долгих как год. Вот и наступило утро 6 июня. Время 8:54. Офицеры и унтеры уже в окопах. Поступила команда: "Примкнуть штыки!". После этого зазвенели штыки, примкнутые к трёхлинейкам. Прошло 4 минуты. Офицеры с ужасов смотрят на часы. У поручика форма идеально чистая и выглаженная. Он всегда так делает перед боем, ибо он может стать его последним. 9:00 прозвучали свистки и сотни солдат побежали на вражеские позиции со словами:

—Урааааа! Бей австрияков!

Чехи, которые с неохотой сражались за корону Цислейтании и Транслейтании дрогнули. Треть роты, которая стояла напротив русских соседей побежала назад. Оставшиеся приняли бой. Затрещали пулемёты. Полетели винтовочные пули. Солдат скашивало пулемётными очередями, но первая линия траншей занята. Вперёд пошли 3 отделения "штурмовиков". Они забрасывали все живое гранатами. Пулёметы обезврежены. Солдаты пошли в штыковую. Началась страшная сеча. Лежали искалеченные чехи, русские с порезанными лицами. Артеньев вел за собой свою роту. Он как обычный боец зачищал окопы. Тут на него замахнулся чех с булавой, но его успел заколоть неизвестный рядовой. Вторая линия траншей с большими потерями взята. Осталась третья, но она сдалась без боя. Деморализованные чехи и офицеры сдались. Траншеи наши. Мимо поручика проходил его чешский коллега. Он решил немного заговорить с ним:

—Nun, Kamerad, haben Sie genug gekämpft? (Ну что, товарищ, навоевался?)

Офицер посмотрел на Артеньева. Он выглядел подавленным и на вид ему было за 40. Неизвестный офицер тихо сказал:

—Fahr zur Hölle....Rus...(Иди к чёрту...Рус...)

—Warum mich gleich schicken? Ich frage mich nur, warum bist du in unser Land gekommen, wenn du nicht zu Hause säßest? (Зачем так сразу меня посылать? Мне просто интересно, что вам дома то не сиделось, зачем вы пришли нашу землю?)

—Weißt du, Rus, ich habe diese Monarchie noch nicht aufgegeben, ich will Freiheit für mein Heimatland, die Tschechische Republik. Ich möchte in meine Heimatstadt Ceske Budejovice zurückkehren und mein heimisches Licht ungefiltert in einem freien Land trinken. (Знаешь, Рус, мне эта монархия к чёрту не сдалась, я хочу свободу моей Родине-Чехии. Я хочу вернуться в родной Ческе-Будейовице и попивать родное светлое нефильтрованное, в свободной стране.)

—Wir hätten es sofort melden sollen. Wenn Sie Freiheit für Ihr Heimatland Tschechien wünschen, dann haben wir auch dafür einen Vorschlag. Tschechoslowakische Brigade. Nun, wenn Sie nicht wollen, sitzen Sie in einem Kriegsgefangenenlager und sehen möglicherweise kein freies Tschechien. Wählen. (Надо было сразу с этого называть. Если хочешь свободу, для родной Чехии, то у нас и на этот счёт есть предложение. Чехословацкая Бригада. Ну, а если не хочешь то будешь сидеть в лагере для военнопленных и возможно не увидишь свободной Чехии. Выбирай.)

—Sie sagen, das tschechoslowakische Brigade... Und das hält mich jedoch in der Armee dieses Landes, das für mich unnötig ist. Ich stimme zu, es ist besser für Sie, Russen, mein Vaterland zu befreien, als in einem Lager zu sitzen. (Чехословацкая Бригада говоришь…А, что меня впрочем держит в армии этой ненужной мне страны. Я согласен, лучше с вами, русскими, освобождать мою Родину чем сидеть в лагере.)

—So würde ich sofort anfangen. (Вот так бы сразу и начал.)

Мимо поручика проходил солдат и он окликнул его:

—Фельдфебель!

Тот подбежал и отдал честь, сказав:

—Ваше благородие, звали?

—Звал. Ты не видел ефрейтора Семёнова?

—Никак нет. Но могу поискать. Разрешите идти?

—Иди

Боец отдал честь и побежал для поисков связиста. Артеньев повернулся к пленному чеху и предложил ему папиросу, которую достал из своего портсигара.

—Danke. (Спасибо.)

—Wie ist Ihr Name, Officer? (Тебя как звать, офицер?)

—Major Lukas Hamacek. (Майор Лукаш Гамачек.)

—Freut mich, dich kennenzulernen. —Сказал поручик,протянув руку— Leutnant Artenjew. (Приятно познакомиться. Поручик Артеньев.)

Чех пожал руку. Тем временем прибежал раненый в плечо связист батальона. Он отдал честь и сказал:

—Ваше благородие, ефрейтор Семёнов по вашему приказанию прибыл!

—Семёнов, телеграфируй в штаб. Майор австро-венгерской армии, Лукаш Гамачек, как верный сторонник идеи независимости Чехии желает присоединиться к Чехословацкой Бригаде. Запомнил?

—Так точно! Разрешите идти?

—Иди.

Ефрейтор ушёл. Тем временем офицера остался охранять солдат, а командир роты ушел в траншеи. Там он встретил прапорщика Рудковского и сказал:

—Юзеф, какие потери?

—Из 250 человек, в нашей роте, 73 убитых, 115 раненых, из них 39 человек тяжёлые…

—Понятно…Потом прикажи Семёнову телеграфировать в штаб.

—Хорошо Михаил Сергеевич.

Поручик пошел дальше. Перед ним лежали искалеченные трупы, которые ещё не успели убрать. Вот так и закончился первый день наступления. Роте предстояло принять новобранцев, которые придут на замену погибшим. Прошла неделя. Сильно потрёпанная рота потеряла уже 70% своего боевого состава, но переправилась через реку Сан и заняла Бучач. У Артеньева только одна мысль: "Чёрт, хоть бы не на переформирование пошли". Сам он тоже получил ранение, пуля попала в плечо, но он вёл своих солдат вперёд, ибо приказ есть приказ и он не большевик чтобы его обсуждать. Остатки его роты заняли оборону на северное окраине города. Измученные солдаты уже были, как звери, дрались насмерть, несмотря ни на что. Оставшиеся 75 человек, включая офицеров сделали баррикады, чтобы перекрыть дорогу немцам. Два отряда по 25 человек спрятались в переулках, готовясь встречать немца огнём с фланга. Остальные включая Артеньева, готовились встречать немца напрямую, благо у них остался один пулемёт системы Максима. Немцы уже почти подошли, но в расположение роты подошло 34 кавалериста из соседней части, которых немцы заставили отступать. Они бросили лошадей и разделились на 3 части, одна встречает с левого переулка, другая с правого и оставшиеся напрямую. Стали видны первые солдаты противника. Русские затаились. Сделали вид что никого нет. Немцы расслабились и вдруг резко открыли огонь "засадные" отряды и пулемёт. Немцев скашивало, они начали отходить назад, но резко поручик выстрелил в воздух из револьвера системы Нагана и крикнул:

—За Веру, Царя и Отечество! В штыковую! Вперёд!

Потрёпанная рота пошла в штыковую на ошарашенных наследников короля Фридриха II. Завязался страшный бой и Артеньеву досталось. Его ударили прикладом в живот, была дикая боль, но поручик успел выстрелить в неприятеля и он упал, захлёбываясь кровью. Позже командир роты потерял сознание. Его растолкали когда бой закончился. В живых осталось полсотни человек, все израненные. Боеприпасов почти не осталось, но знамя полка сохранилось, значит возможно переформирования не будет. Ковальский спросил Артеньева:

—Миша, ты как?

—Вроде более менее…Ты сам как?

—В порядке, только патроны закончились.

—Надеюсь нас заменят…

—Ага…

К двум друзьям подошёл командир кавалеристов, это был вахмистр Дьяченко, он сказал:

—Здравия желаю господа.

—Здравия желаю. — ответили ему поручик и подпоручик.

—Подкрепления нет? А то у меня ощущение что не выстоим ещё один натиск. У меня осталось одно отделение из дюжины человек.

—Пока что нет… — ответил ему Артеньев.

—Что предлагаешь делать, Михал Сергеевич? — сказал Ковальский.

—Остаётся только ждать. — Закурив папиросу, сказал поручик.

В таком ожидании прошло 5 часов. На их смену пришёл свежий батальон чехословаков. Артеньев и оставшиеся солдаты были отправлен в тыл, поручик для обучения новобранцев, а остальные для "зализывания ран". Находясь в тылу, в 30 км от фронта, Артеньев принял пополнение. Это было 250 человек последнего призыва, в основном из деревни. Обучение велось довольно легко. В отрабатывании бросков гранат, владения штыком и прохождении полосы препятствий прошли следующие 2 недели, да, всего две недели, а не месяц, ибо фронту нужны солдаты и как можно скорее. В это же время за проявленное мужество и храбрость лично командир дивизии вручил Артеньеву Георгиевский Крест 4 степени. И вот, пришло время возвращаться на фронт. По пути были видны санитарные обозы, с искалеченными солдатами, опустевшие деревни. Поручику это всё уже давно приелось. Когда он собирался в путь-дорогу, к нему пришло письмо от его брата, офицера флота который служил на линкоре "Петропавловск". По дороге он вскрыл конверт и, находясь на привале, стал читать: "Дорогой Миша, у меня всё хорошо, на "Петропавловске" всё спокойно. После мятежа на "Гангуте" начались многочисленные проверки. Подпись: Твой Алексей."

"Интересно живут." — подумал поручик. Тем временем спустя 2 дня рота дошла до расположения войск в Бучаче. Прибыла полевая кухня, солдаты получили еды и теперь они сыты. Предстояло наступать теперь на Галич. Первые дни наступления стали большим ударом для австрийцев и им предстояла перегруппировка.

Прошло ещё три долгих месяца ожесточённых боёв. Командующий Юго-Западным фронтом, Генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов стал народным героем. Газеты восхваляли его, как спасителя Отечества и славянства. Конечно, в четвёртой битве за Галицию он наголову разбил австрийские части, но подход немецких резервов спас положение. Артеньев со своей ротой находился в городе Галич, который находился на линии фронта. Ему, как отлично показавшему себя кадровому офицеру поручили наладить оборону батальона. Для этого в 5 километрах от западной окраины города, он приказал выкопать траншеи. Он сам организовал свой штаб в одном из домов. Это была добротная квартира, в которой кажется раньше жили довольно богатые мещане. Там же он нашел и книгу Иоганна Гёте, под названием "Фауст". Он решил оставить её себе, ибо очень любил книги, а ещё это произведение было в оригинале, на немецком. От рассматривания книги, его отвлёк Януш, который забежал в штаб и обратился к поручику:

—Миша, тревога. Ко мне подошёл возмущенный крестьянин, житель пригорода, начал значит говорить: "Что вы делаете сволочи, куриц крадёте!". Я не понял немного сначала о чём он, а оказывается, вчера, три бойца, направлявшихся в соседнюю деревню, чтобы осмотреть её украли у этого крестьянина куриц. Что прикажешь делать, арестовать и передать их в специальные органы или расстрелять на месте?

—Януш. — Михаил Сергеевич посмотрел на своего друга — Ты знаешь, я жёсткий командир, но справедливый. Без дисциплины не будет армии, а без армии не будет России. И ты знаешь, что делают за дезертирство. Но, от пустых расстрелов армии лучше не будет. Пусть лучше будут на каторге работать, лес в Сибири рубить. Но трибуналу передай, будет уроков для других.

Командир роты достал пепельницу и открыл портсигар. Оттуда он достал трофейную немецкую сигарету, затем достал вторую и вручил поляку. Ковальский взял её. После они начали курить их, наслаждаясь качеством немецких сигарет. Артеньев поставил трофейную пластинку, которую забрали у австрийцев. Музыка поручику не понравилась. Он сменил пластинку на вальс "Амурские Волны" Макса Кюсса. После он обратился к другу:

—Януш, а какое настроение в роте? Что с подвозом еды? Проблем нет?

—Вроде нет, Михал Сергеич. — Ковальский иногда обращался к Артеньеву по имени и отчеству, потому что был на 7 лет младше него.

—Это хорошо. Вот давно хотел тебя спросить, а ты, что думаешь про революцию, о которой говорят большевики. Будет она или нет? Как по мне, это чистой воды вздор. Не заменять же нам царя на какого то чернорабочего или говорунов из Думы?

—Я полностью согласен. Никому это не надо, только, если немецким шпионам или пораженцам.

—Вот я считаю, всех этих пораженцев, "Полусахалинских" и других надо расстрелять по законам военного времени и всё.

—Согласен.

После этих слов подпоручик ушёл. Артеньев остался один. Он решил написать письмо брату. Он взял бумажку и достал перо. После стал писать: "Здравствуй дорогой Алексей. У меня всё хорошо. Германцев хорошо взбудоражили. Надеюсь и дальше будем их давить. Подпись: твой Михаил". После этого поручик упаковал письмо в конверт и передал его почте, а она уже направит его на другой конец страны, в Гельсингфорс, где находится стоянка линкоров. Вот так и прошли недели, затем месяцы. Наступила зима, к концу близился февраль нового 1917 года, но он оказался роковым годом. Хлебные бунты в Петрограде переросли в восстание, восстание в Февральскую Революцию. 2 марта 1917 года императора Николая II вынудили отречься от престола. Власть перешла к его брату, Михаилу, но он отказался от престола. Руководить страной стал Временный Комитет Государственной Думы. За день до отречения императора, новообразованный Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов выпустил приказ №1 о демократизации армии. Начались братания с немцами. Этой участи не избежала и рота Артеньева. Все (кроме Артеньева и Ковальского) начали ходить с красными лентами. Среди рядового состава началось пьянство. Обычные рядовые-солдаты начали говорить о чуждой поручику "Пролетарской Народной Революции". Брату его повезло больше. Он вступил в демократический кружок офицеров Балтийского Флота и на разоружение согласился, в отличие от Артеньева и подпоручика Ковальского. Они были сторонниками нерушимой дисциплины. При попытке разоружить их, они чуть не пристрелили несколько солдат. Больше их не трогали, лишь обвиняли в контрреволюции, но самое главное, в случае чего они могли застрелиться, что уже почти сделал Януш, но поручик вовремя остановил его. Прапорщик Рудковский стал ярым эсером и сторонником независимости Польши. Так же он теперь был назначен главой солдатского комитета батальона. Из-за уважения к Артеньеву, хоть и разложившиеся морально солдаты, не стали требовать поручика снять погоны, как офицеру. В тот день он сидел в штабе вместе с подпоручиком. Михаил Сергеевич открыл окно, так как собирался покурить, но услышал, как солдаты поют Рабочую Марсельезу, про то, как они "Отрекутся от старого мира" и то, как они поют Варшавянку. Как консерватора и противника левых и левой революции, хоть и была февральская революция буржуазной, его это выбесило и он захлопнул окно так, что чуть не выпали стёкла. Тем не менее с поляком он заговорил:

—Я очень хотел бы повесить их всех на первом же столбе…Януш, я хоть и потомственный дворянин…Но разве за это мы воевали?! Чёрт побери, что стало с Россией!

—Я тебя отлично понимаю. Это обыкновенное необразованное быдло, ничем больше это не назовёшь. Впрочем все эти большевики, меньшевики, эсеры и другая шваль сделала всё это лишь из-за обиды на царя и жадности. Власти им понимаешь-ли захотелось. А то что бардак кругом после них, это не волнует.

—Знаешь, я слышал тут думают насчет формирования ударных "Батальонов Смерти". Я думаю, может мне дать рапорт а просьбой перевести меня туда? Лучше умереть от вражеской пули, чем от этой пьяни. А ты что думаешь?

—В принципе, куда я, туда и ты. Мне тоже не хочется тут оставаться. Если тут и буду дальше сидеть, то точно застрелюсь.

Так они и сделали, взяли по перу с бумагой и написали рапорты, с таким текстом: "Я, как заслуженный офицер верный присяге и Родине, прошедший через 3 года боёв, прошу перевести меня в ударный "Батальон Смерти", по причине невозможности принять бардак, который творится в нашем подразделении. Подпись: Ф.И.О. Звание". После этого они решили пойти за благословением к полевому священнику, отцу Николаю. Это был уже глубоко пожилой человек, около 60-70 лет. С длинной седой бородой. Вернее, поручик решил сходить за благословением, как православный, а Януш его просто сопровождал. Полевого священника они нашли, когда он был свободен. Офицеры сняли фуражки и Артеньев сказал:

—Святой отец, я собираюсь переводиться в ударный батальон, благослави меня на это дело спасения России.

Священник перекрестил его и сказал:

—Благословляю тебя, сын мой.

После они пошли в штаб полка. Он располагался рядом с штабом роты. Сначала пьяные солдаты революции отказались их пускать, но немного пригрозив им трибуналом их пропустили. Они поднялись по шикарной каменной лестнице и постучали в дверь, после зашли туда. Полковник Иванов, командующий полком, радушно встретил героев войны, пожав лично каждому руку. После они сели и полковник сказал:

—Что хотели сказать или попросить, господа?

—Ваше высокоблагородие, господин полковник, я, поручик Артеньев и мой боевой товарищ, подпоручик Ковальский, хотели бы передать вам рапорты, с просьбой перевести нас в один из ударных "Батальонов Смерти".

После этого они положили свои рапорты на стол полковнику. Он внимательно их рассмотрел и сказал:

—Уходите всё таки…Очень жаль. Вы были отличными офицерами и мне было честью быть вашим командиром. Значит так, я перевожу вас в "батальон смерти", который находится западнее Звижени.

Полковник лично отдал честь. Офицеру отдали честь в ответ и ушли. Они отправились собирать свои вещи. Личных вещей у Артеньева было не особо много. Несколько книжек и пластинок. У Ковальского тоже было мало вещей. Они поехали на телеге с бойцами, которые тоже направлялись в Звижень. Они уже были без красных бантов, что удивительно. Из интереса поручик спросил:

—А вы, бойцы, тоже в "Батальон Смерти" направлены?

—Так точно, ваше благородие. — Ответил один из солдат

Дорога заняла сутки. По пути "рыцари чести и долга" встречали как польские деревни и сёла, так и украинские. Часть из них была разрушена боями, а именно обстрелами из артиллерии. По прибытии, офицеры нашли капитана Яковлева, командующего батальоном. Это был человек с бородой и большим шрамом на лице, скорее всего он получил его после удара сапёрной лопатой. Он поприветствовал новоприбывших радостно, особенно увидев награды на груди Артеньева, сказал:

—Господа офице´ы, доб´о пожаловать в наш батальон. Вас, господин по´учик, я назначаю командующим пе´вой ´отой. Вас, подпо´учик, назначаю заместителем по´учика…Как ваша фамилия?

—Артеньев.

—А ваша, подпо´учик?

—Ковальский, господин капитан.

—Поляк?

—Так точно!

—И так, А´теньев и Ковальский, вы можете п´иступать к своим обязанностям прямо сейчас. Но сначала сходите, получите фо´му

—Есть!

Отдав честь, друзья ушли на склад. По дороге Артеньев подумал: "Не знал, что у нас командир будет картавым, но видно человек боевой, раз такой огромный шрам на лице, по храбрости видимо, как генерал Келлер". После они подошли к ефрейтору и Ковальский сказал:

—Ефрейтор, выдай нам форму

—Как прикажите, ваши благородия.

После этих слов ефрейтор отошел на несколько минут, затем вернувшись и выдав форму. Офицеры забрали её, после переодевшись в нёё. Форма ничем особо не отличалась, кроме того, что на рукавах гимнастёрок был нарисован череп с перекрещёнными мечами. Так же им выдали каску. Старую форму они передали ефрейтору. Затем они направились в расположение их роты. Так как батальон был ещё на формировании, солдаты проживали в бараках и проходили обучение. Этим и занимались два друга. В апреле, к ним приехал лично генерал Брусилов. Он наградил отличившихся в предыдущих боях и пообщался с военными. Как человека, ставшего символом перемен в армии для левых, его не особо с восторгом встречали. Тем не менее его никто не оскорблял. В мае батальон направили на передний край фронта, а через месяц ему предстояло учавствовать в наступлении запланированном ещё при царе. Мысли Артеньева были заполнены одним: "России нужен сильный лидер". Он считал таковым Лавра Георгиевича Корнилова, героя войны, который в июле 1916 сбежал из австрийского плена. В один из таких майских дней, 19 числа числа в свободное время, два героя войны читали книги, Ковальский книгу Адама Мицкевича "Пан Тадеуш", изданную на польском языке, а поручик книгу Генриха Гейне "Путешествие по Гарцу", найденную в всё том же доме. После Артеньев обратился к другу:

—Януш, а вот, что ты думаешь насчет генерала Корнилова? Я вот, считаю, что он человек, который способен пробудить Россию, остановить весь этот беспредел и хаос, который устроили большевики, эсеры и другая шушара. Я бы очень хотел если бы он командовал пусть не всей армией, но хотя бы нашим, Юго-Западным фронтом.

—Я, Миш, как ты знаешь не особо конечно политикан и люблю всю эту политику, но тут с тобой нельзя не согласиться. Конечно, я бы хотел видеть Польшу пусть не независимой, хотя бы с автономией и управляемую поляком, но если бы ей управлял Лавр Георгиевич, для меня это было бы честью. А вот Пилсудского я бы видеть не хотел бы, обычный социалист занимавшийся до войны террором, который решил просить помощи у австрийцев. Нам такой руководитель не нужен.

—Януш, а твоя семья в Лодзи осталась?

—Да…Миш…Не знаю как они там без меня. Знаю только, что там немчура своё марионеточное "Королевство Польское сделало". Остальное мне к сожалению неизвестно…А как у твоего брата на Балтике дела?

—У Алексея…Очень хорошо, судя по тому как он пишет мне, у него всё очень хорошо. Он вот "демократом стал", в демократическом союзе офицеров теперь. Написал вот хотел бы, чтобы Александр Васильевич Колчак стал командующим Балтийским Флотом. Я честно мало о нём сам знаю, но насколько слышал он наш человек. Не социалист и не пораженец. Януш, папиросу будешь?

—Давай.

Артеньев достал из портсигара папиросу и вручил её Ковальскому, сам взяв одну. Теперь они курили, наслаждаясь заходом майского солнца. Уже был вечер, переходящий в ночь. После поручик промолвил:

—Интересно, что стало с тем офицером-чехом, которого в плен взяли 6 июня? Надеюсь жив, хороший довольно мужик, таких я уважаю.

—Не знаю, Миша. Я знаю только чехословацкие части знатно потрепало в наступлении, впрочем как и всех кто участвовал в нём. Может жив и в госпитале лежит, а может и погиб.

—Эх, вот бы опять с прапорщиком Рудковским встретиться. Я бы этого гада большевистского на месте пристрел. Как пораженца и немецкого шпиона. Плевать что это этого 2 года вместе служили. Таких надо карать жёстко.

—Ты прав. Он хоть мне и земляк, тоже из Польши, но он сторонник Пилсудского. Фриц чёртов. Что же он тогда не пошел сразу в армию короны двух империй. Впрочем, может его сами эти революционные вояки пристрелят. Во всяком случае на это вся надежда…

Друзья разговаривали весь вечер. Успела наступить ночь. Артеньев думал: "Ах, как же красива галицийская ночь, после войны обязательно сюда вернусь". Вот только он ещё спать не пошел, а сидел в штабе роты, читая трофейную книжку. Он сам думал: "Если бы я не стал служить в армии, то писал бы рецензии на книги и был бы возможно заслуженным критиком…"