Дары данайцев (гет)

«Вчера — это история, завтра — это тайна, а сегодня — подарок судьбы.» —  Элеонора Рузвельт

* * *

-Текст выучил? — на скамейку опустился длинноволосый мужчина.

— Выучил, — в свете фонаря блеснули стекла очков, — И вот …, — собеседник робко раскрыл футляр, демонстрируя искусно выполненное ожерелье собственной работы. 

— Молодец, — сдержанно, похвалил ювелира мужчина, — Он спросит тебя кто я, как меня зовут, и ты скажешь, — ласковым голосом объяснял он.

— А что я… Я же не знаю, как тебя зовут, — совсем по-детски расстроился мастер.

— Да, смешно получилось, — длинноволосый коротко хохотнул, — Ты Меня Не Поймаешь.

Глаза за стеклами очков стали круглыми от восхищения, — Интересное имя и красивое. При этом необычное, — восхищенно воскликнул он, теребя в руках коробочку с ожерельем.

— Сам выбирал! — усмехнулся собеседник.

— А… — начал было ювелир.

Но мужчина остановил его, — Иди, — приказал он.

* * *

Анюля выбежала из клуба и вдохнула прохладный ночной воздух. Разгоряченное тело дрожало, в голове шумело и мысли путались. Она прижала ладони к разгоряченным щекам, пытаясь прийти в себя. Только что девушка на собственно шкуре испытала то, за что все годы учебы презирала однокурсниц, вешавшихся на шею генеральскому сынку Женьке Осмысловскому. Казалось бы, всего лишь разговор о планах на будущее, который опытный сердцеед превратил в изощренное соблазнение. Наверное, еще несколько минут, и она бы растаяла лужицей у его дорогих туфель. А сейчас Анюле оставалось собрать остатки самообладания, вернуться в клуб, и делать вид, что ничего не произошло, что она не такая, как все те, что теряют голову от одного только взгляда Осмысловского. В итоге, разозлившись на себя за слабость, она решительным шагом спустилась с крыльца, и присев на ступеньки, закурила, прогоняя тревожащие воспоминания.

- Вы про меня бог знает, что подумаете… Ну и ладно! — смущенно заговорил мужчина, которого встревоженная Анюля просто не заметила. Невысокий, с заметным брюшком, в вытертых джинсах. Мысленно девушка тут же навесила на него ярлык — безобидный.

Словно в подтверждение мыслей девушки, он, чуть заикаясь и краснея, продолжил, — Вот надо было, конечно, хоть раз в жизни, как в кино поступить — взять и выбросить в мусорку. Не могу...

— Это вы мне? — спросила Анюля.

Мужчина достал из кармана видавшего виды пиджака футляр, — Живые кристаллы. Ни одного одинакового нет! Золото, платина…

Девушка не отрывала восхищенного взгляда от ожерелья, сдержанная элегантность которого покоряла с первого взгляда. Кристаллы играли бликами света, отражающимися в острых гранях, а платиновые цилиндры придавали тот самый шик, который отличал истинно дорогую вещь от кричащей безвкусной подделки. Анюля оторвалась от созерцания недоступно-роскошной вещицы, — Красивое… — улыбнулась она.

— Немцы, — словно извиняясь, улыбнулся мужчина, — Немцы если делают, то делают.

В неоновых огнях клуба блеснули стекла очков, неожиданно дорогих, совершенно не сочетающихся с общим обликом этого уже немолодого и трогательно печального человека.

-  Хотел сегодня ей подарить, а завтра вдвоем улететь в Германию. А она говорит: «Спасибо, Юрий Сергеевич, но не смогу принять, не надо». Я сначала подумал скромничает, может, из небогатой семьи, не привыкла… Нет, — вздохнул, подняв глаза, будто пытаясь спрятать подступившие слезы, — У нее другой. Высокий, молодой, красивый! Я сначала психанул, потом подумал: зачем девушке, которую… к которой так отношусь, вечер портить? Да и в чем она виновата? Сказала, как есть. Это я дурак, с бусами. Вышел подышать воздухом, стою тут минут сорок. Открываю, смотрю и не могу выбросить. Ну, разве можно такую красоту в мусорку? — глаза за стеклами очков, шоколадные, как у ребенка, и такие же наивные, печально смотрели на девушку.

Анюля вздохнула и потупилась, одновременно жалея незнакомца и отчаянно завидуя той девушке, которой предназначалось это неземное ожерелье. Она решила вежливо попрощаться и уйти, чтоб окончательно не портить себе вечер, но мужчина ее опередил.

— А знаете, что? Вот, мне от вас ничего не нужно. Даже не буду спрашивать, как Вас зовут. Вы просто возьмите и все, — протянул он раскрытый футляр.

От неожиданности у Анюли пропал голос, — Нет! — прошептала она, и даже подняла вверх руки, чтоб ненароком не прикоснуться к драгоценности.

- Не понравится - выбросите, - мягко настаивал мужчина, - Я все равно не смогу. Возьмите! Это же от души. Прошу вас!

Как заколдованная, девушка, не отрываясь, смотрела в эти щенячьи глаза, такие беззащитные, искренние в своем внезапном порыве, и даже не осознала сразу, как в ее ладони лег прохладный металл.

— Тяжелые, — все еще продолжая находиться под впечатлением грустного обаяния незнакомца, выдохнула она.

- Живые, - напомнил мужчина, робко улыбаясь.

Он сбежал по ступеням, выбросил футляр в урну и растворился в ночи. Анюля посмотрела вслед уходящего незнакомца и погладила голубые кристаллы, уже не прохладные, а теплые.

* * *

«Потому, что нельзя… Потому, что нельзя… Потому, что нельзя быть на свете красивой такой…» — томно надрывались динамики. На танплоле двигались пары, сплетясь в тесных объятьях. Осмысловский скользил ладонью по бедрам Лизы, обтянутым узким платьем. Поймав нужный ритм, развернул партнершу и встретился взглядом с Есенией.

— Без трусиков! — помогая себе жестами, поделился он открытием.

Есения танцевала с Сашей, но была рада отвлечься от этого занятия, чтоб беззвучно похохотать с Женей над Лизой, так опрометчиво избавившейся от предмета одежды. Веселье, однако, было прервано напрягшимся юношей, не желавшим делить внимание Стекловой. Уходя с танцпола вслед за ревнивым партнером, она бросила ехидный взгляд на довольного Осмысловского, прижимающегося щекой к груди ничего не подозревающей Лизы.

* * *

Человек в камуфляже следил за сменой кадров на мониторах. Все происходящее в клубе, даже в самых дальних его уголках, не должно было укрыться его от глаз. Если бы случайный ночной прохожий наткнулся бы ненароком на неприметный фургон, припаркованный на задворках клуба, он ни за что не догадался, что за его дверцами скрывается целая система слежения.

— Сидим. Меглин команду не давал. Вообще его не вижу, — привычно коротко передал по рации следивший.

* * *

— Я хочу тебя, — выдохнул Саша, прижимая Есению к стене и, не встретив сопротивления, принялся покрывать поцелуями шею и плечи девушки.

Немного ошалевшая от такого напора, Стеклова усмехнулась и оттянула распаленного однокурсника за ухо, — Ты чего? Я так не могу, Санечка!

— Тебе… ну, как-то надо подготовиться, да? — трогательно держась за ушко, поинтересовался юноша.

— Типа того, — хмыкнула Есения.

— А ты... что, девочка? У тебя не было что ли никого?

— А что такого? Что, по Конституции все обязаны трахаться? — осадила его Есения.

— Все верно, все верно, — Саша снова потянулся к ней с поцелуями, — Я тоже…

— Девочка? — съязвила Стеклова и расхохоталась, окончательно дав понять Саше, что сегодня ему ничего не светит.

Молодой человек сделал еще одну попытку, — У меня были женщины, были…

— Сань…, — мягко оттолкнула его Есения, — Ну ведь я-то у тебя не была. И вряд ли буду, если честно. Ты слишком… хороший.

Саша расплылся в улыбке, принимая слова девушки за комплимент.

А Стеклову понесло, — Я даже не знаю, достойна ли я тебя!

— Достойна, Есень, конечно, достойна! — снова не распознал иронии Саша.

Туалетная комната была пуста. Анюля взяла в руки мастерски выполненное ожерелье, оригинальный дизайн не оставлял сомнений в том, что украшение эксклюзивное. Затаив дыхание, девушка приложила его к шее и застегнула замочек. Ей хватило всего нескольких секунд, чтоб оценить всю прелесть уникальной работы. Всего несколько секунд восторга, прежде чем с едва слышным щелчком завелся потайной механизм. Какая-то дьявольская сила затягивала украшение, словно петлю, пока очаровательная шейка не оказалась в плотном сжимающемся кольце драгоценного подарка. Живые кристаллы впились острыми гранями в нежную кожу, и светились они уже не голубым, а рубиново-красным цветом, точно таким же, как сбегавшие тонкими струйками капли крови. Задыхаясь и безуспешно пытаясь сорвать с шеи безумный подарок, Анюля шагнула назад и ударилась о стену, перепачканными пальцами оставляя на ней кровавые следы.

— Работаем! Пошли, пошли! — закричала рация.

— Ну, ты скоро? — ворвалась в туалет недовольная Лиза и истошно завизжала при виде окровавленной подруги.

Собрав последние силы, Анюля бросилась вон из комнаты, отчаянно надеясь найти помощь среди веселящейся толпы нетрезвых однокурсников. Расталкивая танцующих, девушка добралась почти до середины танцпола и рухнула на пол, под испуганные возгласы выпускников юрфака. Ослабевшими пальцами она бессильно царапала окровавленную шею в надежде избавиться от проклятого подарка, что-то бессвязно шепча пересохшими губами.

Визг испуганной толпы, грохот музыки, завывание полицейских машин, стук тяжелых ботинок группы ОМОН — все смешалось в одну последнюю симфонию, которую Анюля, захлестнутая агонией, уже не слышала. Перед ее распахнутыми глазами, переполненными ужаса, метались, расплываясь в светящемся мареве, искаженные криком знакомые лица, а среди них одно напряженно-выжидающее, застывшее в предвкушении. Последнее, что она запомнила, прежде чем сделать свой последний вздох — шоколадные глаза за стеклами дорогих очков, но не грустные, а торжествующие.

Наблюдая за предсмертной агонией жертвы, Владимир уже не сомневался в правильности своего выбора. Эта юная девушка, как и его жена, как и другие, они все хотели красивой жизни, богатства и драгоценностей. Только вот он, невзрачный тюфяк, никак не вписывался в эту картину. Не имело значения что он добрый, внимательный, любящий, талантливый ювелир, в конце концов! И та самая, которой он был готов посвятить всю свою жизнь, та женщина, которой он не мог надышаться, предпочла ему другого. Он принес ей прощальный подарок, вложив в него все свое мастерство, приправленное тонким искусством инженерии. Начало было положено — месть неверной супруге стала катализатором, разбудившим маньяка в скромном и застенчивом мастере-ювелире. Сегодня он пришел на праздник и принес свой подарок, благосклонно принятый очаровательной девушкой. А теперь получает благодарность, каждой клеточкой тела ощущая наслаждение от созерцания предсмертных судорог юного тела, украшенного ожерельем его работы.

Расталкивая толпу, жадно созерцающую последние секунды уходящей жизни, Есения рванулась к подруге, но Осмысловский перехватил ее, и держал, застывшую над распростертым в луже крови телом Анюли.

— Ты показал им?

В оглушительной тишине клуба, голос был подобен грому. Толпа зашевелилась в поисках источника звука, зашепталась в недоумении. Стеклова будто очнулась, чувствуя, как бешено стучит сердце.

— У тебя получилось.

Есения обернулась и увидела фигуру мужчины в кепке и плаще песочного цвета, стоящего в ослепляющем свете софитов.

— Показал?

Звучный баритон заполнил все вокруг, странным образом лишая воли, наполняя все ее существо животным страхом вперемешку с предчувствием чего-то такого, что навсегда изменит ее жизнь. 

— Показал, да? Показал? — перешел на крик мужчина, конкретно ни к кому не обращаясь, но наводя ужас на всех и каждого.

— Показал! — раздалось из толпы.

— Молодец! — похвалил его голос.

Человек в плаще положил микрофон, и толпа расступилась перед ним, словно перед миссией, оставив центре танцпола Анюлю, и замершего над ней незнакомца. Он стоял, ссутулившись и втянув голову в плечи, став еще ниже ростом, но глаза сверкали за стеклами очков, бросая откровенный вызов тому, кто спускался к нему.

— Она — так, а ты тогда так, да?

Незнакомец еще больше съежился под цепким, чуть насмешливым взглядом, — Да! Она — так, а я тогда так! — выкрикнул он, резко взмахнув кулачками.

Теперь Есения могла рассмотреть его ближе, того, чей голос до сих пор гремел у нее в ушах, отдаваясь дрожью в позвоночнике и покалыванием в кончиках пальцев. Он мог бы быть ровесником отца, но не такой холеный и высокомерный. Как девушка не старалась, она не могла поймать его взгляд, прячущийся в тени козырька старомодной кепки, под стать потрепанному плащу. Но от этого странного человека исходила такая ошеломляющая волна уверенности, что его внешний вид уже не имел значения. Все внимание заострялось на бархатных нотках голоса, то требовательного, то почти ласкового; на мимолетном движении уголка губ, изогнутых в улыбке, которая тут же терялась в бороде. Он двигался с небрежной грацией, словно хищник, нацеленный на добычу, не замечающий вокруг никого и ничего. И эта добыча — человек в потертых джинсах и очках в тонкой оправе, был словно загипнотизирован, впрочем, так же, как и все остальные, этим голосом, взглядом, ускользающей улыбкой.

Майор полиции Родион Викторович Меглин, тот самый, чьей команды ждала группа захвата, провожаемый десятками удивленных глаз, практически вплотную подошел к сжавшемуся в комок убийце:

— Только ты устал, да? — посочувствовал он, протягивая руку.

Владимир еще сильнее втянул голову в плечи, ожидая удара, но тут же обмяк, — Устал… — внезапно захныкал он, доверчиво склоняя голову на плечо разоблачившего его незнакомца.

Меглин взмахнул рукой, отгоняя подоспевших бойцов группы захвата, — Поговорим и поедешь в тюрьму, — говорил он, поглаживая плачущего ювелира, — Ну все, только не плачь. Ты скажи, вот эти сережки, что стреляли в субботу и в воскресение, бусы… Сам все делал?

— Сам! — гордо вскинул голову мастер.

— Молодец какой! Скажи мне, а этот парень, он какой из себя?

— Какой парень?

— Ну тот, который тебе слова написал, чтоб ты девочкам говорил. Молодец! Он молодец, и ты — молодец! — улыбнулся следователь.

Владимир засмущался, — Красивый!

— Ты тоже красивый! — засмеялся Меглин, — А зовут его как?

— Ты Меня Не Поймаешь. Так зовут, сказал.

— Хорошее имя, редкое, — Родион Викторович взял Владимира под локоть, выводя из толпы, — Слушай, поможешь мне одну вещь сделать? Хочу сделать, только руки никак не доходят. А у тебя, вон, какие руки золотые. Поможешь?

— Сделаем! — преданно заглядывал ему в глаза ювелир, бережно переданный в руки ОМОНовцев.

— Я зайду к тебе в тюрьму, — попрощался следователь и дал отмашку бойцам.

Меглин вернулся к телу Анюли, по-прежнему не обращая внимания на жмущихся друг к другу выпускников, задумчиво оглядел его, хмыкнув: «Ты Меня Не Поймаешь»... Постоял немного, прислушиваясь к собственным ощущениям, ухмыляясь чему-то, известному ему одному, и вышел вслед за отрядом ОМОН.

Родион Викторович, обладая уникальной способностью чувствовать и понимать то, что неподвластно другим, что и сделало его легендой среди следователей, наконец нашел причину бессонницы, мучившей его последние несколько дней — подарок этой ночью получила не только Анюля. Спустя столько лет, он тоже дождался своего подарка. Вот только Меглин не был уверен в том, стоит ли его распаковывать.