Рот на замок (гет)

Нога в коричневом ботинке уверенно ступила на перрон в клубах молочного пара. За ней показался твидовый костюм в клетку, увенчанный курчавой головой в модной кеппи с козырьком. Дополнял образ тонкий шерстяной шарф горчичного оттенка.

Джон Макферсон, а попросту “Джонни-малыш” вновь топтал мокрый асфальт “Кингс-Кросс”, как дань тому, что весь год проводил под благодатным солнцем Сицилии.

Невысокий, коренастый паренёк ловко перемахнул через большую лужу, где, как в кривом зеркале, отражались металлические перекрытия вокзала, и глубоко вдохнул пасмурную сырость октября. Такую привычную для туманного Альбиона.

Этот засранец ещё спит, наверное!

Пройдя сквозь магический барьер, Джон

лёгким шагом направился по одной из центральных улиц.

Лондон висел в воздухе мириадами капель, шумел брызгами из-под колёс, оседал на подошвах хлопотливо снующих людей.

Грязная охра ласкающей тротуары листвы ещё хранила воспоминания о коротком лете. Засушенные где-то внутри сеточки ломких прожилок.

Промозглый ветер вольно играл в каштановых волосах парня, касался полных губ и лёгкой щетины на смуглом лице. Словно напоминая приезжему итальянцу: отпуск начался.

Его мать Франческа нежно любила свою родную сестру Кармелу, в девичестве Забини. А также одного англичанина, бурный роман с которым подарил ей горячо обожаемого сына.

Слепая любовь, помноженная на благодатный климат Сицилии и полную свободу, взрастила в Джо беспечный, покладистый нрав. Он обладал счастливым свойством нравиться всем. И даже своему “зловредному” двоюродному братцу, с которым провёл первые десять лет жизни, пока тот не укатил в холодную Британию вместе с любимой тётей.

Редкие письма Забини говорили лишь о дальности расстояния для почтового парома, но не о недостатке родственных чувств.

“Блеззи, расскажи мне побольше о своей таинственной школе в горах Шотландии!” — писал Джо, пока летний бриз мягко трепал его кудри.

Маленькая итальянская “academy” на берегу Средиземного моря явно уступала Хогвартсу в величии и разнообразии факультетов: за белым камнем стен едва ли училось больше трёх десятков “bambini", зато как веселы были их совместные занятия! В особо жаркие дни сиесты они дружно бросали свои палочки в песок и резвились в объятиях ласковых волн…

Сейчас крепкие ноги упруго несли Макферсона вдоль джазовой какофонии оживлённых улочек, прочь от окриков недовольных, заспанных таксистов.

Из окон столичной квартиры Блейза на западной окраине города открывался вид на обширный парк.

Зеленовато-серые стволы вековых платанов гордо несли свои тяжёлые остролистые кроны над головами праздношатающихся.

Здесь, в бежево-кофейном камне домов, в узких прямоугольниках стёкол, похожих на плитки молочного шоколада, кипела светская жизнь, гармонично вплетаясь в волшебный и магловский мир.

Невидимые глазу, вырастали в стенах кованые двери, проклёвывались решётчатые окна, а разноцветные мантии превращались в модные пальто. Вполне в духе сезона.

Элитные магазинчики, уютные кафе, дорогие рестораны, усыпавшие ярким бисером каждые несколько ярдов пространства, множили человеческую слабость, дразнили натуру, падкую на блеск и изысканную еду.

И неважно, пустует твой карман или хранит гладкое древко палочки, — при виде броских атрибутов роскоши, призывно сверкающих сквозь широкие панорамы витрин, сердце волшебника и магла звучит в одинаковом ритме.

Консьерж респектабельного дома на углу Оксфорд-стрит мирно посапывал за стойкой, когда невидимый гость лихо взбежал по узкой лестнице на третий этаж. Витые перилы в ладони сменились холодным медным кольцом, вделанным в шоколадную гладь бука.

Тук-тук-тук. Условный стук.

— О, mio caro! — навстречу гостю протянулись смуглые худые руки, увешанные золотыми браслетами, и вот уже красавица-брюнетка в обрамлении пышных кудрей и лёгком цветастом платье прижимала к себе “дорогого Джонни”.

— Buongiorno, mia zia preferita! — целуя тётушку Забини в обе щёки, Джон и не подозревал, что вместо элитарной вечеринки бывших слизеринцев отправится на магловский водевиль.

В обществе той самой дражайшей тёти.

— Я так скучала по тебе! — Кармела отступила на пару шагов, чтобы ещё раз полюбоваться симпатичным лицом племянника.

В каштановой шапке волос, чёрных стрелах густых бровей над миндалевидными глазами, прямым, слегка вздёрнутым носом и красноватой каймой губ она угадывала образ сестры.

Перед внутренним взором вновь ожили времена их легкомысленной юности на островах Средиземноморского бассейна.

В лазурную чашу бухты часто заходили корабли английского флота, “Бродсуордцы”, как называли местные их фрегаты. Они стояли на рейде по несколько недель, и бравые матросы в белой форме щедро разбавляли публику прибрежных пабов.

Нередко на светлый песок спускались и кожаные туфли богатых джентльменов, верноподданных британской короны. Лучше сказать, праздных путешественников, уставших от чопорного однообразия закрытых английских клубов.

Бывали среди них и странные личности в плотных дорожных мантиях, без багажа. Они разменивали у экипажа свои “галлеоны” по курсу один к пяти фунтов стерлингов, незаметно сходили на берег и таким же фантастическим образом оказывались на палубе, хорошо платили и не доставляли матросам особых неудобств.

Кем же они были? Любителями магловских перемещений, беглыми преступниками, а может, аврорами под прикрытием?

Рано или поздно это должно было случиться.

Чистокровные волшебницы, привыкшие свободно гулять в разномастной толпе, и двое магов, истосковавшихся по твёрдой земле и женскому обществу…

Плоды их быстротечной любви стояли сейчас перед ней, и годы страданий и одиночества без следа растворились в счастливых мальчишеских улыбках.

Подобно многим дочерям Юга, Кармела пренебрегала косметикой: любой неосторожный штрих низвёл бы выразительные черты её лица до уровня вульгарной маски. Её энергетика не нуждалась в дешёвых цветных пигментах: мужчины оборачивались вслед, едва завидев среди блеклых профилей англичанок иссиня-чёрные радужки в оправе длинных ресниц.

“Эта Забини — настоящая чертовка!” — как-то за ланчем сказал один буржуа другому, и семь достойнейших представителей рода человеческого, чьи мраморные надгробия украшали Лондон от “Хайгейта” до “Западного Норвуда”, не дали бы ему соврать.

Череда их таинственных смертей принесла миссис Забини сухие дорожки слёз, красивый траур и приличное состояние.

— Как поживает моя сестрица? — проводив парней в уютную гостиную на широкий плюшевый диван мятного оттенка, миссис Забини грациозно опустилась в пышные подушки соседнего кресла и встряхнула кудри, пружинками рассыпавшиеся по плечам.

Кармела отличалась той неувядающей красотой, которая с годами приобретала всё новые оттенки благородства. Как крепкое вино, что бережно хранилось в тёмном стекле, накапливая букет тончайшего вкуса.

— Всё так же: хлопочет в госпитале, а по выходным посещает эти… — прищурился Джо, блаженно вытягивая ноги, — funzione religious…

— Воскресные службы, — подсказал Блейз, примеряя кеппи брата.

— Si! Да… — закивал Джо. — Забываю про свой английский… — виноватая улыбка так шла его мягким чертам.

— Франческа получила от меня чек? — беспокойство в голосе миссис Забини появлялось лишь в трёх случаях: когда речь шла о Блейзе, сестре или Джо.

— Она чрезвычайно… molto grata!

Горько обжёгшись в первой любви, Кармела поклялась, что впредь ни один мужчина не потревожит её сердце. Он мог переступить порог её дома, разделить с ней ужин и постель, но малейшие проявления собственничества и мелкого эгоизма открывали чёртов ящик Пандоры. Беднягу окатывал ледяной душ презрения, он вдруг узнавал, что уже далеко не тот “милый” Тедд, или Том, или Стью, а “заносчивый”, “противный”, “неотёсанный” “болван и паршивец”. Те, у кого хватало ума, отписывали ей кругленькую сумму и ретировались в закат. Особо наглых постигала неминуемая кара: точный “Экспеллиармус” и…

Так она мстила за себя и за сестру.

Кроткий нрав Франчески, напротив, быстро смирился с уязвлённым самолюбием. Она похоронила в глубине души все воспоминания о “любимом и единственном Альберте”, оставив лишь его фамилию, и посвятила всю себя воспитанию сына и помощи людям.

В госпиталь, где Макферсон работала медсестрой, попадали даже маглы, и всех она окружала одинаковой любовью и вниманием. Регулярные чеки Кармелы помогли Джо получить достойное образование и хорошую работу в местном отделении Министерства магии Палермо.

— Кстати, что там в “бюро находок”? По-прежнему штрафуете своих остолопов и гоняете несчастных туристов? — весело подмигнул Блейз, левитируя кепку брата на изящный торшер.

Забини не признавал иного Министерства, кроме британского, и потому “островные хижины волшебства”, “бюро находок”, “филиалы домовиков” вызывали у него приступы стёба.

Джо огрел Блейза подушкой с кисточками:

— Твоё пенсионное Министерство ничем не лучше! Вы до сих пор смываете себя в унитазах? — хохот Макферсона смешался с ругательствами брата.

— Обещаю, Джонни, ты прокатишься по водосточной трубе! И не раз! — Блейз навалился сверху, запуская в каштановые кудри две пятерни.

— Так, ребятки! — миссис Забини звонко хлопнула в ладоши, завершая утренний спич. — Сегодня насыщенный день: быстренько отобедаем в “Yalla-Yalla”, заскочим в Косую аллею, а потоом… — лукавый блеск чёрных глаз на миг коснулся сына и, поймав безмолвное одобрение, вновь обратился к племяннику, — мы с Джо махнём в королевский театр на мюзикл сезона “Блеск и нищета куртизанок”! У меня вип-ложа на девять!

— То есть как?.. — растерялся Макферсон. — А твои хогвартские друзья, Блеззи? Ты же обещал сегодня!

— Малфой отменил встречу, — с притворным разочарованием махнул рукой Забини. — Какой-то кипиш у министра… Да и у меня работёнки привалило!

Заметив искреннюю досаду брата, он поспешил добавить:

— Брось, Джо! Они редкостные зануды!

— Раньше ты говорил обратное.

— Что ж… — наигранно вздохнул Блейз, — старость никого не красит, особенно слизеринских ворчунов!

* * *

— Я хочу лично видеть, как моя сестра превращается в мужика! — длинные ноги Дафны в пушистых тапочках нетерпеливо покачивались, перекинутые через подлокотник.

— Пожалуйста, молчите! — нервно вдохнув, Астория опустила завитой волосок в горячее варево на столике посреди комнаты. Булькающая черничная поверхность испустила толстые пузыри. — Мерлин!!

— Не нервничай ты так! — отозвался с дивана Блейз. — “Костерост” в сто раз хуже!

Да уж!!

Глядя на расходящиеся круги внутри маленького котелка, Астория ещё раз напомнила себе, ради кого она нарушает добрый десяток правил.

Тонкая кисть потянулась к гранёному стакану.

— Сестрёнка, до дна!