True Auror (джен)

в которой на сцене появляются пятеро новых лиц, не считая пожилой леди, увы, покойной.

— Бред какой-то.

— М-м? — Скримджер оторвался от изучаемого документа — полчаса назад, заглянув к Олдману с обещанными накануне объяснительной и протоколом допроса, он получил от главы Аврората папку с новым делом, которое теперь занимало весь его стол, — и обернулся на сидевшего рядом Грюма. Тот уже минуты три вертел в руках снимок с места преступления, но мысли его, кажется, были заняты другим.

— Да тот вчерашний псих. «Чтобы простецы услышали настоящую музыку» — ну разве не бред?

— Бетховен был волшебником, — пожал плечами Скримджер. — Сейчас этому снова придают значение. Политическое заявление, только и всего.

— Заявление? Перед бабками-магглами?

— Дело передано в Визенгамот, Аластор. Займись лучше другой бабкой-магглой.

Грюм, пробубнив что-то неразборчивое, вспомнил про снимок и прищурился, вглядываясь в детали. Ничего необычного не было. Фотография даже не двигалась, потому что сделали её магглы — как и прочие, с других ракурсов. На всех одна и та же женщина, лет семидесяти, лежащая на деревянном полу лицом вверх.

— Кисните, джентльмены?

Гавейн Робардс улыбался дружелюбно, но по его внимательным тёмным глазам было видно, что он исполнен презрения к этому очередному рабочему утру, привычной рутине, перекурам и пересудам, в которых он участвовал так, будто его умоляли о том на коленях, хотя на самом деле все втихую закатывали глаза, когда Робардс присоединялся к группке курящих, чтобы скучать напоказ. Всегда одетый с иголочки, что и шерстинки на его мантии не отыщешь, он был вторым человеком в Аврорате, который всегда был при галстуке — после Скримджера, который, поговаривали, в галстуке спал, — однако свой галстук Робардс повязывал не сказать иначе как по-королевски. «Это потому что он шпик», — фыркали недоброжелатели, намекая на то, что Робардс крайне редко бывал задействован в рядовых операциях, но, по всей видимости, работал под завязку, причём часто по ночам. На каком объекте и в каком качестве, установить не удавалось даже заядлым сплетникам, Гавейн же слухи никак не опровергал, но и ничем им не потворствовал, а только разжигал общее любопытство и неприязнь надменной миной своей «тощей аристократической рожи» (как выразился как-то аврор Сэвидж), дорогими часами и холёными руками. Существовала ещё одна, главная причина всеобщей зависти Гавейну, однако она заслуживает отдельного представления.

Грюм и Скримджер покосились на Робардса. За Гавейном водилась привычка завязывать разговор только ради того, чтобы вздохнуть о тяжкой судьбе «рабочего класса» и, стряхнув невидимую пылинку с рукава, отчалить по своим таинственным и несомненно более важным делам. Однако помимо насмешки от него можно было дождаться и поддержки. Гавейн, даром что прослыл снобом, вкладывался в хорошие отношения и никогда ни в чём товарищам не отказывал, хотя и мог поломаться картины ради. Сейчас он, небрежно смахнув волшебством с чьего-то стола какие-то бумаги и упаковку от вафель, вальяжно примостился на углу и отточенным движением оправил мантию. Все эти приготовления означали: он настроен на продолжительный разговор, что Грюма и Скримджера не удивляло — из всего отдела Робардс наиболее тесно общался с ними двумя, и то потому, что больше всего симпатизировал Скримджеру; это было взаимно. Грюм же никогда не обращал внимания на такие мелочи, что с ним общаются «за компанию». Отношение Грюма к окружающим маркировалось следующим образом: «бесит, падла» и «наш человек». Гавейн Робардс, очевидно, не бесил.

— Робардс, — поздоровались Грюм и Скримджер. Грюм протянул руку, Скримжер кивнул, не отрываясь от бумаг.

— Грюм, — Робардс пожал руку. — Скримджер, — Робардс кивнул. — Слышал, старик на вас всех, кхэм, собак спустил.

Робардс был человек занятой, поэтому не ходил вокруг да около, однако порой его замечания, высказанные с ленцой и прохладой, били под дых.

— Да всё путём, — отмахнулся Грюм. Скримджер дёрнул уголком рта, поскупившись и на слова. Робардс невозмутимо уточнил:

— Весь Аврорат слышал.

Тонкие ноздри Скримджера раздулись — единственное выражение эмоций, которое он себе порой позволял. Как «весь Аврорат» мог слышать разгром, который учинил им Олдман глубоким вечером по окончании рабочего дня, в кабинете, на который наложены чары заглушки, можно было объяснить только высшей магией, которая всегда работала безотказно, когда дело касалось сплетен. Грюм развел руками.

— Мы наследили.

Робардс сначала понимающе кивнул, глядя на кривую усмешку Грюма, но когда перевёл свой пресыщенный взгляд на Скримджера, то даже нахмурился в удивлении.

— Я привык, что это ты, Скримджер, за всеми дерьмо подчищаешь, но чтоб сам…

Скримджер перелистнул страницу в деле, всем видом показывая, как он занят, но всё же процедил сквозь зубы:

— Простецы под ногами путались.

Гавейн покосился на Грюма и слабо усмехнулся.

— Ну да, понимаю. Хуже голубей. Вот поставят так дежурить на какой-нибудь благотворительной ярмарке… — он презрительно подёрнул плечами. — Но, конечно, при большом скоплении людей необходимо работать чисто.

— Там маньяк швырялся «Империусом» направо и налево, — сказал Грюм, — даже мне прилетело. Но Руфус мне быстро мозги прочистил.

— Да Скримджер для этого создан, — Робрадс покосился на последнего, заметив, с какой гордостью взглянул на напарника Грюм, и только после пары секунд на бледном лице Гавейна отразилось изумление. — Стой, «Империус»? Ты снял «Империус»?..

Скримджер яростно перелистнул страницу.

— Мне вручают премию Парацельса. Аластор уже договорился об интервью с журналистами. Хочешь позаботиться о банкете?

Когда Скримджер злился, да так явно, окружающие предпочитали куда-нибудь деться, если только не обладали несокрушимостью скалы, как Аластор Грюм, или непробиваемостью чугуна, как Ричард Сэвидж, однако Гавейн Робардс обладал невозмутимостью валлийца.

— Я и так забочусь о банкете, — сказал Робардс, и его тонкое лицо осветилось удовольствием и осознанием важности момента. Он выдержал паузу, чтобы этим осознанием преисполнились окружающие (он прекрасно знал, что их тихую беседу изо всех сил подслушивают все, кто уже приступил к работе в столь ранний час). Дождавшись того, что даже Скримджер оторвал свои жёлтые глаза от драгоценных бумаг, Гавейн с явным чувством снисхождения к черни, которая удостоилась услышать новость из королевских покоев громко произнёс: — Анна получает сержанта.

По общему залу Аврората пронёсся гул голосов, один из которых, хриплый и надсадный, резко выделился поверх общего шума:

— Проставляться будет?

Робардс мимолётно взглянул на Грюма и Скримджера с выражением: «Ох уж эти плебеи», не обращая внимание на аврора в замызганной мантии, который косолапо, но крайне решительно пробирался к их скромной компании, сметая со столов все криво лежащие кипы пергамента.

— Мать моя женщина, — кричал аврор, — смогла, красоточка наша! А ты, Гав-Гав, не обольщайся, всё равно тебе не перепадёт!

Гавейн, несмотря на маску бесстрастности, которой прикрывал природную обидчивость, покраснел, но испепелить нахала на месте счёл лишним телодвижением, на которое грех растрачиваться. Желание испепелить аврора Сэвиджа в принципе посещало почти каждого сотрудника по десять раз на дню, однако каждый делал разумный вывод, что смысла в этом примерно столько же, как в попытке прогнать дементора “Люмосом”; даже начальство махнуло на Сэвиджа рукой. Бывают такие закоренелые бандиты в любом классе, которых даже самый строгий учитель не может привести в чувство ни кнутом, ни пряником; рано или поздно эти бандиты вырастают и по непостижимой благосклонности судьбы поступают не на исправительные работы, а на службу и, пренебрегая прямыми обязанностями, исполняют самозабвенно призвание от рождения: отравлять коллектив, саботировать рабочий процесс, раскачивать лодку, поскольку что бы там ни было прописано в официальных документах, а настоящая их должность — «полтергейст». Умное начальство от таких избавляется. Мудрое — держит и даже периодически награждает премией.

Сэвидж о превратностях судьбы не задумывался. Взлохматив свои тёмно-рыжие волосы и засовывая за небритую щёку пончик (который до этого будто собака пережевала, да подавилась), он добрался-таки до Грюма, Скримджера и Робардса и вежливо поздоровался с каждым из старших авроров:

— Привет, Гав-Гав. Здорово, Угрюм. Эй, Скримжур, бонжур-тужур, как жизнь? Опять пролетели с лейтенантами, ребятки?

Дело в том, что Сэвидж, уже десяток лет щеголяя в погонах капрала (звания, которое присуждается почти всем новичкам, сумевшим выжить год в Аврорате после Академии), вовсе не считал себя младшим по сравнению с более успешными по карьерной части Грюмом, Скримджером и Робардсом. По годам Сэвидж вообще был старше Робардса на три года, а Скримджера — на целый год, и считал это вполне серьёзной заслугой. Думается, Ричард Сэвидж вообще не мыслил категориями старшинства (хотя вся дедовщина, которая существовала в Аврорате, была на его совести), поскольку был колдуном самодостаточным. Если Робардсу нужны были надменная мина и золотая цепочка, Скримджеру — перевыполненный план и идеально завязанный галстук, а Грюму — добрая шутка и намеченная свиданка с хорошенькой ведьмочкой, то Сэвиджу, чтобы чувствовать себя в своей тарелке, не требовалось ровным счётом ничего. Разве что пакет пончиков, неважно, какой свежести.

— Тебе-то мечтать о лейтенанте, Сэвидж, — разглядывая свои аккуратные ногти, протянул Робардс. — Если до Рождества не научишься читать, бьюсь об заклад, шеф официально назначит тебя уборщиком совиного помёта. У вас тут изрядно нагажено, джентльмены.

С этими словами он встал, что тактически вышло просчётом: сидя на столе он ещё мог надменно вскинуть голову и казаться выше Сэвиджа, однако стоя Гавейн, как все валлийцы телосложения невысокого и хрупкого, едва ли выглядел внушительно рядом с увальнем Сэвиджем. Тот это прекрасно чувствовал и смачно жевал пончик.

— Мне-то о лейтенанте? — удивился Сэвидж. — Зачем мне эта морока? Я сотрудник надёжный, человек простой, не карьерист, никого подсиживать ради должности не буду. Это вы, ребятки, носы задрали, а что толку, раз стоящая бабёнка всё равно на вас как на пустое место смотрит? Плюнула и пальчиком растёрла ваши погоны и луны, тьфу.

Значком в виде золотой луны украшались погоны лейтенантов. Сержанты носили серебряную четверть луны, капралы — бронзовый полумесяц, рядовые авроры, только поступившие на службу после Академии, простые чёрные погоны с алой буквой «А».

— Как же, Дик, — хохотнул Грюм, — вот на твои пончики «стоящая бабёнка» соблазнится!

Сэвидж демонстративно припрятал бумажный пакет под мантию.

— Тебе не предлагаю, и так, говорят, пробежался вчера Грюм по улице, автобус опрокинул.

С победной усмешкой Сэвидж отправил за щёку ещё один пончик. Однако насладиться триумфом вполне не смог: дверь кабинета главы Аврората распахнулась, все сотрудники повернули головы к мостику, на котором показался Филип Олдман и колдунья в алой парадной мантии.

В тот момент, когда она замерла перед главой Аврората, луч летнего солнца из зачарованного окна как по заказу осветил все достоинства её точёной фигуры, вспыхнул в белокурых волосах, отразился в бриллиантах томных глаз. Скримджер покосился на Робардса — по тому, как зарделось его лицо, стало очевидно, что к заказу спецэффектов он имел прямое отношение. Челюсть Сэвиджа отвисла; пончик, упав на затоптанный пол, мог утешить себя в минуту кончины тем, что погиб из-за женщины, и женщина эта была прекрасна. Парадная мантия плотно облегала все изгибы её тела, будто созданного для самых дорогих платьев парижской моды, застёгнутый на все пуговицы мундир лишь пуще тревожил воображение. Осанка колдуньи была безукоризнена, как у королевы, напрочь лишённая солдафонской деревянности. Она ничуть не смущалась своего невысокого роста; миниатюрность выгодно подчёркивала её хрупкость, однако крохотная усмешка в уголке пухлых губ, алых в тон к мантии, подтверждала, что женственность облика лишь уловка для дураков, которые, дерзнув подойти ближе и облизнуться, останутся без языков. Мрамор её кожи не помутился рябью тревожности, когда она оказалась под прицелом десятка горящих взглядов, и только на щеках пылал ровный румянец, говорящий о её молодости, здоровье и свежести. Перед начальником колдунья держалась без смущения или жеманства, просто и непринуждённо, как будто им предстоял душевный разговор, а не торжественная церемония присвоения нового звания. Сам Олдман, кажется, был несколько смущён — в конце концов, он, хоть и был начальником, оставался мужчиной, а близость этой женщины практически на любого мужчину оказывала гнетуще-сладостное воздействие, хотя Анну Мальсибер ни в коем случае нельзя было упрекнуть в непрофессионализме.

Олдману незачем было призывать сотрудников Аврората встать для торжественной церемонии — все и без того вытянулись как по струнке, стоило Анне появиться на мостике.

Церемония присвоения нового звания не занимала много времени (в Аврорате не прижились бы бездумные ритуалы), но впечатление производила. По чёткому регламенту, пока все сотрудники встали навытяжку, Анна опустилась на одно колено перед главой Аврората и чуть склонила голову. Филип Олдман, держась прямо, без фальшивой торжественности, но внушительно произнёс: «Капрал Мальсибер, за отличную службу и верность долгу вам присуждается звание сержанта Аврората. Ad opus!»⁽¹⁾

В этот момент все авроры приложили правые руки с обнажёнными палочками в кулаках к сердцу — так в Аврорате было принято отдавать честь.

Анна отвечала с дерзкой улыбкой: «Ad bestias!»⁽²⁾

После этого Олдман коснулся своей палочкой головы и правого плеча Анны, и погоны с бронзовыми полумесяцами вспыхнули серебром, рисунок на них изменился.

«Встаньте, сержант Мальсибер», — сказал Олдман, и Анна поднялась с колен.

Наблюдая за восторженными лицами коллег, обращёнными в сторону Анны Мальсибер, Гавейн выглядел так гордо, будто это он, а не она, получал новые погоны. Он даже честь отдавал с особой торжественностью, а вовсе не с присущей ему снисходительной ленцой, скрываемой только при Филипе Олдмане и леди Вайолет Мармайт (их с Анной уважаемом менторе), а когда Анна стала спускаться с мостика, подобная прибывшей на бал таинственной принцессе, поспешил занять место поближе, чтобы поздравить напарницу одним из первых. Грюм, Скримджер и Сэвидж на исчезновение коллеги не обратили никакого внимания: зачем смотреть на Робардса, когда можно не отрывать глаз от Анны? Даже главе Аврората без толку было отдавать команду «Вольно». Взглянув на сотрудников как на скопище безнадёжных болванов (коими они и являлись, пока над ними возвышалась фигура Анны), Олдман вернулся в свой кабинет. Анна заправила белокурый локон за ушко, чиркнув по лебединой шее тонким пальчиком, и только после будто заметила столпившихся вокруг мостика авроров, не все из которых успели вернуть свои челюсти в подобающее положение. Разве что сотрудницы Аврората наблюдали за мужчинами с презрительными усмешками: зрелище, как из раза в раз эти бравые парни превращаются в безмозглых обезьян, стоит только Анне Мальсибер появиться в дверях, вызывало уже не смех или зависть — жалость.

— Привет, мальчики, — Анна легко подмигнула сразу всем и никому, но каждый счёл, что знак внимания был обращён именно к нему, счастливцу. Пожалуй, кроме Скримджера. Скримджер всегда был настроен скептически касательно знаков внимания и признавал только знаки тревоги или маггловского дорожного движения. Анна, сойдя с мостика, точно могла бы спровоцировать аварию на оживлённом городском перекрёстке, однако досадный инцидент едва ли омрачил бы её лучезарное настроение. Так, она невозмутимо проплыла мимо столпившихся сослуживцев, которые одновременно и расступались перед ней, как морские волны перед Моисеем, и наступали друг другу на пятки в едином порыве прикоснуться к шлейфу если не мантии Анны, то хотя бы аромата её духов. К всеобщей зависти, остановилась Анна у дальнего стола, за который принципиально опустился Скримджер, стоило официальной части завершиться; то, что другие продолжали стоять истуканами, Скримджер считал глупостью, а вовсе не хорошими манерами. Впрочем, мнение большинства грубияном в сложившихся обстоятельствах определило его. Скримджер привычно отгородился от мнения большинства бумагами. Большинство ещё больше возмутило, что таким образом Скримджер отгородился и от солнечного взгляда Анны. Из всех собравшихся только сама Анна отнеслась к этому хладнокровно и обратила взгляд и улыбку к Гавейну, который всё это время важно ступал за ней следом, как вышколенный породистый пёс.

— Кажется, всё немного растянулось. Бедняга Филип напутал пару словечек, но это было по-своему очаровательно. Спасибо за поддержку, напарник.

Гавейн так и лучился от счастья, как будто он организовал всю церемонию, а глава Аврората был лишь рядовым исполнителем. Мягкий, томный, как переливы моря в лучах закатного солнца, голос Анны мог убедить кого угодно в чём угодно, и сейчас он убеждал окружающих, что они по случаю вознесены на Олимп.

— Всё прошло восхитительно, — гордо объявил Гавейн.

— Поздравляю, Анна, — вступил Грюм с широкой улыбкой и протянул Анне руку. Та пожала её с искренним добродушием.

— Спасибо, Аластор. Как это говорится?.. — она притворно закатила глаза, мельком покосившись на бледный лоб Скримджера, который нависал над бумагами. — «Для меня огромная честь, господа»...

— Это честь для нас, — воскликнул Гавейн, — что теперь в ряды сержантов Аврората вступила такая…

— Ты банален, — отпихнул его Сэвидж и оказался вплотную к Анне, что наверняка бы вогнало его в краску, если бы аврор Сэвидж умел краснеть. Умел бы хоть аврор Сэвидж чистить зубы и следить за свежестью белья… Однако улыбка Анны ничуть не померкла; с великодушием королевы она готова была снизойти и до такого недоразумения, как Ричард Сэвидж.

— А ты, Дикки, меня удивишь?

— Комплименты тут бесполезны, — заявил Сэвидж. — Наша принцесса Аврора — это серьёзная угроза всем вашим карьеристским задницам, тупицы. Через год она уже хватит лейтенанта, а там и до майора недалеко. А вы чтоб все землю жрали, по которой Анна вас, собак, выгуливает.

— Зачем же так грубо, Дикки? — притворно нахмурилась Анна. Ей, в отличие от прочих, даже льстило глупое прозвище, которое Сэвидж, очевидно, считал лучшим плодом своей убогой фантазии, и записывал себе в заслуги, что никто из чистокровных не понимал заложенного в нём двойного смысла; впрочем, признаваться, что в семнадцать лет тридцать раз пересмотрел с младшей сестрёнкой маггловский мультфильм и до сих пор помнил его наизусть, не спешил. ⁽³⁾

— Правда груба, — скорбно произнёс Сэвидж. — Поэтому ей предпочитают сладкую ложь и сладеньких хлыщей.

— Рядом с такой женщиной, Сэвидж, непостыдно быть верным псом, — ухмыльнулся Грюм, — вот только ты — крыса паршивая.

— Крысы — лучшие создания, не обижай крыс! — взбеленился Сэвидж.

— Мальчики, не ссорьтесь, — стоило Анне изобразить огорчение, как все замерли, как если бы налетели на стол с любимой маминой вазой и та закачалась угрожающе на самом краю. — Я всех вас люблю, а вы ругаетесь. У меня сегодня праздник…

— И мы приглашаем всех отметить, — с великодушной улыбкой возвестил Гавейн, так и не придумав, чем отплатить Сэвиджу за «сладенького хлыща». — Сегодня после работы в «Фонарике гриндилоу».

— Слишком растяжимое понятие для тех, кто живёт на работе, — хохотнул Грюм и указал на Скримджера. — Лучше назначьте точное время.

— Дело в том, что для общего удовольствия придётся чем-то пожертвовать, — пропела Анна, не спуская глаз со Скримджера. — Впрочем, я не заметила, чтобы сержант Скримджер горел желанием разделить наше торжество.

— Сержант Скримджер не горит, он подгорает, — вставил Сэвидж.

— Сержант Скримджер, мы вам мешаем? — прямо спросила Анна.

Сержант Скримджер не отвёл взгляда от папки с делом.

— Если у вас есть какая-то просьба или поручение, выскажите его прямо, — ровно сказал он.

— Есть приглашение, — Анна ступила ближе на шаг. — Вам лично, — и ещё ближе. — Сегодня после работы скромная дружеская посиделка с выпивкой за мой счёт.

— У меня работа.

— Я же сказала, «после работы», сержант.

Округлое бедро Анны упёрлось в стол Скримджера. Скримджер принял во внимание бедро, затем поднял на возмутительницу спокойствия совершенно бесстрастный взгляд и сказал:

— У нас не совпадают графики.

Он потянулся за листами пергамента, которые примяла Анна, высвободил их, разгладил и только потом добавил:

— Ввиду моего вынужденного отсутствия выражаю свои поздравления сейчас, сержант Мальсибер.

— Поздравления принимаются, сержант Скримджер, — в тон ему ответила Анна. — А что насчёт извинений?

— Пиши объяснительную, Скримджер! — воскликнул Гавейн и взял Анну под локоть. Видеть, как его напарница слишком много внимания уделяет человеку, который этого не ценит, было выше его сил. — Принимается только письменный вариант, заверенный печатью! Пойдём, Анна, леди Мармайт нас заждалась.

Опаздывать на аудиенцию к ментору не могла себе позволить даже Анна Мальсибер. Она повела плечиком, окинула всех чарующим взглядом из-под иссиня-чёрных ресниц и махнула ручкой:

— До встречи, мальчики.

Гавейн, гордо задрав голову, проводил Анну до дверей под завистливые взгляды. Кто-то, даже не потрудившись приглушить голос, припомнил, что за семь лет напарничества «всё равно ему не перепало». Однако это обстоятельство скорее роднило надменного Робардса с аврорской братией: не перепало никому. Анна Мальсибер была профессионалом, в некоторых аспектах ещё более принципиальным, чем Руфус Скримджер.

Когда за Анной закрылась дверь, по Аврорату пронёсся сдавленный вздох.

— Когда строишь из себя недотрогу, ты выглядишь идиотом, — сказал Скримджеру Грюм.

— Не большим, чем вы, — сказал Грюму Скримджер.

— Он не выглядит идиотом, — сказал Сэвидж. — Он и есть идиот.

— И долго вы собираетесь тут торчать, как идиоты?

От блаженного созерцания новоиспечённого сержанта Анны Мальсибер их отвлёк насмешливый женский голос, резкий и низковатый, так контрастирующий с нежной аурой Анны, что наваждение как рукой сняло. Со стороны морга к ним уверенной походкой приближалась молодая ведьма с бесцветными волосами, собранными в хвост, и грубыми чертами лица, придававшими её внешнему виду скорее мужскую привлекательность.

Это была Паула Гольцман, авроратский магсудмедэксперт, и обращалась она в основном к Скримджеру и Грюму. Скримджер при виде неё заметно помрачнел, что Гольцман, кажется, с удовольствием заметила.

— Бабку привезли, разделывать будем?

Магсудмедэкспертов в Аврорате было всего двое, оба они отличались специфическим (ещё более, чем у авроров) чувством юмора и непоколебимой уверенностью в том, что без правильно произведённого вскрытия вообще ничего нельзя установить, а ещё — некоторым презрением к бумажной волоките. «Лучше один раз понюхать, чем сто раз прочитать в отчёте», — такая у них была присказка-шутка. Помимо своей основной работы над трупами им приходилось время от времени колдовать и над живыми: судмед не целитель, на больничный не пошлёт. Хотя вполне может послать в задницу того, кто слишком громко орёт при вправлении сломанного носа или вывихнутой лодыжки, потому как судмеды любят тишину. Их законные пациенты, как правило, не орут.

— Так разве у вас не маггловское? — встрял Сэвидж, через плечо Скримджера заглядывая в папку с делом, а тем временем одной рукой доставая из пакета новый пончик. — Они небось эту бабку уже тридцать раз разделали и обратно сшили, бедняжку.

Паула, только что заметившая Сэвиджа, вдруг слишком уж разозлилась для невинной по меркам Дикого Дика ремарки про бабку.

— Так вот что это было! Если бы не пожизненное в Азкабане, Сэвидж, я бы тебя на месте прибила. Я в следующий раз твои крошки в отчёт добавлю, пусть старик почитает, как ты жрёшь свои пончики над трупом!

Грюм покатился со смеху. Сэвидж непонимающе развёл руками.

— Да я, это самое… Нас на того придурка из Лютного в обед вызвали, я что тебе теперь, голодный должен ходить?

Скримджер на секунду спрятал лицо за ладонью, вздохнул и захлопнул папку.

— Ну, что там с бабкой?

Бабка, уже и правда разделанная и заново сшитая, о чём говорил свежий шрам в форме буквы Y, проходящий через всю её грудь, уже лежала на столе, когда Скримджер и Грюм, следуя за Паулой Гольцман, вошли в морг. Скримджер слегка поморщился, то ли от яркого света магической лампы, висящей над столом, то ли от не самого свежего запаха, исходящего от бабки.

— Фу, как вы тут работаете? — не выдержал Грюм.

— Ты только что стоял рядом с Сэвиджем, и всё было нормально, а в морге обоняние включилось? — фыркнула Паула, деловито надевая перчатки. И крикнула куда-то в сторону неприметной серой двери:

— Готовы!

За серой дверью раздался шорох, и под лампу, как под софиты, вышел низенький лопоухий волшебник в очках с толстыми стёклами, из-за которых его взгляд казался удивлённым, — Дезидериус Макс, главный магсудмедэксперт Аврората, по понятным причинам предпочитающий, чтобы его называли по фамилии. Хотя седина уже тронула его виски, макушка магсудмедэксперта оставалась тёмно-русой, густой и кудрявой.

— Так-так-так, значит, сегодня со зрителями? — усмехнулся Макс, увидев стоящих возле входа Грюма и Скримджера. — Проходите, господа, не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.

— Как-то рановато, — вполголоса пошутил Грюм.

Скримджер молча закатил глаза.

— Итак, что тут у нас… — продолжал Макс, вчитываясь в поданный ему Паулой пергамент. — Ага, миссис Мэри Кэббидж, маггла, год рождения 1907-ой, предполагаемая причина смерти…

Макс цокнул языком и погрозил пухлым пальцем, обращаясь, казалось, к трупу:

— Ну уж нет, голубушка, это не объяснение. Так мы дело оставить не можем.

Ещё раз погрозив трупу миссис Кэббидж, Макс надел перчатки, размял пальцы, как вратарь перед матчем, и с некоторым благоговением принял из рук Паулы скальпель, будто то был не скальпель, а ключ от сундука с сокровищами.

Медленно и аккуратно он разрезал сшитую магглами плоть мёртвой старушки, затем раздвинул рёбра и наклонился поближе, всматриваясь в пучину окровавленных внутренностей миссис Кэббидж. Сердца не было. Грюм удивлённо вдохнул, Макс довольно захихикал.

— В материалах дела указано, что сердце не было найдено, — сказал Скримджер.

Макс посмотрел на него с некоторой обидой.

— Это ещё ничего не доказывает, сержант Скримджер! И не говорите мне, пожалуйста, под руку, лучше смотрите внимательно. Важно не то, что сердце отсутствует. Важно, как оно отсутствует. Видите?

Скримджер наклонился к трупу чуть поближе, но, очевидно, ничего не увидел.

— Да магглы небось сами его потеряли, — хохотнул Грюм.

Паула прищурилась и деловито засучила рукава, прежде чем провести волшебной палочкой над раскрытой грудной клеткой:

— Странно. Сосуды не повреждены.

Макс вскинул брови, будто не веря своим ушам, затем повторил предыдущую махинацию, наклонившись так низко к вскрытой старушке, что чуть не запачкал очки её кровью, и, наконец выпрямившись, просиял.

— И ведь правда! Потрясающе. Потрясающе, — повторил он, с улыбкой гордого папаши — в его случае, ментора. — Браво, Гольцман!

Гольцман, которая должна была после слов Макса отвесить ему низкий поклон и расплакаться, выглядела чуть менее смущённой, чем Грюм и Скримджер (которые по сценарию Макса должны были забросать её цветами), хотя всё же позволила себе самодовольную усмешку. Макс тем временем продолжал представление, обращаясь к публике:

— Так почему они не повреждены, спросите вы? А потому, сдаётся мне, что предположение сержанта Грюма абсолютно не-вер-но-е, и слава, скажу я вам, Мерлину, что нам попались не самые безалаберные магглы!

— Так сердце изъято магическим путём? — уточнил Скримджер.

— Не просто магическим путём! Это филигранная работа. Ничего не повреждено. Сердца как будто и не было. Хотел бы я увидеть, что с ним стало сейчас. Сердце отдельно от организма! Удивительно, — восхищённо причитая, Макс отошёл от стола, чтобы что-то записать.

Скримджер нахмурился:

— Значит, изъятие сердца и было причиной смерти?

— Технически, его могли изъять как при жизни, так и после смерти. Хотя если учесть, что внезапное исчезновение самого главного в кровообращении органа повлекло бы соответствующую реакцию… — наклонившись над раскрытой грудной клеткой миссис Кэббидж, Паула аккуратно просунула руку, что-то ощупывая, затем провела над отсутствующим сердцем волшебной палочкой, прислушиваясь.

— Явных признаков, указывающих на прижизненное изъятие сердца, нет. Если в отчётах магглов, подбросивших нам эту бабку, никакой информации, я вам точно ничего не скажу: трупу шестьдесят пять часов. Что касается отсутствия магических отпечатков, тут сложно судить, учитывая что та же «Авада» ничего не оставляет, но лично я не помню у «Авады» таких побочных эффектов.

— Значит, посмертно…

— Что посмертно? — захлопнув блокнот с глухим хлопком, Макс вернулся к трупу и аврорам. — Ах, сердце? Не думаете же вы, что у живого человека можно так аккуратно изъять рабочее сердце? Тем более что это был бы удар по движущейся цели. «Петрификус тоталус» обычно видно, это не наш случай — обратите внимание на её пальцы, они слегка присогнуты, это их естественное расслабленное положение…

— Подождите, а что если можно?

Макс обернулся к Пауле, увеличенные толстыми стёклами очков глаза смотрели немного ошарашенно, то ли из-за смелого предположения коллеги, то ли оттого, что она так бесцеремонно прервала его представление. Убедившись, что и авроры внимательно её слушают, Паула продолжила:

— Предположение Скримджера навело меня на мысль. Заклинание вроде «Эванеско» может быть применено к составной части целого, так? — доказывая свою мысль, она направила палочку на Скримджера, демонстрируя упомянутое заклинание на его галстуке. Скримджер бросил на неё испепеляющий взгляд, но Паула, не обращая на него внимания, уже восстановила галстук на месте. — Если существует тёмное проклятие, работающее по этим же законам, вполне возможно было изъять и живое сердце.

— Слышал я тут краем уха, что вы исключили влияние тёмной магии, — напомнил Макс.

— Я сказала, что нет отпечатков. Это не значит, что их никогда не было. К тому же, в теории нельзя исключать существование особо сложных чар, чей след минимален или со временем выветривается, учитывая, что нам знакомо хотя бы одно такое заклинание.

Когда Паула Гольцман закончила говорить, Макс задумчиво прищурился, выждал несколько секунд театральной паузы и вновь поднял свой выразительный указательный палец.

— Вы правы, вы совершенно правы. Боюсь, это звучит как нечто времён Мерлина или Основателей, но, разумеется, вероятность, что чрезвычайно могущественный тёмный волшебник снизошёл до бедной бабушки-магглы, чтобы забрать её живое сердце, исключать нельзя.

Грюм хрюкнул, Скримджер нахмурился, Паула закатила глаза, держась впрочем довольно стойко для высмеянной Дезидериусом Максом. Макс же улыбнулся несколько виновато и закрыл блокнот.

— Мало ли этих маньяков-коллекционеров… Был у нас один такой лет пятнадцать назад, собирал копчики. Штук пять магглов к нам привозили бесхвостых, а у него эти копчики на каминной полке, говорят, стояли. Этот небось с сердцами, голубчик, возится. Но это уж вам выяснять, — он кивнул Скримджеру и давящемуся от смеха Грюму.

Гольцман проводила обоих за дверь и снова склонилась над бабкой.

— Эх, — вздохнул Макс, когда в морге их осталось двое, не считая пожилой леди, увы, покойной. — Тоже, что ли, коллекционированием заняться?

1) К делу! (лат.)

Вернуться к тексту

2) К зверям! (лат.)

Вернуться к тексту

3) имеется в виду мультфильм "Спящая красавица" студии Walt Disney 1958 года

Вернуться к тексту