С чистого листа (гет)

Мать грозилась, что вернет Луи в старую школу. Конечно, ничего такого она не сделала. Ей было не потягаться с отцом. Луи продолжал ходить туда, куда отвел его отец, и был всем очень доволен.

Жаль, Джордж не мог сказать того же о себе.

По правде говоря, он и сам не отказался бы сменить школу. Там его не любили. Как бы смешно это ни прозвучало, но доставалось ему из-за волос. Одноклассники изводили Джорджа издевками и постоянно говорили, что он, будто девчонка, вечно торчит перед зеркалом и причесывается.

Но что он мог поделать, если волосы у него действительно были отменные — очень густые и необычного, медово-каштанового цвета? Ему нравилось, когда они были в полном порядке. Поэтому он и причесывался так часто.

Мальчики обзывали его «Златовлаской» и другими словами, которых он не мог произнести вслух дома. Из-за этого пребывание в школе сделалось невыносимым.

Джордж никогда не решился бы обсуждать такое с отцом.

Он хотел поделиться с матерью. Но виделись они теперь редко и удобного момента все как-то не выпадало.

В очередной уикенд, незадолго до Рождества, мать поехала вместе с ним и Луи к Филиппе. С понедельника начинались каникулы, и настроение у всех было приподнятым. Они очень хорошо провели время вместе с кузенами. Мать не выпила ни капли и выглядела на миллион долларов. В отличие от бабушки с дедушкой, Филиппа вела себя с ней как ни в чем ни бывало. Они с матерью тоже дурачились, как девочки. Два дня пролетели незаметно.

— Мама, ты придешь к нам на Рождество? — спросил Луи вечером в воскресенье, когда они собирались домой.

— Посмотрим, дорогой, — неопределенно ответила мать. Она аккуратно завязала ему шарф и на все пуговицы застегнула пальто.

Джордж знал, что ее не будет. Но в глубине души у него оставалась надежда, что отец все-таки разрешит ей побыть на рождественском вечере хоть недолго. Как-никак, официально они продолжали оставаться вместе. Впрочем, удрученно возразил себе Джордж, в Семье все давно знали правду. Вопросов из-за отсутствия матери ни у кого не возникнет.

Филиппа и ее дети очень ласково простились с ними. Луи наотрез отказывался уезжать, и матери пришлось взять его на руки, как неразумную мелюзгу. Хотя, по мнению Джорджа, именно неразумной мелюзгой он и был.

— Хочу на Темзу! — капризно потребовал Луи, когда они уже сидели в машине. — Там ярмарка!

Он обожал предрождественские ярмарки, особенно ту, что разворачивалась каждый год около реки. Ему нравилась атмосфера веселья и праздника, и, по-видимому, он захотел продолжения банкета. Хорошо, что отпущенное отцом время уже почти вышло.

— Хорошо, сынок, — неожиданно согласилась мать, с любовью глядя на Луи. — Поехали.

От такого поворота событий Джордж встревожился не на шутку.

— Но ведь мы должны…

— Все в порядке, — прервала его мать. — Мы заедем всего на пару часов. Это же Рождество!

— Но папа…

— Перестань, — резко сказала мать. — Ничего плохого не случится. В конце концов, я ваша мать и имею полное право провести с вами время.

— Папа ждет нас ровно к восьми, — закончил Джордж, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Послушай, мальчик, — глаза у матери вдруг заблестели нехорошим блеском. — Если тебе так хочется, я прямо сейчас отвезу вас к нему.

— Не надо! Не слушай его! — Луи повернулся на пассажирском сиденье и щелкнул брата по лбу.

Джордж заметался. Он очень хотел поехать вместе с матерью на ярмарку… и в то же время очень боялся. Боялся отца и его гнева. Он обрушится только на него одного.

— Может быть, стоит предупредить его? — неуверенно начал Джордж, надеясь вернуть матери благоразумие. — Правда, у меня телефон разрядился, а пауэр банк я не захватил.

— Время еще совсем не позднее, — ответила она. — Вы едете с родной матерью. В чем преступление? Повторяю, могу сию секунду доставить вас к нему.

— Нет! — завопил Луи.

Мать вперила в Джорджа тяжелый взгляд. И ему не оставалось ничего, кроме как сдаться.

Может, все еще обойдется, успокаивал он себя, пока они ехали к Темзе.

Но тревога не отпускала его, а, наоборот, росла. Джордж пытался получать удовольствие от прогулки, но безуспешно. Сколько бы раз он ни говорил себе, что сегодня чудесный вечер, они гуляют с матерью, и все хорошо, хорошо, хорошо, легче не становилось.

Набережная сверкала золотыми и красными огнями от усеявших ее палаток и ларьков. Мать накупила им сахарной ваты, чипсов, колы, даже мороженого, несмотря на декабрьскую стужу. Луи потащил ее к древним игровым автоматам. Мимо тира он прошел равнодушно, но зато приник к стеклянной коробке для выуживания игрушек.

— Сынок, это все сплошное надувательство, — сказала мать, приобняв его за плечи.

— Хочу сыграть! — безапелляционно заявил Луи.

Она вздохнула и вытащила из кармана монету.

— Нужна еще одна, — подсказал Джордж.

— Не только надувательство, но еще и грабеж, — мать закатила глаза, но потом улыбнулась.

Луи, само собой, спустил обе монеты впустую. Металлические клешни захвата ухватили какую-то игрушку за ухо, после чего захват соскользнул и пустой уехал в сторону.

— Ну все, пощекотал себе нервы? — мать потянула его за руку, но Луи не двинулся с места.

— Попробуй, мама! — попросил он, глядя на нее снизу вверх.

Она удивилась. Но спорить не стала.

— В последний раз я проделывала это, когда была такой, как вы, — мать закинула в щель две монетки и неловко ухватила рычажок.

Однако ей неожиданно улыбнулась удача: с первого захода она выловила что-то маленькое и желтое.

— Есть! — возликовал Луи. При ближайшем рассмотрении оказалось, что мать вытянула кособокого потрепанного плюшевого медведя.

Луи вцепился в него что было сил.

— Пусть он напоминает тебе об этом вечере, золотце, — с нежностью сказала мать, и они пошли дальше по набережной.

Джордж заметил, как ее глаза бегают по прилавкам и задерживаются на холодильниках со спиртным. Он догадался, что ей до смерти хочется выпить. Но она не стала этого делать. Она отказалась от колы и взяла чай, и то без сахара, «чтобы не поправиться». Это совершенно зря, подумал Джордж, потому что мать была до того худой, что он беспокоился, не больна ли она в самом деле. Но говорить ей об этом не стал.

Скучавший в тире черноволосый парень присвистнул, когда они проходили мимо.

— Красотка, а вдруг тебе сегодня повезет? — развязно окликнул он. У него был выговор типичного кокни. — Не хочешь испытать себя?

Мать улыбнулась ему и сказала, что не любит оружия.

— Ты просто не знаешь, что с ним делать. Я бы тебе показал... если бы ты зашла как-нибудь без своей малышни. А вообще, ты мне кого-то напоминаешь. Мы раньше не были знакомы?

— Едва ли, — мать покачала головой и поспешила отойти от него.

Народу было много, все суетились со своими детьми, и, на счастье, их никто не узнавал. Джордж смотрел на всех этих людей, на то, как матери и отцы вместе веселятся с детьми. Когда-то и у них дома было так. Может, еще будет? Может, отец вдруг поймет, как им не хватает мамы, и они опять будут вместе по-настоящему, и все будет хорошо.

В этих мечтах он не заметил, как пролетело время. Было очень поздно, когда мать повела их к выходу.

Луи прямо с ног валился от усталости. Но ни на секунду не выпускал из рук своего желтого медведя.

— Послушай, — мать взглянула на Джорджа. — А может, вернемся к Филиппе? Завтра бы продолжили. Ведь у вас каникулы, как-никак.

Джордж пришел в ужас от ее предложения. Он и без того боялся смотреть на часы.

— Нет, мам. Пора возвращаться. Мы и так сильно опоздали.

Она поджала губы.

— Боже мой. Можно подумать, тебе лет семьдесят.

Это очень обидело Джорджа. Опустив голову, он быстро зашагал вперед, чтобы не видеть ее.

Мать нагнала его и заговорила уже мягче:

— Не злись, солнышко. Я только хотела сказать, что ты такой взрослый и рассудительный. Настоящий джентльмен. Ты прав, — она вздохнула. — Хватит на сегодня сумасбродств. Сейчас поедем. Просто мне так хочется, чтобы этот вечер не заканчивался.

— Мне тоже, мама, — тихо ответил Джордж.

Они быстро загрузились в ее «Ауди» и мягко тронулись в путь. Луи почти сразу задремал, прижимая к себе медведя. Джордж опять стал мечтать. Вот сейчас они приедут домой, и отец на радостях заключит мать в объятия, и они проведут вместе Рождество, и мама никуда от них не уйдет.

Правда, чем ближе они были, тем сильнее и тревожнее у него билось сердце.

Наконец машина затормозила около дома. Во всех окнах горел свет. С крыльца бежал отец им навстречу. За ним — Шарлотта. Отец был очень бледен. И даже с такого расстояния было видно, что один глаз у него дергается. Джорджу стало страшно.

Мать вышла из машины, помогла выбраться сонному Луи и прижала его к себе. Теперь она выглядела растерянной.

— Ты что себе позволяешь? — закричал отец. Сейчас он напоминал гранату с выдернутой чекой. — Ты хоть представляешь, в каком я был состоянии? Кто тебе позволил самовольно, без разрешения…

— Я их мать, Уильям. Мне не нужны ни чьи разрешения для того, чтобы провести время с сыновьями.

Отец подлетел к ней. Джордж вдруг понял, что сейчас произойдет.

— Нет, папа! — выкрикнул он. Первым его порывом было встать между ними, заслонить мать. Но он не решился преградить дорогу отцу. Ему просто не хватило духа.

Отец с размаху влепил матери пощечину — так, что зазвенело в воздухе. Она покачнулась, но не издала ни звука. Зато Луи, моментально проснувшись, заголосил во все горло. Он бросился к отцу и замолотил по нему кулаками. Отец не обращал на него никакого внимания. Он смотрел только на мать.

Джордж застыл, еле переводя дыхание. Шарлотта, за спиной отца, прижала ладонь ко рту.

— Не смей больше подходить к ним, — в полной тишине сказал отец почти обычным голосом. — И чтобы никто тебя здесь не видел.

Услышав это, Луи кинулся к матери и обнял ее. Мать смотрела на отца широко раскрытыми глазами. Одна щека у нее была красной — та, по которой он ее ударил. Она потирала ее с ошарашенным видом.

— Ты не имеешь права… — выдохнула мать. — Это даже тебе не под силу, Уильям.

— Еще как под силу, — хладнокровно ответил отец.

— Ты этого не хочешь.

— Хочу.

— А вы чего хотите? — она посмотрела на Джорджа, на Луи, на Шарлотту. Шарлотта отвернулась. Луи покрепче вцепился в мать.

Джордж не знал, что ему сказать, что сделать.

Он хотел сказать матери, что хочет всегда-всегда ее видеть.

Он хотел сказать отцу, что больше никогда в жизни не хочет видеть мать.

Он чувствовал, что разрывается надвое.

— Идите в дом, — распорядился отец. — Сию секунду.

Джордж не мог двинуться с места. Его ноги словно вросли в землю.

— Сейчас же! — рявкнул отец так, что внутри у мальчика все задрожало.

Первой пришла в себя Шарлотта. Не глядя на мать, она подошла к Луи, взяла его за руку и потянула. Он сопротивлялся. Но Шарлотта была настойчива. Наконец он сдался. Мать взглянула на него, и лицо у нее исказилось.

— Ты хотела начать жизнь заново, — сказал отец. — Вот и начинай.

Мать не ответила. Она вскочила в свою машину, завела мотор и умчалась в ночь.