Сага о Сакши́. Книга 2. Здравствуй и прощай (гет)

Тёплая вода, похожая на парное молоко. А вокруг белая пустота. Туман как рваные клочья ваты. Она лежала на спине, раскинув ноги и руки, и смотрела вверх, но там не было ничего, кроме белых клубов. Может быть, это не туман, а облака? Вода на их фоне кажется чернильно-чёрной. Что там, внизу? Нет, лучше не знать.

Кто-то проплыл мимо. Вилан услышала сиплое, с надрывом, дыхание. Слишком глубокое. Как будто кто-то пытался набрать в почти неподвижные лёгкие побольше воздуха. Она хотела посмотреть, кто там, но не смогла повернуть голову.

"Я, Бай Лин из Дома Линь, клянусь тебе, Вилан из рода Тайри, любить тебя, защищать и беречь, быть рядом, быть помощью и опорой во всем — до моего последнего вздоха...".

Чей это голос произносит такие странно знакомые слова и её имя? Она знает этот голос, но не может вспомнить, кому он принадлежит. Это очень важно — вспомнить. Хотя бы что-нибудь. Из рода... Из Дома... Пустые непонятные слова. Клятва, которая здесь ничего не значит. Нет, вспоминать не хочется. Ничего не хочется.

Снова послышался плеск, она покачнулась в воде, похожей на вино из чёрных ежевичных ягод. Наверное, это и есть то самое вино... Вода коснулась лба и щёк, закрыла уши. Потом кто-то потянул Вилан вниз, в глубину. Всё равно, куда. Всё равно, кто.

— Барышня!..

Вилан лежала на земле, глядя на укрытое жемчужно-серебристыми облаками зимнее небо. Такое огромное, необъятное... Почему, когда стоишь, оно кажется не таким огромным?

— Барышня?

Вилан перевела взгляд на окликавшего её молодого мужчину. Он наклонился к ней, и она поразилась безупречной красоте его черт, сиянию, исходившему от всего его облика, открытой улыбке алых губ. Он был прекраснее многих красавиц, что совсем не лишало его утончённой мужественности. Вилан догадалась, что перед ней не простой прохожий.

Незнакомец помог ей сесть, а затем подняться на ноги. Только выпрямившись, она увидела, что находится на довольно оживленной улице. Счастье, что вокруг не собралась толпа, люди спешили по своим делам, не обращая на них никакого внимания.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Благодарю, господин?.. — она замолчала, ожидая, что мужчина назовёт своё имя.

— Чжан Чанцин. Моя семья живёт вон в том доме, — он махнул в сторону особняка на противоположной стороне улицы. — А вы, кажется, барышня Вилан?

— Верно, — Вилан осторожно улыбнулась в ответ. Она указала на дом, у ворот которого они стояли. — Мы живём в доме напротив.

День выдался морозным, и у калитки образовалась коварная тонкая наледь, которая и послужила причиной неожиданного приятного знакомства. Соседи улыбались друг другу, и у Вилан потеплело в груди. Чжан Чанцин, одетый в бело-голубые и синие одежды, в ханьфу, отделанном по плечам белоснежным пухом птицы ро⁽¹⁾, с вплетенными в волосы белыми и голубыми лентами, со скрепляющей верхнюю часть волос серебряной гуанью, украшенной бирюзой и голубой эмалью, казался ей небожителем, случайно оказавшимся в обители смертных.

Они немного поговорили о своих родных. Оказалось, что семья Чжан Чанцина, — родители, он сам и две младшие сестры, — переехала сюда всего несколько дней назад. Вилан не хотелось прерывать разговор. Новый знакомец так же не спешил покидать её. Но правила приличия запрещали долгую беседу наедине, и, сказав друг другу несколько любезных фраз, они расстались.

Ненадолго, как выяснилось. Отец Вилан, генерал Тайри, пригласил соседей в свой дом, и в тот же вечер ей представилась возможность увидеть молодого человека снова. Оставив старших говорить о своём, Вилан повела Чжан Чанцина и его сестёр осматривать дом и прилежащие территории. Полюбоваться было чем: как раз зацвело "снежное дерево" — голые ветви были усыпаны белыми соцветиями. Гости удивлялись необычной прелести дерева, но Чжан Чанцин больше смотрел на Вилан. Его поразительной чистоты улыбка светилась, как блики солнца на воде, находя отклик в её сердце.

Вскоре отцы сговорились о свадьбе. Прекрасная пара, рассуждали они, грех не воспользоваться такой возможностью. Чжан Чанцин окружил невесту нежной ненавязчивой заботой. Его любовь была спокойной и уважительной, в ней было тепло и уютно. Вместе с тем он был отнюдь не робок и вошёл в жизнь Вилан активным участником, не пуская всё на самотёк в угоду предписывающим лицемерную стыдливость правилам.

Чжан Чанцин ни на день не позволял ей забыть о его существовании: занимаясь своими делами, он постоянно появлялся в поле зрения Вилан. Успевая выполнять поручения отца, он делал так много для нуждающихся: поднимал на ноги упавшего; провожал до дому одинокую старушку, несущую тяжёлую поклажу; угощал детишек, игравших на улице, и перевязывал расшибленные ладошки и коленки, утешал и ободрял добрым словом, порой платил за не слишком нужную вещь куда больше запрошенного, чтобы поддержать бедную продавщицу... У него в жизни было всё хорошо, и благополучием он старался поделиться с другими. Без надрыва и чрезмерности, без слёз и страданий, а между делом, освещая мир лучистой улыбкой. Он любил людей, и люди его любили. Для окружающих он стал вторым солнцем.

Чжан Чанцин находил время и для невесты: развлекал, смешил, заботился... Казалось, у него в сутках было раза в два больше часов, чем у всех остальных. Он никуда не спешил и всюду успевал. Разве удивительно, что Вилан полюбила его всем сердцем?

В начале лета она вошла женой и невесткой в его дом. Принеся друг другу брачные клятвы любить везде и всюду, и при жизни, и после смерти, и всегда быть вместе, наконец они соединили свои дороги в одну и испытывали невыразимое счастье.

Однако через некоторое время Вилан начала истаивать. Ей тяжело жилось среди людей. Смертный мир тяготил скоротечностью и суетностью. Наконец сильфида открылась супругу в том, кем является на самом деле и откуда пришла. Чжан Чанцин стал перед выбором: позволить ей остаться с ним здесь означало обречь любимую на угасание и гибель. Уйти с ней в Небесную Гавань значит оставить людей без защиты и поддержки, а ведь он пришёл в мир смертных с этой целью. Но он не колеблясь выбрал второе. Если спасение Вилан зависит оттого, где жить, он отправится с ней.

Они ушли тихой ночью на излёте осени. Вилан летела впереди сизым облаком, Чжан Чанцин, умевший летать благодаря высочайшему развитию духовных сил, следовал за ней. Однако, добравшись до реки Сири́н ⁽²⁾, они натолкнулись на невидимую преграду. Прежде Вилан пересекала её сходу, даже не замечая. Теперь же они оба натыкались на несокрушимую стену. Преодолеть барьер, очевидно, оставалось только вплавь.

Взявшись за руки, Вилан и Чжан Чанцин вошли в тёмные воды. Прекрасен был подводный мир. Он сам по себе казался сном во сне. Мягко колышущиеся, как занавеси, водоросли, разноцветные кораллы и таинственно мерцавшие раковины, скрывавшие в своих глубинах дивные жемчужины. Мимо проплывали сотни юрких разноцветных рыбок. Неподалёку на боку лежал затонувший, облепленный ракушками и рачками корабль. По песчаному дну передвигались, шевеля клешнями, медлительные крабы. Высоко над головой тёмно-серым шёлком переливалась поверхность воды, волнившаяся лёгкой рябью. Здесь хотелось остаться навсегда. И, пожалуй, им двоим было жаль, что они не родились водными существами.

Но там, где ни один не ждал, подстерегла беда. Навстречу им двигалась чёрная воронка подводного вихря, охотящегося на доверчивых странников. Вихрь налетел так мгновенно, что не было возможности ни избежать встречи с ним, ни повернуть назад. Подводный ветер казался живым: он норовил растащить их в разные стороны. Сложив пальцы в сакральном жесте, Чжан Чанцин остановил их полёт, словно стал на якорь. Но сколько бы он ни сжимал руку Вилан, её неумолимо тянуло прямо в воронку круговорота. Напрягая все силы, Чжан Чанцин подтягивал жену к себе, пока не прочёл в её взгляде, что её разрывает надвое.

— Отпусти! — взмолилась Вилан.

— Ни за что!

— Я больше не могу...

— Держись!

— Люблю тебя...

Новый порыв подводного ветра подхватил её и понёс прямо в жадно кружащуюся черноту. "Я найду тебя! Жди!" — прокричал Чжан Чанцин вслед Вилан и, перестав противиться, полетел за ней.

Его вынесло на противоположный берег проклятой реки, но там никого не было. Берег был другим...

Тайри, вернувшись с облёта границ, направился прямиком к дочери, пребывавшей в глубоком беспамятстве с того момента, как он обнаружил ее одну посреди моря, распластавшуюся на туше почти погрузившегося под воду дракона. Вилан была покрыла ужасными ранами от драконьих зубов. Ещё чуть-чуть — и этот выродок перекусил бы её пополам. А сколько на её теле нашли ушибов, ссадин и синяков...

Это случилось полтора месяца назад. С тех пор она и не приходила в себя. Как она оказалась там? Почему? Предполагалось, что в это время она должна находиться вместе с мужем в столице Чунхуа. Очевидно, Вилан преследовала зелёного дракона, нарушившего границы Небесной Гавани. Конечно, с дозора её никто не снимал: на этот счёт ни владыка Иннэй, ни владыка Эллан распоряжений не давали, а значит, она наравне со всеми должна патрулировать территории двух своих стран. Но это не объясняло, отчего Вилан оказалась в таком ужасном положении. Может быть, она летела домой и это дракон на неё напал?

Вилан опытный воин, сызмальства страж земли и воздуха и чего только ни пережила. Её никто не нежил, да и сама она себя не жалела. Но всё же разве сейчас она не должна быть рядом с супругом? А сам-то принц где? Вопросов было много, но никто не мог дать ответы. Ветер поначалу принёс одну только весть: о разорении дома Вилан. И только потом начали стекаться новости.

Тайри вошёл в комнату дочери. А́львия, жена его второго сына, подняла взгляд от изящного рукоделия, которым занималась, дежуря у постели Вилан:

— Она по-прежнему без сознания.

Тайри опустился на краешек кровати, приложил руку к прохладной щеке своей любимицы:

— Её дух всё ещё где-то блуждает...

Здесь, в доме генерала в Небесной Гавани, гостила сейчас только Альфия и Са́на, её старшая сестра и старшая невестка генерала. Его сыновья дома почти не появлялись, пребывая в дозоре. Ледяные драконы совсем потеряли страх и шастали уже у самых границ Небесной Гавани и Зелёных Холмов. Их отгоняли всеми силами. Но твари плодились с поражавшей всякое воображение скоростью.

Три тревоги постоянно жили в душе генерала: что ледяные пойдут в прямое наступление; что Вилан не приходит в сознание, хотя все её внешние раны и внутренние повреждения зажили; что могут пострадать жена и другие его дети. Все трое сыновей так же не щадили себя, посвятив жизни безопасности территорий сильфов и альвов.

Он дал чёткий наказ Альмеле не выходить из Зелёных Холмов, жена и сама старалась не рисковать понапрасну. А из дома короля Иннэя ветер почти ежедневно приносил запросы о состоянии Вилан. Пока без перемен, отправлял ответ Тайри. Семья переживала случившееся с Вилан. В конце концов, Вирен, младший и пока не женатый сын, принёс сюда Мальви, свою невесту, дочь короля альвов. Мальви умела быть крайне настырной пролазой, и, когда чего-то хотела, остановить её было почти невозможно.

Не то чтобы Мальви так уж любила Вилан. Расстались они не вполне по-дружески, да и симпатии особой друг к другу не испытывали. Но именно с Вилан Мальви чувствовала некую связь, духовную близость. А кроме того, Небесная Гавань ей нравилась: всюду солнечный свет, море облаков сразу под ногами, звёзды, ветер и город, полный какой-то непонятной волнующей свободы. Это вам не пещеры и леса.

— Вы слышали? Нет, вы слышали?.. — сразу с порога заговорила Мальви. — Я просто в себя не приду... В людских землях такое происходит!

— А что там? — удивился Тайри. Ему обычно дела до людей не было. Мало ли что там эти спешащие жить творят.

— А то! Пламенные драконы наконец начали себя проявлять. На трон взошёл Сакши. Настоящий Сакши, понимаете?

— А что, бывают ненастоящие Сакши? — улыбнулась Альвия пылу младшей сестры.

— Не знаю, — отмахнулась Мальви. — Но до сих пор и следа их не было. И кто бы вы думали? Нипочём не отгадаете.

— Так, может, ты нам и скажешь?

— Наш зять, вот кто. Принц Бай Лин теперь император пламенных драконов! — торжествующе затанцевала на месте альва. — Я сразу поняла, что он не человек, но чтобы золотой дракон...

Тайри задумался. Муж Вилан ни много ни мало император. Сакши. Как он поведет себя, когда Ло Фэн и ему начнет навязывать свои правила? Останется ли сам по себе или признает над собой власть Ло Фэна? На его плечах теперь почти непосильное бремя. Выдержит ли этот юноша? Хрупкий, но не слабый, раз смог вернуть себе престол. Как получилось, что пути Вилан и Бай Лина разошлись и каждый пошёл в свою сторону? Что случилось в их доме? Что произошло между ними? Ветер принёс весть о ранении Дара и гневе короля Эллана. Это произошло недалеко от Радужного моря, а потом он, генерал, услышал призыв о помощи своей дочери. Что всё-таки стряслось?

— Это ещё не всё, — заговорил Вирен, до того хранивший молчание. — Сакши восстанавливает свою страну из пепла. Он каким-то образом сумел одолеть драконий недуг, и жители Юшэнга снова становятся собой. Его превозносят как никого на свете. Народ чуть не молится на него.

— Ты бы тоже молился, будь ты бескрылым драконом под пятьдесят, — фыркнула Мальви. — Говорят, у них там дольше пятидесяти не живут.

— Интересно, как поступят два императора, — высказал свою мысль Тайри.

— Есть ещё кое-что, отец. Он ищет нашу Ви. Должны ли мы сообщить ему, где она? Всё-таки он её муж.

— С какой стати? — Тайри поднял брови. — Мы ничего толком не знаем. Вот она проснется и сама скажет, хочет ли видеть его.

— А ещё... — Мальви аж подпрыгивала. — Линь Чао объявил Бай Лину войну и пошёл в наступление. Его флот высадил войска в Юшэнге.

Брови генерала поднялись ещё выше.

— Разве Бай Лин — не сын Линь Чао?

— Там какая-то неразбериха "сын-не-сын". Но говорят, что Бай Лин своими руками убил братца — второго принца. Вот за то и попёр папаша грубой физической силой. Бай Лин только успел воцариться, а тут бах — и война.

— Так ему нужна помощь? — нахмурился отец.

— Уже нет, — ответил за невесту Вирен. — Наш зять выгнал захватчиков из Юшэнга и сам пошёл в наступление на Линь Чао. Империи Чунхуа больше нет. Есть Чунхуа — колония Юшэнга, а наместник там — доверенное лицо императора пламенных.

— Вот как... А что стало с императорской семьёй?

— Не знаю. И никто не знает. И никого, похоже, не волнует.

Альвия, опустив рукоделие, задумчиво поглядела в окно на зачинающийся рассвет.

— Это же драконы... Надо быть сумасшедшим самоубийцей, чтобы атаковать их так запросто. Может быть, император Чунхуа рассчитывал на сыновнюю почтительность.

— Мне и не показалось, что Линь Чао умный человек, — заметил генерал.

Вилан не помнила, сколько летела. Время в полёте теряется. То, кажется, за мгновение покрываешь необъятные пространства, то словно застреваешь в сладком тягучем сиропе.

Как залетела в "кротовью нору", сама не знала. Мимо проносились пространственные отвороты — справа, слева, вверху, внизу... А следом летел он. Холод, который он источал, не поддавался определению и вообще не имел к языку никакого отношения. Сверкающий белый дракон с рубиново-красными глазами и хрустальным гребнем.

Он нёсся за сильфидой, и разделявшее их расстояние сокращалось, потому что постепенно она выбилась из сил. Погоня вымотала её до капли, а он только смеялся. Снисходительно и торжествующе. В этом не было никакого смысла. Всего лишь забава для одного и вопрос выживания для другого.

В конце концов, Вилан поняла: если сдастся — он убьёт, если продолжит лететь — выдохнется окончательно и всё равно погибнет; если пойдёт на хитрость — рискнёт опять же жизнью, рассудком и свободой, но, может быть, сумеет спастись.

И, не сбавляя скорости ни на миг, она свернула туда, куда смогла, куда успела. Что-то громко чавкнуло, оглушительно хлопнуло, и Вилан, потеряв высоту, рухнула, покатилась кувырком, куда-то провалилась и... наконец остановилась. Нет, сознание не оставило её, хотя удар был такой силы, что внутри всё дрожало и гудело...

Это оказался мир женской гегемонии. Так много было пространств, куда можно свернуть... А оказалась тут.

Что ж, жить как-то надо. Не выживать, а жить. Она решила стать вышивальщицей. Из-под её рук выходили удивительные работы — тонкие, живые, почти дышащие... Покупатели нашлись сразу, умолили продать даже образцы работ, образовалась целая очередь из желающих. Сильфида вздохнула: работать теперь — не разогнуться... Зато денег столько заплатили, что можно и о собственном доме задуматься.

— Только одной жить вам нельзя. Купите себе раба, — обронила госпожа Чой загадочную фразу, но, увидев во взгляде покупательницы своего дома замешательство и даже гнев, с готовностью пустилась в объяснения. — В нашей стране, барышня Вилан, женщины живут либо с родителями, либо со старшими братьями, если те сами уже создали семью, либо с мужем. Но не все хотят жить под присмотром. По закону, если девушка или женщина хочет жить одна, у нее должен быть муж. В этом случае, она покупает раба и проходит с ним брачный обряд. Прав у раба нет никаких, так что вас это практически ни к чему не обязывает. Брак анонимный: на доме будет висеть знак замужества хозяйки, но о муже ничего не будет известно. Да это и ни к чему: никто ведь не станет гордиться таким супругом.

Вилан решила, что в шоке побудет потом, сперва всё выяснит.

— И... что же должен делать муж-раб?

— Всюду сопровождать свою жену, охранять ее, делать всё, что она захочет, быть незаметным, удовлетворять все её желания и прихоти... И терпеть наказания, если она им недовольна.

— Мммммм... — промычала сильфида, сбившись с мысли. — А брачный обряд...

— Его проходят прямо на невольничьем рынке либо в храме. Решать вам, милая барышня. Но муж у вас должен быть, иначе у вас будет репутация дурной, легкодоступной женщины и толпа мужчин с недобрыми намерениями станет досаждать вам, а на вашем доме появится специальный знак, извещающий об этом. Да вы не волнуйтесь. Если раб не понравится, вы всегда сможете продать его и купить нового, а обряд будет считаться недействительным, — засмеялась она.

— И... Как обращаются с мужьями-рабами их жёны? — спросила Вилан, чувствуя, как замерзает всё внутри от омерзения.

— А как жена захочет и как раб заслужит. Он же раб! — серебристый смех госпожи Чой вызвал в ней новую волну раздражение, но, тем не менее, обдумать всё это Вилан решила после. — Право у него только одно — его нельзя заполучить в постель против его воли. Можно вынудить или опоить, но силой — это табу. После он уже ни на что не будет годен — ломается воля к жизни.

— Дорого стоит раб?

— Зависит от того, что это за раб. Для черной работы — и медных монет хватит. Для упражнений в фехтовании — один золотой. Супружник — для домашних дел, удовольствий и статуса — на первый брак — десять золотых. После каждого брака цена всё ниже. Как доходит до нуля, дорожка одна — на виселицу.

Чем дольше Вилан слушала, тем лучше понимала: без такого брака не обойтись, но как это мерзко — так обращаться с людьми! Трудно поверить, что эту изощренную гадость придумали женщины. В какой омерзительный мир её занесло! И почему не отпускает смутное ощущение, что именно тут ей надо поселиться? И ведь назад не выбраться — снаружи стережёт ледяной дракон, который может пролежать у "входа" тысячелетия.

Пожилой приятный господин, назвавшийся сторожем дома, выразил удивление, что покупательница явилась одна, без сопровождения. Ведь это неприлично, порядочные дамы так не поступают, намекнул он.

— Завтра куплю себе мужа, — торопливо пообещала Вилан. Забавно. Идёшь за новыми сапожками, а возвращаешься с купленным мужем.

В конце концов, взяв экипаж, она отправилась на невольничий рынок, вполне осознавая, что воспоминания о его посещении останутся в памяти надолго. Воображение рисовало картины одну другой хуже: плохое освещение, грязь, пот, тьма немытых-небритых мужиков и высоченные цены. Её семья пришла бы в ужас от мысли о том, что такое место существует и зачем тут она.

Работорговцы, почуяв не скупящуюся на расходы покупательницу живого товара, принялись тягать девушку от одного помоста к другому. А помостов было столько... Судя по всему, павильон был огромных размеров. И те, кто торговал здесь, начали окружать посетительницу: сперва подошли двое, потом ещё трое, потом пятеро, и вот уж она стоит в центре орущей толпы и не знает, куда деваться. И когда вдруг воцарилась полная тишина, вроде бы даже воздух посвежел. А потом раздался женский голос:

— Господа, займитесь своими делами. Торг ведём мы.

Позади обнаружились восхитительно красивая молодая женщина и пожилой мужчина. И как-то сразу торговцы рассеялись, будто дым, оставив их троих.

Смотр начался. Один был крепкий жгучий брюнет, его глаза полыхали огнем, обещающим, что он чиниться не станет и его жену ждут веселые ночи. Второй, приятный блондин с шальным взглядом синих глаз, подмигнул заговорщически. Уставший мужчина с седыми висками; совсем ещё мальчик; высокий старик с испуганным взором... Пятым стоял юноша, которому здесь точно было не место. Прекрасное лицо, редкая стать, внутренняя чистота, которую невозможно замарать, как ни старайся, бедная, но очень чистая одежда... И абсолютно безжизненный взгляд. "Как он попал сюда?" — поневоле удивилась Вилан и заявила своим провожатым:

— Я возьму этого.

Похоже, управляющие не удивились. Но когда они переглянулись, этот обмен взглядами без слов говорил: будут проблемы.

— Не советую его брать, барышня, — покачала головой госпожа Мену́. Очевидно, во время переглядывания было решено, что говорить будет она. — Его покупали трижды и потом возвращали обратно.

— Почему же?

— Он способен вытерпеть любую физическую боль, унизить его тоже вполне можно, а вот прикосновений к себе не терпит и никому не верит. Ещё ни одной из предыдущих жен не удалось... Но дамы-то рассчитывают на это. Какой прок от красивого мужа, если им нельзя насладиться? Словом, если захотите выполнения супружеского долга, вам придется завести себе любовника.

— Таааак... Что-то ещё?

— Любой раб почтет за честь угождать вам, барышня Вилан. Но не этот. Этот просто будет вас терпеть, и всё. Что с ним не так, мы не знаем.

Поглядим. Вилан продолжала разглядывать своего будущего мужа. Раз уж должна купить кого-то, то и купит того, кого выберет, а не что попало. Он смотрел куда-то в сторону, в уголках губ застыла еле различимая горькая усмешка.

— Как его зовут?

— Юй Цзилинь. Так сказали те, кто его продал.

— Понятно. А давно он в рабстве?

— С самого детства. У нас с пяти лет отправляют прислуживать. Ну, а как подрос до определенного возраста, его перевели в эту категорию.

— Сколько ему лет?

— Двадцать пять. Стар для вас, госпожа? — с надеждой спросил господин Горри.

Вилан чуть не расхохоталась. Скорее, это она стара для него. Её полторы тысячи лет и его двадцать пять — забавное соотношение. А ведь по меркам своего народа она девчонка-несмышлёныш. Понятно, они боятся, что раба вернут.

— Ещё что?

— Он изломан, госпожа. Можно вылечить тело, но душевную боль скоро не вытравить. Если решите вернуть... Это его последние торги. Он не оправдал надежд. После возврата его стоимость упадет до нуля, и он будет казнён.

Вот тут сильфида попросту ужаснулась. Что ещё за изуверство! Да как вообще он выжил здесь?

— Я всё равно беру его.

— Пожалеете...

— Пусть.

Мену властно махнула рукой, подзывая покупаемого раба.

— Подойди!

Когда он стал рядом, она резко и зло произнесла:

— Тебя покупает эта дева.

Юй Цзилинь стоял к покупательнице вполоборота и не повернулся, но при этих словах веки его дрогнули и он мельком искоса глянул на неё.

— Если не перестанешь ломаться, следующим, кто к тебе прикоснется, будет палач, — похоже это предназначалось только для его ушей, но и Вилан услышала. Она продолжала глядеть на него. Он не ответил, но почти неуловимое движение губ, и она будто услышала: "Скорей бы!".

Это, вероятно, "услышала" и управляющая. В руках Мену свистнул хлыст. Кажется, вся кровь бросилась Вилан в голову, а пульс застучал во всем теле разом. Хватит, она терпела эту мерзость слишком долго. Выдернув хлыст из рук Мену, Вилан кинула ей в руки кошелек. Всё, что там было, — двадцать золотых.

— Это ваше, — слова девы воздуха, должно быть, больше походили на змеиный шип. — А это, — она указала кивком на Юй Цзилиня, — моё. Мы в расчёте.

— Хлыст тоже ваш, — мило улыбнулась Мену, очевидно, ничуть не раскаиваясь. — За счёт заведения.

Зато Горри поспешил сгладить ситуацию.

— Барышня, Мену погорячилась. Этот раб такой строптивый — всё время выводит ее из себя. Желаете сразу пройти в венчальную комнату или дойти до храма?

Вилан подошла совсем близко к Юй Цзилиню. Так близко, что ещё чуть-чуть — и коснулась бы носом его груди. Он был очень высок, она доставала макушкой только до его плеча. И снизу вверх заглянула в его лицо. Наконец-то он перевёл взгляд и посмотрел прямо на неё. У него большие глаза и такие длинные черные ресницы, и смотрит так... грустно и строго. Ведёт себя с достоинством, но без надменности. Словно рабство при всей его безвыходности не привычный образ жизни, а неприятное обстоятельство, которое нужно просто терпеть.

— Возьмёшь меня в жены? Настаивать не буду, если не нравлюсь. Но я бы предпочла выйти замуж за тебя́.

Юй Цзилинь, похоже, был удивлен. Лёгкий наклон головы, малозаметное движение бровей, взгляд в сторону и потом снова на хозяйку. Впервые спросили его, раба, согласие на что-то. Обдумав вопрос, он ответил кратко:

— Хорошо.

Какой приятный голос. Чистый, достаточно высокий, мелодичный. Но в нём слышится холодок и едва-едва заметная ирония. Четкий выговор свидетельствовал о том, что Юй Цзилинь получил достаточно хорошее воспитание и, вполне вероятно, достаточно хорошо образован.

— Давай пойдем в храм? Там ведь, наверное, гораздо лучше, чем здесь?

И снова лёгкое удивление. Он не спешил с ответами, не лебезил, не пытался понравиться и угодить. Он вёл себя так, словно был принцем в заточении: безукоризненно вежливо, но оставлял себе право на сдержанное проявление собственных эмоций, отличных от предписанных правилами этикета. При этом манеры его были безукоризненны. И хотя отец Вилан был генералом при дворе своего короля, она почувствовала, что не ровня ему. Если удастся заслужить его доверие, возможно, он расскажет о себе что-нибудь.

— Пойдем, если хочешь.

После совершения брачной церемонии Вилан отправилась в только что купленный дом. Снежный наст похрустывал под ногами. На обратный путь она не взяла экипаж, пожелав прогуляться.

Он тоже похож на снег, подумалось Вилан. Снег так же чист, как Юй Цзилинь. Бледная, почти белая кожа, тёмные волосы, остужающий взгляд и какая-то совершенная непорочность. Он казался созданием иного мира.

— Так скользко... Я возьму тебя за руку?

Юй Цзилинь пожал худыми плечами. Его пальцы, тонкие, длинные, изящные и сухие, были ледяными. Руки совсем не грели, снежинки не таяли на лице... Живое воплощение зимы.

В первую же ночь супруг удивил сильфиду: "Рабы спят на полу, госпожа!" — жёстко произнёс он и на самом деле постелил себе на полу. Немало времени потребовалось Вилан, чтобы уговорить его спать рядом в кровати. На полу твёрдо, холодно и вообще недостойно. Она даже положила между ними большой мягкий валик, чтобы Юй Цзилинь не подозревал в её действиях непристойного умысла.

Вилан не считала себя его хозяйкой. Муж есть муж, с какими бы целями она за него ни пошла. С ним в её жизнь пришёл новый смысл. И она принялась выхаживать его — так тактично, как только могла, ни словом, ни взглядом не напоминая о рабском прошлом. Для неё оно осталось за дверью навсегда.

Юй Цзилинь не привык к внимательному ласковому обращению. Из его поведения не исчезала бдительная настороженность. Но всё, что он видел, так разительно отличалось от поведения прежних жён, что обескураживало и приводило в смятение. Вилан вела себя с ним по-человечески, на равных, доверительно и с уважением. Не тянула к нему рук, не лезла в душу, не приказывала, не смешивала с грязью, не вымещала гнев, не стремилась унизить, оскорбить, причинить боль. Она искренне хотела, чтобы ему было хорошо. Чтобы он не чувствовал холода, грусти, одиночества. В первый раз из его глаз потекли слёзы. Первые настоящие слёзы. Не благодарности, а сожаления о своей мерзкой жизни, в которой всё могло быть иначе сразу, с самого начала.

Постепенно он научился... нет, не доверять, но и не ждать подставы и разочарований. В душе, где прежде не было ничего, кроме безнадёжности и горечи, шевельнулось... что-то. Подобие чего-то.

Иногда хорошее заканчивается, не успев начаться. А иногда даже сквозь самые лютые морозы пробивается росток.

В прежние времена в этом мире господствовали мужчины. Им жилось хорошо, брали, что хотели, жили, как хотели, и никто им был не указ. Но по воле богов полсотни лет назад их власти пришел конец. Началась эпоха владычества женщин, под их игом, ничуть, надо сказать, не лучшем, мужчины расплачивались за все сотворенные бесчинства. Но власть снова поменялась. Одна сторона взбунтовалась, другая принялась за подавление, и все схватились за оружие.

В городе начались беспорядки. Горели дома, на улицах лежали раненые и убитые, слышались вопли и брань, бряцание стали и почти звериное рычание. Вилан решила, что пора убираться отсюда, и, схватив мужа за руку, выбежала из дома на улицу как раз вовремя: крыша их домика горела и трещала в буйном пламени.

Казалось, хуже уже и быть не могло, а выяснилось, что и это не предел. Разъярились сами боги оттого, что люди никак не уймутся. Среди бела дня небо заволокло чёрными клубящимися тучами, из которых поминутно били страшные молнии, а гром, оглушавший и вгонявший в ужас, разрывался прямо над головой. А посреди этого ужаса бесчинствовали люди.

Едва они выбрались на улицу, как посреди площади увидели троих лучников, целившихся в Вилан с самыми серьёзными намерениями. Сильфида застыла, пытаясь сообразить, что делать в условиях, когда мужчины и женщины неумолимо и бессмысленно истребляют друг друга. У Юй Цзилиня не было времени придумывать что-то ещё. Всё, что он мог сделать, чтобы спасти девушку, которая стала крошечным пятнышком света в бесконечном мраке его души, — отдать свою жизнь взамен её жизни. Он закрыл её собой от сорвавшихся с тетивы стрел и, падая вместе с ней, подставил руку, чтобы она не разбила голову о мостовую. В тот же миг взлетело сизое облако, унося его прочь из безумного ада, в который превратился уютный городок, бывший до того адом тихим.

Вынеся мужа из охваченного сумасшествием войны города, Вилан опустила его на землю. Из спины и груди Юй Цзилиня текла тёмными струями кровь — странные стрелы без оперения и наконечников в виде металлических прутов застряли в теле, пойдя насквозь. Подставив плечо и колено, Вилан поддерживала и обнимала его, еле удерживая внутри себя крик отчаяния. Ощущение непоправимой беды скручивало её. Всё можно было пережить и победить, только не это.

— Прости меня! Прости меня! — плакала она, не в силах остановить слёзы. — Я не подумала о тебе! Надо было сразу улететь... Если бы я только посмотрела хотя бы на несколько минут вперёд...

Юй Цзилинь поднял на неё глаза и с неимоверным трудом едва улыбнулся белыми губами. В его лице не было ни кровинки. Она плачет... о нём?

— Если это подарило тебе мгновение, оно того стоило...

1) Очень редкий вид, чем-то похожа на нашу белую цаплю. Чтобы добыть пёрышки, птиц не убивают. При домашнем содержании перья опадают сами в достаточном количестве

Вернуться к тексту

2) Граница миров, наподобие мифической реки Стикс

Вернуться к тексту