Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — «Таня Гроттер и Исчезающий Этаж», 15 глава. Вечер того же дня, когда Таня разбила Куб. Медузия, только освободившаяся от зомбирования, приходит в себя в кабинете академика.

Музыкальная тема: Hozier — Take Me To Church

В кабинете стоял едкий запах мяты. Медузия допивала уже третью чашку чая в попытке успокоиться. Обычно мята оказывала на неё настолько сильный успокаивающий эффект, что после нескольких глотков её уже начинало клонить в сон, но сейчас всё шло совсем не так. Медузия сидела на мягком диванчике в кабинете академика, подогнув под себя ноги, и не могла перестать думать о произошедшем.

Она не смогла противостоять зомбированию. Несколько недель она проходила верной собачкой Чумы, послушно исполняя её приказы, и чуть не убила двух учеников. От мыслей о том, каких именно учеников, становилось ещё хуже. Она совершила огромную глупость, пойдя в одиночку на Исчезающий Этаж. Ещё большую глупость она совершила, выпустив искру в Чёрный Куб.

Ладно ещё Валялкин, который и защищаться-то пока почти не научился, но она… Ей ли было не знать, что раз Куб зеркальный, то он отразит любую магию, в шесть раз увеличив её мощь, и обратит против выпустившего искру. Она — одна из сильнейших магов в мире — попалась в такую глупую ловушку.

Там, на Исчезающем Этаже её вдруг охватила неизвестно откуда взявшаяся ярость и ненависть к Чуме… отчаянное желание уничтожить ту раз и навсегда. Она выпустила двойной Фронтис. Искра отскочила от зеркальной поверхности Куба и полетела к ней. Медузия попыталась погасить искру плащом, но ничего не вышло. Она не смогла устоять на ногах после удара и упала на каменный холодный пол. Где-то под рёбрами запоздало вспыхнула дикая боль. Перед тем как потерять сознание, Медузия услышала противный смех Чумы-дель-Торт, похожий на шуршание наждачной бумаги.

А дальше — пустота.

Медузия как будто и не жила последние недели. Всё было как в тумане. Изредка наблюдались короткие проблески, когда она понимала, что делает, и даже могла контролировать свои действие. Всё остальное же казалось ей долгим сном… Чужим сном. Словно и не с ней всё это происходило.

Однажды ночью она возвращалась в свою комнату, когда до неё донеслось известие, что Таню наконец нашли в ангаре Гоярына. Медузия, не знавшая до этого даже о её пропаже, внезапно напряглась и явственно ощутила, как липкий страх ползёт по спине. И в то же мгновение ей вдруг показалось, что сознание её стало наконец свободным и чистым, чего не ощущалось довольно давно. Однако долго это не продлилось.

В следующую минуту она узнала, что Таня в полной безопасности и сейчас должна быть в своей комнате, а вот Поклёп Поклёпыч не в самом хорошем расположении духа. Зуби сказала, что он рвёт и мечет, по его словам, ученица Гроттер натравила на него Гоярына, который почти поджарил завуча живьём. Но это было уже делом второстепенным. Когда основная волна страха ушла, Медузия снова почувствовала чьё-то присутствие в своей голове. Противный смех старухи доносился откуда-то издалека.

Её в ту же минуту накрыло волной досады и разочарования. Ей казалось, что она висит на волоске, готовая вот-вот сорваться с крючка Чумихи, а теперь этот волосок стремительно утолщался, не давая шанса на спасение. Медузия всегда гордилась своей силой воли и считала, что уж её подчинить никому не под силу. А зря. Самоуверенность — хорошее качество, но когда она в избытке — это прямой путь к провалу. Медузия почему-то забыла об этом в самый нужный момент. Оказывается, её воля не настолько сильна, даже её не хватало, чтобы перестать быть марионеткой Чумы.

Однако в тот вечер она не ощущала чувства полного подчинения, словно кто-то просто держал её под контролем, не давая совершить того, что было бы неугодно хозяйке, но не делал из неё зомби. Может быть, всё это было коварным планом старухи, чтобы несколько ослабить желание Медузии сопротивляться. Может быть, она просто берегла силы для более важного момента. А может быть, Чумиха знала, что Медузия попытается защитить Таню, и ей это было на руку. Этого она уже не узнает.

В любом случае, у неё появилось пространство для манёвра, и она в ту же ночь отправилась к ангарным джиннам, чтобы узнать, что произошло. Когда картинка собралась воедино, Медузия уже знала, что к лопухоидам Таню не отправят, да и Поклёпу не позволят её зомбировать. Впрочем, и сам Поклёп никогда не собирался на самом деле делать что-то подобное с учениками. Несмотря на свой скверный характер, он сам не раз говорил, что все его угрозы были лишь для того, чтобы напугать малышню и добиться хоть какого-то подобия дисциплины в школе. Зомбирующая магия слишком серьёзна и страшна, чтобы применять её к непослушным детям.

Медузия не дождалась утра, ворвалась в кабинет академика среди ночи. В последнее время он часто оставался здесь, засыпая за столом в компании стопок книг и отчётов. В ту ночь он не спал. Когда Медузия зашла, он перебирал какие-то бумаги. Оконной рамы в кабинете не было, вместо неё в стене зияла дыра, которая была закрыта плотным магическим полем, не пропускающим холодный воздух в помещение. Так Медузия узнала, что с ангара Поклёп влетел как раз в кабинет к академику через окно.

Она прослушала половину рассказа Сарданапала о ночных приключениях завуча. Смотрела, как в его глазах отражались блики пламени от свечей, как он слегка приподнимал уголки губ, как будто посмеиваясь над Поклёпом… Но не со зла, нет, как-то по-доброму… Как неловко он крутил перстень на пальце. И в это мгновение Медузию захлестнуло волной всепоглощающей нежности. Она только сейчас осознала, как сильно скучала по нему. За последнее время они позволили себе остаться наедине от силы пару раз. Всё резко навалилось: восстановление школы, возвращение детей вместе с их неизменным умением вляпываться в неприятности, ещё и Магщество грозилось отправить очередную проверку, из-за чего приходилось приводить в порядок всю документацию.

Медузия не смогла удержаться — сделала пару шагов навстречу и поцеловала академика. Ей нужен был этот поцелуй. Она целовала его так отчаянно, словно завтра уже не будет ни её, ни его, ни Тибидохса, ни этого мира — ничего. В сущности, может быть, так оно и случится. Медузия не знала, когда ещё выдастся такая возможность… Да и выдастся ли вообще. Может быть, завтра Чумиха одолеет магов и скормит всех Хаосу за Жуткие Ворота. Тогда уж точно будет не до поцелуев и нежностей. А сейчас Медузия хотя бы понимала, что происходит, сейчас она могла чувствовать. Она цеплялась за это мгновение всеми силами.

На какой-то миг ей показалось, что этот поцелуй мог помочь ей избавиться от Чумы в её голове. Страх же почти изгнал надоедливую старуху, значит, любовь точно сможет. Любовь ведь сильнее страха. Так почему же тогда ничего не выходит?

На задворках сознания снова послышался противный шелест наждачной бумаги. Медузия поняла, что все старания напрасны, но не переставала целовать академика. Пусть ничего не выйдет, но у неё хотя бы будет это мгновение… этот прощальный поцелуй. Глаза внезапно защипало, и Медузия почувствовала, как слеза прочертила горячую влажную дорожку по щеке. Где-то там глубоко внутри всё ещё жила она. Не марионетка Чумы, а та Меди, которую Сарданапал спас от меча Персея… Та Меди, которая спустя триста лет бегала к нему по вечерам пить чай с мёдом и обсуждать различные темы… Та Меди, которая неоднократно бок о бок с академиком сражалась против Чумы-дель-Торт… Та Меди, которой больше нет… которую Чума расчётливо заперла на задворках сознания…

Оторвавшись от Сарданапала, она долго ещё не решалась открыть глаза. Академик сжимал ей плечи и что-то обеспокоенно шептал, находясь так близко, что опалял её губы своим дыханием. Кажется, он пытался узнать, что случилось, но она так ничего и не сказала. Когда Медузия открыла глаза, перед ней предстало взволнованное лицо мужчины. Глаза его выражали крайнюю степень обеспокоенности, но в ту же минуту в них мелькнуло что-то ещё… Медузии на мгновение показалось, что он всё понял. И вдруг он нежно провёл ладонями по её плечам, слегка улыбнулся в попытке приободрить её и что-то сказал, что заставило её успокоиться. Она уже и не вспомнила бы, что именно он тогда говорил, но в тот момент его слова произвели на неё должный эффект. Для Медузии так и осталось загадкой, понял ли он всё на самом деле или просто решил дать ей возможность прийти в себя.

Так или иначе, о её срыве было забыто, или — что более вероятно — оба не стали акцентировать на этом внимание. Академик предложил выпить чаю с мёдом и, не дождавшись ответа, приступил к приготовлению. Заваривал чай Сарданапал всегда исключительно самостоятельно, без использования магии. Он часто любил повторять, что лишь так можно добиться того тонкого, изумительного вкуса напитка. Магия убивает в нём любое проявление души. Это всё равно, что залить пакетик кипятком. Куда лучше заварить настоящий чай в заварнике. Такой чай уже нечто большее, чем просто напиток — это уже лекарство от душевного недуга.

Пока они пили чай, Медузия рассказала то, что смогла узнать у ангарных джиннов. Благодаря их рассказу Тане придумают суровое наказание, но не прогонят из Тибидохса. Нарушение комендантского часа куда менее серьёзный проступок, нежели умышленное причинение тяжкого вреда здоровью преподавателя. Поклёп до сих пор отлёживался в магпункте, и Ягге была настроена не сильно оптимистично и не собиралась его отпускать как минимум до утра.

Академик умолчал о том, что тот самый джинн, который был свидетелем произошедшего, побывал в его кабинете ещё пару часов назад, рассказав всё в мельчайших подробностях.

Когда на следующее утро Таня вошла в кабинет академика, Медузия сразу отметила, что девочка старательно избегает прямого контакта глазами. Не стоило большого труда понять, что больше всего она боиться отправиться назад к Дурневым. Поклёп всем своим видом давал понять, что был настроен решительно. Если угрозы о зомбировании были лишь пустым запугиванием, то про лишение магических сил и высылку к лопухоидам он говорил серьёзно.

Когда Сарданапал дал ему слово, завуч на удивление сдержанно и кратко — проходясь строго по фактам — обрисовал произошедшую ситуацию и лишь к концу сорвался и стал требовать возмездия. Медузия же, подойдя совсем близко и присев перед Таней на корточки, попросила её рассказать свою версию. Тогда Таня впервые за время своего пребывания здесь посмотрела на доцента Горгонову, и в её глазах отразилось всё: грусть, сожаление, непонимание и, больше всего, страх. Голос девочки заметно дрожал, она то и дело запиналась и сбивалась, а под конец и вовсе замолчала, боясь разрыдаться. Медузия ощутила острую необходимость её обнять, но позволила себе лишь ободряюще положить руку ей на плечо и заговорила мягким успокаивающим голосом.

«Только не огнём! Лучше дымом!»

Фраза, которую Таня выкрикнула Гоярыну прошлой ночью, перед тем, как тот выдохнул в сторону Поклёпа. Фраза, которую запомнил один из ангарных джиннов и рассказал Медузии. Фраза, ставшая сейчас спасением для ребёнка. Плевать, какое наказание ей придётся понести, главное — она останется здесь. О большем она и не мечтала.

Когда Сарданапал отпустил девочку, Медузия вышла следом. Она даже не успела понять, когда вопрос созрел в голове, как он был уже озвучен. Голова резко закружилась, и появилось стойкое ощущение, что её сознание снова подавляют, выталкивают. Она спросила, у Тани ли ещё смычок, подаренный Медузией, и не смогла уверенно сказать, кем был инициирован этот вопрос: ей или уже Чумой. Когда Таня подтвердила наличие у неё смычка, Медузия почувствовала слабое облегчение. И уже не смогла вспомнить, отчего. Мысли в голове с каждой минутой испарялись одна за другой, оставляя лишь одну единственную навязчивую установку — служить госпоже… Всё возвращалось на круги своя…

Чума не могла знать, что её змейки не подчиняются зомбирующей магии, тем более находясь вдали от своей хозяйки, а значит, не подчинятся и Чуме в самый ответственный момент. Когда старуха приказала заколдовать одну из них, превратив её в смычок, Медузия выбрала самую сообразительную. Подавляемое Чумой сознание дало о себе знать, крича о том, что она самая подходящая.

Змейки знали Таню с рождения, и эта вспомнит её и признает в ней свою. А значит, и защитит в случае опасности. Главное, чтобы она была рядом. Вот почему кричало подсознание. Вот почему Медузия почувствовала облегчение, узнав, что змейка всё ещё рядом с Таней. Однако сейчас Медузия этого уже не помнила. Снова появился туман в голове и ощущение сна… Снова слышался громкий шелест наждачной бумаги.

А дальше снова потянулись долгие дни беспробудного сна… Сна, от которого у Медузии никак не получалось избавиться. Та Меди, заточённая на задворках сознания, всё ещё боролась, хоть и безрезультатно. С каждым днём дымка в голове становилась как будто бы гуще, всё меньше мыслей и воспоминаний оставалось.

Однажды вечером она не узнала Сарданапала, проходя мимо, а когда он окликнул её, в голове тут же появилась навязчивая мысль, продиктованная шелестящим шёпотом старухи. Медузия тотчас же зло выкрикнула академику: «Не смей приближаться ко мне! Ненавижу тебя!» Сарданапал на мгновение замер, и Медузия, воспользовавшись его оцепенением, быстро скрылась за первым же поворотом. Это был первый раз, когда она ничего не почувствовала от содеянного. Даже подсознание глубоко внутри молчало. И это всего лишь через пару дней после того, как она целовала его, едва сдерживая слёзы.

А через пару недель хозяйка снова позвала её на Исчезающий Этаж вместе с двумя другими слугами. Через пару часов там же появилась Таня. А потом приказы следовали один за другим, и этот Валялкин, сорвавшийся с крючка Чумихи из-за проклятых чувств… Медузия ярко ощутила разочарование. Двенадцатилетний мальчишка оказался сильнее её. Его любви хватило, чтобы избавиться от зомбирующей магии… В отличие от неё. Впрочем, огорчение улетучилось довольно быстро, позволяя старухе снова захватить над ней власть.

Но сейчас, сидя в кабинете академика и делая мелкие глотки мятного чая, Медузия в полной мере ощущала все подавляемые ранее чувства: беспокойство, тоску, разочарование, стыд, злость… Память услужливо подкидывала забытые воспоминания, давая пищу для размышлений.

Горячая чашка с чаем приятно грела замёрзшие ладони, заставляя всё тело покрываться мурашками. Пальцы заметно подрагивали от пережитого волнения. Ноги всё никак не могли согреться, хотя Сарданапал укутал их в плед уже давно. Взгляд её был устремлён в пустоту. Казалось, Медузия и вовсе не замечала ничего вокруг, погрузившись в свои мысли.

Сарданапал мягко забрал чашку из дрожащих рук и сжал её ладони в своих. Медузия лишь слегка вздрогнула от неожиданности, но в глаза академику так и не посмотрела. Сарданапал поднёс её ладони к губам и слабо дыхнул на них, отчего по телу Медузии тотчас разлилось тепло, избавляя её от желания посильнее во что-то закутаться. Это была очень тонкая магия, Сарданапал не произнёс ни слова, даже искры не было.

— Посмотри на меня, — тихо прошептал академик, всё ещё не выпуская её рук.

Медузия подняла глаза как-то неохотно. То ли не хотела, чтобы он видел её такой: разбитой, униженной, слабой… То ли боялась увидеть в его глазах непонимание, осуждение или, чего хуже, жалость. Однако, когда она встретилась с ним взглядом, он смотрел как-то слишком спокойно. Так, словно ничего не произошло. Словно не она встала на сторону врага и чуть не убила собственную дочь.

— Перестань винить во всём себя. В том, что случилось, нет ничьей вины.

Медузия снова опустила глаза. Ей захотелось громко рассмеяться. Разумеется, это была её вина. Кого ещё винить, если не себя? На кого возложить эту ответственность, кроме как не на свои плечи? Она оказалась недостаточно сильной, чтобы дать отпор Чуме. Она приняла поспешное решение и пошла на поводу у эмоций, из-за чего и попала под влияние зомбирующей магии. Она держала на прицеле свою дочь. Какие оправдания здесь можно придумать? Да и зачем? От себя всё равно не убежишь.

— Прекрати немедленно! — внезапно вспыхнул Сарданапал, и Медузия догадалась, что он подзеркаливал. — Неужели ты правда думаешь, что Чума ограничилась лишь зомбирующей магией? — Он резко схватил её за плечи, заставляя снова посмотреть на него. — Ты думаешь, она настолько глупа, чтобы оставить тебе хоть малейшую возможность вырваться? На тебя было наложено столько заклятий, что сам Древнир не разберёт! Ты нужна была ей больше всех остальных. Плевать ей было и на Ваньку, и на Клоппа, главным было удержать в своих руках тебя. У тебя даже не было шанса сорваться, как у Ваньки. Он избавился от зомбирующей магии лишь потому, что Чума не считала его способным на это. Какое ей было дело до двенадцатилетнего мальчишки, что кроме дрыгуса и выучить-то ничего ещё не успел? Разве мог он представлять для неё опасность? Другое дело — ты. Одна из сильнейших магов в истории… Если бы ты освободилась, стёрла бы её в порошок, и Чуме это было прекрасно известно.

— Как ты не понимаешь, что всё это изначально было моей виной? — вспыхнула Медузия, взмахивая руками и заставляя академика отпрянуть на несколько сантиметров. — Если бы я не пошла тогда одна на Исчезающий Этаж, если бы не выпустила эту проклятую искру… Если бы не я́, ничего бы не было. И все твои попытки оправдать меня не снимают с меня этой ответственности!

— Не было бы тебя, был бы кто-то другой, — академик внезапно стал говорить слишком тихо и слишком спокойно, как будто только что ничего и не случилось. — Всегда есть кто-то, кто нас заменит… Кто пойдёт той дорогой, которой не пошли мы… Кто сделает то, на что у нас не хватило сил или решимости… Как бы прискорбно это ни было, но всегда будет кто-то другой. Чаще мы видим в этом нечто ужасное, но важно понять, что там, где появляется другой, уже нет нас… Мы уже ушли по другому пути. А раз так — стоит ли огорчаться из-за того, что нас уже и не касается?

— Возможно, и не стоит, но что делать, если этот другой — ты? — задумчиво спросила Медузия.

— Все мы — другие для кого-то, и у каждого из нас есть свои другие. Зацикливаться на одном из них — не лучшая затея.

Возможно, Сарданапал был прав. Даже не так… Сарданапал определённо был прав. Только вот отпустить всё, что гложет изнутри, было не так-то просто. Возможно когда-нибудь Медузия научится с этим жить и не оглядываться назад, но сейчас ей нужно было время.

— В Ваньке зарождается любовь, которую Чума была не в состоянии понять. Это и позволило ему противостоять зомбированию. На тебя же было наложено такое количество заклинаний, что могло свести с ума армию магов. Однако же ты смогла защитить своё сознание таким образом, что даже не поняла этого. В этом вся разница — в силе и количестве контроля. Не в нехватке воли, как ты думала. Её у тебя предостаточно — хватило бы, чтобы разрушить ни одну сотню зомбирующих заклинаний, но для того, чтобы защитить сознание, да от такой мощной магии, нужна ещё и огромная концентрация. Сделать и то, и другое физически невозможно. Вот почему ты не смогла вырваться из её власти. Она учла всё… Кроме любви.

— Я выпустила искру, — тихо прошептала она, словно боясь собственных слов. — Дважды.

Сарданапал проникновенно посмотрел на неё. Она не сомневалась, что он понял, о чём она говорит. Его глаза как всегда выражали спокойствие. Однако стоило всмотреться в них повнимательнее и можно было увидеть бесконечную нежность, понимание и поддержку.

— Ты так и не поняла? — мягко спросил он, а потом, словно получив ответ, опустил глаза.

Медузия поняла, что он снова подзеркаливает, но на удивление даже капли возмущения не почувствовала. Сарданапал мягко взял её ладонь и начал большим пальцем вырисовывать круги на тыльной стороне. Он знал, что её это всегда успокаивало.

— «Только не огнём! Лучше дымом!» Ты, как и Таня, тоже выбрала дым. Влияние Чумы было огромным, и ты не могла не выполнить её приказ. Нужно было выпустить искру… Но Чуме Таня нужна была живой. За это ты и зацепилась. В первый раз ей даже не нужно было причинять вреда, всего-то и требовалось, что сжечь смычок. Но вот второй раз… Клопп выпустил двойной фронтис, который, если учитывать её совсем юный возраст, ещё слабый магический поток и очевидное истощение, мог просто убить Таню. Ты выпустила блокирующую искру и снизила мощность магии ровно в два раза. Фронтис всё же попал в Таню, но один… Не двойной. Ты спасла её, даже будучи зомбированной.

Она этого не помнила. Ей казалось, что именно из-за её искры Таня лежит сейчас в магпункте и не приходит в себя. Что ж… Хотя бы одной угнетающей мыслью меньше. Хотя легче от этого и не становилось.

Медузия почувствовала, что недавно ушедшая дрожь в руках снова вернулась, и захотела вновь сделать глоток мятного чая, дабы успокоиться. Сарданапал, словно почувствовав её желание, отпустил её ладони и принялся заваривать свежий чай. Когда напиток был готов, он подал ей дымящуюся чашку, слегка улыбнулся на благодарственный кивок и сел на диван чуть дальше, чем раньше.

Медузия успела только удивлённо приподнять бровь, как академик переложил её укутанные в плед ноги к себе на колени и начал слабо разминать стопы. Он часто так делал, когда она уставала после полного дня лекций. Это всегда происходило как бы между прочим, параллельно с разговором.

— Ты ведь знал? — внезапно тихо спросила Медузия. — Не мог не знать после того, что я сказала.

Она слишком хорошо помнила, с какой злостью выкрикивала «Ненавижу тебя!» Слишком хорошо помнила озадаченное лицо академика, которое довольно быстро приобрело привычное спокойное выражение. Но прежде, чем уйти тогда, она увидела боль и непонимание в его глазах. Разумеется, он понял всё после, но его глаза слишком хорошо отпечатались в её памяти.

— Долгое время я лишь предполагал. Заострял внимание на каких-то мелочах, приобретал уверенность, а потом ты вдруг улыбалась как-то по-особому, как умеешь только ты, или говорила что-то, что выдавало в тебе тебя, и я начинал корить себя за то, что вообще смею думать о тебе в таком ключе. И так по кругу. Но после той ночи убедился окончательно.

— И ничего не сделал?

Голос её слегка дрогнул. Она ждала этого ответа едва ли не с бóльшим нетерпением, нежели любого другого. Академик понимал, что для неё это был самый важный вопрос. Однажды её уже предали. Она была слишком юной и глупой и имела неосторожность влюбиться и довериться, за что поплатилась головой. Если бы не Сарданапал, её бы и в живых уже не было.

Ей потребовался ни один век, чтобы снова научиться доверять и любить. С тех пор прошла ни одна тысяча лет, и она никогда не ставила под сомнение чувства и поступки академика относительно неё. Он был единственным, кому она доверяла полностью и безоговорочно, и сейчас страшнее всего было услышать, что он знал, но не помог.

Сарданапал так и не понял, о чём именно она спрашивала: «ничего не сделал, чтобы освободить её от Чумы?» или «ничего не сделал, чтобы предотвратить то, что случилось на Исчезающем Этаже?»

— На тебя было наложено более трёхсот заклинаний. Чтобы удержать сильное сознание во власти и не дать ему соскочить с крючка, нужна соответствующая магия, поэтому все они, разумеется, были черномагическими… большинство из них — ритуальными. Я успел снять лишь сто двадцать четыре. К тому же Ягге ходила за тобой чуть ли не по пятам и подливала везде и всюду различные зелья и отвары, чтобы помочь тебе продержаться дольше. Но этого оказалось до смешного мало.

Он около трёх недель ночь за ночью вводил её в глубокий сон банальным храпундусом, чтобы она не просыпалась и принимался нашёптывать длинные сложные заклинания, отнимающие едва ли не все силы, но помогающие ей, и накладывал маскирующие чары, чтобы Чума не догадалась, что количество удерживающей чёрной магии постепенно уменьшается. А по утрам опаздывал на лекции и ходил таким измученным, будто ночами без продыху гонялся за нежитью.

Это было так в духе академика: наплевать на всех и вся и броситься спасать её, даже если дело это было гиблым. Медузия почувствовала, как волна облегчения теплом прокатилась по телу, и отругала себя за первое в жизни сомнение в сторону Сарданапала.

— Что же до Исчезающего Этажа, Тане необходим был этот опыт. Когда падаешь с обрыва, невольно учишься летать, — загадочно продолжил академик. — Чёрный Куб — не самое худшее из того, что ей предстоит пережить. Прежде чем понять, что готов бросить вызов судьбе, нужно набить своих шишек, чтобы вынести урок, иначе судьба размажет тебя по стенке.

— Так значит, ты преподавал ей урок? — резко разозлившись, спросила Медузия. — А если бы она погибла?

— Ты в самом деле думаешь, что я бы оставил её одну? Куб не подпускал меня близко. Но я стоял неподалёку с камнем в руках, готовый в любой момент бросить его, если Таня не догадается об этом сама.

— Всё это, конечно, замечательно… — с лёгким скептицизмом в голосе произнесла Медузия. — Однако ты забываешь одну очень важную деталь: она всего лишь ребёнок… Не воин. И выращивать в ней солдата по меньшей мере ужасно. Особенно учитывая, что Чумы больше нет, хоть она порой и выкидывает подобные трюки, — холодно произнесла доцент Горгонова. — Однако все эти фокусы — это наша забота, не её. Это наша зона ответственности, и это мы должны разбираться с подобными вещами… как преподаватели, как взрослые, как её родители в конце концов. Мы, а не она. Таня всего лишь ребёнок.

— Лучше никогда не воевать, но быть готовым к войне, чем оказаться застигнутым врасплох, — философски изрёк академик. — И тем не менее, я не готовлю её к войне, потому что воевать не с кем. По крайней мере, мне бы хотелось в это верить как можно дольше. Вчера Таня поняла, что магия не всесильна и существуют ситуации, когда она может предать и обречь на гибель. Иногда, то, что лежит под ногами или первым подворачивается под руку, оказывается лучшим оружием, способным спасти жизнь. Всегда полагаться на магию нельзя, это губительно. Порой куда безопаснее от неё отказаться.

Медузия поняла, что она как раз этот урок и не усвоила. Как раз её магия и обрекла на гибель, хотя она всегда была уверена, что знает, где можно её использовать, а где — нет.

— Плюс ко всему, вчера же ей довелось извлечь ещё один не менее важный урок: не каждый на вражеской стороне на самом деле является врагом. Иногда это бывают люди без выбора… люди, нуждающиеся в помощи. Стоит лишь помочь — и обретёшь верного союзника.

— К чему всё это? Ты постоянно твердишь о предстоящей опасности, но не говоришь ничего конкретного. Что ты скрываешь?

Медузия неоднократно пыталась узнать у Сарданапала причину его волнения, но каждый раз он уходил от ответа, ясно давая понять, что обсуждать это не намерен.

— То, что заведомо не подтверждено фактами, не должно быть озвучено. Есть темы, которые лучше не обсуждать.

Медузия поняла, что всё дело в пророчествах, которые Сарданапал раз за разом пытался расшифровать. И сразу же поняла, что большего он не скажет. Медузия сделала очередной глоток чая и вдруг её осенило то, что ускользнуло в ходе разговора.

— Ты сказал про ритуальные заклинания… — задумчиво начала Медузия. — Они не снимаются простым отводом, нужно жертвоприношение… Что ты сделал? — испуганно прошептала она.

Её посетила внезапная догадка, что академик с самого начала избегал этого вопроса. Именно поэтому сразу вслед за упоминанием о ритуальных заклинаниях он перевёл разговор на Таню.

Сарданапал долго молчал и лишь спустя несколько минут, приняв-таки нелёгкое решение, медленно стянул с себя мантию и принялся расстёгивать запонки на манжетах рубашки, после чего закатал правый рукав ровно на одну треть предплечья, словно не хотел, чтобы она увидела больше. Взору Медузии открылись множество порезов — новых и уже заживших, — уходящих за край манжеты. Она не могла видеть, до какого уровня доходят шрамы, но знала наверняка, что одной третью предплечья дело не ограничилось… И была уверена, что на второй руке была точно такая же картина.

— Древнир всемогущий, — поражённо прошептала она, не отводя взгляда от его рук.

Она сумела насчитать семнадцать порезов, и это только те, которые были видны. Сколько их было на самом деле, сложно сказать, но Медузия полагала, что около ста двадцати четырёх… по одному на каждое ритуальное заклинание, которое он успел снять. Кровь сильнейшего мага — лучшее жертвоприношение.

— Не беспокойся, Ягге быстро их залечит. Даже следов не останется, — успокаивающе сказал академик, словно не его, а её руки были испещрены бесконечным множеством отметин.

Он опустил рукав, прикрывая руку до запястья и облокотился на спинку дивана, продолжая поглаживать ей ступни. Словно ничего и не произошло. Медузия мягко высвободилась из пледа, спустила ноги на пол, придвинулась ближе к академику и крепко обняла. Он тут же ответил на объятие, сильнее прижимая её к себе, и принялся поглаживать спину.

Тихое «Прости меня» сорвалось с её губ. Она так и не поняла, за что именно извиняется: за весь этот разговор с лёгким оттенком укора в её голосе, обращённый к его поведению с Таней, хотя понимала, что всё, что он делал — он делал для неё… или за то, что ему пришлось пережить из-за неё. Наверное, за всё в равной степени. Сарданапал начал шептать что-то успокаивающее, периодически целуя её в висок, и впервые за вечер Медузии как будто бы полегчало. Через несколько минут глаза начали слипаться — то ли мятный чай наконец подействовал, то ли усталость и стресс дали о себе знать. Так или иначе, но в конце концов она, кажется, так и уснула на диване в его объятиях.