Воспоминания о ветре (гет)

Как вы поняли, я лишь обыкновенный человек, с которым случилось что-то необыкновенное. И если вы всё ещё читаете эти строки, то, похоже, вы не посчитали меня причудливой старушкой, которой нечем разбавить своё одиночество.

Вернёмся же в 1938 год, в осенний, пасмурный Брайтон, в светлую гостиную моего дома и тот день, когда я медленно приходила в себя, просыпаясь под вой ветра снаружи, уютный треск огня и резкий запах медикаментов, исходящий от халата доктора, склонившегося передо мной.

Что мне нужно было ему сказать? Что я коснулась настоящего призрака? Вся моя прежняя жизнь теперь казалась иллюзией. Весь этот мир стал иным. Чувства, разливающиеся в крови, трепетали и дрожали. Я напрямую связала появление Сяо и злые странности, происходящие со мной в последнее время.

В мою жизнь холодным ветром ворвался самый настоящий призрак. Я была уверена в этом на все существующие сто процентов.

Я умолчала обо всём, боясь, что врач поставит мне истерию, обречёт на одиночество постельного режима и общую изоляцию, радушно запирая меня в клетке своей комнаты и обязуя пить ослиное молоко. Да, лёжа в холодном поту, чувствуя влажную ткань на лбу и наблюдая полуприкрытыми глазами за дрожащими огоньками серебристой люстры гостиной, я вновь посчитала, что начала сходить с ума. Но не потому, что не верила в то, что видела своими глазами ночью. А потому, что я собралась дать отпор злому духу — абсолютному виновнику моего чувства страха, восседающего на троне рассудка.

Престарелый доктор Нёвилетт с неестественно белым лицом, накрахмаленным воротником и с чёрным моноклем долго говорил с отцом и даже предложил госпитализировать меня, подозревая у меня маниакально-депрессивную болезнь, вызванную тоской по матери. В конце же концов они рассудили, что я должна продолжать посещать школу и возобновить игру на фортепиано, вместе с тем мистер Нёвилетт обещал проведывать меня каждую неделю. Я же неожиданно для них попросила отца сходить со мной церковь, и как можно быстрее. Оба синхронно кивнули, посчитав это прекрасным знаком начала моего душевного выздоровления.

Моя бабушка по материнской линии происходила из саксонской Германии и являлась набожной католичкой. Она, сверкая самодельными чётками, уверенно рассказывала мне, что души умерших людей навеки привязаны к месту захоронения. А если на могилах людей, что при земной жизни не были в дружбе с богом, не красуются величественные кресты, если никто не молится за упокой их душ, то они могут вырваться из чистилища прямо перед попаданием в ад. И тогда эти души становятся злыми призраками, бесцельно блуждая в местах, находящихся в неясном радиусе от своих могил.

В детстве я считала это какой-то сказкой-страшилкой лишь чуточку интереснее «Золушки». В бабушкином рассказе и правда была доля выдумки. И всё же я решила попробовать в это поверить. Потому что иного объяснения появлению призрака я не нашла, а верить в своё неясное душевное расстройство всем нутром категорически отказалась.

В семнадцать лет я не верила в бога, не верила в сказки, в реинкарнацию душ и любовь. Но я верила в то, что ясно видела тогда своими глазами.

Тот холод, что я ощутила, проведя рукой сквозь тело Сяо, был будто бы окутан злостью и мраком, пропитываясь в кожу и высасывая всё то хорошее, что остаётся в душе. Так я почувствовала то прикосновение.

Церковь Святого Павла славилась своей превосходной воскресной музыкой. Изящные, вырезанные из дерева фигуры людей стояли не пьедесталах и отражали сцены из Библии под светом из цветастых витражей, а куполовидный потолок украшала насыщенная живопись. Кремовые стены и своды церкви пропитались верой, запахом свеч и музыкой хора.

Я в молитвенном жесте склоняла голову перед алтарём, скрытым иконостасом, и, вдыхая запах маленького пламени от тонкой свечи, импровизированно молилась за упокой того юноши с тёмными вьющимися волосами, ненароком вспоминая о своей матери, с чьей душой, кажется, всё оказалось в порядке. Выйдя из дверей церкви, ветер ударил мне по лицу. Я заслышала шум морского прибоя, которой не слышала вот уже восемь лет. И, едва сжав подрагивающие на холоде кулаки, попросила отца поскорее вернуться домой.

Впервые за два с лишним месяца я смогла спокойно заснуть.

* * *

После похода в церковь я чутко прислушивалась к каждому звуку и постоянно озиралась по сторонам. Но окна не открывались сами по себе, а ветер не пытался их выбить.

Неожиданно даже для самой себя я проводила последующие дни в уже непривычном для себя душевном спокойствии, уйдя в глубокие раздумья своих хаотичных мыслей. А вскоре я уже с полной уверенностью в своей победе преспокойно попивала чёрный чай с булочками, иногда лениво играя на чёрном фортепиано.

Отец потихоньку начал приводить свою жизнь в порядок, обильно завтракать в моей компании и вслух читать ежедневную газету. Меня не могли не радовать также и эти положительные перемены. В пасмурное утро воскресенья, запивая чаем свежие булочки, привезённые мистером Альберихом из пекарни, и держа перед глазами газету, он остановил своё чтение и сказал мне:

— Дорогая Люмин.

Отец обратился ко мне участливым взглядом, вид которого за два с лишним месяца я успела забыть. На его бритых щеках западали две глубокие складки особенно сильно, когда он хмурился.

— Да? — отвлеклась я от созерцания ветра, гуляющего за окном, продолжая убирать скорлупу с варёного яйца.

— В газете снова пишут о шторме.

Он прочитал ту статью с особенно серьёзным тоном. Шторм «Борей», прошедший на той неделе ночью с пятницы на субботу, оставил после себя вырванные из земли деревяшки заборов, разбросанную повсюду почву, покосившиеся фонари и несколько жертв. Отец о чём-то задумался, жуя губу. Осенние, влажные от дождя листья прилипали к окну.

— Люмин, дорогая, у меня есть срочные дела в Лондоне, которые я столь долго откладывал. Мне нужно отправиться туда сейчас же.

Всего лишь уедет утром, а к наступлению ночи уже обещал вернуться. Что же могло пойти не так?

Всё и правда проходило вполне прекрасно. До наступления темноты. Ко мне медленно, но верно подкрадывалось чувство небезопасности, но я старалась думать о другом. О чём угодно. О музыке фортепиано, о завтрашнем школьном дне и подгоревшей глазунье в качестве своего ужина.

Недовольно цыкнув, я попыталась соскрести со сковороды массу, которую никогда бы не осмелилась назвать едой, чувствуя этот неповторимый горелый запах, расплывающийся по кухне. Но когда я обожглась о бортик сковороды, бросила это неблагодарное дело, достала несвежую булку из шкафа и поплелась в гостиную.

Тишина. И только за окном листва перешёптывалась с ветром в темноте подступившей ночи. Найдя своё времяпрепровождение вскоре скучным, у меня вдруг возникла прекрасная идея отправиться в кабинет отца и часами смотреть в квадратный экран телевизора, что вставлен в низкое подобие рыжеватого деревянного шкафа.

Мерцающие чёрно-белые картинки перед глазами, заунывное бормотание людей в котелках на экране, тёплый свет классической лампы, служащий мне ночником, и привычный запах сигаретного дыма быстро вогнали меня спокойствие. Я умиротворённо полулежала на кожаном диване, слушала чьи-то монотонные речи, чувствуя аромат бумаг, старого дерева и табака, под которые стала засыпать.

Вскоре я услышала странный щелчок, заставивший сердце забиться быстрее. Я не сразу разлепила глаза: спиной к экрану телевизора, сложа руки перед собой, стояла фигура человека. Я в миг узнала того самого призрака. Я быстро села, оглянувшись в сторону окна: оно оказалось открытым.

Я посмотрела на призрака, как жертва на хищника, учуявшего кровь. Подтянула ноги к груди и непроизвольно сжала маленький золотой крестик на шее, который отец купил мне в лавке при Церкви святого Павла неделю назад. И понятия не имела, что делать, кроме как поджимать трясущиеся губы и смотреть на него умоляющим не убивать меня взглядом.

— Не стоит беспокоиться. Я не собираюсь тебя больше запугивать, — холодно он мне заявил, хмуря низкие брови ещё больше. Будто бы ожидал от меня другой реакции, а теперь недоволен.

— Тогда чего тебе от меня надо? — вскрикнула я голосом, как будто у меня что-то болело, и сжала пальцы, скрепя по кожаной поверхности софы ногтями. На мой голос прибежал Барон. Но в этот раз пёс лишь непонимающе поглядел на меня, а вскоре так вообще вернулся ко своей любимой лежанке. Ушастый предатель!

Сяо неоднозначно пожал плечами, скосив взгляд к окну. Его вьющиеся волосы подхватывал ветер, залетевший в кабинет отца. Тёплый жёлтый свет лампы касался его бледной кожи, даже с расстояния в три шага от него казавшейся мне идеальной.

— Я злился, — признался он ровным тоном с ноткой досады, кою я не уловила: в тот миг задумываться о его душевных терзаниях мне помешал собственный страх, вызванный его же появлением.

— На что же вы злились, позвольте спросить, мистер призрак? — угрюмо поинтересовалась я, пытаясь сохранять спокойствие и отгонять от мыслей всякую панику. Получалось не очень хорошо. Мои руки и плечи нещадно тряслись. Подумаешь, всего лишь болтовня с призраком! Вы разве никогда так не делали?

— Меня. Зовут. Сяо, — ответил он требовательно, остро зыркнув на меня.

Я глубоко вздохнула и задержала дыхание, будто верила, что так остановлю время. Кажется, призракам не нравится, когда их называют призраками. Я запомнила это на всю оставшуюся бренную жизнь.

Как и его имя.

— Сяо, — выговорила я на выдохе, слегка обнимая себя. Ветер принёс с собой осенний холод. К горлу подкатывал ком. — Что же я тебе плохого сделала?

— Ты меня не помнишь, — внезапно и с ледяной серьёзностью заявил он, разглядывая меня с непонятным интересом.

Выходит, я его знала? В детстве, может, встречала? Но что-то не помню, чтобы я когда-то, гоняясь за кроликом, проваливалась в страну чудес. А поместье, в котором я всегда жила, даже близко не походило на заброшенной готический замок с голыми мрачными деревьями вокруг.

Сяо, отойдя к высокому книжному шкафу и опершись на него спиной, впёрся в меня вдумчивым взглядом, пока я обо всём этом размышляла.

— Восемь лет назад.

— Что восемь лет назад? — тупо повторила я, не осознавая, что в глубине души знала ответ. Почему-то больно кольнуло в груди. Сяо едва хмыкнул, скрещивая перед собой руки.

— Я спас от смерти в море девчонку.

Его слова вонзились в меня, словно ножи. И я ясно вспомнила юношу, лежащего на песке неподалёку от нас в тот роковой день. Я вспомнила то, что пыталась забыть: руки, охватившие меня в ледяной воде. Я бы рухнула на пол от шока, но я почти впилась телом в софу.

— Так это был ты… — едва дыша, произнесла я приглушённо, побито заглядывая в его жёлтые глаза. Я видела его знакомый образ и не знала, что чувствовать. Мой мягкий голос дрогнул. — Родители говори, что меня чудом выбросило на берег.

— Но это был я.

Я ошарашенно уставилась на него, слыша, как сердце выдало барабанную дробь. Осознание накрыло острой волной мурашек.

Он. Спас. Мою. Жизнь.

Это был он.

Этот призрак.

Или не призрак? Кто он? Кто же Сяо такой?

Сяо щёлкнул пальцами, и телевизор выключился, замерцав с характерным потрескиванием выпуклых экранов, а кожу лица резко обдуло холодным ветром так, что захотелось сжаться. Если он хотел этим привести меня в чувства, у него это получилось. Я проморгалась. Вернулся и страх, накрывая своей огромной волной штиль благодарности. Лицо Сяо было чернее тучи.

— А теперь я вижу, что эта девчонка стала просто невыносимой. Когда я встретил тебя, глупо разгуливающую в темноте по Престон-парку два месяца назад, то я тут же узнал тебя. Я решил последовать за тобой. Хотел узнать, какой ты стала. — Его глаза впивались в мои. Я остро ощущала его злость. — Ты смотрела на свою мёртвую мать с равнодушием, которое я презираю. Ты терпеть не можешь учиться и ведёшь себя, как капризная принцесса. Ты просто разочарование.

— Это… — Сначала я зарделась, не ожидая услышать речи, которые никогда в жизни не слышала. И попыталась возмутиться. А ведь было над чем. Да, характер у меня не из простых, я буду дерзить хоть богу, хоть призраку. Хотя голос мой оставался надтреснутым, словно вот-вот я заплачу. — К твоему сведению, я любила свою мать несмотря ни на что. И ты только из-за своих догадок превращал мою жизнь в ад всё это время? И ещё — я живу так, как мне угодно. У меня есть на это полное право.

Отвага и возмущение потанцевали, потоптавшись, на моём побеждённом чувстве страха, хоть и недолго. Сяо издевательски хмыкнул.

— Что же достойного ты сделала за жизнь, которую сама же называешь никчёмной?

Он следил за мной. Он всё это слышал. От очередного шока у меня перехватило дыхание.

— Я…

Он презрительно фыркнул и, отвернувшись, проследовал к окну, растворяясь в темноте, словно пар от чашки чая в летнем воздухе.

В этот момент что-то заставило меня встать и понестись на всех парах в гостиную к чёрному фортепиано. И я, заиграв «Лунную сонату», словно прижалась к плечу друга, когда коснулась дрожащими пальцами чёрно-белых клавиш. Я помню мелодию, что отражала мои чувства в тот момент нотными переливами. Я сильно нервничала и всё же перестала играть, когда запнулась почти в самом начале. И почувствовала на коже мокрые дорожки от слёз, когда щёк коснулся холодный осенний ветер, прилетевший из кабинета отца.

* * *

Я продолжала жить, словно в плотном густом тумане, судорожно размышляя над природой загробной жизни и над разного рода мистикой.

Сяо, последние два месяца выживая из моего тела весь дух, вдруг оказался тем, кто восемь лет назад спас мою жизнь. Этот призрак определённо был добрее, каким бы он не пытался казаться.

Это не значило, что я простила Сяо за то, что он до чёртиков пугал меня странными шорохами и шумным открыванием окон. И за то, что причиной всего этого поведения оказалось лишь недовольство тем, какой я выросла. Да, я не ангел, но ведь я не была воровкой или даже убийцей. И я определённо не являлась такой мстительной, как он.

Вот только Сяо назвал меня капризной принцессой. Это и заставило меня задуматься над правдивостью его слов. Действительно ли я стала той, кто никогда мне не нравился? Чей образ был всегда противен мне до глубины души.

Я не быстро пришла к выводу, что всё так оно и есть. Но чувствовала себя слепцом, впервые увидевшим солнечный свет.

Нам точно ещё было что обсудить. По крайней мере в своей голове я нервно выстраивала этот наш будущий разговор, отчего-то оставаясь уверенной, что он неизбежно случится. И каждый раз, когда завывал за окнами ветер, гоняя бордовые и жёлтые листья, я с колотящимся сердцем ждала его появления.

Отец беспокоился за меня, но я уверяла, что всё стало только лучше. Я даже могла слегка улыбаться. Доктор Нёвилет, заходивший на неделе, согласился со мной, завидев во мне неясные, но определённо добрые перемены. К сожалению, после почти двухмесячного простоя в работе отец теперь возвращался домой совсем поздними вечерами. И в один день я, заметив его осунувшееся лицо и потемневшие синяки под золотистыми глазами, даже не раздумывая вызвалась готовить по утрам завтрак сама. И для него, и для меня мой порыв был удивительным.

Поедая глазунью, с осторожностью и скрупулёзностью приготовленную мною утром, он читал вслух свежий выпуск газеты. В Брайтон снова надвигался шторм.

Брайтон, славившийся тёплым южным климатом, в последние года становился всё пасмурнее и холоднее. Я слушала тёплый голос отца, облизывала джем на ложке, смотрела на ветер за окном и снова думала о Сяо, толком не слыша, что же именно читал мой отец.

Но неприветливый Сяо, кажется, покинул мой дом. Я не чувствовала его присутствие вот уже несколько дней. Но одним вечером в полумраке гостиной за игрой фортепиано я услышала завывание ветра, отличавшееся от всех остальных воздушных порывов.

Это чувство не объяснить простыми словами. Это чувство называют шестым. Ты ощущаешь это кожей, холодными мурашками на ней. А что-то внутри откликается, рвётся наружу, кричит. Моё шестое чувство, словно сердцем, уловило призрачный ветер у окон гостиной.

Я резко перестала играть и подбежала к окну, пальцами касаясь холодного стекла и вглядываясь в тени в саду. Сяо не было.

Это повторилось и на следующий вечер, когда я играла на фортепиано. В миг меня поразила догадка. Сяо сбегал?

Я бродила по школьным коридорам, отчуждённо сидела на уроках и размышляла, почему же он так поступал. Постепенно во мне нарастало негодование, ведь Сяо продолжал следить за мной, хоть и не пытался больше как-то меня напугать.

В одинокий субботний день, когда за окном медленно плыли свинцовые тучи, я, неспешно играя на фортепиано, снова это почувствовала.

Кончики пальцев застыли на клавишах, и я продолжала жать на педаль, позволяя минорным прощальным аккордам расплываться по гостиной, словно аромат тёплого чая. Я всматривалась в вид за окном и наблюдала развивающиеся на ветру разноцветные листья, наш заброшенный сад и низкие небеса. Я не увидела Сяо в саду за окном. Но ясно чувствовала, что он где-то здесь.

И тогда я встала со стула, решительно закрыла крышку фортепиано, спешно накинула на плечи пальто и отправилась в наш заброшенный сад. Прорвавшись меж заросших палисадников роз, нанизывая на каблучки листья и пару раз уколовшись о высокие сорняки, я наконец решила, что пора обернуться. И застыла.

Сяо лениво лежал на наклонённой под крутым углом плоской поверхности крыши, что укрывала половину гостиной и врезалась в фасад второго этажа. Он, закинув руки за голову, безучастно смотрел на тяжёлое небо. Ветер щедро посыпал пыльно-коричневую черепицу влажными жёлтыми листьями. И я ненароком вспомнила, что Сяо выглядел также, как и восемь лет назад, когда отдыхал на тёплых песках у моря. Мне отчего-то захотелось глупо улыбнуться. Но я подавила в себе этот порыв и злостно скрестила руки на груди, сделав свой вид как можно более недовольным. Похоже, он это почувствовал, так как скосил в мою сторону свой совершенно неудивлённый взгляд.

Мы испытующе смотрели друг на друга, ожидая, кто посмеет разорвать тишину. Я сдалась первой. Может быть, потому что всякие мистические создания чувствуют время иначе.

— Вообще-то, неприлично приходить без спроса в гости, — сходу накинулась я. В моей голове это звучало более грозно. На деле вышло едва упрекающе.

— Во-первых, я не заходил внутрь. Во-вторых, неприлично начинать диалог без приветствия, — невозмутимо промолвил он, снова взглянув в глубину серого неба.

Я слегка рассердилась, но спорить на стала. Контратака. Неплохо.

— А слежка?

— Я ведь уже говорил, что не собираюсь причинять тебе зло, — мрачно бросил он и закатил глаза. Кажется, Сяо не понравился мой вопрос.

— Не в этом ведь дело! — Я помню свои чувства в этот момент. Я ощущала, словно говорю с самым обычным человеком. — Я, вообще-то, могу чувствовать твоё присутствие. И я бы не хотела, чтобы ты витал где-то рядом, пока я… ну…

Я засмущалась. Перед призраком. Пусть меня и сложно было назвать леди, от некоторых даже невысказанных вслух слов на щеках проступали красные пятна.

Взгляд Сяо снова метнулся ко мне, запылав возмущением.

— Я и не пытался забраться в твою ванную, — с заметной сдержанностью выговорил он, злясь.

Кажется, наш разговор заходил в тупик. Я с поражением выдохнула облачко тёплого пара, начиная замерзать. Плана никакого у меня не было, потому я шла вперёд, как танк.

— В прошлый раз ты сказал мне, что моя жизнь ничтожна.

— Я так не сказал, — холодно выдал Сяо.

— Но намекнул ведь! — не сдержала я своего негодования.

— Я понял, — с неожиданным спокойствием ответил он и закрыл глаза, хмуря брови. Будто понял что-то для себя и сдался. — Прости, — Сяо выдержал паузу, в которую я не нашлась, что сказать, не понимая, насколько искренней была эта краткая просьба о прощении, которую я не готовилась услышать. — Я просто пришёл послушать.

Я недоумённо уставилась на него, словно снова впервые увидела призрака.

— Я о фортепиано. — Его голос немного смягчился.

— Так ты слушал? — Сяо сдерженно кивнул. Я подняла брови, стала чесать затылок и пыталась подавить неловкую улыбку, не понимая, как толком на его слова реагировать: смеяться или плакать. Я судорожно вздохнула и добавила, толком не обдумав следующие свои слова. — Может ты всё же зайдёшь ко мне в дом? Да и по правде говоря, я начинаю замерзать, — завидев, что он задумался, я добавила как-то спокойнее, — пожалуйста.

Сяо одарил меня изучающим взглядом и, помешкав, всё же согласился, хоть и с явной неохотой. Почему-то я боялась получить отказ. Когда он спустился с крыши, словно осенний листик, то направился к окну. И я не стала просить, чтобы он пошёл со мной через дверь, боясь его как-то спугнуть. Да, спугнуть призрака, всё верно, я не ошиблась.

Я расслабилась, оказавшись в тёплой гостиной, но снова напряглась, когда увидела, что он хмуро стоит перед фортепиано, привычно скрестив перед собой руки и смотря куда-то в пустоту. Я, вздохнув, присела на диван.

— Я понимаю, что ты не человек, но… — начала я неуверенно, взглянув на свои ладони, положенные на ноги. И едва я успела предложить ему присесть, как он опустился на соседнее кресло у камина и, повернувшись ко мне на три четверти, сухо разъяснил.

— Я — дух. Душа. Я когда-то был человеком, но я почти перестал понимать людские чувства.

Не найдя, что сказать, с минуту я помолчала, судорожно размышляя и машинально кусая фалангу указательного пальца. Сяо постукивал пальцами по подлокотнику, будто бы нервничал, ожидая, что я скажу. Или же ему было скучно… Я встряхнула головой и нерешительно на него посмотрела, сглотнув комок беспокойства. На его бледном лице не было ни единой эмоции, что я могла бы прочесть. А его жёлтые глаза будто хранили какую-то тайну.

— Могу ли я спросить… — Я слегка подалась вперёд в предвкушении его ответа. И пониженным голосом задала свой вопрос. — Что происходит после смерти?

— Ты на допрос меня позвала? — Он быстро нахмурился и стрельнул на меня недовольно глазами, слегка прикрыв их. И всё же, увидев во мне жаркий интерес, закатил глаза и, удобнее откинувшись на спинку, стал быстро отвечать, будто желая поскорее с этим разговором закончить. — Небеса. Небытие. В целом, одно и то же.

— Но ты же здесь… — Я непроизвольно прищурилась. А он просто слегка кивнул.

За все это время он не вздохнул. Я не прекращала наблюдать за ним, а он смотрел перед собой холодным, как лёд, стеклянным взглядом. Именно поэтому я дышала тогда так глубоко и чувствовала жизнь в каждом своём глотке воздуха, пропахшего маслом розы, которое недавно я разлила на паркет.

— Я этого не выбирал.

Я словно проводила переговоры. Казалось, ходила по минному полю. И тогда я несмело поведала ему о своём предположении с точки зрения религии, пересказав ему бабулину теорию.

— Ты хоть знаешь, что такое чистилище? — проворчал Сяо так, будто собрался меня отчитывать моим же невежеством. С чистой совестью я соврала, что всё прекрасно знаю. Сяо невесело хмыкнул в сторону, чем меня слегка удивил. — Если бы знала, не стала бы со мной искать встречи. Потому что в чистилище, как считается, попадают не просто те души, что не ладили с богом. Там они проходят жестокое очищение от грехов, в том числе тяжелейших. Нужно ли тебе пояснять, какие именно души оттуда сбегают? Ты и понятия не имеешь, каким я был человеком при жизни.

— Но ты же спас меня! Это много о тебе говорит, — раздосадовано надулась я, отвернув взгляд в противоположную сторону. Он будто бы специально говорил о себе плохо.

Сяо неторопливо встал с кресла и подошёл так, чтобы я могла видеть его. И вновь покосился на меня, смотря свысока. Я почувствовала холод, обдавший кожу. Так близко. Всего в шаге от меня. Его волнистые, чёрные пряди стали сами по себе колыхаться. Его жёлтые глаза, казалось, наполнились ядом.

Окно было закрытым.

— Я был зол на тебя, — вскипел Сяо неожиданно, прожигая меня взглядом. Его ладони превратились в трясущиеся кулаки, он будто-бы пытался сдержать огромную злость в себе, стиснув зубы. Будто бы что-то тёмное разрывало его изнутри. — Делал всё это, чтобы ты страдала.

Я сглотнула, мысленно уговаривая себя не боятся его.

— И я прощаю тебя, — сипло выдавила я, не в силах сдвинуться с места, пока сердце пыталось вырваться из грудной клетки, а мысли лихорадочно бились о стенки черепа. Сяо зло цыкнул.

— Ты не знаешь, на что способны неупокоенные души людей. От злости у нас прибавляется сил, — вдруг притих он, отвернувшись. Будто бы мои слова подействовали на него больше, чем он того ожидал. Теория меня поразила: в глубине души он хотел, чтобы я его простила?

Скосив взгляд к Барону, лежащего у фортепиано, я увидела, что он преспокоен. Значит, и я должна быть тоже. Барон как-то чувствует, если от него исходит угроза. Я убедилась на практике.

— Так значит… — Предательский голос дрожал. Непроизвольно я ещё больше вжалась в спинку дивана. — Это правда? Есть ещё такие, как ты? И злые духи тоже?

— А сама не догадалась уже? — проговорил он с кислой миной, скрестив руки и поведя взглядом к окну.

— Так ты всё-таки сбежал из чистилища? — спросила я на выдохе больше для того, чтобы не молчать. Хотя вопрос тоже важный.

Сяо отрицательно помотал головой.

— Я очнулся уже таким, — уже спокойнее проговорил он.

Отлично, не из какого кровожадного и страшного чистилища он не вырвался. Можно частично выдохнуть.

— Как ты умер? — торопливо я полюбопытствовала. Было сложно определиться, каким тоном с ним говорить. Я будто балансировала на хлипеньком подвесном мосту над морем из лавы.

— Я не хочу об этом говорить, — отрезал он, болезненно зажмурив глаза и отойдя от меня на пару шагов в сторону фортепиано. Я не стала настаивать, потому что рассудила, что ему неприятно об этом вспоминать. Лучше его не злить.

— Я не буду спрашивать, если так хочешь, — примирилась я. Захотелось обнять себя за плечи. Я осторожно и не совсем уверенно продолжила. — Похоже, у тебя был веский повод стать тем самым злым духом. Но разве быть обычным, то есть, духом так уж плохо? Разве есть что-то более страшное, чем ничто? Может быть, у тебя есть здесь миссия. — Хотелось как-то успокоить его. Вернуть к душевному равновесию. Своим нервам тоже, конечно, не помешало бы уделить время…

— Миссия. Смехотворно, — с горечью хмыкнул он, устало потирая переносицу. — Большинство живёт без предназначения, и я всё ещё в этом мире. Посуди сама, Люмин, — он взглянул на меня по-странному обречённо, его руки повисли вдоль тела. — Глядя на меня, что ты видишь?

— Человека, — не раздумывая, быстро ответила я.

Сяо выглядел, как человек. Говорил и злился, как человек. А его неприступность, нервность и грубость были так похожи на мои собственные. И, как и в любой человеческой душе, в нём живёт как добро, так и зло.

— Человека, — передразнил он, рухнув обратно в кресло и проведя пальцем по бесцветному, жёсткому подлокотнику. — Я могу касаться поверхностей, но я не чувствую ни тепла, ни фактуры. Я не вижу своего отражения в зеркале. Я могу есть и пить, но я не чувствую вкуса. Меня никто не видит и не слышит. Но в тот вечер последнего летнего дня, когда ты возвращалась домой, я заметил тебя в Престон-парке. А ты увидела меня, — на этом тон его стал едва уловимо мягче.

Что-то защемило у меня прямо в сердце. То, что он написал, казалось настоящим кошмаром.

— И ты понял, что я тебя вижу, — начала я на тяжёлом вдохе, — когда я стала от тебя убегать…

Он сдержанно кивнул.

— Но почему я могу тебя видеть?

Сяо неопределённо пожал плечами. Я с усталостью потёрла глаза и откинулась головой назад, положа её на спинку дивана. Разговор выходил довольно тяжёлым и энергозатратным.

— Мне стоит отблагодарить тебя. — Решилась я снова посмотреть на него вскоре, когда глубоко вздохнула. — Поэтому… Спасибо.

— Рад слышать, — тут же бросил он, но вопреки таким словам его взгляд оставался холодным.

— Выходит, мир? — Краткий кивок.

Я впервые готова была осудить себя за то, что не заметила что-то раньше. Он ждал этой благодарности. Ждал восемь одиноких лет.

— Замечательно, — выдохнула я едва облегчённо. — Я… рада, что мы всё уладили. Только вот… — Сяо встал и пошёл к окну, видимо, собираясь меня покидать. Будто этот разговор был ему в тягость. Я не решалась пойти за ним. — Ты можешь остаться, если хочешь и если… не занят? — Не поняла я, зачем, но задала ему этот вопрос. Сердце не прекращало колотиться, словно его обдали кипятком.

Сяо остановился перед окном, и оно непроизвольно открылось. Холодный ветер прорвался в тёплую гостиную. Торшер отбрасывал на его вьющиеся чёрные пряди мягкий жёлтый свет, из-за чего они казались зеленоватыми. Он обернулся ко мне, его жёлтые глаза заблестели.

Будто он живой.

— Я смог поговорить с человеком. Мне этого достаточно, и я больше не буду тебя беспокоить.

— Приходи, — непроизвольно вырвалось у меня. Я почему-то ощутила странное одиночество, когда он стоял, собираясь вот так уйти в темноту. В никуда. Я единственная, с кем он может говорить. Я встала с дивана, но не сделала ни шага вперёд. Слова сами рвались из моего рта. — Приходи слушать, как я играю на фортепиано. — Почему-то мои пересохшие губы дрожали. Я чувствовала холод, который Сяо впустил в гостиную, уничтожая аромат тёплого чая. Мои пальцы пытались сжаться в кулаки. Я хотела казаться уверенной. В моём тоне сквозил даже гнев. — Ты ведь приходил послушать, как я играю, верно? Так что я буду ждать тебя здесь следующим вечером. И клянусь, что даже брошу музыку, если ты не придёшь!

Я почувствовала себя дурой, но слов своих обратно не взяла, потупив взгляд в пол. Недолго помолчав, Сяо хмыкнул и бросил мне через плечо, прежде чем исчезнуть:

— Ты всё же невыносима.

Его тон был всё также пропитан холодом и отстранённостью. Но я была пианисткой, и я услышала ноту радости в его голосе. Значит, не зря я его позвала.

В ту ночь я не сомкнула глаз до самого утра.

После этого разговора я боялась больше не увидеть его. Сама не знала, почему. Я ведь уже упоминала, что я довольно капризна и упряма? И я своего добилась. Сяо появился вечером на следующий день, когда звуки фортепиано наполнили светлую, тихую гостиную. Но заходить внутрь он категорически отказывался. Меня же такой расклад крайне не устраил.

Сяо отмахивался, отвечая, что ему неплохо и на крыше. Я же осталась на холодной улице в лёгком платье. Да-да, вы правильно заметили, не кто-либо, а я надела платье. Девчонка, которая ненавидела само существование слова «леди». Я даже старательно причесалась.

Это было простенькое белое платье с золотистыми нитями на швах, с неглубоким вырезом и немного ниже колен, которое я всегда отказывалась надевать, когда об этом просила меня моя мама. Теперь же это противостояние во мне исчезло.

Но вернёмся же в пасмурный Брайтон, холодный заброшенный сад и ко мне, стоящей меж сорняков и упрямо отказывающейся возвращаться к фортепиано, решившей продрогнуть на холоде до костей, если Сяо не соизволит войти ко мне в дом. Из плюсов — всякий холод и перетаптывание с ноги на ногу убивают любую сонливость. И в конце концов Сяо, одарив меня смертельно упрекающим взглядом, назвал меня невыносимой и зашёл в гостиную через окно. Так я была спасена от смерти на зыбком холоде.

И вот он, восседая в глубоком бежевом кресле с бесцветными подлокотниками, взирал на меня ожидающе. Я почувствовала себя нервной, словно оказалась снова на том пышном приёме у Фишль. В его жёлтых глазах плескалось предвкушение, которое я наблюдала тогда у всей той толпы незнакомых людей. Но страх сыграть плохо, ошибиться, запнуться теперь ощущался гораздо сильнее, ядовитыми щупальцами сдавливая горло, не давая толком вздохнуть.

Руки начали мелко подрагивать. Я села пред фортепиано, несмело и медленно открывая чёрную крышку музыкального инструмента.

И отец ещё предлагал направить меня учиться в Королевскую академию музыки в Лондоне? Чтобы я на постоянной основе ощущала эту колкую нервозность и тряску во всём теле? Ну уж нет. Я невольно хмыкнула, на миг оглянувшись на Сяо.

Сказать, что я удивилась, это ничего не сказать.

Он, расслабленно откинувшись на кресле, самозабвенно закрыл глаза, сложив руки на ногах. Такой… умиротворённый. Словно задремавший. И вряд ли он претворялся.

И будто почувствовав мой изучающий взгляд, Сяо приоткрыл веки. Я тут же отвела глаза на чёрно-белые клавиши, гулко вздохнув и чувствуя расползающиеся красные пятна на руках и щеках, горя со странного стыда и страха, не позволявшего мне начать.

— Я давно не играла эту мелодию, — спешно заговорила, пытаясь оправдаться самой себе вслух за свои же чувства, рвано выдыхая воздух на холодные клавиши.

— Когда ты играешь музыку, я будто оказываюсь во сне, — неожиданно заявил он, вгоняя меня в ещё большую краску. С чего вдруг такие откровения? Или… так он хотел меня успокоить? — Я не видел снов уже очень давно.

Я часто заморгала, а после глубоко втянула воздух и потянула руки вперёд, разминая их и умоляя дрожь оставить мои бедные пальцы.

Я сама его пригласила. Я сама этого хотела.

Эта мелодия стала ассоциироваться с ним. И я желала всем сердцем, чтобы Сяо услышал её.

Gareth Coker — Now Use the Light, We Want to See!

Минорные аккорды коснулись стен гостиной и мягко от них отступили, наполняя собою воздух, словно серые облака, затянувшие голубое небо. Мелодия обволакивала сердце родным, печальным звучанием. Я задержавшись на грустной ноте педалью. Это только начало — трагическое вступление.

Словно разлука, разбившая сердце. Словно оторвали от тебя часть души. Отняли что-то важное, оставив во злости, в которой он погибал.

Но заблестел далёкий свет, что стал маяком надежды. И тогда фортепиано зазвучало резвее, быстрее, а мажорные аккорды стали переливаться радостью и огнём — маленьким светом, который оказался там, глубоко в душе. Забытый, но всё ещё живой.

Музыка стала молитвой.

«Используй свой свет!»

«Я хочу видеть!»

Я верила, что он есть в Сяо. В его заблудшей душе, зачем-то оставленной в живом мире. Он не злой дух. Он тот, кто однажды спас мою жизнь. И я никогда этого не забуду.

И именно потому, что я в это верила, я не сделала ни одной ошибки, когда играла мелодию, засевшую в сердце и словно ставшую его частью. В моей крови разливались печальные и сладкие ноты, создающие композицию невероятной истории о том, как душа движется к свету, несмотря на глубокую тьму.

Когда прощальный аккорд растворился в тёплой гостиной, мои пальцы невесомо застыли над клавишами, дрожа так крупно, словно у безумца. Я сжала их в кулаки, зажмурилась и пождала губы, ожидая, когда Сяо разорвёт ставшую вдруг невыносимой тишину.

— Спасибо за это, — тихо промолвил он мне. Я резко взглянула на него, тряхнув распущенными волосами.

Он едва-едва улыбался, склонившись на спинке чуть вбок и опустившись по спинке кресла немного вниз, а ногу положил на ногу в совершенно расслабленной позе. Сяо выглядел будто бы отдохнувшим. Его глаза отражали спокойствие, будто бы он не испытывал его уже очень давно. Понял ли он, что я хотела сказать ему этой музыкой? А его такая невыразительная, но искренняя улыбка, заставила моё сердце подпрыгнуть. Я невольно заулыбалась в ответ, пытаясь спрятать лицо за прядями, которые тут же выправила из-за ушей. Тревога затрещала и рассыпалась, словно стекло, в которое бросили камень.

— Это только начало, — весело усмехнулась я, резво заигрывая обычный свой музыкальный репертуар.

После занятий в школе я стремилась домой, а мистер Альберих, кажется, улыбался ещё загадочнее, завидев перемены на моём вечно недовольном, равнодушном лице. И просыпаясь в кровати, и сидя на скучных занятиях, и направляясь домой в мерседесе я смотрела в окно и наблюдала осенний ветер, предвкушая скорее вечер, наполненный музыкой, которой мы стали дышать.

А в вечера, когда Сяо не появлялся, тоска пробирала меня до костей, словно холод. На вопросы о том, почему он не приходил, угрюмо молчал. Я садилась играть музыку, надеясь, что смогу поднять ему настроение, наслаждаясь волшебным фортепиано в присутствии своего молчаливого зрителя.

— Расскажи, — я решила спросить его кое о чём одним вечером. Сяо, до боли спокойный, восседал на кресле и мирно слушал «К Элизе» в моём исполнении. — Какой была твоя жизнь?

— Жизнь была коротка и в основном неприятна, — туманно ответил он мне, пожимая плечами. Я постаралась не хмуриться.

— Погоди. — Мои пальцы застряли на неверном аккорде. Я взволновалась с новой силой, взглянув на его юный образ. — Коротка?

— Ещё один вопрос о моей жизни, — сердито проговорил он мне, поджимая губы и прикрывая лоб ладонью, показывая всю бескомпромиссность своего заявления. — И я уйду.

— Молчу-молчу, — ответила я примирительно, ставя руки в сдающейся позе, после чего продолжала играть, невольно задумываясь о том, каким же он был человеком.

Когда я стучала по чёрно-белым клавишам в его присутствии, боязнь ошибиться стала почти осязаемой.

Сяо всё ещё оставался для меня нераскрытой книгой. Но мне было приятно играть в его присутствии. В один вечер, когда я запнулась, играя что-то из репертуара Бетховена, я готовилась от разочарования и стыда встать и унестись к себе в комнату подальше от него и фортепиано, зарываясь в подушки. Но Сяо остановил меня одними словами.

— Просто продолжай играть, Люмин.

— Но у меня ничего не выходит! — выпалила я, шумно закрыв крышку фортепиано и сердито скрестив руки на груди.

— Разве ты не дышишь музыкой? — Сяо встал с глубокого кресла и подошёл. Так близко и так неожиданно, что я невольно дёрнулась.

Я ясно помнила то чувство, когда моя рука проходила сквозь его тело. Не самое лучшее ощущение, мягко говоря. Сяо заметил мою настороженность и приближаться больше не стал, оставшись у края фортепиано, чтобы всего лишь медленно открыть его крышку обратно. Я боялась, что он разозлится. И потому внимательно смотрела на него, ожидая увидеть привычную перемену в его лице. Но этого не произошло. Я могла разглядеть трещинки на его обветренных губах. А его тонкий нос был слегка вздёрнут. Непослушные волосы вились чёрными волнами. Мои же волосы были слегка лохматы, и я постаралась незаметно прихорошиться, спешно пряча локоны за уши. Сама тогда не понимала, зачем. Он… так спокоен. Спустив взгляд ниже, я посмотрела на его белую рубашку без рукавов. Туда, где находится сердце. И не верила, что его там нет. Отказывалась в это верить всей душой.

— Разве тогда, когда ты играла вместе со своей подругой ту мелодию у неё дома, кто-то тебе говорил, что у тебя ничего не выходит? — с лёгким, необидном укором спросил он у меня.

— Так всё-таки ты там был и следил за мной? — нервно улыбнулась я на секунду и тут же отвела рассеянный взгляд, чувствуя, как щёки стали покалывать от странного смятения.

Сяо отчего-то захрипел и стал жевать губу. Я украдкой поглядывала на него взглядом из-под опущенных ресниц, словно любопытный ребёнок. Наверное, Сяо пожалел о том, в чём откровенно и, похоже, случайно и чистосердечно признался мне.

— Ты знаешь, — сдался он, смотря куда-то в бок и почёсывая шею. — Я люблю твою музыку.

Это были слова поддержки, которых мне так не хватало.

Отец вновь нанял мистера Рагнвиндра учить меня. И я, каждый раз ошибаясь на одном и том же месте, исполняя сонату № 16 до мажор Вольфганга Амадея Моцарта, разочаровывала его всё больше и больше. Ломаные аккорды левой руки с мелодией правой заставляли меня раз за разом теряться.

Когда я с досадой, поджимая губы, выслушивала гневную тираду от мистера всея виртуоза Рангвинда, виновато уставившись в пол, в один момент за окном зло засвистел ветер. Мистер Рагнвиндр отвлёкся от своей речи и замолчал. Я подняла голову: его лицо становилось всё бледнее и бледнее. А подле его высокой фигуры притаился силуэт Сяо.

— Как ты его терпишь? — говорил Сяо мне, задевая плечо учителя, а взгляд его был устрашающим. — Это просто невозможно.

Мистер Рагнвиндр в холодном поту спешно накинул на себя чёрное пальто и попрощался, заявив, что ему внезапно стало нехорошо. Сяо юмора не понял, недоумённо смотря, как я заливаюсь смехом, опуская руки к коленям.

— Я не специально. Но я не сдержался, — хмуро ответил он, потупив взгляд в сторону, будто разочаровался в чём-то.

— Ох, нет, стой, — отсмеялась я и выровняла спину. На мою искреннюю улыбку Сяо отчего-то отвернулся снова, мрачнея. Я не придала значения этому тогда. — Я тебе даже благодарна. Всегда хотелось как-то ему отомстить! К слову… — Тут уже пришло моё время рассеяно бродить взглядом по сторонам. — Раз уж я как бы благодарная тебе, может, ты придёшь на завтрак в следующий день?

Сяо молча смотрел на меня с полминуты, судя по всему, слегка ошарашенный этим предложением. И не понимая, зачем вообще мне это понадобилось.

— А что? — Я слегка засмущалась, скрепив пальцы в замок перед собой и отчего-то разглядывая портрет своей матери. — У тебя есть какие-то призрачные дела?

Сяо закатил глаза и нехотя согласился. Я не сдержала победной улыбки.

Тем утром Сяо вместе со мной и моим отцом восседал за обеденным столом и слушал приятное чтение размашистой свежей газеты. Отец и правда не видел Сяо. Я находила это поразительным, кося глаза то на его умиротворенный вид, то на недовольного Сяо.

Я приготовила батские булочки в то утро. Вот, зачем я его пригласила. Горячий аромат свежей сдобы заполнял собой каждый уголок кухни. Отец, соизволив слопать аж пять, поздравил меня с удачным дебютом и в приподнятом настроении отправился на работу. Сяо, читающий книгу про призраков, которую я ему потом вручила, бегло пролистывал страницы.

— Ты даже не попробовал, — слегка обиделась я. Хотя и понимала, что он не чувствует вкус. Сяо на это лишь хмуро посмотрел на меня пару секунд, одним взглядом отвечая, что я сморозила глупость. Я же достала из духовки новую партию десерта. Сладкий пар ударил в ноздри, вызывая новую волну аппетита. — У меня есть одна догадка. Ты сказал, что не чувствуешь тепла. А что насчёт горячего чая или еды?

— Хм? — Он наблюдал, как я протянула для него одну булочку, держа её пухлой и красной поварской перчаткой.

Сяо вздохнул, сдаваясь под моим натиском. Дышать ему было незачем, но от рефлексов из земной жизни просто так не избавиться.

Я предвкушающе замерла, наблюдая, как он медленно откусывает кусок. На его бледном лице не было ни единой эмоции, и я всё же быстро разочаровалась и устало вздохнула. Но внезапно его глаза расширились от шока. Так на самом деле его глаза такие большие? Может, при жизни он очки носил, раз щурил их постоянно? Я ещё никогда не видела у него такого выражения лица. Мне даже показалось, он покраснел.

— Ну как? — Я радостно оперла руки перед ним на стол, а глаза мои сверкали в надежде. — Сработало?

Сглотнув, с глазами по пять копеек Сяо уставился на меня так, словно я котёнка убила.

— Ты сколько сахара в тесто добавила?

Я непонимающе взяла ещё одну горячую булочку и, подув, слегка надкусила её. Сахар затрещал по зубам, и я, как ошпаренная кипятком, тут же побежала за стаканом воды. Это была сладость, помноженная на сотню сладостей! А ведь с первой партией всё было в полном порядке.

И всё же Сяо смог ощутить на кончике языка еле-еле заметный, отдалённый вкус.

— Я словно увидел сон… — сказал он так тихо и поражённо, смотря на румяную булочку, как на волшебную амброзию.

Это было прорывом. Я в восторге хлопнула в ладоши и подвинула ему ближе тарелку с синей каймой и со всей партией сверх сладких яств. Это событие очень воодушевило меня на дальнейшие попытки сделать его жизнь приятнее.

Во-первых, я обязана ему за спасение.

Как хорошо, что я всё же жива. Впервые я стала так думать с того самого дня, когда я чуть не погибла.

Во-вторых, то, в чём он признался мне, задело меня до глубины души. Сяо существовал, но никто не видел его. И он не чувствовал то, что чувствовал раньше.

Он страдал. Так я считала. Нет, я это видела. А собственные проблемы вдруг стали казаться нелепыми и смешными. И если моя музыка фортепиано и правда делала Сяо хоть чуточку счастливее, я не собиралась прекращать.

Он — причина, по которой я снова влюбилась в фортепиано.

Но всего этого стало мало не ему. А мне.

И когда Сяо совершенно случайным образом понял, что всё же может ощущать вкус, хоть и отдалённо, призрачно… я испытала счастье. Мимолётное, сладкое счастье. Словно довольный ребёнок, поймавший кузнечика.

Сяо громко хлопнул книгой, закрывая её и продолжая жевать уже вторую булочку. В воздух поднялось маленькое облачко пыли. Он недовольно скосил взгляд на меня.

— И зачем ты мне это дала?

Мне захотелось рассмеяться. Говорить и хмуро жевать еду, припустив брови, — это вещи несовместимые.

— Как это — зачем? — Присела я на соседний стул с дурацкой улыбкой, всё ещё попивая воду из стакана. — Здесь может быть написан ответ на то, почему ты стал таким, и как можно попасть на небеса.

Я хотела провести расследование. Ключевое слово — хотела. Любовью к чтению я не хвалилась, логические загадки для меня — тёмный лес. Потому я сбагрила всё на Сяо. Времени-то у него свободного было побольше, чем у меня.

Сяо легонько хлопнул себя по лбу.

— Это же просто выдумки.

— Так ведь… — Отвела я глаза в неясном стыде.

Сяо выставил на стол и мне перед глазами книгу, тыкая пальцем в обложку.

— Если в названии написано «призрак», это ещё ничего не значит. В этой книге и призраков-то нет. Это лишь человек в маске.

Эту книгу, «Призрак оперы» я всё же прочитала. Но уже гораздо, гораздо позже.

Я досадно хмыкнула. Походы в церковь и молитвы за его душу — не то. Поиск ответа в книгах — бред. Я, вообще-то, помочь хочу!

— Я поищу ещё, — промямлила я уже без особого энтузиазма.

— Я пытался. Не трать время. — Сяо одарил меня крайне серьёзным взглядом. Правда, его сила злости в полную меру на меня уже не действовала. — Даже. Не. Пытайся.

В расстроенных чувствах я приехала в школу. Мистер Альберих искоса поглядывал на меня через переднее зеркало.

— Гляжу, вам уже лучше, мисс, — загадочно улыбнулся он мне. Я в удивлении раскрыла глаза. В каком это смысле — лучше? Водитель притормозил на привычном месте у школы, я засобиралась выходить. — Вы выглядите счастливее.

— И всё же, мистер Альберих, на самом деле, я огорчена, — попыталась отмахнуться я с улыбкой на лице, выйдя из машины, но не спеша уходить.

Мистер Альберих закрыл за мной дверь чёрного мерседеса и посмотрел меня так проницательно, словно зрел в корень.

— В ваших глазах я читаю улыбку, которую не видел уже так давно, — объяснился и закурил он, тихо усмехнувшись. Выдохнув дым вперемешку с тёплым паром, добавил, видя, что я так и осталась стоять, задумчивая и будто бы увязнувшая в болоте. — Сегодня на редкость чудесная погода, не находите, Люмин? Или же снова — затишье пред бурей? Вскоре, как обещают, на Брайтон нагрянет шторм.

— Вы правы, — нашлась я, что ответить, кивнув ему и руками обхватив чёрную школьную сумку. Это был последний день осени. Ноябрьский холод покалывал на красных щеках и на носу. И небо… каким же оно было глубоким и голубым в тот день. Без единого облачка. — Погода как никогда совершенна.

Я поплелась в школу, забыв о том, что ещё вчера прошёл ливень. Школьники бежали наперегонки друг с другом, плюхаясь ботинками в россыпь маленьких грязных луж. Фишль наверняка сделает замечание, если не протру потом свою обувь.

Вспомнишь лучик — вот и солнце.

— Доброе утро, Люмин! — прощебетала Фишль, поравнявшись со мной. Настроение её было крайне бодрым. — Ты сегодня прямо сама не своя.

— Я всегда такая, — машинально и угрюмо ответила я. Ничего не могла с собой поделать. Реакция была доведена до автоматизма.

— Нет-нет, я же в хорошем смысле говорю! — Преградила она мне путь, ухмыльнувшись и сложа руки на боках. В её озорных глазах заиграла зелень. Опять она чем-то фанатично загорелась. Так что я совсем не удивилась, когда Фишль направила на меня указательный палец, словно пытаясь мне им тыкнуть в нос. — Сегодня. После школы. Престон-парк. Купаемся в листьях!

Купаться в листьях? Грязных, влажных листьях? Что-то новенькое от чистюли Фишль. Она, заприметив на моём лбу раздумия, довольно усмехнулась и побежала вперёд.

— На урок опоздаешь, Люмин!

Я понеслась следом.

Если честно, всё, чего я хотела, это домой. Я желала поскорее коснуться клавиш фортепиано. И на первом же исполненном аккорде уловить тонкой нитью слуха приближение Сяо. Обернуться направо, к глубокому креслу — и увидеть его.

Будто бы только тогда я, совершенно живая, на самом деле дышала.

Я, живая, наконец смогла жить.