Green is the new black (гет)

Гермиона ворвалась в квартиру с палочкой наготове. Молниеносно осмотрела гостиную — пусто. Тишину нарушал лишь… плеск воды?

Ее брови взлетели вверх. Неужели этот наглец уже пришел в себя после оглушающего и надумал принять ванну? Гермиона сбросила туфли и решительно направилась к источнику звука, бесшумно ступая босиком по паркету. Вдруг это отвлекающий маневр?

Она резко распахнула дверь ванной — и застыла на пороге.

Долохов стоял перед раковиной с запотевшим зеркалом, окутанный клубами пара. Капли воды стекали по его груди, исчезали за краем полотенца, небрежно обернутого вокруг бедер. Ее полосатого полотенца.

— Решила убедиться, что у меня нет запасной палочки? — ухмыльнулся, демонстративно поднимая закованные руки.

Гермиона сглотнула, чувствуя, как краска приливает к щекам. Она заставила себя смотреть ему в лицо, игнорируя полуобнаженное тело.

— У тебя две минуты, чтобы закончить, — отрезала она.

Долохов склонил голову набок, его глаза задорно блеснули.

— Знаешь, не так-то легко мыться со связанными руками. Ты могла бы…

— И не думай, что я сниму с тебя браслеты, — перебила она, сжимая палочку крепче.

— Я хотел предложить оказать посильную помощь, — он развязно подмигнул, и Гермиона почувствовала волну раздражения.

— Хорошо, у тебя три минуты, — процедила сквозь зубы. — Помоги себе сам.

Не дожидаясь ответа, вылетела из ванной. Дверь за ней хлопнула, словно падающий занавес в театре абсурда, главной актрисой которого она внезапно стала. Гермиона машинально наложила запирающие чары на входную дверь и окна, хотя прекрасно понимала их бесполезность против Долохова — если он захочет сбежать.

«Во что ты ввязалась, Грейнджер?» — пронеслось в голове. Но отступать было поздно. Оставалось только надеяться, что она не совершила самую большую ошибку в своей жизни.

Ноги понесли ее к холодильнику. Гермиона распахнула дверцу и уставилась на пустые полки. Что она надеялась там обнаружить? Флакон с жидкой храбростью? Эликсир здравомыслия? Или хотя бы завалявшийся бутерброд?

Она захлопнула холодильник и прислонилась к дверце лбом. Прохладный металл немного остудил пылающую кожу. Пустые полки навевали воспоминания о днях скитаний в лесу, когда горячая еда казалась несбыточной мечтой, а не повседневной реальностью. Гермиона подошла к кухонному столу и потянулась к лежащему на нем выпуску «Ежедневного пророка» недельной давности.

Пальцы привычно нашли нужную страницу. «Кухня мамочки Уизли», — гласила подпись под изображением потрепанного жизнью котелка. Губы Гермионы невольно изогнулись в улыбке. Рон, как никто другой знавший цену горячей пище в дни лишений, придумал поистине гениальную идею. Теперь миссис Уизли могла не только накормить половину магической Британии своими кулинарными шедеврами, но и пополнить семейный бюджет.

Гермиона достала десять сиклей из кармана мантии и на мгновение задержала их в ладони. Словно ей хотелось, чтобы серебряная монета, нагретая теплом ее тела, передала всю любовь и благодарность, которые она испытывала к Молли. Гермиона легонько постучала палочкой по объявлению и бросила деньги на газету. Монета исчезла, будто ее и не было, растворившись в типографской краске.

Не прошло и пары минут, как на странице материализовались очертания двух тарелок. Воздух наполнился ароматом домашнего жаркого — сочного мяса, пряных трав и печеного картофеля. Миссис Уизли не забыла положить и по паре кусочков свежего хлеба на краешек тарелок. Желудок Гермионы отозвался громким урчанием, напоминая о себе после долгих часов забвения.

Она потянулась за тарелками, когда услышала шаги за спиной. Обернувшись, Гермиона застыла, не донеся руку до газеты.

Долохов стоял в дверном проеме, небрежно опершись о косяк. Его волосы были влажными после душа, а на бедрах… Гермиона почувствовала, как ее лицо заливает краска гнева. Домашние штаны Рона — те самые, в которых он так часто разваливался на диване во время их уютных вечеров, — теперь красовались на Пожирателе смерти. Футболка ее парня, хранившая воспоминания о бесчисленных стирках и глажках, небрежно свисала с плеча Долохова, словно трофей.

Как он посмел? Эта одежда была символом домашнего тепла, задушевных разговоров и тихого счастья! А теперь она превратилась в насмешку, оскверненную присутствием этого… этого…

Магия забурлила в крови Гермионы, покалывая кончики пальцев крошечными электрическими разрядами. Ей хотелось выхватить палочку и наслать на Долохова какое-нибудь особенно изощренное проклятие, превратив его в нечто гадкое, вроде таракана.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — протянул Долохов с ухмылкой, явно наслаждаясь ее реакцией. — Мои вещи, знаешь ли, нуждаются в стирке.

Гермиона сделала глубокий вдох, пытаясь усмирить бушующую внутри злость. «Соберись, — приказала она себе. — Ты сильнее этого. Не позволяй ему играть на твоих нервах».

— Садись, — она раздраженно указала на стол. — Поедим, а потом поговорим.

Резким движением выдернула газету из-под тарелок. Запах жаркого, еще минуту назад такой аппетитный, теперь казался издевкой. Как она могла думать о еде, когда в ее доме находился преступник?

Гермиона не сводила глаз с Долохова в опасении, что он нападет даже закованный в наручники. Его фигура, некогда внушительная и грозная, теперь казалась почти хрупкой. Одежда, сидевшая на мускулах Рона как влитая, на Долохове висела мешком, подчеркивая его истощенность. Ребра выпирали, едва прикрытые тонкой тканью футболки, перекинутой через плечо, и напоминали клавиши старого, расстроенного пианино. Она никогда не интересовалась, сколько лет Антонину Долохову — по тому, что видела перед собой сейчас, могла предположить, что чуть за сорок. Когда многие мужчины в его возрасте обзаводятся солидным брюшком от спокойной жизни, Долохову та явно только снилась.

Гермиона поджала губы, борясь с противоречивыми чувствами. Вид Пожирателя в одежде Рона вызывал у нее отвращение, в то же время смешанное с неуместным состраданием к поверженному врагу. Рациональная часть ее мозга, однако, взяла верх: не мог же он разгуливать в чем мать родила или пачкать ее мебель лохмотьями, в которых она его поймала. Взмахом палочки она заставила футболку Рона ожить и скользнуть на тощее тело Долохова.

Тот опустился на стул напротив; его движения, несмотря на усталость, оставались плавными и точными. Он обвел взглядом стол, задержавшись на исходящих паром тарелках, и усмехнулся:

— Какой прием, чувствую себя как в пятизвездочном отеле, — его голос сочился сарказмом. — И душ, и еда. Может, и постельку согреют?

Он уставился на Гермиону с наглой ухмылкой, явно упиваясь ее негодованием. Она фыркнула и взмахнула палочкой — правый браслет расстегнулся, но только затем, чтобы тут же защелкнуться на ножке стола. Пока Долохов гремел цепочкой и привыкал к новому дискомфорту, Гермиона потянулась к шкафчику, доставая из ящика столовые приборы.

— К сожалению, миссис Уизли не специализируется на собачьем корме навынос, — парировала она. — Но коврик у двери я для тебя приготовила. Стараюсь оказать достойный прием.

Она положила перед собой вилку и нож, а Долохову дала одинокую ложку. Тот картинно вздохнул, разглядывая прибор:

— Какое недоверие, — протянул он. — Как будто я не смог бы убить человека ложкой. Спасибо хоть без дырки.

Гермиона молча наблюдала за Долоховым, когда тот набросился на еду. Его ложка мелькала с невероятной скоростью, словно он боялся, что тарелку отберут. Жадные, торопливые движения, быстрая работа челюстей — все это напоминало Гермионе голодного зверя, дорвавшегося до добычи.

— Неужели не ел с самого падения Лорда? — вырвалось у нее, прежде чем она успела прикусить язык.

Долохов поднял глаза, в которых стояла насмешка.

— Не обольщайся, — хмыкнул он, проглотив очередной кусок. — Только дня три, пока пытался сбросить вас со следа и носился зайцем. Должен признать, загоняли вы профессионально.

В его голосе прозвучало нечто похожее на уважение, и Гермиона почувствовала укол гордости.

— Гарри молодец, — сухо ответила она, ковыряя вилкой в своей тарелке. — Он очень вырос за последние месяцы, хотя, казалось, выше было некуда.

Долохов отложил ложку и откинулся на спинку стула, сверля Гермиону пронзительным взглядом.

— Да, молодец, — скривил губы, и его тон приобрел оттенок желчи. — Я читал в новостях, как быстро он скачет по карьерной лестнице. Полгода в Аврорате — и начальник ударного отряда? Как бы не занял освободившийся трон.

Гермиона почувствовала волну гнева, поднимающуюся в груди. Сжала вилку так, будто та была единственным предохранителем, удерживающим ее от взрыва.

— Ты совсем его не знаешь, — хмуро фыркнула, глядя Долохову прямо в глаза. — Да и что плохого в том, чтобы он стал главным? Он умный и справедливый.

Долохов издал короткий, лающий смешок.

— С Августусом тоже был справедлив? — спросил он.

Гермиона застыла. Имя Руквуда повисло в воздухе как тяжелое грозовое облако. Она помнила тот день — крики, вспышки заклинаний, и потом… тишина. Гарри не говорил о том, что именно произошло, когда он загнал Руквуда в угол, но тогда она впервые заметила, что его глаза изменились. Стали напоминать замерзшее озеро — твердые и непроницаемые.

— Ты ничего не знаешь, — процедила Гермиона сквозь зубы. — Ты и твои дружки стали тому причиной. Не смей судить нас, ты не представляешь, через что мы прошли.

Долохов лишь ухмыльнулся, откусывая хлеб.

— Теперь мы поменялись местами, и вы в качестве дичи. Он заслужил.

Гермиона отвела взгляд, внутренне содрогнувшись от собственных слов. Она не была уверена в этом, но показать колебания перед Пожирателем не могла. Собравшись с духом, резко сменила тему:

— И вообще, я тут задаю вопросы. Почему твоя метка не побледнела после смерти Волдеморта?

Долохов продолжал неспешно жевать, а ее слова растворились в никуда. Его показное безразличие било по нервам.

— Какая любопытная, — протянул он наконец, отправляя в рот очередной кусок.

Гермиона резко подалась вперед, впиваясь в Долохова взглядом:

— Если ты еще не понял, я с тобой церемонюсь только по одной причине, — ее голос стал жестким. — Информация. Твой выбор простой: или делишься, или выходишь за дверь. А за углом тебя ждут авроры, многих родственников которых ты убил. Даже до Азкабана не доедешь. Твой труп будут терзать фестралы на потеху толпе.

Долохов оторвался от тарелки, его лицо озарилось смесью легкого уважения и иронии.

— И что? — пожал плечами с наигранным безразличием. — Мне будет уже все равно.

Гермиона на мгновение растерялась. Она ожидала увидеть страх или ярость, но никак не это спокойное принятие неизбежного.

— А ты думала, что боязнь смерти заставит меня упасть на колени? — он усмехнулся, оценивая ее замешательство. — Девочка, я смотрел костлявой в глаза сотни раз к тому моменту, как ты научилась произносить «Вингардиум левиоса». Угрозы — это все, что у тебя есть?

— Предпочтешь сдохнуть, но ничего не говорить? — произнесла Гермиона с раздражением. — Не верю, иначе не бегал бы три дня по лесу.

Долохов сыто откинулся назад, вальяжно потягиваясь.

— Пока у меня есть информация, ты пытаешься ее добыть, — протянул с ленивой усмешкой. — И я в тепле и сытости. Что более ценное ты мне можешь предложить?

Гермиона напряглась. Она не собиралась отпускать Пожирателя на волю, но должна была закинуть ему наживку:

— Зависит от того, что ты расскажешь.

— А поконкретнее, — Долохов заинтересованно подался вперед.

— Выкладывай, — отрезала Гермиона. — Хотя бы отработаешь свой ужин и лишние часы на свободе.

Долохов окинул ее наглым, оценивающим взглядом, от которого захотелось потереть кожу мочалкой.

— Я бы предпочел другие способы убеждения, — проговорил с намеком.

Гермиона нахмурилась и демонстративно потянулась за палочкой:

— Могу потренировать на тебе Круцио.

— Ладно-ладно, — Долохов поднял ладонь в примирительном жесте, хотя на его губах все еще таилась насмешка. — Тем более информации у меня немногим больше твоего.

Он на несколько секунд умолк, перебирая мысли, а затем небрежно дернул плечом:

— Ты уже сама поняла. Лорд жив.

Гермиона упрямо мотнула головой, отказываясь принимать эту мысль:

— Нет, не может быть. Покажи метку еще раз.

Она нервно дернула палочкой, отщелкивая наручники от ножки стола. Долохов вздохнул и положил левую руку на стол ладонью вверх. Гермиона подалась вперед, сдвинулась на самый краешек сиденья и наклонилась ближе, вглядываясь в темный узор. Змея извивалась на предплечье Долохова, черная как сама ночь, отчетливо выделяясь на фоне бледной кожи. Каждая чешуйка казалась живой, готовой в любой момент соскользнуть с руки. Гермиона невольно сглотнула.

Медленно подняла взгляд на лицо Долохова. Впервые за все время она видела его так близко. Морщины прорезали кожу — следы долгих лет в Азкабане. Но глаза… глубоко посаженные черные глаза смотрели остро, внимательно. А еще в них плескалось что-то усталое, никак не напоминающее фанатичный восторг.

— Может, она просто стала работать иначе? — спросила Гермиона и сама поразилась, насколько жалко это прозвучало. Как слова ребенка, отчаянно цепляющегося за последнюю соломинку надежды.

Долохов усмехнулся, и морщины на его лице стали еще глубже.

— Я знаю то же, что и ты, — проговорил веско. — Метка не побледнела, как после его прошлого падения. — Сделал паузу, будто смакуя слова. — И я бы не надеялся на твоем месте, что ее магия изменилась.

— Это невозможно, — прошептала она, больше себе, чем Долохову. — Мы видели, как он умер. Его тело…

— Ты действительно думаешь, что величайший темный маг всех времен не предусмотрел запасной план? — Долохов усмехнулся, глядя на нее с каким-то странным сочувствием. — Ох, девочка, ты еще так наивна.

Гермиона ощутила, как внутри все сжимается. Весь ее мир, вся уверенность в победе, которой она упивалась последний год, начали таять, как песочный замок под напором волн.

— Если это правда, — ее голос дрогнул, но она заставила себя продолжить, — почему ты здесь? Почему не с ним?

Долохов медленно выпрямился, став серьезным.

— Потому что игра изменилась, Грейнджер. И теперь каждый сам за себя.

Долохов нервно провел языком по губам. Даже сквозь его напускную браваду проглядывал страх. Страх человека, который знает слишком много.

Гермиона поднялась со стула и отошла к окну, пытаясь скрыть бурю эмоций. Она тяжело оперлась о подоконник, шероховатости крашеного дерева впились в ладони. За стеклом простиралась ночная мгла, густая и непроницаемая. Где-то там, в этой черноте, мог притаиться он. Тот, кого они считали поверженным. Тот, кого Гарри…

Гарри. Он не знает. Никто не знает. Весь мир праздновал победу, люди наконец-то вздохнули полной грудью. А теперь… Если Волдеморт жив, то все их достижения, все, за что они сражались и гибли — может обратиться в прах в мгновение ока.

Она представила, какая паника охватит магическое сообщество. Люди, только-только начавшие жить без оглядки, вновь будут вздрагивать от каждой тени, запечатывать двери тройными заклинаниями. Министерство едва успело встать на ноги — и вот снова нависла угроза, способная разрушить хрупкое равновесие. А Гарри… Гермиона зажмурилась, стараясь отогнать образ друга, вновь вынужденного нести на своих плечах бремя спасителя мира.

— Ты хочешь его возвращения? — резко спросила она, разворачиваясь к Долохову.

Внезапно Гермиона осознала, насколько глупо было погружаться в размышления, стоя спиной к опасному преступнику. Он мог напасть — схватить стул, опустить ей на голову. Но Долохов не шелохнулся, все так же сидел, сверлил ее взглядом.

— А ты как думаешь, красотка? — ухмыльнулся он, и эта гримаса, кривая и немного безумная, заставила Гермиону поежиться.

— Ты был одним из самых верных его псов, — она начала рассуждать вслух. — Занимал высокую должность в его армии, тебя боялись и уважали. — Она сделала паузу, внимательно наблюдая за реакцией Долохова. — Теперь ты никто, прячешься в маггловских трущобах и удираешь от авроров по лесам. Конечно, ты хочешь его возвращения.

Долохов слушал ее, слегка наклонив голову и оценивая каждое слово. Когда Гермиона закончила, он вдруг рассмеялся — хрипло и невесело, будто давно разучился это делать.

— И ты не права, — покачал головой. В его глазах появилась горечь. — Если он и жив, то бросил нас. Оставил на растерзание аврорским шавкам. — Он осекся и добавил с кривой усмешкой: — Без обид, некоторые вполне симпатичные.

Гермиона молчала, ошеломленная этим внезапным откровением. Долохов же, казалось, уже не мог остановиться:

— Я никогда не подводил его. Отсидел за него четырнадцать лет в Азкабане, но не отрекся от его имени. — Его голос стал тише, в нем звучала застарелая боль. — Он же сейчас и попыток связаться не делает. Решил начать новую жизнь без старого, запятнавшего себя мусора.

Последние слова он почти выплюнул, и Гермиона вдруг поняла, что видит перед собой не грозного Пожирателя смерти, а человека, измотанного жизнью и разбитого разочарованием. Эта метаморфоза пугала ее даже сильнее, чем мысль о возрождении Волдеморта.

— Бедненький Долохов, — ехидно произнесла Гермиона, не позволив себе размякнуть, и состроила гримасу притворного сочувствия. Она вновь опустилась на стул напротив него, скрестила руки на груди. — Хозяин дал верному песику пинок под зад. Сейчас я расплачусь и забуду, сколько жизней ты оборвал, прислуживая ему.

Долохов дернулся, словно от пощечины. На мгновение в его глазах мелькнула злость, но он быстро совладал с собой.

— Я говорю это не для того, чтоб ты пожалела меня, Грейнджер, — процедил сквозь зубы. Оперся локтями на стол и спрятал лицо в ладонях, из-за чего следующие его слова прозвучали глухо: — Я произношу это для себя. Несмотря на то что я все понимаю, сердцем отпустить не так просто. Убедить себя, что больше не нужен, а не обстоятельства мешают или там разлучница появилась…

Его голос затих, и в комнате наступила тишина. Гермиона соединила пальцы домиком, внимательно изучая Долохова. Она наблюдала перед собой человека, потерявшего опору под ногами. И это открывало новые возможности.

— А ты не хочешь отомстить? — она бросила пробный камень в этот темный колодец.

Долохов медленно убрал ладони, открывая лицо. На том отразилось замешательство, будто он услышал что-то настолько нелепое, что даже не мог осознать.

— Отомстить Темному Лорду? — переспросил с горькой усмешкой. — Как? Разве что перегрызть себе жилы и надеяться, что он будет жалеть о моей смерти. — Долохов покачал головой. — Однако не будет — столько наших отправилось в последнее время за грань, а он и в ус не дует. Я бы даже решил, что прикладывает к этому руку, насколько быстро все закрутилось.

Гермиона подалась вперед.

— Найти его, — произнесла твердо. — И отправить туда, где сволочи и место. Добить.

Предложение зависло в воздухе. Долохов смотрел на Гермиону так, словно видел ее впервые. Она чувствовала его недоверие, страх и… что-то еще, похожее на проблеск надежды. Тут Долохов хрипло рассмеялся, и этот обреченный смех заставил Гермиону вздрогнуть.

— Не по Сеньке шапка, Грейнджер, — покачал головой.

Она нахмурилась.

— Что? — переспросила с раздражением.

— Силенок не хватит, — пояснил Долохов, растягивая слова. — Ни у меня, ни у тебя.

Гермиона выпрямилась, вздернув подбородок. В груди вспыхнул знакомый огонь уверенности.

— А у всего Аврората? — парировала она, сжимая кулаки. — У Гарри? Сейчас Волдеморт один, и он всего лишь человек. Против скольких авроров он сможет выстоять, трех, пяти? У нас есть больше.

Долохов прищурился, изучая ее лицо.

— Я что-то не вижу, чтоб ты бежала рассказывать своему Поттеру радостную весть, — заметил с язвительной усмешкой.

Гермиона отвела взгляд.

— Гарри… Он через многое прошел, — начала тихо, словно говорила сама с собой. — Это изменило его. Он уже не тот мальчик, который год назад шел в лес умирать. — Она помолчала, подбирая слова. — Сейчас он справится, когда умеет выслеживать добычу и не колеблется, прежде чем убить… Но…

— Но тебе это не нравится? — подхватил Долохов с пониманием. — Что он стал похож на нас. Боишься, что если узнает такие новости, то окончательно слетит с катушек?

Гермиона с силой провела ладонями по лицу, будто пытаясь стереть усталость. Она сама не понимала, почему изливает душу Долохову, но ей необходимо было облечь в слова те мысли, что роились в голове, даже если единственным слушателем оказался бывший Пожиратель смерти.

Комната погрузилась в тягучее молчание. Гермиона смотрела в пустоту перед собой. Долохов же не сводил с нее глаз. Наконец она вздохнула, сжимая пальцами переносицу. Ее голос прозвучал устало, когда она спросила:

— У тебя есть какие-то доказательства? Я не могу прийти к Гарри и сказать, что его заклятый враг, чуть не уничтоживший магическую Британию, жив, только на основании черной тату.

Долохов хмыкнул, в его глазах мелькнуло веселье.

— Вдруг она мне настолько дорога, что я просто обвожу ее чернилами каждый день, — подхватил он язвительно.

Гермиона покачала головой и ответила на шутку серьезно:

— Нет никакой уверенности в механизме работы метки. Это уникальное заклинание его собственного изобретения, — она рассуждала вслух, словно в попытке убедить сама себя. — Мы знаем, что она исчезает с носителя после смерти, но также помним, что она не исчезла полностью после его предыдущего падения. Я слышала, как Снейп обсуждал это. — Она сделала паузу, собираясь с мыслями. — Метка напоминает протеевы чары, я изучала их для создания средства связи… Но мы не можем с уверенностью сказать, развеются ли чары после смерти заклинателя.

Долохов слушал ее, лениво ковыряя зубочисткой в зубах. На его губах играла ухмылка.

— Тогда почему ты считаешь, что Лорд жив? — спросил он, глядя с прищуром. — Вдруг я морочу тебе голову, чтобы скрыться от правосудия?

Гермиона нервно гоняла последний кусок картошки по тарелке. Она отстраненно смотрела куда-то сквозь нее, вниз, будто пытаясь разглядеть Волдеморта в преисподней.

— Потому что теперь, имея столько косвенных улик, я понимаю, что все сводится к этому, — произнесла тихо. — Не всех твоих дружков убили авроры. Какие-то исчезли, как сквозь землю провалились, чьи-то тела мы находили.

Она помолчала, прежде чем продолжить:

— Люциус Малфой был найден в собственной ванной, утонувшим после передозировки пыльцы фей. Вот так шутка, — в ее голосе прозвучала горькая ирония. — Нарцисса, не выдержав вида тела мужа, сошла с ума, теперь она в Мунго. Драко исчез. — Гермиона подняла взгляд на Долохова. — И это только один из примеров. Он избавляется от прошлых слуг, которые могут навести на его след.

Тишина окутала комнату плотным туманом. Ухмылка сползла с лица Долохова, уступив место мрачной задумчивости. Он смотрел на Гермиону так, словно видел ее в первый раз — не как врага, а как человека, который, возможно, понимал больше, чем казалось поначалу.

— Малфои те еще ветреные гады, — проговорил медленно. — Наверно, слишком громко они кричали о преданности новой власти. — Он усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья, только горечь. — Бегать от вас по лесу оказалось безопасней.

Гермиона внимательно изучала его, пытаясь уловить малейшие нюансы в мимике и интонациях.

— Я не могу пойти со всеми этими предположениями к Гарри или тем более к шефу Аврората Робардсу, — сказала она, подавшись вперед. — Мне нужны доказательства.

Глубоко вздохнув, закончила:

— Помоги мне найти их.

Эти слова зависли в напряженном воздухе между ними. Долохов медленно поднял голову, встречаясь со взглядом Гермионы. В его глазах промелькнуло что-то — удивление? недоверие? — но тут же исчезло, сменившись привычной маской насмешливого равнодушия. Гермиона смотрела внимательно, ожидая ответа. Она знала, что просит о невозможном, да и с ее стороны доверять Пожирателю смерти — чистое безумие. Но в то же время понимала: это может быть ее единственный шанс докопаться до истины.

— Задаю еще раз тот же вопрос, Грейнджер. С чего мне помогать тебе?

Гермиона была готова к этому.

— Чтобы не стать следующим. Не быть стертым из жизни той или другой стороной.

Смех Долохова прозвучал как скрежет ржавых шестеренок в старом механизме.

— Я не боюсь смерти.

Гермиона прищурилась, разглядывая его лицо. Ее голос стал мягче:

— Однако ты бежишь, спасая свою жизнь. Поэтому я тоже задам тебе вопрос. Не боишься ли ты такой жизни?

Долохов застыл. Медленно повернулся к окну, за которым царила непроглядная тьма. Он смотрел так, будто мог видеть сквозь нее приближающихся авроров, чувствовать холодное дыхание осени на своей коже. Секунды растянулись в вечность. Наконец он глубоко вздохнул, и этот звук разбил хрупкое стекло тишины, повисшей в комнате.

— Я бы сейчас выпил, — произнес устало. — Разговоры по душам, знаешь ли, располагают.

Гермиона поджала губы. Где-то на верхней полке шкафа стояла бутылка огневиски, припасенная для внезапных гостей. Но мысль о том, чтобы делить ее с Долоховым, вызывала у нее внутреннее сопротивление.

— И не мечтай, — отрезала она.

Долохов провел языком по пересохшим губам. Его пальцы выстукивали нервный ритм по столешнице:

— Может, покурить есть?

— Нет, — Гермиона качнула головой. — Здоровее будешь.

— Мертвецам здоровье ни к чему.

Долохов откинулся на спинку стула, позволив себе тень усмешки. Его глаза, уставшие и потускневшие, на мгновение вспыхнули былым огнем.

— Эх, никогда еще не продавался так дешево. По рукам, Грейнджер. С тебя бутылка.

Гермиона нахмурилась, ее брови сошлись на переносице. Она подалась вперед, уперевшись локтями в стол, и недоверчиво посмотрела на Долохова.

— Ты собираешься помочь мне в обмен на бутылку алкоголя? — в ее голосе звучало неприкрытое недоумение.

Долохов закатил глаза и шумно выдохнул.

— Это такая присказка, — проворчал, потирая свободной рукой щетину на подбородке. — Я к тому, что помогу тебе отыскать Темного Лорда.

Долохов замолчал, а его взгляд затуманился воспоминаниями. Когда заговорил снова, в его тоне слышалась горечь:

— Я познакомился с ним, еще будучи школьником. Мне казалось, что он сразу выделил меня — он доверял мне то, с чем не справились бы другие. Я понимал, что я ему не друг — у него не было друзей, лишь последователи. Но я наивно считал, что важен для него, близок к нему. Я был одним из немногих, чье мнение он спрашивал.

Долохов сжал руку в кулак.

— Оказывается, я — такой же отработанный материал, от которого он легко избавился, — процедил сквозь зубы.

Его черты исказились, почти как от физической боли. Но через мгновение он собрался, расправил плечи и посмотрел Гермионе прямо в глаза:

— Я очень надеюсь, что мы с тобой пришли к неправильному выводу и охвачены паранойей. Однако, если он все же жив, я помогу тебе найти его.

Гермиона внимательно изучала лицо Долохова, пытаясь отыскать в нем признаки лжи или скрытых мотивов. Но видела лишь усталость и решимость человека, которому больше нечего терять.

— А с меня бутылка, — кивнула, чуть приподняв уголки губ.

Долохов рассмеялся — впервые за этот долгий вечер его смех звучал искренне.

— Быстро учишься, Грейнджер, — в его голосе прозвучало одобрение. — Возможно, мне понравится иметь с тобой дело.