Проклятие или благословение от предков? (гет)

Осознание пришло ко мне почти сразу, с самых первых дней моего младенчества. Я знала, кто я, но совершенно не понимала, что происходит вокруг. Это и есть перерождение? Почему же тогда я всё помню? Почему мне приходится проходить через такие мучения? Я беспомощно лежу в кроватке, не в силах контролировать своё тело. Мои конечности движутся хаотично, не подчиняясь мысленным командам. Единственным утешением для меня стали размышления о смысле жизни и о том, какая сила не стерла мне память, позволив помнить все события предыдущей жизни и мучения, связанные с этим. Я чувствовала себя пленницей в собственном теле, и эта беспомощность угнетала и пугала меня, словно я заключена в маленькую темницу без возможности выбраться.

Моя новая мать, очевидно, была матерью-одиночкой. Я сделала такой вывод, потому что за несколько месяцев не увидела ни одного другого лица, кроме её. Конечно, мой слух подводил меня, как и зрение, но лишь она всегда была рядом. Её теплая забота и нежные руки стали единственным источником утешения в этом новом и непонятном мире. Я никогда бы не подумала, что быть младенцем — это так тяжело. Особенно когда начались колики... Боже, почему я должна через это проходить? Почему нельзя было осознать себя в более зрелом возрасте, например, в пять лет или хотя бы в два? Но нет, теперь остаётся только терпеть мучительное бытие, где каждый день кажется вечностью, а ночь — бесконечной.

Моя новая жизнь напоминала бесконечный день сурка. Утром я пачкала пелёнки, затем меня, к счастью, мыли, и следовало кормление молоком той святой женщины, которая терпела все мои крики и плач. Что мне ещё оставалось делать? К трём месяцам я кое-как научилась контролировать свои движения, но это удавалось не всегда. Больше заняться было нечем, кроме как орать и плакать. И, конечно, размышлять о том, за что мне всё это. Иногда я пыталась анализировать свою прошлую жизнь, пытаясь найти ответ на мучащий вопрос о карме или судьбе. Сложно было поверить, что всё это — часть какого-то великого плана, в котором я всего лишь крошечный винтик.

Конечно, многие на моём месте могли бы подумать, что это чудесно — новая жизнь, новые возможности. Но если бы они только знали, через что мне приходится проходить каждый день... Это похоже на бесконечный сонный паралич, который длится уже три месяца, и, учитывая, что более или менее самостоятельной я стану максимум к полутора годам, впереди ещё долгий путь. Годы, которые предстоит прожить в ожидании тех моментов, когда я смогу выразить свои мысли словами или хотя бы просто дотянуться до игрушки, лежащей рядом. Эта длинная дорога впереди казалась мне непреодолимой, и каждый день превращался в настоящее испытание.

Постепенно мир вокруг меня начинал обретать форму и звуки. Сначала это были лишь размытые образы и неясные звуки, но с каждым днём я всё больше понимала, что происходит вокруг. В какой-то момент я начала различать слова, которые говорила моя мать. Её голос был мягким и утешительным, и, что удивительно, она часто повторяла одно и то же слово — «Мэри». Сначала я не придавала этому значения, но вскоре поняла: она обращается ко мне. Моё новое имя — Мэри. Это было странно — привыкать к новому имени, но со временем я начала ощущать его своим. Я училась воспринимать мир заново, и каждое новое слово становилось маленькой победой в этой борьбе за самоопределение.

Моя мать, Хелена, часто играла со мной, нежно покачивая и напевая что-то под нос. Она повторяла, как сильно меня любит, и это чувство тепла и безопасности проникало в моё сердце. Я чувствовала её любовь в каждом прикосновении и улыбке. Казалось, что её забота была безграничной, и это давало мне силы привыкнуть к новому миру. Её присутствие стало для меня якорем, который удерживал меня в этой реальности, полной неизвестности и страха.

К шести месяцам я наконец начала понимать, что язык, на котором говорила моя мама, был английским. Это открытие пришло ко мне, когда я стала вслушиваться в её разговоры с подругами. Мы жили в Америке, в штате Канзас — это я узнала из отрывков её бесед. Английский я знала плохо, но мой скромный словарный запас помогал мне хоть как-то разобраться в происходящем. Я старалась впитывать каждое слово, как губка, и постепенно мир вокруг меня становился чуть более ясным.

Каждую неделю к нам приходили подруги моей мамы — Лили и Кейт. Их разговоры были настоящим кладезем информации для меня. Меня передавали из рук в руки, и я внимательно слушала каждое слово, пытаясь уловить смысл. Лили и Кейт говорили неформально, с лёгким сарказмом, что мне особенно нравилось. Эти разговоры были для меня окном в мир взрослых, который казался таким загадочным и манящим.

Однажды, когда я была на руках у Лили, начался типичный разговор о соседях.

«Видела вчера, как миссис Джонс снова устроила скандал своему мужу» — начала Лили, закатывая глаза.

«Она всегда такая, ничего нового» — ответила Кейт, смеясь. Их шутки и комментарии были полны иронии и сарказма, что придавало беседе особую живость.

Затем Кейт неожиданно спросила о моём отце, Джоне:

«Хелена, как там Джон? Он ведь практически не появляется. Неужели у него две семьи?» — в её голосе звучало недоверие, и это заставило меня напрячься.

«Я видела у него в машине детские игрушки» — добавила Лили, качая головой. — «Наверняка у него есть дети, возможно, мальчик, судя по игрушечным солдатикам». Эти слова были для меня неожиданным открытием, и я пыталась осмыслить их значение.

Кейт, слегка нахмурившись, продолжила:

«Он ведь приходил к тебе только один раз после родов, сразу после выписки, и с тех пор — ни слуху ни духу».

Хелена, пытаясь защитить Джона, ответила:

«У него секретная служба, он не может часто бывать здесь». Её голос звучал уверенно, но я чувствовала, что в её словах скрывается нечто большее.

Но её подруги явно не верили.

«Хелена, тебе нужен нормальный мужик» — сказала Лили, подмигнув мне, словно я могла понять всю глубину их взрослого мира. Я слушала их разговоры с интересом и пыталась собрать воедино все обрывки информации. Это было как собирать пазл из тысячи деталей, но каждый их диалог добавлял новую деталь в картину моего понимания окружающего мира. Эти вечера, наполненные смехом и сплетнями, стали для меня окном в мир взрослых, который я только начинала познавать.

Время от времени, когда разговоры о соседях и Джоне исчерпывали себя, подруги начинали обсуждать работу Хелены. Лили, всегда полная энтузиазма, обратилась к ней:

«Хелена, ты ведь такая талантливая писательница. Почему бы тебе не вернуться к написанию?» — Её голос был полон искреннего восхищения и поддержки.

Хелена, вздыхая, пожала плечами:

«Ну, у меня просто нет времени, Лили. Мэри занимает всё моё внимание. Я не могу позволить себе отвлечься даже на минуту». Её слова были полны сожаления и усталости, и я чувствовала, как она борется с собой, пытаясь найти баланс между материнством и своими мечтами.

«А почему бы не нанять няню?» — предложила Лили, словно это было самое очевидное решение в мире.

Хелена, слегка нахмурившись, ответила: «Я не доверяю чужим людям. Особенно после того случая…»

Её голос задрожал, и в глазах мелькнуло что-то тёмное, словно тень прошлого.

Кейт, откинувшись на спинку кресла, задумчиво произнесла: «После того несчастного случая с нападением дикого животного ты действительно изменилась. Ты стала более замкнутой, Хелена». Её слова прозвучали с пониманием и состраданием.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь слабым шорохом листьев за окном. Я, лёжа на мягком пледе, внимательно наблюдала за их лицами, стараясь понять эту таинственную часть прошлого моей матери.

Лили, осторожно подбирая слова, добавила: «Джон, конечно, герой, что спас тебя. Но мог бы остаться подольше, чтобы поддержать тебя после всего пережитого». Её голос был полон сомнений и недоверия, и я чувствовала, что в этих словах скрывается больше, чем они готовы признать.

Хелена, стараясь изобразить улыбку, отнекивалась: «Я была в шоке. Всё произошло как в тумане. Я даже толком не помню, как это случилось». Её слова звучали неубедительно, и я видела, что она старается скрыть что-то очень важное.

Но я, маленькая Мэри, чувствовала, что мама что-то утаивает. Её голос дрожал, а глаза выдавали больше, чем она хотела бы рассказать.

Кейт попыталась сменить тему, но любопытство Лили было неутолимо. «Как это так, Хелена? Нападение животного? Это должно было быть ужасно. Джон был в нужное время в нужном месте. Как он оказался там?»

Хелена, избегая взгляда подруг, пробормотала: «Он просто был рядом. Это совпадение. Не знаю…»

Лили, не унимаясь, продолжила: «Совпадение? Это звучит слишком подозрительно. Ты ведь не рассказываешь нам всё».

Кейт, пытаясь смягчить атмосферу, засмеялась: «Лили, оставь её в покое. Может, Джон — тайный агент, и всё это часть его миссии?»

Её шутка вызвала улыбку у всех, кроме Хелены, чья улыбка была натянутой и неестественной.

Мы все рассмеялись, но я заметила, как Хелена натянуто улыбнулась, словно что-то внутри неё продолжало тревожить. Эти разговоры подруг были не просто сплетнями. Они открывали завесу над прошлым моей матери, полным тайн и недомолвок. С каждым визитом Лили и Кейт я всё больше понимала, что мир взрослых полон загадок, и мне предстоит ещё многому научиться, чтобы разгадать их.

Как только подруги мамы ушли, я почувствовала, как в комнате воцарилась тишина. Моя мама, Хелена, вздохнула с облегчением и, подхватив меня на руки, направилась в спальню. Я устроилась у неё на руках, делая вид, что погружена в свои младенческие мысли, но на самом деле я внимательно ловила каждое её слово.

«Знаешь, Мэри», — начала она, укладывая меня в кроватку и аккуратно поправляя одеяло, — «я расскажу тебе историю, как я познакомилась с твоим отцом, Джоном Винчестером». Её голос был полон нежности и лёгкой ностальгии.

Я затаила дыхание, ожидая продолжения. Мама замолчала, словно собираясь с мыслями, прежде чем продолжить: «Это было как в сказке, но сказка эта была страшной. Меня похитили вампиры. Да, настоящие монстры из тех самых страшных историй. Я была уверена, что не выберусь живой... Но тут, словно герой из древних легенд, появился Джон. Он ворвался в логово монстров — такой смелый и решительный — и отрубил всем головы». Её слова звучали как нечто невероятное, и я пыталась представить себе ту картину.

Её глаза сияли, когда она рассказывала эту историю, и я могла представить себе её страх и волнение в тот момент. «Он вынес меня на руках, раненую и ослабевшую, как настоящая принцесса из сказок», — добавила она, нежно поглаживая мои волосы.

«После этого Джон рассказал мне, что в мире ещё полно монстров, и мне нужно быть осторожной. Я была в шоке, но его уверенность и сила подкупали. Я влюбилась в него, в своего спасителя», — её голос задрожал, и я видела, как в её глазах заблестели слёзы. Это были слёзы не только страха, но и любви, которую она испытывала к этому таинственному мужчине.

«Но он остался в нашем городе всего на несколько дней, а потом уехал. Он почти ничего не рассказал о себе, только упомянул, что его жену убил монстр. Мне было так тяжело расставаться с ним», — она вытерла слёзы, стараясь оставаться сильной. Её история была полна боли и надежды, и я понимала, что она до сих пор не смирилась с потерей.

Я продолжала слушать, стараясь уловить каждое слово и понять смысл. «Через несколько недель я поняла, что беременна тобой, Мэри», — продолжила она, обнимая меня. «Я позвонила Джону, но он не обрадовался, даже не приехал. Он приехал только после твоего рождения. Попросил назвать тебя Мэри и оставил деньги на год. Это было всё, что он сделал». Её голос был полон горечи и разочарования, и я чувствовала, как это отзывается в её сердце.

Мама замолчала, смотря на меня с нежностью и любовью. «Я очень тебя люблю, моя дорогая. И, несмотря ни на что, я люблю Джона. Хотя понимаю, что для него я не имею значения», — её голос дрожал, но в нём слышалась искренность и привязанность. Я видела, как её сердце разрывается от противоречивых чувств, и мне было жаль её.

Я лежала в кроватке, слушая её историю, которая стала для меня настоящей сказкой на ночь. В этой истории правда и вымысел переплелись, создавая новый мир, который мне предстояло познавать. Мама не понимала, что я всё понимаю, но её слова оставались со мной, формируя моё восприятие её прошлого и нашего настоящего.

Когда мама закончила свою историю и оставила меня в тишине, я лежала в кроватке, глядя в потолок. Мысли вихрем проносились в моей голове, не давая мне уснуть. Джон Винчестер. Имя отца зазвучало в моем сознании как гром среди ясного неба. Ебушки воробушки, это что вообще значит? Я попала в сериал «Сверхъестественное»? Джон, мать его, Винчестер?

Мою голову заполнили смутные образы и воспоминания. Он попросил назвать меня Мэри? В честь своей покойной жены? Это всё начинало складываться в одну, пугающе знакомую картину. Подруга мамы заметила в машине Джона игрушечных солдатиков. Черт, так я на самом деле попала в сериал? В свой любимый сериал? Это жесть... Мне конец.

Я лежала, тщетно пытаясь осмыслить происходящее. Судя по тому, что все окружающие друзья и родные вокруг Сэма и Дина умирают как мухи, мне придется держаться от них подальше... или, может, нет? В голове мелькали сцены из сериала, и я пыталась представить себя в этом мире. Ну почему, почему если я попала в свой любимый канон, то я должна быть родственницей Дину и Сэму? Хотя... нет и нет. Инцест противопоказан! Боже, как ты мог?

Я чувствовала себя словно пчела, которая помнит, что раньше была медведем. И теперь ей придётся собирать мёд вместо того, чтобы сожрать его в одно рыло. Это нелепо. Это несправедливо. За чтооо? Я могла бы пережить всё, но не это.

Мои мысли метались, а смешанные чувства не давали покоя. В этом причудливом водовороте я пыталась найти хоть какую-то логику. Может, это какой-то изощрённый розыгрыш судьбы? Или мне просто приснился странный сон? Но, как говорится, надежда умирает последней.

Я усмехнулась, представляя, как мои будущие братья, если это действительно реальность, будут удивлены, узнав о моём существовании. Хотя, если честно, хотелось надеяться, что я всё-таки ошибаюсь. В конце концов, мир «Сверхъестественного» — не самое безопасное место для жизни. Но была в этой мысли и какая-то доля приключенческого азарта. Может, всё-таки что-то хорошее из этого получится?

С этими мыслями я наконец начала погружаться в сон, где, возможно, найдутся ответы на мои вопросы. Или, как минимум, приключения, которых я так боялась и жаждала одновременно.

Я проснулась от звука шагов, едва слышных в ночной тишине, как будто кто-то крался по коридору. Это было необычно, ведь мама всегда спала крепко, не тревожимая моими ночными пробуждениями. Я была хорошей девочкой, не доставляющей ей хлопот. Но сейчас что-то было не так. В полусне я услышала тихий шёпот, словно ветер, пробирающийся сквозь щели. Сердце забилось чаще, и я вся напряглась, как натянутая струна.

Вскоре в полумраке я увидела фигуру мужчины в тёмной одежде, приближающегося к моей кроватке. Вначале я подумала, что это мог быть Джон, мой отец, неожиданно решивший навестить нас. Но когда его глаза вспыхнули жёлтым светом, словно два жутких фонаря, я мгновенно проснулась и закричала. Это был крик, рвущийся из глубин души, полон ужаса и отчаяния. И тогда я поняла: нельзя было кричать, нельзя было привлекать внимание мамы...

Передо мной стоял Азазель, принц Ада, тот самый демон, который убил жену Джона и мать Дина с Сэмом. Ужас захватил меня, как волна, и я поняла, что если мама проснётся и придёт сюда, она погибнет в огне, как Мэри Винчестер, в спальне своего ребёнка. Я тут же закрыла рот, как мышь, затаившаяся перед удавом, смотрела на демона, не в силах отвести взгляд. Сердце колотилось как безумное, слёзы текли по щекам, но я, как рыба, открывала и закрывала рот, пытаясь не издать ни звука.

Но всё было напрасно. Я услышала, как мама проснулась, и каждый её шаг по коридору отдавался в моей голове, как набатный звон. Боже, я всё испортила. Мама умрёт из-за меня, опять… В этот момент передо мной всплыли воспоминания из прошлой жизни, те ужасные слова отца, сказанные в пьяном угаре: что мама умерла, рожая меня, и что это я должна была умереть, а не она...

Я очнулась от этих мыслей, бессильно наблюдая, как мама вбегает в детскую. Она замерла, увидев демона, застыв в ужасе. Но вместо того, чтобы убежать, она осталась. Зачем, мама? Убегай, спаси себя!

Но она не убежала. Вместо этого начала кричать и спрашивать, кто этот человек и что ему нужно от неё и её дочери. Я изо всех сил старалась сдерживать крик, чтобы не сделать всё ещё хуже. Моё сердце разрывалось от страха и беспомощности, и я могла только молча смотреть, как события разворачиваются передо мной, словно в страшном сне, из которого невозможно проснуться. Это был момент, когда вся моя жизнь, казалось, висела на волоске, а я была бессильна что-либо изменить.

Азазель, глядя на маму с холодной уверенностью, произнёс: «Ты даже не представляешь, насколько особенная твоя дочь. Я никогда не встречал такой мощной души, словно несколько душ сплавили в одну. Она станет моей любимой дочкой, сильной и послушной...» Его слова звучали как приговор. Он повернулся ко мне, и я уловила в его глазах нечто, что заставило моё сердце замереть от ужаса.

Он сделал какое-то смазанное движение рукой, и я увидела, как тело мамы начало медленно подниматься в воздух, словно невидимые нити вытягивали её к потолку. Я смотрела на это с ужасом, не в силах пошевелиться. Мне только исполнилось полгода, я даже сесть толком не могла, не говоря уже о том, чтобы что-то сделать, чтобы спасти её.

Азазель, не обращая внимания на висящую и кричащую маму, наклонился ко мне и прошептал: «Ты будешь моей любимицей». Его голос был обманчиво мягким, как шелк, завораживающим и пугающим одновременно. Затем он достал маленькую баночку и начал вливать в мой рот какую-то жидкость. Я пыталась отвернуться, но мои силы были ничтожны против его воли.

«Я её берёг для особого случая», — сказал он, добавляя, — «но этот случай достаточно особенный. Ты особенная... Это кровь моего создателя, моего отца Люцифера». Эти слова эхом отдавались в моей голове. Твою же святую мать! Только крови этого падшего ангела мудака мне не хватало для полного счастья...

Мои мысли текли медленно, словно вязкий сироп. Стресс и ужас парализовали меня, и организм младенца не был готов к таким испытаниям на прочность. Я почувствовала, как сознание начинает угасать, и в какой-то момент просто отрубилась. Уходя в небытие, я трусливо и с облегчением подумала, что хорошо, что не увижу смерть мамы...

Это было словно падение в бездну, где не было ни звуков, ни света, только тишина и пустота, в которую я стремительно погружалась, пытаясь спрятаться от ужасной реальности.

К моему несчастью, я очнулась через несколько минут, или, по крайней мере, мне так показалось. Меня разбудил крик мамы, который разрывал ночную тишину, словно острый нож. Она, в своей любимой белой ночной сорочке, была прижата к потолку невидимой силой. В её глазах застыл ужас, а голос был полон боли. Я смотрела на неё снизу, и с каждой секундой моё сердце разрывалось от беспомощности.

Кровь стекала из её живота, капая прямо на моё лицо, и я кричала вместе с ней, пытаясь разделить её страдания. Но вот, языки пламени охватили её тело, и крыша начала гореть и плавиться, словно в кошмаре, от которого невозможно проснуться. Азазель, безмолвный зритель этой трагедии, телекинетически отодвинул мою кроватку в угол и исчез, оставив меня одну в этом аду.

Я смотрела, как сгорает тело мамы, и не могла ничего сделать. Внутри меня что-то сломалось, но в то же время зажглось яростное пламя — пламя мести. Я пообещала себе, что сделаю всё возможное, чтобы уничтожить желтоглазого демона, чтобы убить его с особой жестокостью за то, что он сделал.

Комната быстро заполнялась едким дымом и запахом горелого мяса, который я пыталась не связывать с мыслью о том, что это запах плоти моей матери. Кровь на моём лице становилась липкой и остывала, но я не могла стереть её, не могла даже пошевелиться. Я начала задыхаться, грудь сжималась от недостатка воздуха, и тело билось в судорогах.

Паника захлестнула меня, и я чувствовала, как жизнь медленно покидает меня. Сердце колотилось в груди, словно пыталось вырваться наружу. Я думала, что вот-вот у меня случится сердечный приступ, или что сердце просто взорвётся от перенапряжения.

И вдруг, сквозь гул в ушах, я услышала далекие звуки — полицейские сирены и приближающийся шум пожарной машины. Это было как слабый проблеск надежды в густом мраке. Но мои силы были на исходе, и я отключилась окончательно, погружаясь в тёмную бездну бессознательности, где не было места ни боли, ни страху.