set your eyes on the setting sun, this is the (джен)

На заявку: "Хотелось бы увидеть, как ревнует наш дорогой командор Каллен. Направленность — гет. Главное — никакого слэша."

— Вот смотрю я на тебя, друг любезный, и думаю, — Дориан созерцал оппонента с солидной долей снисходительности, и видно было, что маг даже не утруждает себя попытками эту самую снисходительность скрыть, — а не влюбился ли ты часом? — Павус тонко усмехнулся, отчего выражение лица его, обычно не выражающее ничего, кроме ленивого превосходства над окружающими, стало походить на оное кота, умявшего в один присест рыбу, которая ему совершенно не полагалась, и теперь ждёт, когда же хозяева удостоверятся в этом лично. Предварительно примостившись на подоконнике у открытого окна.

Очевидно, что где-то на задворках Тени (ну, или куда там грешники после смерти попадают) есть специальное место, отвечающее за наказание этих самых грешников ещё при жизни — и с прискорбием Каллен вынужден был признать, что место ему там уже застолбили.

А всё из-за взглядов.

Кассандра смотрит сочувственно, Солас — с пониманием, Блэкволл так вообще тихо ржёт себе в бороду. Выражение лица Быка — как обычно, впрочем, — за кружкой с элем особо не разглядеть, но Резерфорд отчего-то уверен, что улыбка там во все тридцать два (или сколько там зубов у кунари).

Каллен при таком раскладе избрал тактикой поспешную капитуляцию в свой кабинет и баррикадирование личного пространства стеной из отговорок о том, что у него полно работы. Поначалу это работало — ровно до тех пор, пока в этом самом кабинете не возникла, словно телепортацию освоив, Лелиана, и с хитрой усмешкой, не предвещавшей ничего хорошего, не предложила партию в шахматы.

Тебе надо развеяться, говорила она. Отвлечься от работы, привести мысли в порядок, говорила она.

Вот и доверяй после этого начальнице скайхолдовской разведки.

Неладное Резерфорд заподозрил ещё при входе в сад, когда в беседке вместо ожидаемо Соловья обнаружился Дориан. И вот теперь храмовник хочет весьма культурно запустить в него шахматной доской.

— С чего ты взял? — как можно нейтральнее спросил Каллен, переставляя фигуры.

— Ну, знаешь, — некромант развёл руками. Хитрый блеск в его глазах нагонял на командора тоску и желание пойти глотнуть красного лириума, — просто мысли вслух.

«Мысли вслух, удивительным образом общие на весь Скайхолд», — раздражённо подумал храмовник, но благоразумно промолчал.

Желание отправить доску в полёт от этого никуда не делось.

— Приятно видеть, что вы не пытаетесь убить друг друга, — заметили откуда-то сзади.

— Разве что на шахматном поприще, — Дориан мило улыбнулся подошедшей долийке.

Резерфорд, согласно храмовничьему церемониалу, тут же вскочил с места (надеясь при этом, что враз вспыхнувшие уши не выдадут с потрохами его восхищение любовью Вестницы к кунарийским нарядам).

— Оставляете победу мне, командор? Это так мило с вашей стороны, я прям тронут до слёз, — точка невозврата приближалась неумолимо, но Дориан и сам не дурак, знает, когда нужно остановиться. — Однако же, если миледи изволила пожаловать сюда лично, это означает только одно… — маг воззрился на эльфийку, вопросительно вскинув бровь.

— Копия Либерналума, прямиком из Тевинтера, как ты и просил, — усмехнулась Лавеллан. — Ждёт тебя в библиотеке.

— О, благодарю! Боюсь только, партию нельзя оставлять недоигранной, — хитро прищурившись, посмотрел на магессу. — Ну что, могу я оставить свою честь в твоих, без преувеличения, умелых руках?

— Да не вопрос, иди уже! — рассмеялась Айльхана.

Целомудренно (постольку, поскольку это понятие и Дориан Павус вообще совместимы) чмокнув эльфийку в макушку, некромант поспешил на встречу с вожделенным талмудом, а долийка уже в следующую секунду сидела в его кресле, скрестив ноги.

— Ну что, командор, продолжим партию?

И нет, Каллен определённо не ревнует.

Первая мысль, возникающая поголовно у всех, кто впервые имел (не)счастье лицезреть Вестницу воочию — что по ней застенки Круга горькими слезами плачут и умываются. Самые рьяные из храмовников, после минутного созерцания тонких длинных эльфийских пальцев, сплошь и рядом покрытых попеременно татуировками и шрамами, шрамами и татуировками, благим матом вопя «магекровь!», сгребли бы остроухое недоразумение в охапку и (не дай Создатель) поволокли бы усмирять.

Каллен же в эльфийке видел в первую очередь… кота.

И дело тут не только в глазах.

Маленького такого, чёрного котейко, с невинно-ехидной мордочкой, чистым взглядом и нечистыми шаловливыми помыслами. Того самого кота, который гуляет, где хочет и делает, что хочет.

А хочет Инквизитор всегда много и не по делу.

Не удивительно, что они с Сэрой так быстро нашли общий язык, думает храмовник, глядя на Соласа. Совершенно не обидившийся эльф умудряется вышагивать гордо и с достоинством, невзирая на покрывающую его с головы до пят зелёную краску.

Рядом похабно ржут кусты.

Удивительное существо эта Айльхана Лавеллан, в первую очередь — своей способностью находить общий язык буквально со всеми. Нет, серьёзно, она даже с Вивьен подружилась! Вестница может забыться и совершенно случайно назвать её «Вив» — мадам де Фер на это лишь фыркнет, но промолчит.

На Каллена это умение почему-то не распространяется. При встрече с ним Лавеллан держится вежливо, но несколько отстранённо и нет, Каллен всё ещё не ревнует.

— Да ладно тебе, босс, долби сильнее! — слышится с тренировочной площадки, и в следующую же секунду вот уже второй раз за день двор Скайхолда оглашает этот ни с чем не сравнимый звук, как будто дракон с большой высоты рухнул на строительные леса (ломающегося дерева, то бишь).

— Миленько, — судя по голосу, Акласси необычайно доволен тем фактом, что его двухсполовинойметрового бугая-начальника только что вырубили прицельным ударом доски по голове. — Нет-нет, что вы, Ваша Светлость, не утруждайтесь, мы его сами дотащим, — можно подумать, ему только что премию за десять лет непосильного труда выдали.

Перегнувшись через парапет Каллен с высоты отчётливо видит руку Айльханы на плече Крэма, и — недолго музыка играла его образу непробиваемого командора, ибо таки да — он ревнует.

Анализируя своё эмоциональное состояние, Каллен довольно быстро и без лишних самокопаний не только сумел назвать самое душераздирающее, на данный момент, чувство, но и дать ему сравнительно вразумительное определение. Как оказалось, ревность в понимании Резерфорда — это когда тебе физически больно наблюдать за взаимодействием объекта вожделения с окружающими. В качестве примера память услужливо воскресила образ Нерии Сураны. Та, не обращая никакого внимания на томно вздыхающего по ней храмовника (впрочем, как и на весь остальной храмовничий батальон, занимавшийся ровно тем же), сначала чисто по-дружески заигрывала с Йованом (воспалённое сознание умудрилось разглядеть в сих незамысловатых и не несущих никакого подтекста действиях флирт напропалую), а потом и вовсе — помогла малефикару унести ноги, предварительно разбив вдребезги и амулет последнего, и сердце бедняги Каллена. После чего, сбежав из-под стражи на полпути в Эонар (заметка на будущее — не доверять магам с «земляной» специализацией и проверять заколки на наличие скрытых отмычек), магесса умудрилась добраться незамеченной сначала до Гварена, потом до Киркволла, а оттуда и вовсе до самого Ривейна, где, по слухам, прошла Посвящение в Стражи. Так что теперь белобрысых остроухих чудовищ, посылающих к Думату элементарные законы физики (этого новомодного орлейского изобретения), логики и здравого смысла, уже двое (первое каким-то чудом умудрилось спасти Ферелден от Мора и стать его Героиней).

Сравнивать Нерию и Айльхану — всё равно, что пытаться на земле найти небо, и наоборот. У Сураны серебристо-белая непослушная шевелюра и глаза цвета бирюзы — как безоблачное небо, как лёд, созданный прикосновением Инквизитора, искрящий на солнце. Волосы Лавеллан черны, как помыслы Корифея и прямы, как её слова и поступки, её глаза, при всей их кошачьей желтизне в огне отдают зеленью листвы, которую так любит магесса Круга. Единственное, что их роднит — острота ушей, умение находить приключения на пятую точку да взгляд, который, вроде и вскользь, а смотрит сквозь тебя и видит — насквозь, вплоть до стенки, к которой ты привалился, несчастное изваяние.

Хотя, вот на этом месте можно немного потешить себя надеждами и подёргать за ниточки самолюбие — взгляд Вестницы иногда направлен и на него. Внимательный такой взгляд, изучающий. Что-то иногда мелькает в нём искрами, только вот что — Каллен понять не может…

— Она не знает, как к тебе подступиться, — книга, которую Резерфорд читал, стоя у окна, и про которую он уже добрых пятнадцать минут как благополучно запамятовал, дум великих полон, скорбно ухнув страницами, полетела куда-то вниз.

Каллен обернулся. Скрестив ноги, пятками на лестнице, Коул сидел на самом краю всё ещё не достроенного спального яруса и задумчиво теребил края шляпы.

— Прошу прощения…? — храмовнику оставалось только надеяться, что на самом деле это прозвучало не настолько глупо, как он себе представил.

Коул улыбнулся.

— Она смотрит на людей, видит раскрытые книги, и для неё не составляет труда разглядеть и сами строчки, и то, что скрыто между ними. А твоя, — с высоты лестничного пролёта звучало немного обвиняюще, — для её понимания закрыта. Её это нервирует и пугает.

Общий сбор на фоне наступившей тишины пронёсся по Скайхолду подобно грому.

Чудно, прелестно и замечательно — теперь Каллен ревнует к самому себе. Ох уж эти долийские эльфы со своими гляделками…

По идее, командор должен был бы радоваться тому, как всё сложилось в Зимнем дворце. Императрица спасена, Флориана в тюрьме, Гаспара ожидает виселица — и всё это при нулевых потерях со стороны Инквизиции, и — ах, да! — Орлей теперь их верный и преданный союзник в борьбе с Корифеем. О, а ещё у «остроухой лесной дикарки» (от тяжких телесных повреждений маркиза Безымянного — никто ведь не спросил, как его зовут, ну правильно, а кому оно надо? — спасла лишь оказавшаяся в нужном месте в нужное время леди Кассандра со своей драконьей хваткой) — внезапно! — обнаружился дипломатический талант, которому даже леди Монтилье рукоплескала стоя.

Всё бы ничего, но с момента возвращения в Скайхолд Инквизитора никто не видел. Кто-то из разведчиков доложил, что — вроде бы — Вестницу видели спускающейся из библиотеки вниз, и…

… Каллен бы пропечатал лбом дверной косяк собственного кабинета, находись тот на пару сантиметров ниже, в унисон с тяжёлым вздохом, донёсшимся со стороны рабочего стола. В указанном направлении обнаружилась никто иная, как сама Айльхана Лавеллан, очень сонная и жутко уставшая.

— А, это ты, Каллен, — на звуках собственного имени, произнесённого с едва заметным акцентом, сердце храмовника ёкнуло как-то уж слишком радостно. — А я было испугалась, что меня нашли и сейчас опять потащат… — магесса помахала в воздухе рукой. — … куда-нибудь. За чем-нибудь. Опять, — эльфийка широко зевнула. — Спать хочу.

— Беседа с Соласом оказалась настолько изматывающей? — получилось одновременно по-детски обиженно и по-взрослому резко.

— А что Солас? — пробормотала сонная Лавеллан. — Соласа я, конечно, уважаю как личность… но если он ещё раз назовёт балы «моей стихией», я своими руками осчастливлю его шевелюрой. Превращу его в кактус — будет ходить у меня, зелёный и в колючках. Кстати, — уже было опустившая голову на скрещённые руки Айльхана резко встрепенулась, — ты не против, если я у тебя переночую? А то эти коршуны от дипломатии на мне живого места не оставили, заклевали всю…

Счастливая улыбка идиота говорила сама за себя.

— «Пей больше лириума, и его песнь откроет тебе истину…» — Каллен обернулся, ища глазами Инквизитора.

Как назло (хотя, это с какой стороны посмотреть), Айльхана стояла аккурат спиной к Резерфорду, и в этот самый момент как раз наклонилась, чтобы поближе рассмотреть разбросанные по полу инструменты. Явив храмовнику прекрасную возможность полюбоваться на навершие посоха, стилизованное под тевинтерского бога-дракона (кажется, это была Разикайль, хотя, откровенно говоря, в тот момент, когда Лавеллан пыталась ему это объяснить, Каллен не слушал — он её глазами любовался), украшенное вычурным орнаментом лезвие того же посоха — и милейшие, обтянутые тонкой кольчугой булочки строго посередине. — Да что бы оно там ещё понимало…

Уже за спиной командора трое спутников Лавеллан обменялись понимающими взглядами.

— В этот самый момент где-то в мире рыдает от безысходности вся орлейская аристократия, — шёпотом заметил Дориан, — ибо самые вожделенные кучери страны отныне безвозвратно во власти, цитирую, «долийского отребья», — тевинтерец коварно усмехнулся. — Печально, друзья мои, очень печально.

Мелодичное «Господа хорошие, вы говорите погромче, вас ещё не все недобитые красные храмовники услышали» с одной стороны, и возмущённое сопение с другой, с точки зрения всё той же троицы, сочетались необычайно гармонично.

— Слушай, всё спросить хочу…

— О чём?

— Почему именно тогда, после бала? Почему не раньше и не позже?

— Честно? Стою я, значит, во дворе скайхолдовском, никого не трогаю, думаю, с какой стороны начать тебя очаровывать, а тут — бац! — прямо рядом со мной на булыжники «Песнь Света» падает. И тут я поняла — это знак свыше, либо сейчас, либо никогда. Сразу, правда, не получилось, пришлось на бал ехать… так, ты чего ржешь, гад?! Ты бы видел, какую дыру в земле твой талмуд проделал! А если бы он мне на голову рухнул, тогда что?! Так, а вот этого не… ой, всё. Не надо на меня глазками своими щенячьими смотр… ай, ладно, иди сюда, обниму…