Дикий-дикий Восток... (гет)

— Негодная девчонка, немедленно…

Все-таки, новые затычки глушат звук недостаточно сильно, чтобы спасти мой слух от воплей тети Карлотты. А ведь мне это жизненно важно — какой же я настоящий индеец без хорошего слуха? Меня же Хосе и Чоси засмеют, если я вернусь за океан глухая, как тетеря. Что такое тетеря — я не знала, но «глухая тетеря» обычно говорил один мой друг там, в новом свете. Петро… Петра… Петор… Алекасанд… Алекасонд… Если его имя я еще более-менее могла произнести, то отчество и уж тем более — сложную фамилию из двух длинных-длинных слов — уже нет. По слухам, он был откуда-то с восточной Европы, в смысле, еще более восточной, чем Париж. Хотя Париж с точки зрения Европы все-таки западная, хотя для нас все-таки восточная…

— Жозефина Буке, я с кем разговариваю! Немедленно иди в подвал и потрави там этих мерзких крыс!!!

А, ну да, логично. Об этом я Эрика предупредила еще вчера. Интересно, он будет рад меня видеть, или все-таки нет? Мне он показался странным. Возникает ощущение, что он ни с кем больше никогда не разговаривал. Конечно, я та еще тараторка и Хосе с Чоси всегда говорили, что если я начала говорить, то хоть слово вставить нереально, но не настолько же нереально, чтобы другого человека прямо оглушило, ведь я же не тетя Карлотта и совсем на нее непохожа!

— Да, тетя…

— Мадам Карлотта! — взвизгнув, перебила меня она, и дав напоследок подзатыльник, едва ли не пинком ноги столкнула с винтовой лестницы.

Да, вот еще новый интересный момент — с тех самых пор, как дядя Колетти назначил ее примадонной театра, я не имею права называть ее тетей. Только мадам. Ну и не больно-то надо, конечно, мне так даже смешней. Интересно, что сказала бы про мадам Карлотту мадам Розмари и ее девочки? Хотя, у тети Карлотты даже девочек нет, поэтому мадам она липовая. Впрочем, одевается она также, как и мадам Розмари, правда мадам все равно она ненастоящая. Но если бы у нее были девочки, то она была бы настоящей мадам. Ага, а если бы был голос, то была бы настоящей певицей. Наверное. Что маловероятно.

Зевнув, я прикрыла рот ладонью (тетя Карлотта пела для дяди Колетти полночи, а так как затычки для ушей я не доработала, то не выспалась толком).

— Девочка! Постой! — прежде, чем я открыла дверь в подвал, меня схватил за руку седоволосый мужчина. Резко ударив его ногой по колену, я выхватила из рукава нож. Не то, что бы я была хорошим каким-то бойцом — нож могла метнуть только в неподвижную мишень, а лассо меня Чоси так и не смог научить бросать, но если его поцарапать или ударить, то в следующий раз он меня трогать побоится. Тетя Карлотта меня в случае чего не защитит, так что… Надо было надевать штаны и прятать волосы — так я бы сошла за мальчика.

Прежде, чем мужчина успел сориентироваться, я повалила его на пол и уселась сверху, прижимая нож к горлу.

— Мерзкий вонючий койот, я настоящий индеец, а не ваши европейские скво и если ты еще раз протянешь ко мне свои грязные лапищи, то твои кости уже завтра будут обгладывать шакалы!!! Рраррр!!!

Рычать, как ягуар, меня научил Чоси. Правда, рычание у меня выходило не настолько правдоподобным, как звуки, издаваемые койотом, но я старалась и, клянусь, если бы мы не уехали, то я смогла бы потихоньку научиться изображать не только койота, но и других хищников прерий.

— Девочка, я только хотел сказать, чтобы ты не ходила в подвалы, потому что…

Убрав нож, я вскочила на ноги, потому что наконец-то узнала голос и, главное — самого человека. Ой, если он пожалуется тете Карлотте, то мне так влетит, так влетит, что… Ой-ой-ой-ой-ой!!!

Стараясь не показывать, насколько я растеряна и напугана, убираю нож за спину.

— Тебе очень повезло, белый человек. Твой скальп сегодня остался цел. Больше не нападай со спины, — зло произнесла я, исподлобья глядя на мужчину, когда он встал. Только сейчас я заметила, что у него такие же глаза, как у Эрика. Выходит, он его родственник? Эрик про него спрашивал у меня вчера и я узнала, что Жерар был тем, кто помогал ему прятаться в подвалах.

— Девочка, в подвал ходить нельзя. Там живет…

— Призрак? Увы, я законченный материалист, как и мои дядя с тетей, — проскользнув под рукой Жерара, я захлопнула за своей спиной дверь. Сделала несколько шагов, Привычно пересекая первую темную комнату. Оказалась в коридоре и обошла шестерню, которая так вчера меня напугала. — Эрик, — тихо позвала, надеясь, что откликнется. Верней — что не испугается. — Эрик, это Жози, не бойся. Меня тетка послала в подвал, вроде как крыс травить. Ты не бойся — выходи поболтать. Я тебя не обижу, обещаю. Жерар сам нарвался и я ему ничего не сделала, так что ножа можешь не пугаться. Индейцы не снимают скальпы просто так, ради развлечения.

— Индейцы? — голос раздался у меня над ухом, привычно заставив вздрогнуть. Прошла минута, прежде чем напротив меня показался человек, в плаще и на этот раз, для разнообразия, простой белой маске, оставлявшей открытой только губы и глаза. Выходит, он прячет лицо… От меня или вообще? Наверное, вообще, ведь если бы не прятался, то не старался бы держаться вдалеке. Хотя, вчера был совсем близко — так, что можно было дотянуться рукой. Я даже в него пальцем потыкала и по плечу погладила. Вздрагивал он так, как будто до этого его никто, например, не обнимал, или не хлопал по плечу.

Я, конечно, глупая скво с точки зрения обычного человека, но даже мне заметно, что Эрик очень одинокий. Почему — я не стала спрашивать. Все равно не расскажет.

— Подходи ближе, не бойся, я не укушу. И маску пытаться снять не буду, не держись за нее так, — я села подальше от шестерни, которая в любой момент могла закрутиться и похлопала по полу рядом с собой. — Так вот, индейцы — это такие краснокожие люди, которые живут на территории Нового Света и являются коренным народом.

— Но у тебя обычная кожа.

— Ага, и вид вполне европейский. Это ничего не меняет. На самом деле, это даже сложно вот так вот сразу объяснить, но мы очень долго прожили бок о бок с индейцами. Так уж получилось, что в одном племени я чувствовала себя больше дома, чем здесь. И умения у меня вполне индейские. Я хорошо стреляю из лука, могу выследить добычу в прериях или расставить силки, хорошо ориентируюсь на местности и лазаю по деревьям, могу услышать малейший шорох в лесу и унюхать вдалеке дым костра. Правда, папа настаивал на разностороннем образовании, поэтому я все-таки обладаю и «европейскими» умениями: умею читать и писать, например. Ну и разговариваю на нескольких языках. Не в совершенстве, конечно, но объясниться с испанцем или англичанином я вполне в состоянии, если потребуется.

— Ты говоришь даже грамотней, чем местные… Сама понимаешь, я редко выхожу на улицы, но могу сравнить твою речь с той, которой пользуются местные балерины и если убрать ругательства, то… — Эрик запнулся и сглотнул. Опустил голову. Протянул руку вперед, хватая воздух перед собой.

— Ты чего? — я протянула руку, перехватывая вздрогнувшие пальцы.

— Просто… Странно. Такое очень странно. Со мной до тебя никто не разговаривал. Никогда. Только Жерар и мама в детстве, но я совсем ее не помню и… почему я вообще тебе это сказал сейчас… Я… Тебе пора идти, — пробормотал Призрак, вскакивая на ноги и делая несколько шагов от меня. Почему-то спиной вперед. — Не ходи за мной, — бросил он напоследок, скрываясь в темноте.

Пожав плечами, я кивнула. Ладно, что уж там — навязываться не в моих правилах. Эрик вскоре скрылся в темноте, а я, посидев для вида полчаса, отправилась к тете, то есть мадам Карлотте, докладывать о проделанной работе. Отраву для крыс я закинула в нужник — по крайней мере, там она точно никому не причинит вреда, а то мало ли — съест кто-нибудь случайно, потом проблем не оберешься…

Мысли об Эрике покинули мою голову на несколько недель. Так уж получилось, что в театре для меня нашлось очень много работы. Я собирала костюмы, развешивала их, гладила, зашивала дырки, короче — изображала из себя примерную скво, разве что у костра не сидела и не готовила. Иногда, после завершения рабочего дня, я спускалась в подвал, пытаясь вызвать Эрика на разговор. Иногда мне даже казалось, что где-то там, впереди, в темноте раздаются то ли вздохи, то ли стоны в ответ на мои фразы и просьбы выйти поболтать. Иногда я просто говорила что-то, пыталась расспросить, почему он так быстро убежал тогда и не обидела ли я его чем-то. Но потом, когда попытки поговорить не принесли никакого результата, я поняла — он просто этого не хочет. И когда я это поняла, я отправилась в подвал. Снова. В последний раз.

— Эрик, привет, это снова я. Жозефина Буке. Ты долго не выходишь и… Почему ты просто не сказал, что больше не хочешь меня видеть. Нет, я понимаю, что должна была догадаться сама, но разве не проще было сказать напрямую. Ты не подумай — я не обвиняю тебя в чем-то, я просто… Раз ты больше не хочешь, я не буду приходить. Ты… не бойся, я про тебя никому не расскажу и, если тебе понадобится моя помощь, то ты можешь обратиться ко мне… Прости.

Закусив губу, я развернулась и выскочила из подвала, захлопывая за собой дверь. Прислонилась к ней спиной, стараясь унять сильное сердцебиение. Ну почему… Ну зачем вот так?!

На глаза практически навернулись злые слезы. Ну нельзя, нельзя было просто сказать, что со мной неинтересно, что он не хочет ни с кем разговаривать, что… И почему я такая глупая, что сразу ничего не поняла?!

Я все-таки расплакалась. Ночью. Когда никто не видел и не слышал. Правда, до сегодняшнего дня посещение подвалов и разговор самой с собой все-таки позволял себя чувствовать… не одной. Странно, но я начинаю завидовать Эрику — он привык всегда быть один. Привык настолько, что не представляет для себя другой жизни. А я так не могу. Слишком уж я привыкла, что вокруг постоянно есть компания друзей, а сейчас даже одного друга не было.

* * *

— Ты доволен мной? — едко спросил Эрик у сидящего на лавке у стены Жерара.

— Ты уверен в том, что девочка больше к тебе не придет?

— Ты бы пришел к человеку, если бы он тебя месяц демонстративно игнорировал? — против воли в голосе скользнула печаль.

— Эрик, прошу тебя. Это для твоей же безопасности.

— Безопасности, обеспечить которую сейчас помогла она. Если бы не та фальсификация и если бы ей не поверили в то, что ничего интересного в подвалах нет, то…

— Она всего лишь ребенок, Эрик. Не надо ее впутывать в свои проблемы. К тому же, девочка болтлива не в меру — нельзя сказать, что рано или поздно она бы не проговорилась о тебе своим опекунам.

«Она бы не проговорилась», — отметил внутренний голос.

— И твое лицо. Что было бы с ней, если бы она его рано или поздно увидела?

— Она даже не просила меня его показать! — вспылил Призрак Оперы, делая шаг по направлению к Жерару. — Почему каждый раз, когда я пытаюсь хоть в чем-то походить на нормальных людей, стоит только появиться хоть какому-то намеку на то, что у меня может появиться друг, как ты заставляешь меня прогонять их от себя!

— Жозефина — храбрая девочка. Но это вовсе не значит, что… Эрик, пойми, из этого с самого начала не могло получиться ничего хорошего. Тебя никогда не примут, как бы ты ни старался и насколько бы добрым не было твое сердце.

— Добрым? В моем сердце всегда был один мрак. Мрак, который меня окружает практически с рождения.

«И ты не сделал ничего, чтобы помочь мне, Жерар. Ни-че-го».

— Уходи, Жерар. Я не хочу видеть тебя. Я не хочу видеть никого.

Он врал. Хотел видеть только одного человека. Человека, которого сам от себя оттолкнул. Который целый месяц ходил к нему в надежде на встречу, каждый раз рассказывая истории про Новый Свет, про смешные и странные случаи, которые происходили там, за океаном, про сам океан, которого Эрик никогда не видел. Там, за стенами оперного театра, был целый мир. Неизведанный, манящий… Да, опасный и жестокий, но оттого не менее привлекательный. И об этом мире ему рассказывали каждый день. Интересно, захватывающе. Сам себе не признаваясь, Эрик каждый раз ждал Жозефину и каждый раз боялся, что она не придет. И больше она действительно не придет…

Три дня пролетели, как один. Девочка сдержала слово — не появлялась в подвале, хотя иногда Эрику казалось, что вот еще немного — и раздадутся в тишине подземных коридоров практически неслышные шаги. Жозефина говорила, что может ходить, как настоящий индеец — тихо и незаметно, но только не в той обуви, которую заставляла носить тетя Карлотта. И вот — стука этой обуви так и не было слышно.

Призрак Оперы решительно не знал, чем себя занять. В былые времена он бы занялся тем, что пугал балерин и хористок, но после того, как Жозефина объяснила ему, что с ее опекунами такое не пройдет и в случае, если он будет продолжать в том же духе, то окажется в опасности… Наплевав на всю предосторожность, на происходящие в театре перемены и даже на то, что его могут увидеть, Эрик решил выйти на улицу. Просто прогуляться. Куда-нибудь, где малолюдно и никто не увидит странного человека в маске. А если увидит, то не обратит внимания. Когда-то давно он пообещал Жерару никогда не выходить наружу. И легко это обещание нарушил сейчас, как до этого нарушал и его, и множество других.

Даже среди белого дня можно было найти множество тихих укромных переулков, в которых его бы никто не увидел. Услышать в одном из таких переулков крик Жозефины было для него полной неожиданностью. Сам не зная, почему, Эрик кинулся на этот вопль, как будто это был зов о помощи.

— А ну слезай, маленькая паршивка. Папочка не сделает тебе ничего плохого, малышка… — какой-то пьяный мужчина с собакой стоял под деревом, на которое забралась с ногами малышка Жози.

— Залезай сюда, жирнозадый койот и я познакомлю твой скальп с моим томагавком! — прокричала Жози, издавая уже знакомый Эрику вопль. Это было что-то вроде боевого клича — как говорила девочка, так кричали индейцы, когда охотились за кем-то.

Эрик передернулся от омерзения, когда заметил, каким взглядом пожирает «жирнозадый койот» хрупкую девичью фигурку, замершую на нижней ветке. В момент, когда мужчина нагнулся за камнем, Жозефина прильнула к ветке, то ли намереваясь спрыгнуть вниз и ударить его ножом, то ли чтобы в случае чего было больше возможностей увернуться. В этот момент она заметила Эрика и тут же отвела взгляд в сторону, когда мужчина приложил палец к губам.

Нащупав в кармане нож, он принялся подкрадываться к незнакомцу со спины. Жозефина помогла ему, а значит — даже если они не будут общаться, он должен помочь ей.

Он сделал ошибку — забыл о собаке. Наверное, именно от нее Жози и забралась в итоге на дерево, ведь с одним-то мужчиной ей было бы справиться очень просто — попросту убежала и все тут. А вот от собачьих зубов убежать не так просто. Эрик понял это в тот момент, когда упомянутые зубы вцепились в его лодыжку. Удар ножа достался собаке. Животное упало на землю, дергаясь в конвульсиях, а Эрику на шею в тот же момент была наброшена какая-то веревка. Пытаясь ее сбросить, мужчина упал на землю, но, кажется, увлек за собой и противника. Потом было что-то. Хруст, чей-то крик и вот -петля неожиданно ослабевает. Так резко, будто ее разрезают.

— Эрик! — крик доносится словно сквозь вату в ушах. Чьи-то руки держат его за плечи, поддерживая и мешая завалиться набок. — Эрик, посмотри на меня. Скажи что-нибудь и…

Он поднимает голову. В силу произошедших событий просто не понимает, что именно не так. Но когда Жозефина в ужасе отскакивает от него, став белее мела и закрывая руками рот, он видит рядом на земле свою маску. Слетевшую во время драки. Или же Жозефина случайно разрезала завязки вместе с веревкой на шее.

— Ужас какой… — тихо пробормотала она.

— Да, ужас, — плохо слушающимися губами произнес он. Непонятно откуда появились силы вскочить на ноги и кинуться прочь, прижимая к лицу маску.

Ужас! Ужас!!! Да как посмела она… Ведь он спас ее только что от участи куда худшей, чем смерть! Ведь он ради нее впервые в жизни убил другое живое существо, пусть это всего лишь собака, пусть это злая собака, которая напала на него…

Оторопь пробрала его, когда он вспомнил. Вспомнил, что никто не должен видеть его лица. И что Жозефина видела. Жерар всегда говорил ему, что если его лицо увидят, то начнут за ним охоту. Что он станет потехой для толпы в каком-нибудь цирке уродов.

Ему придется избавиться от Жозефины. Потому что если он этого не сделает, то она обязательно расскажет про него другим. Жерар был прав. Она такая же, как остальные. Такая же, ничем не лучше, даже хуже! Потому что притворялась его другом, говорила добрые слова, которые в итоге ничего не значили… Она умрет. Она умрет сегодня ночью. Когда все лягут спать он возьмет нож, придет к ней и…

Нож. Нет, у нее тоже есть нож. И она умеет с ним обращаться — Эрик это видел, верней, чувствовал. Ведь именно Жозефина убила того человека. Да, он напал на нее первым, а еще — она спасла Эрика. Снова. Он снова ее должник. Но ему больше некуда бежать и если она расскажет. Если… Расскажет…

Прилив сил спал также неожиданно, как и появился. Немного отдышавшись, мужчина обнаружил себя в своем подземном убежище. По правой ноге что-то непрерывно текло, переведя взгляд вниз мужчина обнаружил, что вся голень залита кровью. Собака… Точно. Его укусила собака.

Если придет Жерар, надо будет попросить его обработать рану нормально. Сам Эрик делать этого, к сожалению, не умел. Но перевязать рану, чтобы остановить кровь, он смог. Правда, к концу перевязки руки ослабели, а в глазах двоилось. Вовремя он заметил, а то можно было бы и кровью истечь. Только этого не хватало — умереть из-за какой-то девчонки, которая называла его «ужас».

Когда он снова открыл глаза? Почему он вообще заснул? И почему сейчас так больно ногу? Кроме боли, он чувствовал то, что пугало больше — холод и слабость. Именно сейчас, когда ему надо быть готовым к визиту нежданных гостей.

Девчонка! Точно. Надо что-то сделать с девчонкой. Она будет спать. Крепко-крепко спать, наверное. У нее в ушах затычки, которые защищают от воплей Карлотты, хоть и не до конца. Шаги Эрика она просто не услышит. Хотя, какие это шаги…

О том, что вставать ему не стоило, Эрик понял, когда уже поднялся на жилые этажи театра. Его шатало, внутренняя поверхность маски намокла от пота, а руки дрожали. В очередной раз схватившись за какой-то дверной косяк, Эрик обессилено сполз на пол, хватая ртом сухой пыльный воздух. Дрожь с каждой секундой все сильней напоминала судорогу.

— Эрик… — сквозь туман раздался голос рядом. И в следующий момент прямо напротив него из темноты появилось лицо Жозефины.

Сам не зная почему, мужчина протянул руку вперед. Что он хотел сделать? Убить ее… Смешно. Его в таком состоянии и обычная бы девушка одолела, не то что этот псевдоиндеец. Руку неожиданно перехватили прежде, чем она снова безвольно повисла вдоль тела. Потом его подняли на ноги. Безрезультатно — он тут же завалился на девушку, едва не прижав ту к стенке.

— Эрик, пойдем. Пойдем. Тебе нельзя здесь оставаться, пойдем… — тихий, едва слышный шепот на ухо.

Нельзя. Нельзя. Его могут увидеть. Но обратно в подвалы он уже не дойдет. Впрочем, если Жозефина отведет его в ту комнату, где они все время встречались — он будет в безопасности, ведь в подвал никто не ходит. В безопасности. Она? Его? В безопасность. Она видела лицо, видела… Ужас какой — вот были ее слова.

Практически волоком его дотащили до какой-то комнаты и куда-то усадили. В глаза ударил яркий свет. Поморщившись, мужчина отвернулся от его источника. Видимо, слишком резко дернул головой, потому что свет вдруг исчез. Полностью.