Кощей. Обреченный на вечность (гет)

Глава 2. "Писарь мертвых"

Божена, развернулась и словно испуганная лань, понеслась по темным коридорам избы, едва касаясь ногами пола. Сердце колотилось где-то в горле, а в ушах всё еще звучал бархатный голос Кощея.

За углом, скрытая тенью, стояла рыжеволосая девушка с косой на перед — Ульяна. Её глаза расширились при виде своего господина, едва прикрытого простыней. Она невольно закусила губу, но тут же нахмурилась, заметив убегающую Божену.

"Господин..." — тихо произнесла она, выходя из своего укрытия.

Кощей никак не отреагировал на её появление. Он знал о её присутствии с самого начала, она стояла там с момента как жар-птица появилась в его опочивальне. Неторопливо он, прошествовав к массивному черному столу, и грузно опустился на стул, оставив простыню лежать у порога.

Ульяна подняла ткань с пола, в её голове промелькнула дерзкая мысль — "Господин приглашает к себе". Она вошла в комнату и избавилась от своей рубахи. Кощей, казалось, полностью погрузился в изучение древних свитков.

"Господин..." — произнесла она чуть громче.

Не поднимая глаз, он жестом подозвал её ближе. Когда Ульяна опустилась на колени рядом с ним, последовала резкая пощечина. На её губах выступила кровь, в глазах заблестели слезы.

"Отведешь завтра девчонку к Жар-птице, она придумает что с ней делать," — холодно произнес он. "А теперь пошла вон!"

Дверь распахнулась сама собой. Ульяна поднялась, с трудом сдерживая слезы.

"Ульяна," — его голос прозвучал как удар хлыста. Она обернулась, встретившись с его черными, как бездна, глазами. "Последнее предупреждение," — произнес он и вернулся к свиткам. Щелчок пальцев — и дверь с грохотом захлопнулась.

В груди Ульяны разгорелся пожар обиды и ревности. Она провела рукой по губам, стирая кровь, и впервые в жизни почувствовала настоящую ненависть к другой женщине. К Божене, которая за один вечер получила больше внимания их господина, чем она за все годы служения. В темных коридорах замка этой ночью зародилась новая опасность — женская ревность, способная оказаться страшнее любого проклятия.

Сердце Божены колотилось как безумное, когда она влетела в свою комнату и, захлопнув дверь, сползла по ней на пол. Щеки пылали, а перед глазами всё ещё стоял образ обнаженного Кощея. "Что за срамные мысли!" — упрекнула она себя, но румянец лишь сильнее заалел на щеках. Никогда прежде она не видела мужчину в такой... натуральности. И почему это должен был быть именно он?

С трудом добравшись до кровати, Божена рухнула на жесткие деревяшки. События дня навалились тяжелым грузом, и сон пришел мгновенно, без сновидений.

Утро ворвалось в комнату вместе с Ульяной — рыжеволосая служанка, не утруждая себя стуком, внесла тяжелый таз с ледяной водой и рушник.

"Утро доброе," — пробормотала заспанная Божена.

"Доброе. Вымойся да причешись. Господин работу тебе дал. К Жар-птице велел отвести."

В груди Божены всколыхнулись противоречивые чувства: восторг от возможности снова увидеть чудесное создание, жгучий стыд от воспоминаний о вчерашнем, и страх — что ждет её за такое вторжение?

"И пошевеливайся," — торопила Ульяна, "негоже заставлять Госпожу ждать."

"Госпожу?" — удивление Божены было искренним. В голове завертелись догадки о связи между Кощеем и Жар-птицей.

"Коли жить хочешь," — строго предупредила Ульяна, "в глаза птице не смотри да рта без разрешения не открывай."

Быстро умывшись, Божена оставила волосы распущенными — пусть видят их чернь, пусть и от сажи. Ульяна повела её по коридорам к массивной резной двери.

Комната за ней оказалась совершенно непохожей на остальной терем — светлая, солнечная, заставленная книжными шкафами. Воздух пах пергаментом и воском, а тишину нарушал лишь шелест страниц.

И там была она — Жар-птица в человеческом облике. Золотые волосы струились по плечам, янтарные глаза светились мудростью, алый сарафан подчеркивал величественную красоту. "Неудивительно, что она приглянулась Кощею," — мелькнула мысль у Божены.

"Писать умеешь?" — спросила Жар-птица, протягивая стопку свитков и письменные принадлежности. Не дожидаясь ответа, она выпроводила обеих посетительниц со словами: "Всё, кыш-кыш-кыш!"

Ульяна небрежно взяла один из свитков из рук Божены, с деланным интересом повертела его и вернула обратно. "Пойдем," — бросила она коротко и повела девушку по темным коридорам замка.

Комната, куда они пришли, была самой мрачной из всех, что видела Божена. Ни окон, ни свечей — лишь простой деревянный стол да шаткий стул. Воздух здесь казался застывшим, пропитанным холодом и сыростью.

Божена сложила стопку свитков на стол и обернулась к Ульяне: "А что делать то?" Рыжеволосая лишь пожала плечами и молча вышла за дверь.

Не успела она сделать и нескольких шагов, как яркая вспышка золотого света заставила её отпрыгнуть в сторону. Ульяна испуганно перекрестилась — прямо перед ней пролетела жар-птица, тут же обернувшаяся прекрасной девушкой.

"А хорошо ты придумала с должностью писаря, Ульяна," — улыбнулась жар-птица, глаза её сияли янтарным светом. "И времени у меня теперь свободного больше, и место это мне не нравится."

Она игриво потрепала Ульяну по макушке и умчалась прочь, напевая что-то себе под нос. В её движениях чувствовалась какая-то птичья легкость и беззаботность.

Ульяна медленно выдохнула, и её лицо исказила злобная усмешка. "Главное, чтобы она от Господина была подальше," — прошептала она, вспоминая сцену с обнаженным Кощеем и убегающей Боженой.

Обернувшись вслед исчезающей жар-птице, она процедила сквозь зубы: "И на тебя управу найду..."

В её глазах плескалась темная ревность, а в голове уже зрел коварный план. Больше одной женщины на ложе Кощея — слишком много для той, кто привыкла считать себя единственной своего Господина.

Божена сидела в темной комнате, пытаясь привыкнуть к мраку, когда это случилось. Из воздуха соткалась полупрозрачная фигура девушки. Она беззвучно приблизилась и вложила в ладонь Божены светящуюся сферу — теплую, пульсирующую, словно живую.

Ужас охватил Божену. Не осознавая, что делает, она сжала сферу в руке и бросилась прочь из комнаты, перепуганная внезапным появлением незнакомки. Её крик эхом отразился от стен, когда она неслась по коридору, не разбирая дороги.

Внезапно она врезалась во что-то твердое. Подняв глаза, она увидела Кощея — его лицо выражало раздражение от неожиданного шума в его владениях. Его взгляд мгновенно сосредоточился на светящейся сфере в её руке.

Холодные пальцы больно сжали запястье Божены. Другой рукой Кощей грубо разжал её ладонь, забирая сферу. Затем, схватив девушку за ворот рубахи, потащил обратно в комнату, словно нашкодившего ребенка и толкнул на стул.

Толчок был сильным — Божена едва удержалась на стуле, больно ударившись локтем о край стола. Душа умершей бросилась к ногам Кощея, умоляя о милости.

"Господин, смилуйся! Я не готова уходить, у меня остались незаконченные дела..."

Кощей даже не взглянул на неё — просто отпихнул ногой, как надоедливую грязь с сапога.

Он положил сферу на стол перед Боженой. "А ты," — его глаза сверкнули, "делай свою работу".

Сфера на столе пульсировала мягким светом, готовая раскрыть историю еще одной прожитой жизни.

Внутри прозрачного шара клубились образы чужой жизни, словно туман, принимающий различные формы. В след за сферой появился

Божена обмакнула перо в чернильницу, и чернила странно блеснули — то золотом, то чернотой. Как только перо коснулось пергамента, перед глазами развернулась целая жизнь:

"Злата, дочь мельника," — начали ложиться строки. "Первый грех — в семь лет украла монету у слепого странника." Чернила потемнели, впитываясь в пергамент. "В тот же день, мучимая совестью, вернула вдвое больше." Строки засветились золотом.

Украла монету у отца." Снова темные строки, но картина в сфере показывала больную мать и травницу, требующую плату за лечение. Отец отказывался платить, не веря в силу трав.

"В шестнадцать лет солгала семье жениха о своей невинности." Темные чернила, но следом — образ пьяного барина, преследовавшего её в лесу, и её отчаянная борьба за честь.

"Подожгла амбар соседа." Черные строки, но сфера показывала, как сосед избивал свою жену и детей, прятавшихся в том амбаре. После пожара он не мог доказать, что это его собственность, и женщина с детьми получили свободу.

"Отравила мужа." Чернила почти почернели, но картина развернулась полностью: годы побоев, унижений, угроз расправиться с её младшей сестрой. И травы, те самые, что когда-то спасли мать, теперь избавили её саму.

"Воровала еду с барского стола." Тёмные строки, но следом — десятки голодных детей, которых она кормила этой едой во время голода.

История Златы раскрывалась перед Боженой как сложный узор, где тьма и свет переплетались неразрывно. Каждый грех имел свою причину, каждый проступок — своё оправдание. Но чернила не лгали — они показывали и поступок, и его мотив, оставляя решение за Кощеем.

Божена отложила перо, глядя на исписанный пергамент. Кто она такая, чтобы судить? Может ли человек оставаться безгрешным в мире, где само выживание порой требует преступить закон?

Злата стояла рядом, её призрачная фигура казалась размытой в полумраке комнаты. В её глазах не было ни страха, ни стыда — только усталость и принятие своей судьбы.

Божена молча свернула свиток. Теперь решение оставалось за Кощеем — развеять эту душу по ветру или позволить ей войти в царство мертвых, где, возможно, найдется место и для тех, кто грешил во имя добра.

Кощей лишь махнул рукой и душа развелась, будто её никогда и не было.

История за историей, жизнь за жизнью... Некоторые сферы были полны светлых поступков, другие темнели от злодеяний. Были и такие, где свет и тьма переплетались так тесно, что Божена с трудом различала оттенки.

Особенно тяжело давались истории детей — их сферы были маленькими, часто едва начавшими наполняться событиями. Или истории стариков, прожитых настолько долго, что записи растягивались на несколько свитков.

К вечеру перед Боженой выросла стопка исписанных пергаментов. Каждый лист хранил чью-то судьбу, каждая строчка была нестираема и неизменна. Взяв их, она направилась в тронный зал.

Кощей читал записи молча, его лицо оставалось бесстрастным.

"Этих — в царство мертвых," — откладывал он одни свитки. "Этих — развеять," — другие свитки рассыпались пеплом от его прикосновения.

"А если я ошиблась?" — тихо спросила Божена. "Если не всё записала?"

Кощей поднял на неё взгляд: "Чернила не лгут."

Божена стояла перед троном, Гнев и несправедливость переполняли её, заставляя забыть об осторожности. "Та девушка, ты стёр её!" — её голос дрожал от возмущения. "Она не заслужила!!! У неё не было выбора, она просто хотела жить, хотела счастья!"

Кощей медленно поднял глаза от очередного свитка. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах плескалась опасная тьма.

"Выбор есть всегда," — произнес он ровным, леденящим тоном. Каждое слово падало как камень.

Но Божена, словно одержимая, не могла остановиться. Все накопившиеся эмоции, все истории, которые она прочитала за день, вся боль и несправедливость — всё это вырвалось наружу.

"Да что тебе известно о выборе?" — выкрикнула она. "Ты играешь чужими судьбами! Ты..."

Удар по подлокотнику трона прервал её речь. Кусок резного дерева откололся и с грохотом упал на пол. В зале повисла звенящая тишина.

Кощей медленно поднялся. Его высокая фигура словно заполнила собой всё пространство. Татуировка змеи на шее, казалось, ожила, извиваясь в такт его гневу.

"Я знаю о выборе больше, чем ты можешь представить" — его голос стал ещё тише, что делало его ещё страшнее. "Каждая душа, что проходит через эти стены, сделала свой выбор..."

"Врешь... За меня его сделал Ты, я не выбирала оказаться здесь, и я не выбирала выносить рукой приговор чужим судьбам...Что? Нечего сказать?!"

Божена вдруг поняла, что перешла черту. В глазах Кощея плескалась такая древняя боль и такая всепоглощающая ярость, что она невольно отступила на шаг.

Вместо ответа Кощей щелкнул пальцами, и двери тронного зала распахнулись. "Вон," — произнес он тихо, но эхо этого слова, казалось, сотрясло стены замка.

Божена поспешила к выходу, но у самых дверей обернулась. На мгновение ей показалось, что она увидела в его глазах что-то кроме гнева — какую-то бесконечную усталость и... тоску?

Двери захлопнулись за её спиной, оставив её наедине с новыми вопросами и странным чувством, что за маской жестокого владыки мертвых скрывается история, которая может быть страшнее всех тех, что она записала сегодня.

Божена влетела в свою комнату, с грохотом захлопнув дверь. Рухнув на кровать, она уткнулась лицом в в свои руки и закричала от бессильной злости.

Ворон, сидевший на подоконнике, повернул голову, наблюдая за ней своими бусинками-глазами.

"Напыщенный, горделивый, безжалостный индюк!" — выпалила Божена, поднимая глаза на птицу. Ворон только каркнул в ответ, словно поддерживая её возмущение.

"Нет, ты только подумай!" — продолжала она, расхаживая по комнате. "Сидит там, как царь-государь! А сам что? Души невинные губит, Их родные на том конце ждут, а он руками машет да прах по ветру развеивает!"

Ворон склонил голову набок, внимательно слушая её тираду.

"И эта его манера говорить свысока! 'Выбор есть всегда'," — передразнила она Кощея. "А сам-то! Весь такой... такой..." — она запнулась, подбирая слова. "Как можно быть таким прекрасным и ужасным одновременно?!"

Божена замерла на полуслове, осознав, что только что сказала. Ворон издал звук, подозрительно похожий на смешок.

"Прекрасным? Нет-нет-нет!" — она замахала руками, словно пытаясь стереть сказанные слова. "Я не это имела в виду! То есть... Ты не подумай..."

Щёки её залились румянцем, а слова путались. "Всю жизнь взаперти просидела, не слушай меня. Батюшка строгий был, со сверстницами толком не общалась, а юношей и подавно не видывала, кроме как издалека на ярмарке..."

Ворон продолжал смотреть на неё с явным весельем в глазах.

"Вот и мерещится теперь всякое," — пробормотала она, повернувшись на бок. Ворон каркнул особенно громко, словно смеясь над её смущением.

"Да ну тебя!" — Божена метнула в птицу лапоть, но та ловко увернулась. "Ладно, молчи уже," — буркнула она, отворачиваясь к стене. "И не смей никому рассказывать!"

Но даже отвернувшись, она не могла перестать думать о том, как изящно двигается Кощей, как завораживает его голос когда он злится, как... "Нет!" — она легонько ударила себя ладонью по лбу. "Не думать! Не думать об этом!"

Ворон продолжал наблюдать за ней, и если бы птицы могли улыбаться, его клюв определенно растянулся бы в хитрой усмешке, ведь именно в такой усмешке растянулся Кощей, развалившись в своей постели и прикрыв один глаз рукой.

Ульяна зашла в комнату к Господину с тазом и полотенцем. Улыбка на его лице была хищной, что обрадовало девушку. Она приготовила воду и добавила травы, надеясь, что их ароматы помогут расслабить Кощея.

Девушка подошла к нему и склонилась, чтобы опустить его ноги в таз с горячеватой водой. Она провела руками по усталым стопам, испытывая наслаждение от прикосновения. Его кожа приводила ее в большее возбуждение. С каждым пролитым ковшом, Ульяна нагибалась всё ниже и ниже, зачерпывая воду ковшом. Её ночная рубашка, едва скрывающая пышные груди, открывалась все больше, обнажая их перед взглядом Кощея.

Он не мог устоять перед соблазном и протянул руку. Он грубо сжал ее твердые соски, наслаждаясь их чувствительностью. Ульяна пусть и пыталась, но не смогла сдержать стон удовольствия.

— Прошу, позвольте остаться — взмолилась она, закрыв глаза и приподняв подол своей рубахи. Ульяна просунула руку между ног и начала поглаживать себя, издавая стоны, которые, по ее задумке, должны были доноситься за пределы комнаты. Она хотела, чтобы все знали, что сегодня она проводит ночь в его постели.

Кощей, казалось, прочитал ее мысли и, подхватив ее, положил на кровать животом вниз. — Продолжай, — приказал он, и Ульяна умоляюще извивалась.

— Прошу, возьмите, возьмите… — как в бреду шептала Ульяна.

И он вошел. Твердый и мощный, он проник в нее одним быстрым движением. Его толчки были резкими и безжалостными, он владел ею с силой и властью. Его холодная рука обхватила ее горло, в то время как другая рука сжала ее грудь, причиняя сладкую боль.

— Еще, пожалуйста, еще! — умоляла Ульяна. "Я сделаю все, что прикажете!" Кощей ускорил свои движения, наслаждаясь ее мольбами. — Что же ты не была так покорна днём, Божена, — сказал он низким бархатным голосом.

Финальный мощный толчок ознаменовал его оргазм, и он обернулся простыней, оставляя Ульяну лежать на постели. Он взял свои свитки с письменами и погрузился в чтение, как будто ничего и не произошло, оставив девушку лежать и тихо рыдать в подушку.

"Божена…Божена…Божена" — он назвал меня её именем, твердила про себя Ульяна. Так вот кем ты наслаждался.

— Почему ты всё еще здесь? — его голос звучал равнодушно. Сделай своё дело и убирайся, — Кощей кинул на постель клинок. Клинок поражал своей изысканной красотой. Лезвие, выкованное из чистейшего серебра, словно светилось изнутри мягким белым светом. Его безупречно отполированная поверхность отражала свет подобно зеркалу, а острие было настолько тонким, что, казалось, могло рассечь сам воздух. Рукоять представляла собой настоящее произведение искусства: изящная змея, вырезанная с невероятной точностью, обвивала её спиралью. Там, где рукоять переходила в лезвие, змея разевала пасть, словно готовясь к броску.

Ульяна подняла клинок, очередной раз полоснув себя по запястью. Капли крови упали на постель. Она покинула покои Кощея, утирая слезы. Её сердце разрывалось от обиды и ревности — она видела, как отстранен был её господин, как холоден его взгляд. Воспоминания жгли сердце подобно раскаленным углям. Когда-то она была особенной, или ей просто так казалось. Казалось, что лишь с Жар-птицей она делила его внимание и его благосклонность. Теперь же... Теперь он едва замечал её присутствие. Его взгляд скользил мимо, словно она была пустым местом. С каждым годом появлялись новые девушки в доме. Ульяна видела их всех — растрепанных, нагих, выходящих из его зарницы. А некоторые... некоторые не выходили вовсе, становясь лишь очередной темной историей в этих стенах. И теперь эта Божена... У Кощея появилась новая игрушка, и это пугало её больше всего.

В это же время Жар-птица навестила Божену. Девушка вскочила с постели, смущенно опустив глаза.

— Слышала, тебе сегодня досталось, — мягко произнесла Жар-птица. Наверное, это из-за меня. Нужно было рассказать тебе больше о службе у Кощеюшки.

Божена отметила нежность, с которой было произнесено его имя. Их разговор прервали звуки из-за стены. Божена напряглась, осознав ситуацию — если Жар-птица здесь, значит там...Заметив её смущение, Жар-птица только пожала плечами с грустной улыбкой. —Отдыхай, — сказала она, направляясь к двери. Завтра работы будет больше, души сна не знают.

Оставшись одна, Божена долго не могла уснуть. В голове роились мысли о странных отношениях в этом доме, о Кощее, о том, как много тайн скрывают эти древние стены. В темноте ночи каждый был наедине со своим наболевшем: Ульяна — с болью и ревностью, Жар-птица — с тихой грустью, а Божена — с растущим непонятным чувством в груди.