Альбатрoс (джен)

11 апреля 1912 года

Слуги господ из первого класса ехали на "Титанике" вторым. Вполне разумно: не так далеко добираться до хозяев, как из третьего, а место свое все же знают. Правда, по большей части Труди и Кэтрин все равно приходилось проводить дни напролет в каютах семейства Дьюитт Бьюкейтер. "Старая леди" — ее тянуло так назвать, хотя Труди знала, что миссис Дьюитт Бьюкейтер едва минуло сорок — просто любила внимание к себе и возможность ощутить власть. Мисс Роза, ее молоденькая дочь, весьма наивно надеялась, будто в присутствии прислуги мистер Хокли, богатый жених, уже купивший ее свободу, да и честь тоже, всё-таки будет хотя бы днем меньше ее домогаться. Пусть она и убедилась, что это не так: едва они обосновались в каюте, Хокли коротким и резким приказом выслал Труди вон и сделал, надо полагать, все, что ему нужно — но надежда, как известно, умирает последней, а утопающий цепляется за соломинку. Мисс Розу было жаль, она никуда не могла спрятаться от постылого; "Титаник" тем более оказался для нее огромной роскошной клеткой. Хокли и старая леди скоро стали Труди отвратительны, так что она понимала, что, оставаясь рядом с этой девушкой, в какой-то мере делает доброе дело.

Конечно, Труди порой хотела бы отдохнуть, хотя бы пока ее услуги не особенно нужны. Каюта, куда поселили их с Кэтрин, несмотря на довольно ощутимую вибрацию, все равно была уютнее вычурных апартаментов, выбранных Хокли для себя и невесты, а еще на борту, говорят, была библиотека — как давно Труди там не бывала! Но у каждого свои обязанности. И неотлучно находясь при семействе Бьюкейтер, исполнять их было куда проще.

...Труди была настороже. Сегодня утром, когда она спешила помочь мисс Розе переодеться, ее остановила в коридоре первого класса высокая сухощавая дама лет тридцати пяти и попросила передать миссис Дьюитт Бьюкетер записку. Жесткий акцент в речи женщины контрастировал с широкой, медовой и как будто профессиональной улыбкой, а в глазах играли чертики, которые, должно быть, мужчины находили очаровательными. Труди вспомнила, как парой часов раньше видела эту даму выходящей из каюты одного молодого человека, который путешествовал вторым классом. Он высунулся тогда в коридор, провожая ее — изящный, голубоглазый, с мушкетерскими усиками. Труди показалось, она видела его раньше — возможно, в Саутгемптоне. Она невольно поежилась, вспоминая и другую встречу в Саутгемптоне, совершенно необъяснимую... Или объяснимую очень просто и грубо.

— Так вы передадите записку лично в руки? — уточнила дама.

— O, да, мисс, конечно, — очнулась Труди. Ей казалось, дама провожала ее взглядом, пока она спешила к каюте хозяек, но все-таки записку Труди рискнула развернуть и прочесть. "Прошу вас принять меня сегодня в три часа дня. Я знала вашего покойного мужа. Преданная вам, Дж. Егер".

"Покойного мужа"... В три часа Труди было очень желательно оказаться в каюте хозяек.

Собственно, ей это удалось, и вот теперь, выбирая вечернее платье вместе с мисс Розой, она пыталась прислушаться к разговору, который вели в гостиной старая леди и ее гостья. Увы, они обменивались ничего не значащимися фразами. Впрочем, важные сведения можно и не говорить вслух, а изложить в записке, которую, например, удастся вручить лично. Или воспользоваться только избранным понятными намеками.

Когда Труди впускала мисс Егер, то заметила в ее руках мужской черный портфель. Интересно, куда его потом велят поставить. А что велят ей, Труди позаботилась заранее: Кэтрин после ленча очень вовремя разморило. Но право, капля снотворного в кофе совершенно не при чем... Хотя что себе врать! На такой работе не обойтись без поступков, которых стыдилась бы в обычной жизни.

Можно сказать, конечно, что старания оказались напрасными: Труди никто не позвал убрать портфель, когда гостья ушла. Но, пожалуй, одно это могло сказать, насколько содержимое портфеля важно.

Оставалось к нему подобраться, однако как раз явился мистер Хокли и, как всегда, выслал Труди прочь. Старая леди тоже на сей раз не пожелала, чтобы горничная задерживалась в каюте. Оставалось вернуться к себе.

Она сначала не обратила внимания на белокурого парня в ливрее, слонявшегося неподалеку от каюты хозяев, только заметила про себя, что ливрея на нем болтается и вообще для лакея, которому полагается таскать тяжелые чемоданы, он, пожалуй, слишком щуплый. И только приблизившись к нему, остановилась как вкопанная: она его узнала. Это он вертелся у отеля "Юго-Запад" в Саутгемптоне, и это он, прикидываясь уличным художником, пробовал заболтать ее еще в Париже. А появился он как раз когда мистер Хокли, по сплетням Кэтрин, купил огромный бриллиант.

Вот только кражи ей сейчас и не хватало! Колебалась Труди недолго. Возможно, она и поступала опрометчиво, но ей было очевидно: следить еще и за тем, чтобы хозяев не обокрали, она не сможет.

Она встала напротив парня. Посмотрела в глаза и встретила совершенно прямой, смеющийся взгляд.

— Надоело быть уличным художником? В Саутгемптоне нанялись к кому-нибудь?

— Ну что вы, — парень улыбнулся широко, с обезоруживающим нахальством. — Прилетел сюда нарочно, на крыльях любви. Я, знаете ли, волшебник. Умею обращаться в альбатроса.

— Тогда почему на вас ливрея? — Труди тоже приподняла уголки губ, не спуская с него жесткого взгляда. — Едва ли те, кто нанимается в лакеи, умеют летать. Может, сопроводите меня к судовому полицейскому? Думаю, нам есть, о чем потолковать.

Она крепко взяла его за руку. Сил у нее, возможно, поменьше, чем у него, но не намного. Труди носила на руках одного за другим пять братьев и сестер, таскала наверх ящики с углем, да и картины мисс Розы что-то да весили. А если он примется вырываться, на ее крик наверняка прибежит кто-нибудь из стюардов — вот хоть тот плотный, с черной бородкой.

Но вырываться парень и не думал. Вместо этого свободной рукой галантно взял Труди под локоть.

— Я не против прогуляться с вами, моя красавица. Заодно и объяснимся. Я впечатлен вашей наблюдательностью, но выводы вы сделали неправильные. Я вовсе не на стороне зла.