Вместо пустоты (гет)

Утро выдалось прохладным.

Драко поднял воротник пальто и еще раз глянул на ярко украшенную рождественскую елку, размерами не уступающую хогвартской. Как сказал мистер Фарадей — так звали гида, — в Риме две главных елки: на Пьяцца Навона, самой большой и красивой площади, и здесь, у Колизея.

— Я, мистер Малфой, давно живу в Италии и уже несколько лет вожу по этому прекрасному городу экскурсии, но каждый раз, когда вижу амфитеатр Флавиев — это его древнее название, — не могу поверить, что нечто подобное можно было построить почти две тысячи лет назад, не используя магии, только вообразите!..

Они стояли у входа недалеко от Триумфальной арки Константина, но еще даже не зашли внутрь и не поднялись на верхние ярусы, а Драко уже — и впервые за все путешествие — посетило желание купить обычную магловскую открытку с этим видом. Их продавали на каждом углу.

— Я ведь тоже учился в Хогвартсе, мистер Малфой, поэтому архитектурой меня так просто не впечатлить…

Проследив движение, которым Фарадей поправил широкий клетчатый шарф, Драко вежливо кивнул. В амфитеатр посетителей пускали группами, но людей вокруг почти не было — особенно по сравнению с тем, что Драко довелось увидеть на этой неделе на рождественских ярмарках.

В мягком свете массивные, словно изъеденные временем стены Колизея выглядели почти золотистыми. Куда больше, чем слушать отвлеченную болтовню, Драко хотелось наконец миновать арку и оказаться внутри.

Он уже открыл было рот, чтобы перебить и спросить, когда они смогут зайти, как за спиной раздался звонкий голос:

— Доброе утро, мистер Фарадей! Прошу прощения за опоздание, мне очень неудобно…

Ошибки быть не могло. Грейнджер — это точно была она — стала что-то сбивчиво говорить о портале, сработавшем на пятнадцать минут позже положенного.

— Ну что вы, что вы, мисс Грейнджер, конечно, нам не составило труда вас подождать. — Фарадей фальшиво улыбнулся Драко с таким видом, словно тот тоже знал, что они кого-то ждали. — К тому же впереди у нас много времени. Мы успеем посетить и Колизей, и Римский форум, и Палатинский холм…

Драко словно обдало кипятком. Одним из условий, которые он озвучил Халлидею, был индивидуальный гид в каждом из городов. Ему и с гидом-то особенно общаться не хотелось, не то что с другими путешественниками. Кроме прочего, высока была вероятность, что эти путешественники сами не обрадовались бы компании одного из Малфоев.

Из всех, кто мог бы именно сегодня, именно в этот час взять именно эту экскурсию…

— Боюсь, мистер Малфой, произошла досадная ошибка, — наконец обратился к нему Фарадей, продолжая растягивать тонкие губы в улыбке. — Я знаю, что вы рассчитывали на мои услуги в частном порядке, но…

И начал говорить что-то о предрождественских крайне напряженных графиках, предлагать вернуть заплаченные Драко деньги (зная, что тот не станет трясти с него галеоны — это совершенно не в стиле Малфоев) и показательно казнить себя за рассеянность.

Разумеется, все гиды жили на проценты от продажи таких вот туров. И было совершенно ясно, что ошибку допустили специально. Из-за нее Грейнджер попала с Драко в группу на двоих не только сегодня, но и во все оставшиеся дни. Судя по всему, она потратилась на «полный тур по Вечному городу», как гласила реклама, которую постоянно давал в «Пророк» Халлидей. Или тоже отправилась в большое путешествие — и они просто не столкнулись раньше.

Но почему одна? Разве с ней не должен, словно приклеенный, таскаться Уизли?

На мгновение представив, что они пришли бы сюда, держась за руки, Драко ощутил что-то среднее между паникой и застарелой неприязнью.

Грейнджер уже в недоумении остановилась рядом с ними, когда он как можно спокойнее ответил:

— Не беспокойтесь, не нужно возвращать никаких денег. Думаю, я вполне переживу, если вы будете рассказывать о достопримечательностях еще одному человеку.

И только после этого, игнорируя лопочущего благодарности Фарадея, заставил себя сказать:

— Доброе утро, Грейнджер.

— Доброе утро… Малфой.

Он поднял на нее взгляд. Удивлена она была не меньше, чем он. Растрепанная, раскрасневшаяся от спешки, с глазами, блестящими от предвкушения новых впечатлений и знаний — правда, с каждой секундой в них все больше проступало замешательство.

Драко мог бы уйти, и так лишний раз показал бы свою трусость и слабость. Это было исключено. Он знал, что по крайней мере сегодня сбежать не может. Что Грейнджер тоже не сбежит, было понятно — даже если находиться рядом с Драко ей не особенно хотелось.

Она останется. Неважно, из-за чего: упрямства, жалости (худший вариант) или желания доказать, что каждое слово, сказанное ими (ею, Поттером, Уизли, Лавгуд) в суде в защиту его семьи означало реальное прощение. Что-то вроде примирения. Не общение или дружбу, а возможность… ходить рядом на экскурсии по Риму так, словно в войне они не были по разные стороны.

Словно Драко не оскорблял ее и тех, кто был ей дорог, долгие годы.

А все потому, что Грейнджер очень важна формальная справедливость. Чтобы прийти к такому выводу, достаточно было взглянуть на то, как она делает карьеру в Министерстве и какие держит речи на общественных мероприятиях. Пару раз она даже появлялась на благотворительных вечерах, устраиваемых Малфоями. Пусть без Поттера — после победы тот вообще не бывал на людях и не давал интервью. Так что это стало хорошим подспорьем и освещалось «Пророком» — мол, сама Гермиона Грейнджер поддерживает их проект помощи детям, оставшимся из-за войны сиротами.

За все эти годы они перекинулись, наверное, парой слов. Когда сталкивались в лифте Министерства или под прицелом камер на тех вечерах — однажды их колдография попала на первую полосу.

Следующим утром Драко долго смотрел на зацикленный кусок их разговора (по движению губ восстанавливался официозный обмен вежливостями) и пытался разглядеть в выражении грейнджеровского лица тщательно скрываемое отвращение или ту самую мерзкую жалость.

Он смотрел и смотрел, словно ожидая, что вот-вот она едва поморщится, выдав себя, но этого не происходило. Цикл, пойманный колдокамерой, завершался, и все начиналось заново: она сжимала бокал шампанского, откидывала за спину длинные (в тот раз, видимо, тщательно уложенные) волосы, сдержанно улыбалась — но не так, как если бы через силу.

Теперь Драко изучал выражение ее лица, не ограниченное временной петлей, и снова не видел ни отвращения, ни жалости.

Грейнджер, кажется, тоже внимательно его разглядывала.

— Я уже полтора месяца в Гран-туре. Рим — конечная точка маршрута, — зачем-то сказал ей Драко. Наверное, чтобы хоть что-то сказать.

Она кивнула.

— Мне тоже хотелось бы отправиться в Гран-тур, но работа не ждет. На отпуск вместе с Рождеством мне выделили две недели, так что я решила почти все дни потратить на Рим, ведь здесь…

— Молодые люди, пойдемте, пойдемте! — заторопился Фарадей, о существовании которого Драко успел забыть. — Времени у нас, конечно, достаточно, но лучше проводить его, наслаждаясь достопримечательностями.

Грейнджер не договорила и мгновенно последовала за ним, а Драко шел немного позади.

С годами она так и не научилась спокойно слушать. Вероятно, перед поездкой она прочла дюжину книг о Риме, поэтому без конца задавала Фарадею наводящие вопросы, поправляла его в деталях и уточняла характеристики травертина, добытого в карьерах Тиволи; местонахождение Umbilicus urbis, сердца римского государства; даже традиции празднования луперкалий. Фарадей от такого напора, несмотря на прохладу, весь вспотел.

В академической серьезности Грейнджер, сбивающей с толку неподготовленных, и обыкновению сыпать фактами нашелся существенный плюс: Драко теперь не требовалось тратить силы на то, чтобы поддерживать видимость вежливой беседы с Фарадеем. Он мог просто ходить, слушать и любоваться видами. Всезнайские привычки Грейнджер оказались полезными еще и потому, что узнавать все это было действительно интересно. Она, на самом-то деле, сама могла бы вести экскурсии.

Только вряд ли променяла бы на это свою карьеру.

И когда Фарадей отвлекся, чтобы предъявить билеты проверяющему, Драко негромко ей сказал:

— Если продолжишь в том же духе, то этот старик разочаруется в себе и уйдет на пенсию раньше времени. Будь милосердней! Пусть думает, что знает о Древнем Риме больше тебя.

Сначала Грейнджер застыла, словно не веря своим ушам — может, потому, что Драко вышел за рамки простого обмена вежливостями, или потому, что давно привыкла ждать от него только подколок, — а затем коротко рассмеялась и, кажется, смутилась.

Они стояли на холме посреди коринфских колонн, усадеб патрициев, от которых остались только руины, фрагментов мраморных статуй и вечнозеленых сосен с кронами, похожими на зонты.

Они стояли вдвоем в самом центре мира, оказавшиеся здесь одновременно по чистой случайности.

Ветер трепал каштановые волосы Грейнджер, а Драко, отвернувшись, пытался не улыбаться.

* * *

Я уже показал, что не сбегаю, как трус, из-за того, что вынужден делить римские каникулы с Грейнджер, думал Драко. Когда оказалось, что она тоже остановилась в «Палацетто Фарнезе» и они столкнулись на завтраке, он допил свой кофе не торопясь.

Ему не нужно было больше ничего доказывать. Он увидел Колизей, форумы, Пантеон, Тибр, базилику Святого Петра и Пьяцца Навона (где на ярмарке Грейнджер купила огромное количество подарков, — семейству Уизли, наверное, Поттеру и прочим), так что теперь-то точно мог отправиться домой. Незачем, повторял себе Драко, терпеть оставшиеся дни ее бесконечную болтовню с Фарадеем на многочасовых экскурсиях, ее попытки втянуть в разговор и затянуть в траттории (где теперь в Британии искать такую же хрустящую пиццу, свежие артишоки и качо-э-пепе?) — обедать-то тоже приходилось вместе.

Драко должен был так думать: что вынужден терпеть. И каждое утро как бы уговаривал себя: ладно, пускай все продолжится еще один день. После этого я точно вернусь домой. Смысла здесь оставаться нет.

— Мисс Грейнджер, я уверен, что вы знаете об этой традиции, но я все равно озвучу правила. Можете считать это глупой магловской выдумкой, но у меня все сбылось в точности! Вы должны встать к фонтану спиной и бросать правой рукой через левое плечо. Не перепутайте! Одна монета — чтобы вернуться в Рим, две — чтобы здесь влюбиться, три — чтобы сыграть с этим человеком свадьбу и жить долго и счастливо. Мы с моей дорогой Присциллой женаты уже двадцать пять лет…

Драко, отказавшийся от этой сомнительной забавы, с расстояния нескольких шагов смотрел, как Грейнджер копается в кошельке — он не видел, сколько монет она взяла, но был уверен, что не больше одной: зачем ей еще, кроме Уизли, в кого-то влюбляться? — и встает спиной к Треви.

Перед броском она замерла на мгновение, словно что-то загадывая. В мягком свете гирлянд, украшавших площадь и близлежащие улочки, вода в чаше фонтана расцвела красками. Драко уловил едва слышный плеск — обещание, что желание сбудется, — и увидел, как Грейнджер улыбается. В ее глазах тоже отражались разноцветные огни.

Еще один день, снова сказал себе Драко, можно потерпеть общество Грейнджер еще всего один день.

* * *

Все точно происходило так потому, что время в Риме словно сошло с ума. Дни таяли как снег, вздумай он вдруг здесь выпасть: итальянская зима больше походила на раннюю шотландскую осень.

Драко сбился со счету. Они были в Капитолийских музеях и катакомбах Каллиста вчера или позавчера? Воспоминания словно запечатались в вечности, потеряли привязку к конкретной дате, даже несмотря на рождественские венки, панеттоне и шоколадные фигурки в каждой встречной витрине.

Он давно не чувствовал себя таким живым.

— Сегодня нас ждет вилла Боргезе! Парк и потрясающая галерея. Малфой, ты представляешь: на самом деле у галереи две части — обычная и магическая! Магическая совсем небольшая, но все же…

Грейнджер покусилась даже на его завтраки в одиночестве, неизменно проходившие в небольшом зале на первом этаже отеля. Она села напротив с такой уверенностью, словно накануне они об этом условились. Официант налил ей кофе из кофейника, блеснувшего металлическим боком, и после пары больших глотков она блаженно откинулась на спинку стула.

Еще Грейнджер, насколько Драко мог судить, пристрастилась к фисташковым маритоцци.

— Другие постояльцы скоро напишут на тебя жалобу. Из-за тебя они уже целую неделю вынуждены завтракать одними круассанами. Так и не узнают вкуса настоящей римской выпечки.

Грейнджер закатила глаза. Ее пальцы, обнявшие чашку, розовели на фоне фарфора и белой льняной скатерти.

— Ты эту жалобу тоже подпишешь?

— Я ее инициирую.

Он так и не понял, когда они успели перейти к необидным подколкам — наверное, никакого перехода и вовсе не было. Это ощущалось почти так же странно и вместе с тем естественно, как установившийся здесь особый ход времени.

— Вот, пожалуйста, бери свои маритоцци — и только попробуй не съесть! Я даже не успела надкусить.

— Как великодушно с твоей стороны…

— Заканчивай паясничать, Малфой! Ешь быстрее и бежим на улицу — мистер Фарадей будет ждать нас через пять минут.

Драко еще должен был подняться в номер, чтобы взять пальто, а Грейнджер уже была полностью готова: серый шерстяной свитер с высоким воротом, такого же цвета куртка и дурацкая вязаная шапка.

Бордовая, совсем гриффиндорская, в сыром после недавнего дождя парке Боргезе она выделялась ярким пятном.

Прохожих было немного — редкие туристы, кутающиеся в шарфы, и местные жители, выгуливающие собак. Издалека доносилась перекличка птиц, гнездящихся на верхушках вековых деревьев. В воздухе стоял запах хвои и земли; гравийные дорожки были покрыты тонким слоем влажных опавших листьев.

— Видите этот изящный храм в центре озера? — Фарадей остановился, указывая на небольшое строение в ионическом стиле. В спокойной воде отражались его колонны и бледное зимнее небо. — Он построен в честь Эскулапа, бога медицины и исцеления.

— Как красиво, — прошептала Грейнджер.

— Это место — настоящая жемчужина, — кивнул Фарадей. — И не такая уж популярная среди туристов.

Грейнджер подошла к краю озера и склонила голову, наблюдая за тем, как по водной глади скользят утки. Драко стоял позади, засунув руки в карманы пальто, и наверняка выглядел так, будто эти виды его лишь слегка занимают. А Фарадей, явно довольный своим умением составлять прогулочные маршруты, расположился на скамейке и ждал, пока они налюбуются храмом.

Так прошло, наверное, несколько минут, пока тишину не нарушило осторожное «scusate».

— Простите, что отвлекаю, — широко улыбнулась черноволосая девушка, переходя на ломаный английский. — У меня тут фотоаппарат… старый, но классный! Я фотографирую красивые пары в романтичных местах. Вы же вместе?

Они одновременно замотали головами.

— Нет, — резко ответил Драко.

Бросив на него короткий взгляд, Грейнджер добавила более мягко:

— Мы просто… случайно оказались в одной группе. Можно сказать, исследуем Рим.

Девушка махнула рукой, не желая особо вникать в детали.

— Ну и ладно! Вы все равно отлично смотритесь вместе. Позвольте сделать фото? Это бесплатно, просто для удовольствия. А я отдам вам снимок. Когда-нибудь я набью руку достаточно, чтобы стать именитым фотографом, и вы еще будете им гордиться.

Драко немного растерялся, пытаясь придумать вежливый отказ, но тут снова вмешалась Грейнджер.

— Почему бы и нет?

Черт! Препираться не хотелось. Ему пришлось подойти ближе и остановиться рядом с ней. За время судов и благотворительных вечеров он настолько привык к колдокамерам, что по инерции мгновенно принял как можно более невозмутимый вид.

Правда, эта штуковина походила на колдокамеру очень отдаленно.

— Отлично! Просто встаньте ближе к озеру, вот так. — Девушка с энтузиазмом сделала пару шагов назад, ловя их в объектив. — А теперь… чуть-чуть улыбнитесь!

Фотоаппарат щелкнул, и через несколько секунд из него показался снимок. Тут-то Драко немного изменился в лице.

— Подождите, пусть изображение проявится, — предупредила девушка, встряхивая фото, а затем протянула его Грейнджер.

Пока они обменивались благодарностями, Драко наблюдал, как проявляется снимок. Он совершенно не был похож на тот, из «Пророка». И не потому, что не двигался. Здесь гримаса у Драко вышла такой, словно у него разом заболели все зубы. Грейнджер, напротив, широко улыбалась. Они почти касались друг друга локтями, а позади белел храм. Цвет грейнджеровской шапки, конечно же, все портил, и Драко не преминул ей об этом сообщить.

— А, по-моему, получилось вполне неплохо, — встрял выросший рядом Фарадей. — Магловские туристы фотографируются у каждого мало-мальски значимого камня, а у вас будет хотя бы один снимок на память.

Грейнджер, никак не отреагировав на замечание Драко, оглянулась, вынула палочку и, прикоснувшись ее кончиком к запечатленному храму, прошептала Джеминио. Появившуюся точную копию снимка она отдала Драко, и тот бездумно сунул ее в карман.

И все-таки эта Грейнджер действительно была невыносима.

— Еще один храм, — объявил Фарадей после долгой прогулки по аллеям парка. — Как видите, он представляет собой павильон-ротонду. Когда-то здесь стояла статуя Дианы Габийской, но теперь остался только пустой постамент.

— И что же случилось со статуей?

Разумеется, Грейнджер не могла не поинтересоваться.

— Ее продали в Лувр в начале девятнадцатого века, — сказал Драко.

Фарадей кивнул.

— Как и очень многое отсюда. Женившись на Паулине Бонапарт, Камилло Боргезе был вынужден подчиниться воле императора…

Пустое место, вокруг которого нетронутым стоял возведенный храм, выделялось сильнее, чем если бы статуя там осталась.

— Пустота всегда стремится себя заполнить, — тихо сказал Драко прежде, чем решил, хочет ли это говорить.

Грейнджер нахмурилась.

— Какое странное ощущение, — наконец признала она. — Будто это место чего-то ждет.

Подумать только — теперь они уже ввязываются в философские дискуссии. Что об их общении сказали бы остальные?

Это было неважно.

— Так уж устроена природа. Люди не переносят пустоты, — обманчиво-лениво отозвался Драко.

Грейнджер молчала недолго.

— Пустота тоже может быть полезной. Она дает время для осознания, для поиска того, что действительно важно. Необязательно заполнять ее чем попало.

На это Драко не ответил, но она все равно продолжила говорить, будто обращаясь к самой себе:

— Может, этому месту даже лучше так. Без статуи оно словно постоянно напоминает о том, что чего-то всегда не хватает. Но, может, в этом и есть смысл — научиться жить с этой пустотой, а не пытаться заполнить ее любой ценой.

Драко бросил на нее осторожный взгляд — выражение глаз у Грейнджер было отрешенным, хотя она смотрела на пьедестал, не отрываясь.

Говорила она вовсе не о статуе Дианы.

* * *

Коллекция Боргезе и вправду оказалась впечатляющей — пусть в Лувр когда-то перекочевала большая ее часть, здесь Драко понравилось больше. Галерея напоминала вычурную шкатулку, скрывающую бесценные сокровища.

Они вошли со специального входа, предназначенного для посетителей-магов. Свет, пробивавшийся через высокие окна, разлился по полированным мраморным полам, играя бликами. Под волшебные полотна был отведен один зал, и кроме них здесь разгуливало всего несколько седобородых ворчливых стариков, прибывших, судя по речи, из Германии.

Картины были написаны искусно, не придраться — не то что мазня, занимающая на стенах Хогвартсп каждый свободный дюйм. Драко узнавал имена художников, чьей кисти принадлежали портреты его предков, висящие в Малфой-мэноре. Он вырос в настоящей роскоши и, может, поэтому не стоял у каждого римского экспоната с открытым ртом, как остальные, но тем не менее…

Когда он вспомнил о доме — и обо всем, что осталось в Британии — удовольствие от разглядывания картин потускнело, как если бы кто-то скомандовал Нокс. Он даже не заметил, как они оказались в обычной части галереи.

— Бернини был не просто скульптором, — послышался над ухом занудный голос Фарадея. — Он был волшебником, даже если никогда не держал в руках палочку.

Статуи, замершие в вечном движении, казалось, вот-вот оживут — Драко даже засомневался, что Бернини действительно был маглом.

— Наклонишься еще ближе, Грейнджер, и вон та пристально наблюдающая за тобой дама решит, что ты собираешься украсть эту глыбу мрамора.

— Я возмущена, — возвестила Грейнджер, обернувшись. Она и правда выглядела так, словно обнаружила в учебнике ошибку. — Это «Спящий гермафродит», римская копия из паросского мрамора… В общем, она предполагает круговой обход, чтобы можно было увидеть все… все признаки, которые делают гермафродита таковым. Но его просто развернули к стене! Отсюда ничего не видно.

— Можешь особенно не переживать, — пожал плечами Драко. — Я видел в Лувре копию, которую выкупили отсюда двести лет назад, и ничего шокирующего там нет. Посмотри каталог, если тебя так уж интересуют… признаки.

— Дело не в этом, — упрямилась зардевшаяся Грейнджер. — Просто ханжеский подход нарушает весь принцип.

Фарадей в этих дискуссиях предпочитал уже не участвовать, скучающе разглядывая собственные ногти и болтая о погоде с музейными смотрителями.

Они подолгу стояли у полотен Караваджо и Рафаэля, у статуи Аполлона и Дафны — задрав голову, Драко рассматривал листья лавра и пытался понять, как можно было обычными инструментами вырезать из мрамора нечто подобное.

— «Похищение Прозерпины», — махнул рукой Фарадей. — Перед вами шедевр, который Бернини завершил, когда ему было всего двадцать три года. Вам ведь примерно столько же, молодые люди?.. Бернини подчинил своему мастерству мрамор, сделал его гибким, как воск…

Плутон — величественный и беспощадный — тянул Прозерпину к себе. Его пальцы впивались в ее бедра так реалистично, что, казалось, Драко смотрит не на камень, а на человеческую плоть. Прозерпина в отчаянии пыталась вырваться, но ее движение было обреченным.

Именно в эту секунду Драко с удивлением обнаружил в себе восхищение. Он не мог восхищаться тех-но-ло... технологическим прогрессом, по сути больше походившим на медленное самоубийство цивилизации, но тем, какое искусство эти маглы смогли создать вопреки отсутствию магии…

— Он ликует. — Грейнджер и сама замерла, словно статуя. — Смотри, в его глазах ликование от собственной победы, а по ее лицу катятся слезы.

Драко повернул к ней голову, и ее взглядом, обращенным к Прозерпине, его пригвоздило к полу.

По щеке Грейнджер тоже текла слеза, которую она даже не ощущала, и все, что мог Драко делать: глядеть и глядеть на нее, заслонившую собой все окружавшее их искусство.