Вместо пустоты (гет)

— Конечной точкой маршрута станет Рим, — сказал плешеватый мистер Халлидей и для верности — словно Драко мог не знать, где находится Рим — указал пальцем на висящую позади карту. Палец был пухлым настолько, что Сардиния скрылась за ним полностью. — Вы прибудете туда четырнадцатого декабря, а утром двадцать четвертого ровно в полдень коснетесь портала и — бам! — окажетесь в гостиной своего поместья. У вас останется еще уйма времени, чтобы подготовиться к празднованию Рождества!

На «бам!» он, широко разведя руки в стороны, брызнул слюной на лакированный стол красного дерева. Драко поморщился.

— К тому же после Гран-тура, уверяю, ваши чемоданы будут забиты сувенирами и подарками, — продолжил мистер Халлидей, не обращая внимания на выражение его лица. — Большое путешествие всего за два месяца, и при этом вы не пропустите ни единого стоящего места в Европе — потрясающая возможность, просто потрясающая!

За последний час Драко слышал это в который раз — и подавил желание отказаться, какое обычно возникает, когда продать что-нибудь пытаются слишком настойчиво.

Халлидею не нужно было так стараться. В Гран-тур Драко твердо решил отправиться еще накануне — и даже несмотря на сезон. Может быть, отчасти благодаря этому: зимой меньше толп. Если, разумеется, речь идет не о предрождественской поре. Но с индивидуальным гидом и ее можно пережить. По крайней мере, Драко хотелось на это надеяться. И на то, что толпиться к тому времени путешественники будут не только в бесснежном Риме, а еще и на ярмарках в Германии и Австрии, которые Драко успеет посетить раньше.

В агентстве Халлидея свое дело знали. После войны — а прошло уже больше четырех лет — они стали хорошо зарабатывать на волшебниках, желающих отправиться в путешествие и не думать о том, как бы его устроить. Активнее всего продавали Гран-тур. Старый обычай в лишней рекламе не нуждался.

Если бы у Драко была возможность, он бы потратил год или два, чтобы объездить весь мир. Так поступил Блейз сразу же после того, как завершились судебные разбирательства, на которых он должен был свидетельствовать. С тех пор прошло еще два года, а говорить он по-прежнему мог только о том, в какую попал переделку где-то в Южной Америке, когда в обход гида решил пообщаться с местным шаманским племенем; о том, как египетские алхимики едва не лишили его руки, проведя сомнительный обряд; и еще об этом своем любовном итальянском приключении. Драко с самого начала был уверен, что Блейз преувеличивает, но некоторых поразительных деталей нафантазировать не смог бы даже он.

Из Гран-тура возвращаешься другим человеком и на все начинаешь иначе смотреть, в очередной раз заключил Блейз, и в голове у Драко щелкнуло: вот оно. Вот что мне нужно.

На время сбежать из Британии.

Разумеется, так просто позволить себе этого Драко не мог. И точно не на год. Сначала были унизительные, изматывающие суды; публичное покаяние продолжилось и после. Оно, понял Драко, никогда не закончится — и пусть. Он, правда, думал, что родители большую часть времени начнут проводить в небольшом фамильном поместье на севере Франции — Малфой-мэнор вместо крепости превратился в напоминание о катастрофе, — и все же этого не случилось. Хотя их дом был осквернен, он остался их домом.

Публичное покаяние состояло во многом из бесконечных благотворительных мероприятий, которые Малфои устраивали одно за другим. Чаще всего Драко появлялся на них в компании матери — отец теперь редко бывал на людях, в официальных заявлениях ссылаясь на здоровье. Может, формально Люциус и оставался главой семьи, но всем было ясно: у общественного прощения есть предел. Благодаря помощи Поттера он не сгнил в Азкабане, но видеть его не хотели нигде. Драко взял все в свои руки — восстанавливать репутацию фамилии приходилось по крупицам. Это требовало времени и постоянного участия; на самом деле на Гран-тур у него едва нашлись эти два месяца.

И даже хорошо, что впереди только Европа. Драко до сих пор находился в поле зрения аврората и был уверен, что просто так уехать дальше ему не позволят, а вступать в споры сразу же после того, как все… не сказать, что улеглось, но сгладилось — неразумно.

Ты мог бы жениться на Астории и отправиться в свадебное путешествие вместе с ней уже в новом году, сказала мама, когда он рассказал ей о своем решении. Заключил бы с ней помолвку и объявил бы об этом на традиционном благотворительном рождественском балу. Дал бы интервью, поведал бы о большой любви, зародившейся на пепелище, оставленным в твоем сердце войной. (Здесь Драко ощутил приступ тошноты.) Газетчики и — главное — общество были бы в восторге от нового повода для обсуждений. Это наконец сместило бы фокус, и вместо того, чтобы по десятому разу судачить о грехах прошлого, все стали бы гадать, когда у вас появятся дети. Союз с Гринграссами — прекрасная идея. Они не были запятнаны поддержкой Темного лорда, но при этом в их чистокро…

Нет, мама, ответил Драко. Я отправлюсь в Гран-тур один. Рождественский бал пройдет без меня. Я вернусь утром двадцать четвертого, и ни днем раньше.

Нарцисса сложила на груди руки. Посмотрев на него внимательно, как умела только она — со смесью искренней заботы и уверенности в том, что ей лучше известно, как именно нужно поступить, — она осознала, видимо, что спорить с ним сейчас бесполезно. Но все же непреклонно сообщила, что ужинать двадцать четвертого Гринграссы будут в Малфой-мэноре.

— Подумай еще раз, Драко, — смягчив тон, Нарцисса подалась вперед и погладила его по плечу. — Мой милый, любимый сын. Астория — самая удачная партия. Ты же знаешь наше положение… И, поверь мне, я хорошо в этом разбираюсь: когда она смотрит на тебя, ее глаза сияют. С ней ты сможешь жить счастливо. Но даже она не будет ждать тебя вечно. Рождественский ужин — идеальный момент, чтобы сделать ей предложение. Подожди! Не спеши отказываться. Я оставлю тебе фамильное кольцо; уверена, ты примешь правильное решение.

На это Драко не ответил ей ничего.

Он не знал, что ему делать — и с уверенностью согласился только на то, что постарался продать этот мистер Халлидей.

Гран-тур, по сложившейся традиции, начнется во французском Кале после того, как Драко пересечет Английский канал. Никаких утомительных переездов — он же, в конце концов, не магл. Только изготовленные специально для него порталы и каминная сеть. Вряд ли аппарация (точно не после виноделен) и полеты на метле (но Драко на всякий случай возьмет ее с собой, уменьшенную до размеров игрушечной). Париж, Лион, Женева, Мюнхен, Берлин, Вена, Будапешт, Барселона, Мадрид, Венеция: он увидит все и куда больше. Красоты этих мест, подобострастно заулыбался Халлидей, подготовят вас к Риму.

Драко бывал раньше и во Франции, и в Австрии, и в Швейцарии, но всегда — с родителями. Они не посещали мест, где были маглы — только магические кварталы и дома, собственные или друзей семьи. Драко и до рассказов Блейза предполагал, что в действительности из-за этого видел малую часть того, что мог бы. Агентство же Халлидея стало организовывать путешествия так, чтобы клиенты посетили и волшебные, и магловские значимые места — а ведь зачастую они соседствовали. Необязательно даже менять галеоны или гадать, в какой одежде вы смешаетесь с туристическими толпами: все продумано. Агентство Халлидея предоставит вам гида (на группу или, если доплатите, индивидуального); забронирует номера, билеты и столик в уютном ресторане местной кухни; создаст порталы; обменяет деньги, чтобы вы могли купить магловские сувениры; выдаст соответствующую одежду и, собственно, обеспечит полный комфорт для того, чтобы вы могли по-настоящему отдохнуть.

Что ж, подумалось Драко при виде набора порталов (декоративных тарелок с названиями городов), даже если таких приключений, как у Блейза, не выдастся и близко, все равно это лучше, чем провести два месяца в промозглой Британии.

* * *

Драко ощутил под ногами твердую поверхность и, еще не открыв после перемещения глаз, краем сознания отметил, что в Риме иначе дышится. Запах соли, насквозь пропитавший Венецию, сменился другим. Разобрать его на составляющие не удавалось.

Портал перенес Драко прямо в гостиничный номер. Согласно выданной еще в начале путешествия брошюре, этим небольшим отелем владел сквиб, открывший его и для маглов, и для волшебников. Привычно подавив тошноту (за последние полтора месяца пользоваться порталами пришлось чаще, чем за всю жизнь до этого), Драко выпрямился и огляделся.

Номер оказался просторным, с мраморным камином, совершенно точно подключенным к сети — на полке нашлась фарфоровая шкатулка с летучим порохом. Он не понадобится. Драко опустился на стул у старинного письменного стола и посмотрел сначала на кровать с балдахином, а затем в приоткрытое окно. Этаж был верхним.

Все это отчасти походило на то, что он видел за последние полтора месяца, и одновременно абсолютно отличалось. Почему-то было сложно оторвать взгляд от терракотового черепичного моря, перемежающегося куполами соборов.

На столе лежал, мерцая золотыми буквами, лист плотной бумаги.

«Добро пожаловать в "Палацетто Фарнезе"! Пожалуйста, по прибытии зарегистрируйтесь у администратора на первом этаже. Обратите внимание, что использование магии в общественных зонах строго запрещено».

Драко позволил себе, прикрыв глаза, посидеть так еще пять минут. Или десять. С восприятием времени здесь тоже было странно — словно оно шло не так, как заведено, а так, как ему вздумается.

Позади осталось много потрясающего. Ни на один город в путешествии Драко не было выделено столько времени, сколько на Рим, но он был даже рад взвинченной интенсивности впечатлений. По нескольку дней на каждую точку маршрута хватило с головой. В его бездонном чемодане уже лежали бутылки лучшего французского вина и шампанского, шелковые платки, швейцарские наручные часы, венский антикварный фарфор и множество других вещиц. Прекрасные получатся рождественские подарки. Если только никто не побрезгует ими из-за магловского происхождения. Драко сложно было понять, чтобы войны́ оказалось недостаточно хотя бы для ослабления этой брезгливости.

Ему войны и всего, что она после себя оставила — по горло хватило.

На маглолюбца Драко, разумеется, не походил — слишком он был для этого собой, — но и ненависти в нем не осталось. Порожденные ею конфликты уже разгорались, один за другим — и вот что получилось. Только шрамы. Но у одних — такие, из-за которых их называли героями, а у других — уродливые нестираемые отметины. И пусть Драко никогда до конца не простят, у следующего поколения или поколения после него есть шансы.

Просто жить без этой бессмысленной, калечащей ненависти.

Наверное, у него даже сил не осталось на ненависть — только если речи не шло о ненависти к себе. Да и она со временем поблекла, обнажив пустоту.

С пустотой справиться было сложнее всего.

Наверное, потому, что не всегда хотелось справляться.

Ее не получалось заполнить алкоголем — Драко быстро оставил попытки. От общения даже с теми, кто раньше был близким или хотел таковым стать, она только разрасталась (о, этот взгляд Астории, обманчиво обещающий понимание и неодиночество). Пустота ненадолго затягивалась, словно рана рубцовой тканью, когда он брал в руки редкий фолиант или смотрел на что-то, от чего захватывало дух.

Всего этого было недостаточно.

Было глупо надеяться на Гран-тур. И если стольких городов оказалось мало, что может изменить Рим? Подарить еще десять дней без того, что осталось Британии?

Достав из внутреннего кармана пиджака палочку, Драко призвал из недр чемодана лиловый бархатный футляр. Крупный камень кольца блеснул на выглянувшем солнце.

Драко представил выражение лица, какое сделалось бы у Астории, когда он надел бы это кольцо ей на палец. Мама, наверное, прослезилась бы, а отец обнимал бы ее за плечи и смотрел на обручившихся с гордостью и надеждой на новое начало. Чета Гринграссов вела бы себя сдержаннее — все-таки из-за тянущейся за Малфоями дурной славы они ставили себя под удар одним фактом близкого с ними общения, но и они не могли не знать: с годами даже такую репутацию можно обелить. У Малфоев оставались деньги, имения, связи, в конце концов, имя; да и чистокровных семей, не связанных с Темным лордом, еще следовало поискать. К тому же интерес Астории был искренним, и выбор своей дочери Гринграссы были готовы поддержать.

Наверняка это было глубже простого интереса. Драко знал, что в Астории есть прагматизм — но всегда следующий за эмоциями. По какой-то причине — или вопреки всему — ей понравился даже такой человек, как он.

Можно вернуться в Британию раньше срока. Драко уже получил достаточно впечатлений. Зачем тянуть? Он действительно мог бы сделать предложение Астории хоть сегодня, чтобы объявить об этом на рождественском балу, а новый год встретить в новом статусе. В Риме они побывали бы вместе, позже. Во время медового месяца или когда им захотелось бы.

Да, Драко был бы с кем-нибудь вместе. Как будто бы наконец — не один. Как будто это придало бы всему настоящий смысл.

Солнце ушло за облака. Камень потускнел и стал похожим на обычную стекляшку.

Правда была вот в чем: прямо за окном его ждал Рим, и откликнуться на этот зов, даже не питая особых надежд, сейчас казалось единственно правильным.

Драко захлопнул футляр.

Утро выдалось прохладным.

Драко поднял воротник пальто и еще раз глянул на ярко украшенную рождественскую елку, размерами не уступающую хогвартской. Как сказал мистер Фарадей — так звали гида, — в Риме две главных елки: на Пьяцца Навона, самой большой и красивой площади, и здесь, у Колизея.

— Я, мистер Малфой, давно живу в Италии и уже несколько лет вожу по этому прекрасному городу экскурсии, но каждый раз, когда вижу амфитеатр Флавиев — это его древнее название, — не могу поверить, что нечто подобное можно было построить почти две тысячи лет назад, не используя магии, только вообразите!..

Они стояли у входа недалеко от Триумфальной арки Константина, но еще даже не зашли внутрь и не поднялись на верхние ярусы, а Драко уже — и впервые за все путешествие — посетило желание купить обычную магловскую открытку с этим видом. Их продавали на каждом углу.

— Я ведь тоже учился в Хогвартсе, мистер Малфой, поэтому архитектурой меня так просто не впечатлить…

Проследив движение, которым Фарадей поправил широкий клетчатый шарф, Драко вежливо кивнул. В амфитеатр посетителей пускали группами, но людей вокруг почти не было — особенно по сравнению с тем, что Драко довелось увидеть на этой неделе на рождественских ярмарках.

В мягком свете массивные, словно изъеденные временем стены Колизея выглядели почти золотистыми. Куда больше, чем слушать отвлеченную болтовню, Драко хотелось наконец миновать арку и оказаться внутри.

Он уже открыл было рот, чтобы перебить и спросить, когда они смогут зайти, как за спиной раздался звонкий голос:

— Доброе утро, мистер Фарадей! Прошу прощения за опоздание, мне очень неудобно…

Ошибки быть не могло. Грейнджер — это точно была она — стала что-то сбивчиво говорить о портале, сработавшем на пятнадцать минут позже положенного.

— Ну что вы, что вы, мисс Грейнджер, конечно, нам не составило труда вас подождать. — Фарадей фальшиво улыбнулся Драко с таким видом, словно тот тоже знал, что они кого-то ждали. — К тому же впереди у нас много времени. Мы успеем посетить и Колизей, и Римский форум, и Палатинский холм…

Драко словно обдало кипятком. Одним из условий, которые он озвучил Халлидею, был индивидуальный гид в каждом из городов. Ему и с гидом-то особенно общаться не хотелось, не то что с другими путешественниками. Кроме прочего, высока была вероятность, что эти путешественники сами не обрадовались бы компании одного из Малфоев.

Из всех, кто мог бы именно сегодня, именно в этот час взять именно эту экскурсию…

— Боюсь, мистер Малфой, произошла досадная ошибка, — наконец обратился к нему Фарадей, продолжая растягивать тонкие губы в улыбке. — Я знаю, что вы рассчитывали на мои услуги в частном порядке, но…

И начал говорить что-то о предрождественских крайне напряженных графиках, предлагать вернуть заплаченные Драко деньги (зная, что тот не станет трясти с него галеоны — это совершенно не в стиле Малфоев) и показательно казнить себя за рассеянность.

Разумеется, все гиды жили на проценты от продажи таких вот туров. И было совершенно ясно, что ошибку допустили специально. Из-за нее Грейнджер попала с Драко в группу на двоих не только сегодня, но и во все оставшиеся дни. Судя по всему, она потратилась на «полный тур по Вечному городу», как гласила реклама, которую постоянно давал в «Пророк» Халлидей. Или тоже отправилась в большое путешествие — и они просто не столкнулись раньше.

Но почему одна? Разве с ней не должен, словно приклеенный, таскаться Уизли?

На мгновение представив, что они пришли бы сюда, держась за руки, Драко ощутил что-то среднее между паникой и застарелой неприязнью.

Грейнджер уже в недоумении остановилась рядом с ними, когда он как можно спокойнее ответил:

— Не беспокойтесь, не нужно возвращать никаких денег. Думаю, я вполне переживу, если вы будете рассказывать о достопримечательностях еще одному человеку.

И только после этого, игнорируя лопочущего благодарности Фарадея, заставил себя сказать:

— Доброе утро, Грейнджер.

— Доброе утро… Малфой.

Он поднял на нее взгляд. Удивлена она была не меньше, чем он. Растрепанная, раскрасневшаяся от спешки, с глазами, блестящими от предвкушения новых впечатлений и знаний — правда, с каждой секундой в них все больше проступало замешательство.

Драко мог бы уйти, и так лишний раз показал бы свою трусость и слабость. Это было исключено. Он знал, что по крайней мере сегодня сбежать не может. Что Грейнджер тоже не сбежит, было понятно — даже если находиться рядом с Драко ей не особенно хотелось.

Она останется. Неважно, из-за чего: упрямства, жалости (худший вариант) или желания доказать, что каждое слово, сказанное ими (ею, Поттером, Уизли, Лавгуд) в суде в защиту его семьи означало реальное прощение. Что-то вроде примирения. Не общение или дружбу, а возможность… ходить рядом на экскурсии по Риму так, словно в войне они не были по разные стороны.

Словно Драко не оскорблял ее и тех, кто был ей дорог, долгие годы.

А все потому, что Грейнджер очень важна формальная справедливость. Чтобы прийти к такому выводу, достаточно было взглянуть на то, как она делает карьеру в Министерстве и какие держит речи на общественных мероприятиях. Пару раз она даже появлялась на благотворительных вечерах, устраиваемых Малфоями. Пусть без Поттера — после победы тот вообще не бывал на людях и не давал интервью. Так что это стало хорошим подспорьем и освещалось «Пророком» — мол, сама Гермиона Грейнджер поддерживает их проект помощи детям, оставшимся из-за войны сиротами.

За все эти годы они перекинулись, наверное, парой слов. Когда сталкивались в лифте Министерства или под прицелом камер на тех вечерах — однажды их колдография попала на первую полосу.

Следующим утром Драко долго смотрел на зацикленный кусок их разговора (по движению губ восстанавливался официозный обмен вежливостями) и пытался разглядеть в выражении грейнджеровского лица тщательно скрываемое отвращение или ту самую мерзкую жалость.

Он смотрел и смотрел, словно ожидая, что вот-вот она едва поморщится, выдав себя, но этого не происходило. Цикл, пойманный колдокамерой, завершался, и все начиналось заново: она сжимала бокал шампанского, откидывала за спину длинные (в тот раз, видимо, тщательно уложенные) волосы, сдержанно улыбалась — но не так, как если бы через силу.

Теперь Драко изучал выражение ее лица, не ограниченное временной петлей, и снова не видел ни отвращения, ни жалости.

Грейнджер, кажется, тоже внимательно его разглядывала.

— Я уже полтора месяца в Гран-туре. Рим — конечная точка маршрута, — зачем-то сказал ей Драко. Наверное, чтобы хоть что-то сказать.

Она кивнула.

— Мне тоже хотелось бы отправиться в Гран-тур, но работа не ждет. На отпуск вместе с Рождеством мне выделили две недели, так что я решила почти все дни потратить на Рим, ведь здесь…

— Молодые люди, пойдемте, пойдемте! — заторопился Фарадей, о существовании которого Драко успел забыть. — Времени у нас, конечно, достаточно, но лучше проводить его, наслаждаясь достопримечательностями.

Грейнджер не договорила и мгновенно последовала за ним, а Драко шел немного позади.

С годами она так и не научилась спокойно слушать. Вероятно, перед поездкой она прочла дюжину книг о Риме, поэтому без конца задавала Фарадею наводящие вопросы, поправляла его в деталях и уточняла характеристики травертина, добытого в карьерах Тиволи; местонахождение Umbilicus urbis, сердца римского государства; даже традиции празднования луперкалий. Фарадей от такого напора, несмотря на прохладу, весь вспотел.

В академической серьезности Грейнджер, сбивающей с толку неподготовленных, и обыкновению сыпать фактами нашелся существенный плюс: Драко теперь не требовалось тратить силы на то, чтобы поддерживать видимость вежливой беседы с Фарадеем. Он мог просто ходить, слушать и любоваться видами. Всезнайские привычки Грейнджер оказались полезными еще и потому, что узнавать все это было действительно интересно. Она, на самом-то деле, сама могла бы вести экскурсии.

Только вряд ли променяла бы на это свою карьеру.

И когда Фарадей отвлекся, чтобы предъявить билеты проверяющему, Драко негромко ей сказал:

— Если продолжишь в том же духе, то этот старик разочаруется в себе и уйдет на пенсию раньше времени. Будь милосердней! Пусть думает, что знает о Древнем Риме больше тебя.

Сначала Грейнджер застыла, словно не веря своим ушам — может, потому, что Драко вышел за рамки простого обмена вежливостями, или потому, что давно привыкла ждать от него только подколок, — а затем коротко рассмеялась и, кажется, смутилась.

Они стояли на холме посреди коринфских колонн, усадеб патрициев, от которых остались только руины, фрагментов мраморных статуй и вечнозеленых сосен с кронами, похожими на зонты.

Они стояли вдвоем в самом центре мира, оказавшиеся здесь одновременно по чистой случайности.

Ветер трепал каштановые волосы Грейнджер, а Драко, отвернувшись, пытался не улыбаться.

* * *

Я уже показал, что не сбегаю, как трус, из-за того, что вынужден делить римские каникулы с Грейнджер, думал Драко. Когда оказалось, что она тоже остановилась в «Палацетто Фарнезе» и они столкнулись на завтраке, он допил свой кофе не торопясь.

Ему не нужно было больше ничего доказывать. Он увидел Колизей, форумы, Пантеон, Тибр, базилику Святого Петра и Пьяцца Навона (где на ярмарке Грейнджер купила огромное количество подарков, — семейству Уизли, наверное, Поттеру и прочим), так что теперь-то точно мог отправиться домой. Незачем, повторял себе Драко, терпеть оставшиеся дни ее бесконечную болтовню с Фарадеем на многочасовых экскурсиях, ее попытки втянуть в разговор и затянуть в траттории (где теперь в Британии искать такую же хрустящую пиццу, свежие артишоки и качо-э-пепе?) — обедать-то тоже приходилось вместе.

Драко должен был так думать: что вынужден терпеть. И каждое утро как бы уговаривал себя: ладно, пускай все продолжится еще один день. После этого я точно вернусь домой. Смысла здесь оставаться нет.

— Мисс Грейнджер, я уверен, что вы знаете об этой традиции, но я все равно озвучу правила. Можете считать это глупой магловской выдумкой, но у меня все сбылось в точности! Вы должны встать к фонтану спиной и бросать правой рукой через левое плечо. Не перепутайте! Одна монета — чтобы вернуться в Рим, две — чтобы здесь влюбиться, три — чтобы сыграть с этим человеком свадьбу и жить долго и счастливо. Мы с моей дорогой Присциллой женаты уже двадцать пять лет…

Драко, отказавшийся от этой сомнительной забавы, с расстояния нескольких шагов смотрел, как Грейнджер копается в кошельке — он не видел, сколько монет она взяла, но был уверен, что не больше одной: зачем ей еще, кроме Уизли, в кого-то влюбляться? — и встает спиной к Треви.

Перед броском она замерла на мгновение, словно что-то загадывая. В мягком свете гирлянд, украшавших площадь и близлежащие улочки, вода в чаше фонтана расцвела красками. Драко уловил едва слышный плеск — обещание, что желание сбудется, — и увидел, как Грейнджер улыбается. В ее глазах тоже отражались разноцветные огни.

Еще один день, снова сказал себе Драко, можно потерпеть общество Грейнджер еще всего один день.

* * *

Все точно происходило так потому, что время в Риме словно сошло с ума. Дни таяли как снег, вздумай он вдруг здесь выпасть: итальянская зима больше походила на раннюю шотландскую осень.

Драко сбился со счету. Они были в Капитолийских музеях и катакомбах Каллиста вчера или позавчера? Воспоминания словно запечатались в вечности, потеряли привязку к конкретной дате, даже несмотря на рождественские венки, панеттоне и шоколадные фигурки в каждой встречной витрине.

Он давно не чувствовал себя таким живым.

— Сегодня нас ждет вилла Боргезе! Парк и потрясающая галерея. Малфой, ты представляешь: на самом деле у галереи две части — обычная и магическая! Магическая совсем небольшая, но все же…

Грейнджер покусилась даже на его завтраки в одиночестве, неизменно проходившие в небольшом зале на первом этаже отеля. Она села напротив с такой уверенностью, словно накануне они об этом условились. Официант налил ей кофе из кофейника, блеснувшего металлическим боком, и после пары больших глотков она блаженно откинулась на спинку стула.

Еще Грейнджер, насколько Драко мог судить, пристрастилась к фисташковым маритоцци.

— Другие постояльцы скоро напишут на тебя жалобу. Из-за тебя они уже целую неделю вынуждены завтракать одними круассанами. Так и не узнают вкуса настоящей римской выпечки.

Грейнджер закатила глаза. Ее пальцы, обнявшие чашку, розовели на фоне фарфора и белой льняной скатерти.

— Ты эту жалобу тоже подпишешь?

— Я ее инициирую.

Он так и не понял, когда они успели перейти к необидным подколкам — наверное, никакого перехода и вовсе не было. Это ощущалось почти так же странно и вместе с тем естественно, как установившийся здесь особый ход времени.

— Вот, пожалуйста, бери свои маритоцци — и только попробуй не съесть! Я даже не успела надкусить.

— Как великодушно с твоей стороны…

— Заканчивай паясничать, Малфой! Ешь быстрее и бежим на улицу — мистер Фарадей будет ждать нас через пять минут.

Драко еще должен был подняться в номер, чтобы взять пальто, а Грейнджер уже была полностью готова: серый шерстяной свитер с высоким воротом, такого же цвета куртка и дурацкая вязаная шапка.

Бордовая, совсем гриффиндорская, в сыром после недавнего дождя парке Боргезе она выделялась ярким пятном.

Прохожих было немного — редкие туристы, кутающиеся в шарфы, и местные жители, выгуливающие собак. Издалека доносилась перекличка птиц, гнездящихся на верхушках вековых деревьев. В воздухе стоял запах хвои и земли; гравийные дорожки были покрыты тонким слоем влажных опавших листьев.

— Видите этот изящный храм в центре озера? — Фарадей остановился, указывая на небольшое строение в ионическом стиле. В спокойной воде отражались его колонны и бледное зимнее небо. — Он построен в честь Эскулапа, бога медицины и исцеления.

— Как красиво, — прошептала Грейнджер.

— Это место — настоящая жемчужина, — кивнул Фарадей. — И не такая уж популярная среди туристов.

Грейнджер подошла к краю озера и склонила голову, наблюдая за тем, как по водной глади скользят утки. Драко стоял позади, засунув руки в карманы пальто, и наверняка выглядел так, будто эти виды его лишь слегка занимают. А Фарадей, явно довольный своим умением составлять прогулочные маршруты, расположился на скамейке и ждал, пока они налюбуются храмом.

Так прошло, наверное, несколько минут, пока тишину не нарушило осторожное «scusate».

— Простите, что отвлекаю, — широко улыбнулась черноволосая девушка, переходя на ломаный английский. — У меня тут фотоаппарат… старый, но классный! Я фотографирую красивые пары в романтичных местах. Вы же вместе?

Они одновременно замотали головами.

— Нет, — резко ответил Драко.

Бросив на него короткий взгляд, Грейнджер добавила более мягко:

— Мы просто… случайно оказались в одной группе. Можно сказать, исследуем Рим.

Девушка махнула рукой, не желая особо вникать в детали.

— Ну и ладно! Вы все равно отлично смотритесь вместе. Позвольте сделать фото? Это бесплатно, просто для удовольствия. А я отдам вам снимок. Когда-нибудь я набью руку достаточно, чтобы стать именитым фотографом, и вы еще будете им гордиться.

Драко немного растерялся, пытаясь придумать вежливый отказ, но тут снова вмешалась Грейнджер.

— Почему бы и нет?

Черт! Препираться не хотелось. Ему пришлось подойти ближе и остановиться рядом с ней. За время судов и благотворительных вечеров он настолько привык к колдокамерам, что по инерции мгновенно принял как можно более невозмутимый вид.

Правда, эта штуковина походила на колдокамеру очень отдаленно.

— Отлично! Просто встаньте ближе к озеру, вот так. — Девушка с энтузиазмом сделала пару шагов назад, ловя их в объектив. — А теперь… чуть-чуть улыбнитесь!

Фотоаппарат щелкнул, и через несколько секунд из него показался снимок. Тут-то Драко немного изменился в лице.

— Подождите, пусть изображение проявится, — предупредила девушка, встряхивая фото, а затем протянула его Грейнджер.

Пока они обменивались благодарностями, Драко наблюдал, как проявляется снимок. Он совершенно не был похож на тот, из «Пророка». И не потому, что не двигался. Здесь гримаса у Драко вышла такой, словно у него разом заболели все зубы. Грейнджер, напротив, широко улыбалась. Они почти касались друг друга локтями, а позади белел храм. Цвет грейнджеровской шапки, конечно же, все портил, и Драко не преминул ей об этом сообщить.

— А, по-моему, получилось вполне неплохо, — встрял выросший рядом Фарадей. — Магловские туристы фотографируются у каждого мало-мальски значимого камня, а у вас будет хотя бы один снимок на память.

Грейнджер, никак не отреагировав на замечание Драко, оглянулась, вынула палочку и, прикоснувшись ее кончиком к запечатленному храму, прошептала Джеминио. Появившуюся точную копию снимка она отдала Драко, и тот бездумно сунул ее в карман.

И все-таки эта Грейнджер действительно была невыносима.

— Еще один храм, — объявил Фарадей после долгой прогулки по аллеям парка. — Как видите, он представляет собой павильон-ротонду. Когда-то здесь стояла статуя Дианы Габийской, но теперь остался только пустой постамент.

— И что же случилось со статуей?

Разумеется, Грейнджер не могла не поинтересоваться.

— Ее продали в Лувр в начале девятнадцатого века, — сказал Драко.

Фарадей кивнул.

— Как и очень многое отсюда. Женившись на Паулине Бонапарт, Камилло Боргезе был вынужден подчиниться воле императора…

Пустое место, вокруг которого нетронутым стоял возведенный храм, выделялось сильнее, чем если бы статуя там осталась.

— Пустота всегда стремится себя заполнить, — тихо сказал Драко прежде, чем решил, хочет ли это говорить.

Грейнджер нахмурилась.

— Какое странное ощущение, — наконец признала она. — Будто это место чего-то ждет.

Подумать только — теперь они уже ввязываются в философские дискуссии. Что об их общении сказали бы остальные?

Это было неважно.

— Так уж устроена природа. Люди не переносят пустоты, — обманчиво-лениво отозвался Драко.

Грейнджер молчала недолго.

— Пустота тоже может быть полезной. Она дает время для осознания, для поиска того, что действительно важно. Необязательно заполнять ее чем попало.

На это Драко не ответил, но она все равно продолжила говорить, будто обращаясь к самой себе:

— Может, этому месту даже лучше так. Без статуи оно словно постоянно напоминает о том, что чего-то всегда не хватает. Но, может, в этом и есть смысл — научиться жить с этой пустотой, а не пытаться заполнить ее любой ценой.

Драко бросил на нее осторожный взгляд — выражение глаз у Грейнджер было отрешенным, хотя она смотрела на пьедестал, не отрываясь.

Говорила она вовсе не о статуе Дианы.

* * *

Коллекция Боргезе и вправду оказалась впечатляющей — пусть в Лувр когда-то перекочевала большая ее часть, здесь Драко понравилось больше. Галерея напоминала вычурную шкатулку, скрывающую бесценные сокровища.

Они вошли со специального входа, предназначенного для посетителей-магов. Свет, пробивавшийся через высокие окна, разлился по полированным мраморным полам, играя бликами. Под волшебные полотна был отведен один зал, и кроме них здесь разгуливало всего несколько седобородых ворчливых стариков, прибывших, судя по речи, из Германии.

Картины были написаны искусно, не придраться — не то что мазня, занимающая на стенах Хогвартсп каждый свободный дюйм. Драко узнавал имена художников, чьей кисти принадлежали портреты его предков, висящие в Малфой-мэноре. Он вырос в настоящей роскоши и, может, поэтому не стоял у каждого римского экспоната с открытым ртом, как остальные, но тем не менее…

Когда он вспомнил о доме — и обо всем, что осталось в Британии — удовольствие от разглядывания картин потускнело, как если бы кто-то скомандовал Нокс. Он даже не заметил, как они оказались в обычной части галереи.

— Бернини был не просто скульптором, — послышался над ухом занудный голос Фарадея. — Он был волшебником, даже если никогда не держал в руках палочку.

Статуи, замершие в вечном движении, казалось, вот-вот оживут — Драко даже засомневался, что Бернини действительно был маглом.

— Наклонишься еще ближе, Грейнджер, и вон та пристально наблюдающая за тобой дама решит, что ты собираешься украсть эту глыбу мрамора.

— Я возмущена, — возвестила Грейнджер, обернувшись. Она и правда выглядела так, словно обнаружила в учебнике ошибку. — Это «Спящий гермафродит», римская копия из паросского мрамора… В общем, она предполагает круговой обход, чтобы можно было увидеть все… все признаки, которые делают гермафродита таковым. Но его просто развернули к стене! Отсюда ничего не видно.

— Можешь особенно не переживать, — пожал плечами Драко. — Я видел в Лувре копию, которую выкупили отсюда двести лет назад, и ничего шокирующего там нет. Посмотри каталог, если тебя так уж интересуют… признаки.

— Дело не в этом, — упрямилась зардевшаяся Грейнджер. — Просто ханжеский подход нарушает весь принцип.

Фарадей в этих дискуссиях предпочитал уже не участвовать, скучающе разглядывая собственные ногти и болтая о погоде с музейными смотрителями.

Они подолгу стояли у полотен Караваджо и Рафаэля, у статуи Аполлона и Дафны — задрав голову, Драко рассматривал листья лавра и пытался понять, как можно было обычными инструментами вырезать из мрамора нечто подобное.

— «Похищение Прозерпины», — махнул рукой Фарадей. — Перед вами шедевр, который Бернини завершил, когда ему было всего двадцать три года. Вам ведь примерно столько же, молодые люди?.. Бернини подчинил своему мастерству мрамор, сделал его гибким, как воск…

Плутон — величественный и беспощадный — тянул Прозерпину к себе. Его пальцы впивались в ее бедра так реалистично, что, казалось, Драко смотрит не на камень, а на человеческую плоть. Прозерпина в отчаянии пыталась вырваться, но ее движение было обреченным.

Именно в эту секунду Драко с удивлением обнаружил в себе восхищение. Он не мог восхищаться тех-но-ло... технологическим прогрессом, по сути больше походившим на медленное самоубийство цивилизации, но тем, какое искусство эти маглы смогли создать вопреки отсутствию магии…

— Он ликует. — Грейнджер и сама замерла, словно статуя. — Смотри, в его глазах ликование от собственной победы, а по ее лицу катятся слезы.

Драко повернул к ней голову, и ее взглядом, обращенным к Прозерпине, его пригвоздило к полу.

По щеке Грейнджер тоже текла слеза, которую она даже не ощущала, и все, что мог Драко делать: глядеть и глядеть на нее, заслонившую собой все окружавшее их искусство.

Драко даже не удивился, когда она снова присоединилась к нему на завтраке. В этот раз гораздо более позднем — он, двигаясь словно по инерции, спустился на первый этаж и сел за «свой» столик у окна только к одиннадцати. Этот столик, кроме них, за полторы недели никто больше не занимал. Постояльцев и так было немного, но сегодня утром Драко заметил только пожилую пару — судя по всему, маглов. Они закончили завтракать еще до того, как он успел сделать первый глоток кофе, и вышли на улицу с чемоданами.

Весь отель, весь город пропитался запахом хвои, цитрусовых, пряностей и праздничной выпечки с изюмом и цукатами.

Наступил сочельник. А это значило, что сегодня Драко коснется последней узорчатой тарелки с надписью «Малфой-мэнор» и окажется дома.

Есть совершенно не хотелось.

Бездумно разломав посеребренной десертной вилкой панеттоне, который подали по случаю Рождества, Драко уставился в тарелку. Не таким манерам его учили. Нужно съесть хотя бы что-нибудь, иначе после перемещения на голодный желудок может вывернуть прямо на начищенный до блеска паркет гостиной — и в списке преступлений против этикета это однозначно опередит истерзанный панеттоне.

На самом деле, Драко уже немного подташнивало.

Грейнджер тоже вернется в Британию сегодня. В последний момент.

— Когда сработает твой портал? — спросила она, нарушив молчание. Они даже не здоровались, просто кивнули друг другу, когда Грейнджер села за стол.

Драко взглянул на нее: складывалось впечатление, что есть она тоже не особенно хочет. На тарелке перед ней лежал нетронутый кусок панеттоне и — разумеется — маритоцци. При виде этих булочек теперь всегда придется вспоминать восторженно поедающую их Грейнджер.

Но сейчас от восторга в ней осталось мало. Неудивительно. Каждый день она выглядела беззаветно влюбленной в Рим. Наверняка ей стало тоскливо из-за того, что приходится уезжать.

Это быстро пройдет: уже вечером, когда она будет ужинать с семьей Уизли. Да, точно с ними.

У них, думал Драко, должен быть ужасный бардак, галдеж, разномастные столовые приборы и дурацкие подарки, но…

У них должно быть уютно. Не пусто.

К завтрашнему утру у Грейнджер из воспоминаний о Риме останутся: сувениры, если она не все раздарит, кипа исторических фактов и фотография. Ее она, может быть, стыдливо спрячет в какой-нибудь редкоиспользуемой книге или вовсе уничтожит, чтобы Уизли не увидел.

Интересно, она расскажет кому-нибудь, с кем исходила весь город?

— В полдень.

— Мой тоже.

У Халлидея все поставлено на поток. Куда проще и дешевле изготавливать порталы, у которых совпадает время активации и — хотя бы примерно, хотя бы в пределах одной страны — место назначения. Грейнджер все-таки обмолвилась, что действительно купила тур у агентства. Сказала, что у нее не было желания планировать поездку. Что так оказалось проще.

Учитывая, как она любила планировать все что только можно и постоянно пыталась контролировать даже план, составленный Фарадеем, в это было сложно поверить.

— Я немного поговорила с мистером Фарнезе: кроме нас постояльцев не осталось. Как только мы активируем порталы, отель закроется на Рождество. Так что все оставшиеся ждут, пока мы уедем, чтобы начать отдыхать…

Этот сквиб, владелец отеля, каждый раз лебезил перед Грейнджер и стремился завязать с ней беседу.

— Очевидно, здесь не Министерство, которое своим работникам со скрипом дает отпуск даже на праздники.

Грейнджер хмыкнула и зачем-то размешала кофе, в который не добавила сахара. Она никогда его не добавляла.

— Я заместитель руководителя Отдела магического правопорядка, — произнесла она почти строго. — В праздничное время работы у нас даже больше обычного.

— Признайся честно, Грейнджер, это твой первый отпуск за несколько лет?

Она насупилась.

— Вообще-то я отдыхала каждое Рождество… кроме первого, когда только перешла в свой отдел.

Ну да. Пару дней в год.

Настроение у Драко портилось с каждой секундой.

— И как ты проведешь его в этом году?

Грейнджер опустила голову, рассматривая оставшуюся в чашке ложку. Вынула ее, положила на тарелку. Сделала глоток.

— Как обычно.

Драко сложно было понять, почему ему так нужно это услышать: конкретный ответ. Он и так его знал. Но хотел, чтобы она сказала сама. Он бы после этого посидел еще немного — пару минут, для вида, а затем попрощался бы.

В следующий раз они увиделись бы через полгода. Или год. Вряд ли прошло бы больше времени: уж где-нибудь их пути пересеклись бы. Ровно настолько, чтобы можно было успеть поздороваться и снова разойтись в разные стороны.

— Как обычно — это как?

Грейнджер наконец подняла на него глаза и выгнула бровь.

Ее глаза…

— К чему этот допрос?

…были такими огромными — и казались еще больше из-за длинных густых ресниц.

— Допросы больше по твоей части. А это простой вопрос. Я же не знаю, как обычно ты проводишь Рождество.

— В «Норе». Это дом Уизли.

Да. Отлично. Очень, очень хорошо. Именно то, что Драко требовалось услышать.

— А ты?

Драко не ожидал ответного вопроса. Даже почему-то не подумал, что он может последовать.

— В поместье.

С родителями, Асторией и ее семьей.

Астория писала накануне, и он получил ее письмо вечером, когда вернулся с последней экскурсии по городу.

Драко не смог себя заставить даже вчитаться в ее убористый почерк: взглянул, выхватил отдельные слова и понял — все в порядке, ничего срочного, очередной пустой разговор. Что-то о том, как она ждет, что Драко вернется, и они наконец отправятся на прогулку по зимнему лесу у поместья.

Все это казалось теперь… каким-то далеким, нереальным, и он старался представить лицо Астории в деталях, чтобы взять себя в руки. Ничего не получалось. Ее светлые глаза меркли на фоне карих, ее холодная красота плавилась при мысли о…

— В поместье, — повторил Драко. — С родителями, а еще с Гринграссами и их дочерью.

Грейнджер всегда отлично соображала. Вот и сейчас — все поняла и кивнула.

Выждала пару минут для вида и сказала, оставляя в покое выпечку и аккуратно опустив на блюдце чашку:

— Что ж, Малфой… Хочу поблагодарить тебя за компанию. Признаться, даже не ожидала, что…

Драко не сдержал усмешки, и Грейнджер мгновенно вспыхнула.

— …что оказаться с тобой в одной группе будет не так уж ужасно!

— О, Грейнджер, я уверен: ты едва не сбежала, когда увидела меня.

— Я об этом даже не подумала. А вот ты определенно хотел спрятаться за какой-нибудь из колонн на Римском форуме и аппарировать подальше отсюда.

— Меня бы могли заметить маглы. Потом еще пришлось бы иметь дело с местным Министерством магии…

— Значит, ты все же думал об этом!

— Слизеринцы просчитывают все варианты.

Грейнджер фыркнула. Драко заулыбался тоже — но теперь уже нормально.

— Ладно. Я пойду. И ты тоже… не опоздай. Счастливого тебе Рождества.

Драко глядел на них обоих словно со стороны: вот сидит он, с очень прямой спиной и приклеившейся к губам улыбке, и смотрит, как она встает из-за стола. Плечи у нее напряжены, и она передергивает ими, откидывая за спину копну волос. Поправляет простое короткое синее платье, отворачивается…

— Эй, Грейнджер! — Драко не намеревался ничего больше говорить. Это было сильнее его; ему нужно было, чтобы она обернулась — и она обернулась, снова сверкнув своими глазищами. — Было весело. Ради этого… стоило отправиться в Гран-тур.

Ради впечатлений. Ради Рима. Ради ощущения, что в этом городе смотришь только на искусство и им же дышишь.

Ради того, чтобы встретить здесь тебя, Грейнджер.

Она ушла так быстро, словно боялась, что он окликнет ее еще раз.

Дурак — ну какой же Драко был дурак.

Вытаскивая из чемодана тарелку-портал, он наткнулся на футляр с кольцом, и в это же мгновение осознал: не сейчас. Это будет попросту нечестно. Прежде всего — по отношению к себе.

Он должен справиться иначе.

* * *

Когда Драко зажмурился, готовый к отвратительному ощущению перемещения на сотни миль, и ничего не произошло, он не смог в это поверить.

Посмотрел на часы, стоящие на каминной полке. Проследил за секундной стрелкой, пока не прошла сначала одна минута, а затем вторая.

Он продолжал сжимать портал, вцепился в него так, что тарелка, наверное, чудом не треснула.

Мысли сменяли одна другую: ошибка? несработавшая формула?

И что в таком случае делать?

Для начала — спуститься вниз, пока Фарнезе еще на месте.

— …но должен же быть какой-то выход!

Разозленная Грейнджер мигом потеряла все свое скромное очарование. Хотя поверить в него мог только тот, кто нисколько ее не знал.

Сердце у Драко забилось в предательской радости.

— Значит, порталы не сработали. — Он положил тарелку на стойку перед растерянным Фарнезе. — Думаю, их создали одновременно, чтобы сэкономить, и ошибка в формуле распространилась на оба. Скажи спасибо, Грейнджер, что мы не оказались на каком-нибудь необитаемом острове.

Она смотрела на него со смесью шока и раздражения, предназначенного не ему.

— Ну конечно! Как только я вернусь… этот Халлидей у меня попляшет… Существуют правила, существуют стандарты качества!..

— Подобное происходит не впервые, — залепетал Фарнезе так виновато, будто неисправные порталы были на его совести. — Мы сотрудничаем с мистером Халлидеем уже второй год, и за это время порталы не срабатывали добрый десяток раз. Обычно я связывался с местным Министерством и получал разрешение на изготовление новых порталов или отправлял путешественников через каминную сеть… Не лучший способ для больших расстояний, но не все, знаете ли, могли ждать…

— Каминная сеть подойдет, — уверенно кивнула Грейнджер, и у Драко внутри что-то оборвалось.

— Мне тоже.

— Но это исключено! — всплеснул руками Фарнезе. — Итальянское Министерство магии блокирует каминную сеть по всей стране каждое двадцать четвертое декабря, чтобы избежать перегрузки. Итальянцы — неважно, маглы или маги — просто обожают собираться вместе по праздникам. Вы же понимаете, что может произойти, когда тысячи людей одновременно пытаются воспользоваться каминами, чтобы попасть друг к другу в гости… У нас бывали несчастные случаи…

— С кем я должна связаться, чтобы получить разрешение на изготовление портала?

Драко просто наблюдал за развернувшейся сценой.

— Мне очень жаль, мисс Грейнджер, но сегодня сочельник… Вряд ли мы сможем получить разрешение до того, как закончатся праздники.

Грейнджер стукнула по стойке кулаком с такой силой, что сухонький Фарнезе подскочил едва ли не до потолка.

— Я даже не могу предупредить, что не успею на Рождество — сова до Британии будет лететь целую вечность!

— Синьор Фарнезе, — произнес Драко подчеркнуто спокойно, — скажите, пожалуйста, когда каминная сеть заработает вновь?

— Утром двадцать пятого. Примерно через сутки, — пропищал тот.

— И мы можем остаться здесь до утра? — уточнил Драко. Рим был прекрасен, но провести рождественскую ночь на улице ему не особенно хотелось.

— Разумеется! Правда, я уже отпустил горничных, но повар…

Грейнджер, очнувшись, замотала головой.

— Нам не нужен будет повар. Мы прекрасно справимся сами, если вы разрешите нам заходить на кухню. Пожалуйста, закройте отель, как и планировали, и позвольте своим работникам отдохнуть. Мы переночуем, а утром воспользуемся камином.

— Конечно, конечно кухня будет в вашем распоряжении! Продукты, вино: вы можете брать все, что захотите. Мне очень жаль, что так вышло, мисс Грейнджер, мистер Малфой… Да еще и в Рождество… Очень неприятная ситуация…

— А что, если… — начала Грейнджер, но Драко ее мгновенно перебил:

— Серия аппарационных прыжков? Через весь континент, а потом и через Английский канал? Ты в своем уме, Грейнджер? Даже если у нас получится, то к моменту, когда мы попадем домой, наши лица будут зеленее этой елки.

Она вздохнула.

— Ты прав.

Драко хмыкнул, решив не поддевать, но признание его правоты из ее уст прозвучало превосходно.

Осознав, что скандала не будет, Фарнезе явно воспрял духом.

— Мы можем отправить вашим близким наших самых быстрых сов — к вечеру они должны будут доставить письма.

Грейнджер сначала что-то невнятно пробормотала, а затем сказала отчетливее:

— Меня хватятся, но вряд ли будут искать… Может быть, решат, что я передумала отмечать у них… Но все-таки отправить письмо стоит.

Глядя на то, как она быстро пишет адрес на выданном ей конверте, Драко сказал:

— Когда ровно в полдень я не появился в гостиной Малфой-мэнора, моя матушка помчалась к Халлидею. Поверьте, она нашла бы его везде: и на рабочем месте, и в доме, скрытым Заклятием ненаносимости. Думаю, раз подобное случалось не раз, Халлидею пришлось признаться ей, что портал мог не сработать.

И все же, как любящий сын, Драко тоже должен был ей написать. Выводя вежливые слова, он почти ненавидел себя за то, насколько легче ему стало дышать.

В меньшей степени — потому, что Асторию он сегодня не увидит. Необходимость объясниться не отменялась, просто откладывалась.

В большей — из-за всего остального. Он проведет еще целые сутки в Риме, и…

— Ключи от «Палацетто», — с некоторой торжественностью возвестил Фарнезе, оставляя на стойке связку. — Я понимаю: чтобы отпереть двери, ключи вам не нужны, но все же… Советую погулять по городу: если и до того он казался вам праздничным, то сегодня ваше воображение будет поражено. Честно говоря, хотя так говорить неуместно, можете даже успокоить себя тем, что вам повезло… Да, повезло, мисс Грейнджер! Вы и сами так решите, когда окажетесь на Пьяцца-дель-Пополо и увидите рождественский вертеп, попробуете жареные каштаны…

Вместе с нарастающим восторгом Драко начал ощущать и подступающее беспокойство: как только Фарнезе, не прекращая раскланиваться, покинул отель, и они с Грейнджер остались вдвоем, она ни разу не подняла на него взгляд.

— Пойдем гулять, — сказала она, — как нам посоветовали. Не сидеть же в своих номерах.

Драко почувствовал себя так, словно украл у нее праздник. Она должна была бы оказаться в доме, где не прекращала бы улыбаться, а не здесь, с ним.

В Риме они ориентировались интуитивно, или, может, успели немного запомнить город. Они ходили, ходили и ходили по улицам, улочкам, площадям и даже церквям до самого вечера. Фарнезе был прав: праздник в Риме только начался.

Перед глазами мелькали массивные фасады с арочными окнами, барельефами и венками из свежих еловых веток; корзинки с нугой-торроне; гирлянды, даже днем мерцающие тысячами огней. На каждом шагу встречались маленькие лавочки с сувенирами, их словно стало еще больше: фигурки ангелов, вертепы из дерева и глины, расписные свечи. Витрины магазинов переливались золотом и серебром. Отовсюду доносился гул итальянских рождественских песен.

Воздух на Пьяцца-дель-Пополо пах сладким миндалем, горячим шоколадом и жареными каштанами, которые продавали прямо с передвижных жаровен. Грейнджер остановилась у прилавка, где стояли крохотные керамические фигурки. Она взяла одну в руки — маленького пастуха с овечкой. Заметив, что Драко за ней наблюдает, она сразу же положила ее на место и отошла от прилавка — словно ей стало стыдно, что сейчас ее что-нибудь заинтересовало.

С наступлением вечера Рим погрузился в мягкое сияние. Вертепы, установленные почти на каждом углу, рассказывали историю: в церквях они были пышными, украшенными фигурами в натуральную величину, а на улицах — скромными, сделанными руками местных жителей. У церкви Санта-Мария-ин-Арачели на Капитолийском холме стоял огромный вертеп, где каждую деталь хотелось рассматривать подолгу: деревянные ясли, золотистую солому, фигуры волхвов и пастухов, искусно вырезанные вручную.

Они остановились перед одной из таких композиций. Свет от лампочек и свечей падал на фигуры, окруженные игрушечными волами и овцами.

— Впечатляет, — негромко сказал Драко, разглядывая детали.

Грейнджер посмотрела на него, слегка удивленная.

— Рада, что ты можешь это оценить, Малфой. Это ведь не только о религии, но и о вере в добро.

Драко промолчал.

Они пошли вдоль Тибра, мимо оживленных кафе, где люди с бокалами красного вина сидели прямо на улицах, несмотря на декабрьскую прохладу. Мост Святого Ангела был украшен гирляндами, свет которых отражался в реке.

В этот момент Рим — с его звуками колоколов, запахом пряностей и воска, свечами и красочными декорациями — как будто замкнул их в своем вечном движении, в этом особенном мгновении, где все было на своем месте.

Все было правильно. Так должно было произойти.

— Скажи, Грейнджер. — Драко остановился. — Почему Уизли могут решить, что ты передумала с ними праздновать?

Она едва не споткнулась. К вечеру похолодало, и у нее замерз, покраснев, кончик носа.

— О чем ты?

— Когда Фарнезе предложил отправить сов нашим близким, ты так и сказала: что Уизли решат, будто ты передумала встречать с ними Рождество.

Грейнджер отвела взгляд.

— Ты поэтому оказалась в Риме? Поссорилась с… ним? И у тебя не было даже времени спланировать поездку, вот ты и обратилась к Халлидею…

— Это не твое дело, — отрезала она таким тоном, словно не было всех лет после школьных. Словно не было последних десяти дней.

На Драко эти слова подействовали как оплеуха. Заметив, видимо, как изменилось его лицо, Грейнджер быстро сказала:

— Извини. Я просто…

Не было сил слышать, как она это произносит. За что Грейнджер может просить прощения у него?

— Все нормально.

Она покачала головой и отвернулась к воде.

— Мы с Роном расстались еще пару месяцев назад. Он замечательный, он потрясающий человек, но… нам лучше быть друзьями, чем парой. Мы не ссорились. Хотя, конечно, сначала он болезненно воспринял это решение. — Грейнджер принялась нервно накручивать на палец прядь волос. — Но, в конце концов, мы столько пережили вместе. Расставание не должно повлиять на нашу дружбу.

Она, вроде бы, утверждала — но Драко показалось, что скорее спрашивала. Он продолжал молчать, а слова из Грейнджер все сыпались:

— Меня позвали отметить Рождество в «Норе», и я согласилась. Как я могла отказаться? К тому же, мои родители сейчас в Америке. Ну не осталась бы я в Рождество одна, в самом деле? Одна я решила съездить в Рим. А вот праздник… Сегодня вечером мы собрались бы за ужином, Молли наготовила бы кучу всего, она изумительно готовит, не то что я… Но… я бы все равно чувствовала себя лишней. «Простите, я разбила вашему сыну сердце. Передайте, пожалуйста, соль. И вот еще вам подарок из поездки, в которую я отправилась одна, хотя Рональд два года уговаривал меня отправиться в отпуск вместе».

С каждым словом в голос Грейнджер просачивалось все больше горечи. Драко не мог понять, осознает ли она, что откровенничает именно с ним, или он просто надавил на больное, потревожил ее рану — и теперь она не может не рассказать.

— Это было бы ужасно неловкое Рождество, — продолжила Грейнджер. — И я отвратительная трусиха, мне противно от самой себя: я ведь обрадовалась, когда портал не сработал. До чего малодушная…

— Хватит, — наконец прервал ее Драко. Сердце у него билось так, что шумело в ушах. — Ты не трусиха и не малодушная. Уж точно не ты. Не нужно винить себя за то, что тебе не хочется отмечать Рождество в компании бывшего и его семьи. Даже если они все — твои друзья, вы с Уизли только что расстались. Потребуется время, чтобы все успокоилось.

Грейнджер посмотрела на него так, словно сама не могла додуматься до этой простой мысли. Но, скорее, она повторяла себе это множество раз, просто то же самое, услышанное из чужих уст, прозвучало убедительнее.

— Впрочем, — продолжил Драко, криво улыбнувшись, — если хочешь посмотреть на настоящего труса, то любуйся — вот он я. Весь Гран-тур я размышлял над тем, смогу ли сделать сегодня Астории предложение. Еще пару недель назад мне сложно было ответить на этот вопрос… Но я понял, что должен все ей объяснить, чтобы она не надеялась зря. Сочельник, который она проводит вместе с моей семьей — столь же неподходящее время для такого разговора, сколь прекрасное для того, чтобы обручиться. Когда портал не сработал и я понял, что объяснения откладываются, у меня было ощущение, словно гора с плеч свалилась.

Грейнджер внимательно на него посмотрела и плотнее закуталась в шарф.

— Я не думаю, что ты трус.

— Тогда и себя так не называй.

Развернувшись, они пошли обратно в сторону «Палацетто Фарнезе», а празднование вокруг, казалось, становилось только ярче.

— Ты хочешь есть? — спросил Драко, когда они проходили мимо очередного прилавка с жареными каштанами.

— Я ужасно голодная! Но мне хотелось бы приготовить ужин, когда мы вернемся…

Все-таки Драко купил и каштаны, и миндаль, который продавцы насыпали в конусы из яркой бумаги. Грейнджер больше не замыкалась в себе и словно оттаяла: с аппетитом ела, много говорила, с живым интересом смотрела на разыгрываемые тут и там представления, улыбалась и пританцовывала, когда слышала особенно красивую мелодию. Гирлянды отбрасывали на ее лицо мягкие золотистые блики, подчеркивая каждую линию: стрелки ресниц, скулы, аккуратный, все еще покрасневший, нос. Из-под теплого шарфа выбилось несколько непослушных прядей, и Драко успевал остановить движение руки, чтобы не поправить их.

В отеле они оказались поздним вечером, но Грейнджер, несмотря на то количество уличной еды, которую они успели поглотить, была непреклонна: обязательно, заявила она, нужно устроить ужин.

— Сегодня я буду шеф-поваром, — предупредила она. — И никакой магии!

Драко и без магии почти никогда не готовил, поэтому возмущению его не было предела.

— Ты что, испугался сковороды и кастрюли? — посмеиваясь, спросила Грейнджер.

— Да я!..

— Вот именно. Не волнуйся, под моим руководством кухня почти наверняка уцелеет. Конечно, хорошо было бы запечь индейку, но мы вряд ли успеем…

— А ты точно умеешь готовить? Ты же говорила, что…

— Главное, что у нас есть инструкция — если следовать инструкции, то все должно получиться хорошо!

Инструкцией она назвала большую старую поваренную книгу, которую они нашли на кухне.

— Что ты думаешь о ризотто с розмарином и апельсиновой цедрой? Можем еще добавить туда… — Грейнджер еще раз заглянула в огромный холодильник, — ну, например, креветок.

Драко пожал плечами и закатал рукава рубашки. Что бы ни получилось, он все равно это съест, да еще и похвалит. А потом скажет, что было вкусно только потому, что это он принял участие в готовке.

Грейнджер попросила его сдать палочку, чтобы он не жульничал, где-то раздобыла фартук и вообще развила бурную деятельность.

— Фу!

— Ты что, никогда не чистил креветок?

— Я не знал, что для этого нужно откручивать им головы!

При первой же возможности Драко избежал этой отвратительной задачи и занялся тем, в чем понимал больше: выборе вина. Для приготовления ризотто сгодиться могло любое, а вот для того, чтобы выпить… Фарнезе так и сказал: можете брать какие пожелаете продукты и вино. Если что, сам виноват.

— Грейнджер, ты спалишь не только кухню, но и весь отель! Срочно верни мне палочку!

— Это называется фламбирование. Не кричи мне под руку!

— Ты сожгла себе прядь волос…

— Что? Где?! — Она осторожно ощупала голову и убедилась, что из собранных перед готовкой волос не выбилось ни волоска. — Это я тебе сейчас что-нибудь подожгу!

В общем-то, после их набега на кухню беспорядок не вышел за пределы разумного. Грейнджер даже смилостивилась и разрешила Драко убрать все магией. Бытовые заклинания не были его сильной стороной, но раньше он даже подумать не мог, что в его голове когда-нибудь оформится мысль: как хорошо, что мне не пришлось мыть посуду руками.

Они решили поужинать за своим столиком — тем же, что занимали за завтраком все предыдущие дни. Посреди зала стояла украшенная стеклянными игрушками елка; за окном светились витрины магазинов и сновали прохожие. Грейнджер притащила радио (кажется, Драко видел его за стойкой Фарнезе) и настроила его на какую-то магловскую волну. Зазвучала негромкая музыка, похожая на ту, что они слышали во время прогулки.

Сервировать же вызвался Драко. Он привык, что подобные вещи делают другие, но все же знал, как должен выглядеть стол. Для начала он перестелил скатерть: выбрал такую же белоснежную, но более торжественную, с жаккардовым узором, шероховатую на ощупь. Ее он нашел в одном из ящиков. Оттуда же он взял льняные кремового оттенка салфетки, перевязанные шелковыми лентами. Еще фарфоровую посуду, бокалы тонкого стекла, сверкающие приборы и два небольших стеклянных подсвечника с высокими свечами. Уверившись, что никто из прохожих не смотрит, Драко зажег их заклинанием.

Когда Грейнджер приблизилась к столу, то слегка замерла, оценивая результаты его стараний.

— Малфой, ты меня удивляешь, — сказала она, разглядывая узор на скатерти.

— Мелочи, — сухо отозвался он, выпрямившись. — Хотя, если тебе есть что добавить, Грейнджер, я не против критики.

Добавлять она ничего не стала.

И вот они вдвоем — в совершенно пустом отеле — сели ужинать в полумраке. На свиданиях Драко никогда не волновался, а сейчас это даже не было свиданием — и его сердце было готово выпрыгнуть из груди. Он всегда легко краснел, поэтому надеялся, что Грейнджер, если и заметит, все спишет на игру света. Это гирлянды такие. Разноцветные. Что поделать?

Драко налил вино в хрустальные бокалы с золотым кантом и, подняв свой, посмотрел Грейнджер в глаза.

— За прекрасный рождественский Рим. И за то, что кухня все-таки уцелела… Иначе спрос был бы с тебя, как с шеф-повара.

Грейнджер хмыкнула.

— Мне к ответственности не привыкать. С наступающим Рождеством, Драко.

Наверное, она сама не поняла, как у нее вырвалось его имя. Чтобы спрятать смущение, Грейнджер сразу же сделала несколько глотков, и Драко последовал ее примеру.

— Довольно неплохо, — отметила она, попробовав ризотто. — Даже креветки получились вкусными.

— Еще бы! — воскликнул Драко, едва успев прожевать. — Правда, как вспомню их глаза…

— Малфой, ты бы лучше помолчал!

Вместо того, чтобы помолчать, он расхохотался. Даже если она больше не назовет его по имени, тот единственный раз Драко запомнит навсегда.

— Расскажи, как ты отмечала Рождество раньше, до «Норы»?

Грейнджер отложила вилку и, сделав небольшой глоток вина, ответила:

— Знаешь, это всегда был мой любимый праздник. С самого детства.

Драко неспешно опустил бокал и откинулся на спинку стула.

— Как же, Грейнджер, неужели у вас были эти... магловские вертепы? Или вы пели у камина?

Она закатила глаза, но улыбнулась.

— Мы не особо религиозны, так что вертепов у нас не было. Но я любила украшать дом. Мы с родителями всегда покупали елку, самую большую, какую могли унести, и наряжали ее вместе. Набор украшений достался еще от моей прабабушки. Они немного облезли от времени, но я их обожала. Иногда я делала звезду из бумаги. Все это казалось таким волшебным…

— Бумажная звезда? — протянул Драко. — Очаровательное зрелище.

— Я хотя бы что-нибудь умею делать руками, Малфой, — парировала она. — А как праздновали у тебя в семье?

Драко на мгновение задумался, снова крутя бокал в руках.

— У нас дома все было... безупречно. Большая елка, наряженная эльфами. Позолоченные украшения. Стол, ломящийся от угощений, а утром — горы подарков. Весь дом словно сиял.

Гермиона чуть прищурилась.

— И это было весело?

Драко усмехнулся.

— Смотря кому. Родители устраивали пышный прием для гостей. Дом заполнялся людьми, которых я с трудом терпел. Отец считал своим долгом показывать, насколько мы... идеальны. А для меня это означало целый вечер сидеть с прямой спиной и вести светские беседы.

— Ты был ребенком! — Грейнджер рассмеялась, но в ее голосе звучало сочувствие. — Разве тебе не разрешали хотя бы немного веселиться?

— Конечно, мы веселились, — его усмешка стала горьковатой. — Нет, правда. Я могу рассказать тебе с десяток смешных случаев, когда мы с Пэнси и Тео вносили в показную идеальность такой хаос, что волосы дыбом вставали даже у портретов. Но для Малфоев праздники всегда были скорее... инструментом, чем поводом собраться вместе, чтобы насладиться моментом.

Улыбка Грейнджер исчезла.

— Знаешь, это грустно.

— Я бы сказал, что это просто традиция. Вот и все.

Помолчав, она осторожно спросила:

— Но разве не было чего-то, что в этих праздниках ты по-настоящему любил?

— Иногда мама разрешала мне принимать участие в украшении елки. Однажды отец был в отъезде и не видел, как я делаю то, что он назвал бы работой только для домашних эльфов. Я помню, как уговорил маму оставить одно уродливое стеклянное украшение в виде совы — не знаю, откуда оно взялось среди остальных. Кажется, на нем даже были трещины, но мне оно казалось... забавным.

— И она согласилась?

— Да, — ответил Драко. — Оно провисело на елке все праздники. Наверное, мама заколдовала его, чтобы отец не заметил этого уродства и не заставил эльфов снять.

— Это мило.

— А что насчет тебя? Что ты любила больше всего?

— Наверное, тот момент, когда мы сидели всей семьей за ужином. Мы рассказывали истории, смеялись... Мне всегда казалось, что так создаются воспоминания, которые будут с нами всю жизнь. Из таких воспоминаний и сотворяют Патронуса, понимаешь?

Драко кивнул, но ничего не сказал. Когда они замолкли, музыка из радио полилась словно бы громче, и у него даже получалось разобрать отдельные слова.

На этот раз молчание не было давящим. И все же Драко не знал, как продолжить разговор. Да и стоит ли? Они оба устали и уже покончили и с ужином, и с вином. У каждого оставалось буквально пара глотков. Грейнджер, наверное, не привыкла пить больше бокала на каких-нибудь мероприятиях — да и в таких случаях, думалось Драко, не отказывалась от шампанского или вина только для вида, предпочитая сохранять трезвый ум. В конце концов, там, как и на официальных совещаниях, решались самые важные вопросы. Дома же или во время дружеских посиделок она вряд ли напивалась — слишком правильной и ответственной была для этого. Драко охотно мог представить, что именно Грейнджер следит, чтобы веселье не вышло из-под контроля, и приводит в чувство тех, кто переборщил.

Но сейчас Грейнджер явно захмелела. Она провела пальцем по краю своего бокала, словно не решаясь что-то сказать. Драко не стал ей помогать — просто ждал.

— Знаешь, — начала она наконец, — я слышала, что после войны ты помог семье Престонов восстановить дом.

Драко вздохнул. Престоны были магловской семьей, чей дом разрушили Пожиратели. Отпираться не было смысла — как и хвалиться этим. Как можно хвалиться подобным? Если бы не война, то и восстанавливать ничего не понадобилось бы.

Он даже не предполагал, что этот случай может заинтересовать Министерство. Очевидно, они расследовали все, связанное с бывшими Пожирателями, что только могли.

— Откуда ты знаешь?

— Это было несложно узнать, — уклончиво ответила она. — Мне сказали, что кто-то анонимно профинансировал восстановление, но я выяснила, что это был ты.

Существовали большие проекты, развернутые на деньги Малфоев. Об этом требовалось говорить при любом удобном случае, т об этом обязательно писали в газетах. Но Драко хотелось хоть что-нибудь сделать просто так, чтобы не оставалось ощущения выставленного напоказ искусственного искупления.

— Ничего особенного, — сказал Драко, чуть пожав плечами. — Просто деньги.

— Деньги, которые могли быть потрачены на что угодно, — возразила Грейнджер, не отрывая от него взгляда. — Но не на помощь, о которой ты нигде не рассказал. Ты ведь сделал это, потому что действительно раскаялся.

Он должен был ответить: разумеется, я раскаялся. Повторить то, что говорил на суде, в интервью, где угодно.

— С чего ты взяла? — спросил он почти устало.

Грейнджер улыбнулась и залпом допила вино.

— Потому что ты хочешь стать лучше, — ответила она спокойно, но твердо.

Он замер.

— Ты слишком уверена в своих выводах, Грейнджер.

— Возможно, — ответила она с легким смешком. — Но это не отменяет правды.

Драко отвел взгляд.

— А если я скажу, что это неискренне? Что это просто попытка заглушить... то, что было?

— Тогда это все равно что-то. Иногда действие важнее намерения. И потом... — она слегка наклонилась вперед. — Я думаю, ты не просто заглушаешь. Ты пытаешься что-то исправить.

Он не смог подобрать слов для ответа.

Свеча между ними продолжала мерцать, отбрасывая мягкие тени, а где-то за окном послышался приглушенный звон колоколов.

Всю ночь Драко ворочался без сна. У него было ощущение, что произошло нечто чрезвычайно важное, и теперь он не может просто так уйти. Не после этих разговоров; не после ее взгляда; не после того, как он узнал: она больше не вместе с Уизли (хотя правда ли это ему помешало бы?).

Для того, чтобы покинуть Рим, они договорились воспользоваться одним камином на первом этаже. Утром, заметно нервничая, Грейнджер листала справочник по каминной сети Европы: нужно было запомнить названия всех точек для перемещения.

— Я пойду первым, — сразу же сказал Драко, спустившись по лестнице.

— Но мы не можем быть уверены, что камины уже разблокированы, — с сомнением отозвалась Грейнджер.

Если каминная сеть еще не работает, то результат будет таким же, как при попытке аппарировать там, где стоит ограничение на аппарацию. Ощущения, мягко говоря, не из приятных.

— Именно поэтому я и сказал, что пойду первым.

Грейнджер захлопнула справочник и взяла чемодан, стиснув ручку.

— Ты уверен, что запомнил названия и сможешь произнести их правильно?

Драко не очень-то хотелось сейчас выделываться, но он не удержался:

— У меня французские корни. Как ты можешь сомневаться в правильности моего произношения?

Грейнджер слабо улыбнулась.

— Это не передается генетическим или магическим способом, знаешь ли…

Отточенным движением Драко зачерпнул летучего пороха и собрал все свою решимость. Если вдруг, войдя в камин, он окажется не во Франции, а его снова выплюнет сюда, всего растрепанного, в саже…

Ничего страшного.

Значит, так тоже должно было бы произойти.

Будь что будет.

— Грейнджер, — сказал он, улыбнувшись. В одной руке — пригоршня летучего пороха, в другой — чемодан. — Это было лучшее Рождество в моей жизни. Надеюсь, и для тебя оно было… не самым скучным.

Глаза у Грейнджер расширились, как от удивления, и она открыла рот, чтобы что-то ответить, но Драко подошел к ней еще ближе.

Не было ничего естественнее, чем сокращать дистанцию — и именно с ней.

Драко не дал ей времени на слова. Одно движение — чтобы наклониться и поцеловать. Это был не тот быстрый, легкий жест, который можно было бы списать на импульс, помутнение рассудка, магию Рима. Это был поцелуй, в который Драко вложил все: смятение, нежность, обещание.

Грейнджер замерла, но только на мгновение. Затем она ответила, мягко, но уверенно, и ее пальцы чуть коснулись его руки. Драко надеялся только, что не просыпал на пол весь порох.

Он был счастлив, счастлив, так счастлив, что едва мог заставить себя прекратить улыбаться, чтобы четко произнести название очередного места и не попасть куда-нибудь, откуда выбираться ему пришлось бы еще пару дней.

* * *

В гостиной небольшой квартиры Гермионы, которую она снимала в магловской части Лондона, царил хаос. На диване валялись куртки, шарфы и перчатки, хотя большая часть вещей уже была уложена в чемодан. В этом году в Риме на Рождество обещали небывалые снегопады — впервые за много-много лет.

Драко сидел в кресле с видом на этот переполох и лениво перелистывал «Ведьмин досуг». Гермиона утверждала, что выписывает его для того, чтобы за чтением желтых новостей и выполнением дурацких тестов разгрузить мозг после работы, но Драко не видел в чтении этого журнала ничего постыдного. Иногда там писали настолько вдохновенный бред, что было не оторваться.

— Драко!— воскликнула Гермиона из спальни, появляясь в дверях с решительным видом. — Ты в курсе, что наш портал активируется через полчаса? Мог бы поторопиться!

— Грейнджер, я собрался час назад. Все, что осталось, — это наблюдать за тем, как ты бегаешь из угла в угол в попытках все успеть.

Гермиона уперла руки в бока. Выглядела она воинственно.

— Час назад я только закончила работу. Чудо, что мне вообще дали этот отпуск!

— Учитывая твои успехи, в этом нет ничего удивительного. Лет через пять ты станешь министром магии, и отпусков у тебя не будет вообще. Так что нам нужно использовать оставшиеся возможности по максимуму и не терять ни дня. К тому же, если что-нибудь случится, пока ты в Риме, никто не сможет вырвать тебя на работу…

Гермиона фыркнула и снова скрылась в спальне.

Положив «Ведьмин досуг» на кофейный столик, Драко взглянул на рамку с фотографией, умостившуюся там между высоких книжных стопок.

На ней — они двое. Улыбающаяся Гермиона и скорчивший гримасу Драко на фоне храма Эскулапа. Тогда их миры только-только пересеклись; тогда они еще не знали, что спустя год вернутся в Рим, и — снова для того, чтобы их жизни бесповоротно изменились.

Во внутреннем кармане пиджака лежал, дожидаясь своего часа, лиловый бархатный футляр.

Теперь Драко точно знал, что ему хочется сделать.