Тихо стучась в сердце (гет)

Здесь воцарилась полная разруха. Будто сам хаос вышел из бушующих недр мира и воплотился в развалинах, ещё недавно представлявших собой главный, священный зал штаба Эль. В моих ушах стоял грохот, заглушавший саму жизнь, а глаза застилала пыль, и среди творившегося безумия я не сразу расслышала тишину. Казалось, это было тающее сквозь приоткрытые ресницы видение или призрачное воспоминание о тех днях, когда на горле не сжимала свои тиски смерть, а земля не была красна от крови. Эта тишина показалась мне такой неестественной, что даже захотелось заткнуть уши, и больше походила на короткий момент передышки перед новым затяжным боем. Однако она обосновалась в этих стенах надолго, потому что — только теперь я наконец поняла это — была гробовой.

Когда кто-то крикнул о битве в Главном зале, я собрала последние силы и поспешила туда. Находившаяся рядом Эвелейн кричала мне остановиться, причитала о тяжёлых ранах, но я не послушалась, потому что те, кому требовалась моя помощь, те, кого я любила, всё ещё оставались среди этого огня и ужаса. Потому что среди этого огня и ужаса оставался ты.

Я всё ещё вспоминаю день, когда мы впервые встретились. Ты выглядел скучающе-расслабленным и смотрел куда-то в небо, простиравшееся над Столетней вишней. Интересно, о чём ты думал в тот момент? Я никогда не понимала ход твоих мыслей и была готова всё отдать, лишь бы этому научиться. Ты оторвал взгляд от далёкой синевы лишь тогда, когда расслышал шорох травы, сминаемой нашими с Керо шагами. Он что-то сказал, но я не расслышала, ведь тогда наши с тобой глаза впервые столкнулись. Меня сразу заинтересовала повязка, но ещё больше — лукавая улыбка, сразу возникшая на твоём лице. Мне не составило труда догадаться, что ты принадлежал к расе вампиров. Иронично, что в тот момент, смотря на тебя, я забыла обо всём — о Гвардии, штабе, Керо, — хотя никогда не ладила с вампирами. Время показало, что ты не стал исключением.

— Оставляю её на тебя, — кинул Керо, прежде чем поспешно удалиться в сторону рынка.

Да, я помню: он говорил, что в последнее время у него очень много дел.

Не переставая выжидающе смотреть на тебя, я ожидала напутствия, первых слов начальника, обращённых к его новой подчинённой, адресованных только мне. Тогда почему-то показалось, что они должны были стать судьбоносными, но ты только и сказал:

— Значит, теперь ты в моей гвардии. Хороший выбор.

Признаться честно, я не поняла, что ты имел в виду, но по моим рукам побежала мелкая дрожь — наверное, я услышала то, что хотела услышать. Тем временем ты продолжил:

— Надеюсь, ты будешь стараться. Мне важно, чтобы Гвардия Тени была лучшей. Если возникнут вопросы, обращайся. В конце концов, — обольстительно улыбнулся ты, — я всегда готов помочь молодой неопытной девушке.

И больше ничего не добавил. Я запомнила этот разговор дословно, потому что в дальнейшем прокручивала в голове бесчисленное множество раз. Но тогда, у Столетней вишни, я не могла поверить: и это всё? Вот так, сухо и лаконично? Знаешь, сейчас я понимаю, что могла бы проявить инициативу. Но в тот момент я ответила лишь сконфуженной полуулыбкой и оставила тебя в покое. В дальнейшем я долго корила себя за проявленную нерешительность.

Не только в тот раз, но и во все другие. Очень скоро я поняла, что ты был настоящим повесой. То, что говорили о тебе гвардейцы, оказалось правдой: ты не пропускал мимо ни одной юбки. Ни одной, кроме моей. И снова ирония: я мечтала обратить на себя твоё внимание, а ты, будучи законченным бабником, меня даже не замечал. Но тогда мне казалось, что это к лучшему. В конце концов, я не хотела быть девушкой на одну ночь — моё сердце требовало гораздо большего. И оттого робело ещё сильнее: твои девушки были прекрасны как свежий зимний день, и, если ни одна из них не пробудила в тебе настоящие чувства, на что вообще могла надеяться я?А между тем в штабе поговаривали, что у меня практически нет подруг.

Мне всегда казалось, что я ненавижу твоих пассий. Они были лучше, податливее и гораздо красивее — так я думала. Но однажды один из бесчисленных ведьминых кругов донёс до наших бесконечно далёких земель человеческую девушку, так похожую на меня в своей неприглядной заурядности. И знаешь, в чём заключается самая большая ирония? Очень скоро я возненавидела Эрику ещё сильнее, чем красавиц, согревавших твою постель по ночам. Возненавидела огонь, всякий раз появлявшийся в твоих глазах при виде неё.

Новость о вашем романе не стала для меня неожиданностью: к этому, чёрт побери, всё и шло. Именно так я сказала себе, запершись в комнате после очередной миссии. А после бессильно рухнула на кровать, хоть до самого утра так и не сомкнула глаз. Через неделю мне хотелось рвать на себе волосы — светло-сиреневые, как глаза Эрики, длиннее, чем у неё. Но я улыбалась так, словно одинокими вечерами никогда не шептала в слезах твоё имя. Через месяц моё сердце продолжало рваться из груди, пронзаемое тысячами маленьких острых игл. Но я делала вид, что не замечаю, как вы уединяетесь в очередном неприметном уголке. Ещё через месяц я заперла боль глубоко внутри, приняла её, растворилась в ней. И больше ни разу не вздрогнула, смотря вам двоим вслед. Эта боль на долгие годы стала неотъемлемой частью моего естества, оставляя мне лишь бесконечные сожаления. Ведь я не смогла. В отличие от Эрики — такой же посредственной и напрочь лишённой харизмы — я так и не смогла найти в себе силы хотя бы попытаться завоевать тебя. В те дни я много думала, что такого было в ней, чего не было во мне, в то время как секрет находился на самой поверхности, и заключался он отнюдь не во внешности или особом нраве. Мне потребовались годы, чтобы это осознать.

Но там, в главном зале, застыв у колыбели скорбного молчания, вознеся его вместо наших молитв к поблёскивающему в лучах дневного света Кристаллу, я неверяще созерцала его грани, лишённые каких бы то ни было изъянов. Он, совладавший с хаосом, возвысился над ним, оттеснил его, предзнаменуя выжившим вожделенное умиротворение и тем болезненней заставляя мою душу разрываться на части от жалости, горечи и ужаса. Но, сколь сильны они ни были, они всё равно не могли спасти Валькиона и Эрику. Сколь безгранично ни было моё сострадание, оно не могло помочь тебе, ставшему на колени рядом с окровавленным телом лучшего друга и прямо напротив девственно чистого Кристалла, вынести тяжесть утраты. Об этом говорила застывшая в твоих глазах пустота. Так вот она, цена умиротворения? И никогда не меньше?

Можешь мне не верить, но раньше я ни разу не задумывалась о своём отношении к тебе. Ты вызывал трепет и стон в груди, и в течение года, смотря на тебя, я больше всего на свете хотела взять на себя хотя бы частичку твоего страдания, лишь бы сделать тебя немного, совсем немного счастливее. Этого было достаточно, чтобы не тратить время на рассуждения, стояло ли за моей влюблённостью что-то ещё. Но ты не нуждался в помощи — ни в моей, ни в чьей-либо ещё. В то время как многие гвардейцы — даже вездесущая неистовая Мико — покидали Штаб десятками, утратив дух, ты не прекращал работать на благо Гвардии, на благо Элдарии. Ты оказался сильнее боли и скорби, перешагнул через них и продолжил жить, несмотря ни на что. Думаю, ты наслышан, что многие из тех, кто знал тебя до эпохи Белой жертвы, сожалеют о том, каким холодным и отстранённым ты стал. Но я тебя не виню. Задумывались ли они, что ты чувствовал? Пытались ли хоть на миг соприкоснуться с тем адом, в котором ты агонизировал изо дня в день? Плевать, что они думают. Даже если пустота, появившаяся в твоих глазах в Зале с Кристаллом, не отступала ни на шаг все последующие годы, даже если я больше так никогда и не увидела на твоём лице той широкой улыбки, которая сводила меня с ума, я впервые поняла, что восхищаюсь тобой, Невра, и полюбила ещё крепче. И тем сильнее ощущала боль, созерцая в твоих глазах ту самую пустоту, не ушедшую даже за семь лет. Но ты не из тех, кто шёл на поводу у страдания. Ты боролся. Отчаянно боролся за будущее Гвардии. И постепенно пустота стала чуть менее плотной, отступив в самую глубь твоего сердца. Пусть уже совсем не такой, как прежде, но ты возвращался. А вместе с тем возвращались и твои старые привычки.

Скажи, в моменты удушающего отчаяния замечал ли ты когда-нибудь мой неясный силуэт за своей спиной? Я знаю, ты не просил о помощи, но я всё равно оставалась рядом, стараясь не вторгаться в твои очерченные кровавыми царапинами границы. Ведь так не хотела бередить старую рану. Ведь убеждала себя, что для тебя время ещё не пришло. Ведь ты больше не встречался с подчинёнными.

Но я попыталась, представляешь? Жизнь вокруг постепенно налаживалась, и мне вдруг показалось, что наш век слишком короток, чтобы молча страдать, что со смерти Эрики прошло целых три года…

Помнишь тот вечер? Несколько недель я безвылазно проводила в библиотеке, изучая поднимающие дух книги, наблюдала в столовой и коридорах за раскрепощёнными гвардейцами и думала о том, что же тебе сказать. И вдруг мы оба одновременно задержались, словно потерявшись среди гружённых талмудами стеллажей в конце очередного непростого дня. Я считала это знаком судьбы. Вознаграждением за то, что всё-таки решила пересилить себя.

Но ты ведь об этом не знал, Невра? Поэтому я не могла винить тебя в отчаянии и гневе, которые испытала, когда, наконец отдышавшись после нескольких сбивчивых фраз — малой толики заранее подготовленной речи, так некстати позабытой в диком танце собственного сердца, — увидела лишь сочувственную улыбку: твой неслышный и одновременно оглушающий ответ. Я не могла винить тебя в том, что ты так и не стал моей сбывшейся мечтой.

Однако потухшие свечи библиотеки донесли до остального Штаба, что случилось нечто иное, и на следующий день женщины-гвардейцы стали тихонько шептаться, что правая рука Хуан Хуа изменил собственным принципам ради одной-единственной. Они завидовали моей не случившейся с тобой близости, в сладостном разочаровании восклицая, что я стала «одной из». Возможно, с того самого вечера какая-нибудь новобранка всякий раз с едва скрываемой злостью смотрит мне вслед, думая, что недостаточно для тебя хороша.

Знаешь, каждый вечер наблюдая из своего окна, как ты уходишь за пределы Штаба с очередной гражданской, я больше не чувствовала жгучей ненависти. В конце концов, если ты не мог быть только моим, меня устраивало, что ты не принадлежал никому. А может, я просто себя обманывала? Может, ты просто всё ещё принадлежал той, которой уже не было на свете?

Думаю, тебе несложно представить моё изумление, когда её нога, обретая плоть, вновь ступила на земли Эль. Но, замерев там, посреди украшенной к празднеству лужайки около Столетней вишни, я не отдавала себе отчёта в собственных чувствах. Мне не было до них никакого дела. Мои глаза были прикованы к тебе: к твоему напряжённому от шока и сомнений лицу. Но ты этого не заметил, верно? Даже спустя семь долгих лет Эрика снова завладела твоим вниманием, и с первого взгляда на радостные и уже полностью осмысленные лица я поняла, что вместе с ней возвращаются прежние времена. Ведь ты не переставал любить её, не так ли? Так стоило ли теперь придавать значение тому, что произошло на нашей с тобой миссии?

То утро оказалось для меня подобно взрыву, хотя ты всего лишь тихо постучал в мою дверь.

— Извини, что так рано, но это не терпит отлагательств, — не поприветствовав и сразу переступая порог, сказал ты, пока мой лихорадочный взгляд с сожалением натыкался на каждую неприбранную вещь в комнате.

Но тебе, казалось, было всё равно. Ты выглядел уставшим, будто…

— Ещё не ложился, Невра? — спросила я, с неодобрением всматриваясь в тени, залёгшие под твоими глазами.

— Ещё нет, — нисколько не смущаясь, но уже слегка раздражаясь моей обременительной заботе, нетерпеливо ответил ты. — Но очень хотел бы, поэтому не будем терять время.

Пристыженная, я покорно ожидала твоих дальнейших слов. Ты ведь никогда не приходил ко мне просто так.

— Через несколько дней мы отправляемся на очень важную миссию. Нам нужно наведаться в селение эльфов, что живут к югу отсюда. Только ты и я. По моим расчётам, это займёт два или три дня. Выдвигаемся на рассвете. Хуан Хуа ещё расскажет тебе подробности, но сейчас она отправила меня, чтобы я поставил тебя в известность, — сказал ты с этим твоим невозмутимым выражением лица.

Как и говорила, Невра, раньше я была готова отдать всё на свете, лишь бы научиться понимать твои мысли. Но со временем поняла: какой был смысл тратить свои нервы на подобные размышления, если на самом деле среди твоих мыслей не имелось ни одной, со мною связанной? Так что я лишь коротко кивнула, после чего ты ушёл. Вот и всё. Но я бы солгала, сказав, что наша очередная сухая беседа прошла как обычно. Привычный ход вещей нарушил твой быстрый взгляд, почти украдкой брошенный на меня через плечо. И всё же я давно перестала придавать значение пустым знакам.

Через некоторое время я ждала тебя у подготовленного к отплытию корабля, всматриваясь в горизонт. В голове плавно перетекали из одного в другое воспоминания, связанные с этими морскими далями и мягкими песчинками: приятные и не очень. И потому я совсем не услышала, как ты подошёл, положив руку мне на плечо. Отскочив, я неодобрительно на тебя посмотрела, отмечая, что эта маленькая выходка доставила тебе немалое удовольствие. На мгновение мне даже показалось, что передо мной стоял прежний ты, которого я потеряла много лет назад.

— Извини, что напугал, — произнёс извиняющимся тоном, но в глазах плясали озорные огоньки.

Наверное, нет смысла описывать всё то, что происходило после: ты и сам прекрасно об этом знаешь. Однако кое-что не давало мне покоя. Мы остались одни посреди тихого синего моря — в былые времена я могла об этом только мечтать. Но, чем дальше на юг уходил наш корабль, тем явственней плескалось в моей душе недоумение. Ведь я не ощущала того воодушевления, которое, казалось, непременно должно было расцвести в моей груди при подобных обстоятельствах. И, списывая свои чувства на нервозность из-за предстоящей миссии, я не очень охотно отдавала тебе крупицы своего личного времени и совсем не претендовала на твои, хотя ты всё чаще первым заводил разговор.

Думаю, в том путешествии мы обнаружили гораздо больше, чем искали. Вместе мы побывали в новом приключении, совершили множество дел и разрешили множество вставших перед нами проблем. Но я никогда не смогу забыть, как в последнюю из ночей на южных землях ты робко подошёл к моей палатке. На тебя нашла бессонница, и я, подавив волною вздыбившееся в груди волнение, согласилась провести с тобой немного времени. Сама не знаю, в какой момент ты вдруг перешёл к более личной теме.

— Знаешь, — начал так, словно боялся моей реакции, — в последнее время я всё чаще вспоминаю о той нашей встрече в библиотеке.

В оцепенении замерев, я, ещё прокручивавшая на языке что-то о лучших и худших напитках в Штабе, пусто уставилась на тебя и заметила в твоих глазах ожидание.

— Ты не был обязан отвечать на моё признание, — стараясь сохранять спокойствие в голосе, наконец пожала плечами я. — Не переживай о том, что уже прошло.

— Я не об этом. Я постоянно прокручиваю ту ситуацию в голове, понимаешь? — растеряв прославлявшую тебя уверенность и обаяние, немного смущённо ответил ты.

Да, Невра, я прекрасно понимаю, что ты и сам помнишь наши с тобой диалоги. Но, воспроизводя их в этом письме, я анализирую собственные чувства и пытаюсь донести до тебя объяснение моих слов и поступков. Читая эти строки, пожалуйста, прояви немного терпения, ведь я не решусь сказать тебе всё это вслух.

— Не понимаю, — скрывая охватившую меня тревогу, покачала я головой. — Моё присутствие… Доставляет тебе дискомфорт?

В тот момент я желала провалиться сквозь землю. Даже по прошествии стольких лет мне совсем не хотелось вновь вспоминать своё сердечное фиаско, а ты завёл об этом разговор. Тогда в моей голове пронеслась мысль, что вампиры действительно жестоки, но теперь, оборачиваясь на прошлое, я осознаю, насколько нечуткой была и насколько тяжело тебе было заговорить о том, что на душе. Хотя, казалось бы, кому, как не мне, это понимать? Однако я лишь хлопала ресницами и не смела даже помыслить, что ты собирался сказать именно то, что собирался.

— Послушай, Пацифи, — тихо начал ты, — если бы я спросил тебя об этом теперь… Смогла бы ты повторить своё признание?

Я обескуражено посмотрела на тебя, словно не могла понять, действительно ли сказанные слова принадлежали тебе, но, вопреки приглушённому голосу, твой взгляд выражал абсолютную решимость. И тогда, сметая всё на своём пути, по моему телу растеклось… оцепенение. Так вот как это должно было быть?.. Мой из года в год повторяющийся сон наконец-то стал явью, а я невыразительно уставилась на тебя, как будто оглохла. Глупо получилось, не правда ли? А ведь там, в обители грёз, я, объятая радостью и счастьем, бросалась тебе на шею, чтобы вложить в твои губы отчаянно нежный поцелуй. Но затем просыпалась, неизбежно чувствуя на собственных губах только солёную влагу. И поэтому мне вдруг почудилось, что я всё ещё сплю. Окончательно растерявшись, я даже не пошевелилась.

— Я… Мне кажется, сейчас не самое подходящее время для подобных обсуждений, — выпалила единственное, что пришло на ум, когда разочарование в твоих молчаливо поджатых губах наконец привело меня в чувство.

Прости за этот холодный, ничего не выражающий ответ. Ты ошарашил меня резкостью своего откровения, и я отнеслась к нему совсем по-иному, чем отнеслась бы та, другая Пацифи, которая жила лишь в моих фантазиях. Разбитое сердце настоящей давно отвыкло следовать за мечтами. В конце концов, ты ведь всего лишь задал мне ни к чему не обязывающий вопрос. Позволь отметить в своё оправдание, Невра: тогда я действительно считала это истинной причиной своей странной реакции.

Как бы то ни было, ты отступил. Пламя в твоих глазах мгновенно угасло, и, словно и сам не ожидал от себя подобных глупостей, ты ответил:

— Извини, я… Иногда я несу всякую ерунду. Не обращай внимания.

Весь следующий день мы снова провели в плавании, почти не пересекаясь друг с другом, и прибыли в Штаб уже поздним вечером. А дальше… Дальше было лишь твоё застывшее от неверия лицо и она, сияющая в свете праздничных огней. Вы снова обрели друг друга. А я скрылась ото всех в библиотеке, чтобы предоставить Хуан Хуа подробный отчёт о нашей успешной миссии.

В тот вечер, всё больше путаясь в своих мыслях, я многого не понимала, Невра. Зачем ты пошёл за мной? Почему не захотел остаться со своей возлюбленной, предпочтя мою молчаливую компанию? Мы же просто порознь сидели за столом, строча свои наблюдения на длинных пергаментах; перо в моей руке слегка подрагивало, ведь, закрывшись от собственных эмоций, я впервые была абсолютно безразлична и к тебе, и к тому, что происходило за ломящимся от яств праздничным столом.

И тогда, едва поставив последнюю точку в своём отчёте, с чувством неправильности происходящего, я поспешила в комнату, чтобы написать тебе это письмо, чтобы наконец дать внятный ответ, когда сама его обнаружу. И старательно укрывалась от твоего внимания целую неделю, посвящая свои вечера погружению в омут собственной памяти. Даже добилась разрешения Хуан Хуа отправиться на новую, индивидуальную миссию, чтобы не видеться с тобой, когда ты будешь читать мои нелепые излияния.

Так почему же…

Пламя одной-единственной свечи, охватившее комнату тёплым тусклым светом, дрогнуло — огарок погас. Но, едва от неожиданности выронившие перо пальцы скользнули по гладкой поверхности ящика, раздался стук в дверь, и, торопливо спрятав неоконченное письмо в стол, русалка нетвёрдо поднялась. Кем бы ни был решивший навестить её в столь поздний час, она не была ему рада: плутавшая по коридорам собственных воспоминаний и мыслей, а теперь вырванная из их сетей, девушка чувствовала себя потерянной и разбитой. Разве можно было в таком состоянии принимать гостей?

Недовольство, застывшее на её лице ледяной маской, надтреснуло, когда тревожный огонь на самом крае свежего фитиля выхватил из мрака до боли знакомые черты лица. Невра стоял на пороге и уставшим взглядом смотрел на неё.

— Я могу войти? — коротко спросил он.

— Если хочешь, — подавив дрожь, ответила девушка и отошла, чтобы пропустить его в комнату. — Ты пришёл передать мне сообщение от Хуан Хуа?

В её голосе таилась изо всех сил сдерживаемая нервозность. В последнее время у Невры определённо получалось лишать свою подчинённую душевного спокойствия, врываясь в её пределы, когда она была наиболее уязвима.

— Нет, Пацифи, — вздохнул вампир, остановившись на середине. — Я пришёл, потому что ты избегала меня все эти дни.

Отойдя к окну, девушка отстранённо взглянула на трепещущие в густой темноте тусклые звёзды. Всё это снова походило на искривлённый глупыми фантазиями сон. Но он оказался реальностью, когда, теряя самообладание, Пацифи наконец заговорила:

— Я не понимаю, почему ты здесь. Ведь где-то там тебя ожидает твоя ожившая возлюбленная.

От прохладного тона русалки по лицу Невры пробежала болезненная судорога, и девушка едва не отстранилась, когда он резко сократил расстояние между ними до пары шагов.

— Для меня прошло семь лет, — тихо, но чётко выговорил Невра. — Увидев Эрику, я по-настоящему осознал это. И потому сейчас я нахожусь здесь.

Преодолев последние сантиметры, разделявшие двух молодых людей, Невра приблизился к Пацифи вплотную. Она попыталась отступить, но наткнулась на стену и лишь беспомощно наблюдала, как вампир берёт в свою её вмиг обмякшую руку, словно сейчас та совсем ей не принадлежала.

— Пожалуйста, не отстраняйся, — почти прошептал Невра. Длинные пальцы крепко, но аккуратно сомкнулись вокруг чужой ладони. — Так ты поэтому игнорировала меня? Поэтому… — запнувшись, вампир с неловкостью, коей никогда раньше девушке не приходилось за ним замечать, добавил: — Поэтому ушла от нашего последнего разговора? Ты думаешь, я всё ещё люблю Эрику?

Словно ужаленная этими словами, Пацифи с силой выдернула чуть подрагивающую руку из хватки мужчины.

— Я думаю, ты слишком долго оставался одиноким, Невра, — помолчав пару секунд, ответила девушка и опустила глаза в пол, но, мягко взяв её за подбородок, вампир снова завладел её взглядом.

— Я слишком долго отказывался признавать очевидное, — серьёзно сказал Невра. — И убедился в этом на нашей миссии.

Его тихий, но звучный голос эхом отдавался у Пацифи в голове. И, вновь не веря себе и тому, что слышит, она робко спросила:

— В чём именно ты убедился?

Будто ожидая этого вопроса, вмиг изменившимся тоном вампир наконец чётко проговорил:

— Я люблю тебя, Пацифи. И уже довольно давно. Но, если бы я не побоялся снова к кому-то привязаться, не думал о том, что снова могу кого-то потерять… Прошу тебя, ответь: ты всё ещё испытываешь ко мне чувства?

Невра говорил твёрдо и искренне, и с каждым произносимым им словом к девушке всё ближе подступала удушающая волна неоправданных ожиданий. И, как только затихли последние слоги его признания, она обрушилась на Пацифи со всей своей неведомой мощью. В этот момент перед глазами русалки неистовым ураганом стали закручиваться прожитые дни: Невра, улыбающийся ей при одной из их первых встреч; Эрика, расслабленно прислонившаяся к нему у всех на виду; мокрая от слёз подушка в очередную из ночей и мечты, бесконечные несбывшиеся мечты… Она ведь этого хотела. Она ведь так этого хотела! И теперь он наконец-то пришёл. Разве могла она отказаться, если когда-то так его ждала?.. Но где-то там, внутри отчаянно забившегося в панике сердца и яростной памяти, посреди этой дикой бури, всё ярче разгорался маяк истины, придавая призрачным видениям обезображенный вид. И, выхваченная мягким, умиротворяющим светом, впитывая каждый его лучик, девушка вдруг тускло посмотрела перед собой, в мгновенно затихшее мерцание далёких образов прошлого, обращающихся в прах.

Воцарившаяся в комнате тишина становилась невыносимой. Не в силах с нею совладать, сдавленным голосом Невра сказал:

— Пожалуйста, не молчи.

И тогда из вороха резко отступившего хаоса бесформенных мыслей Пацифи наконец ухватилась за ту, которую так долго не замечала.

— Мне жаль, — глубоко вздохнув, отозвалась она. Её сбивчивый голос всё ещё дрожал от неверия. — Мне правда очень жаль.

Словно признавая своё окончательное поражение, вампир позволил собственным рукам безвольно свеситься вдоль тела.

— Что ж, я сам виноват, — севшим голосом сказал он, опуская голову. -Извини, что побеспокоил тебя в столь поздний час.

В гробовом молчании дойдя до двери, мужчина ни разу не обернулся. Только чуть заметно пошатывающаяся походка выдавала его истинные чувства, когда он бесшумно выскользнул в коридор. И, смотря ему вслед, девушка, словно всколыхнувшееся на ветру пламя свечи, содрогнулась и обхватила себя за плечи, лишь бы не чувствовать растекающегося по венам холода и зреющих за завесой век прозрачных бусин слёз. В мгновение ока она разрушила то, чего вожделела все эти годы, от чего сходила с ума.

Сколько бы ни буравила Пацифи взглядом захлопнувшуюся дверь, самообладание не возвращалось. Может, прямо сейчас стоило броситься вслед за Неврой и взять слова назад? И получать от него любовь, которую он наконец был готов ей дать?.. Или же…

Словно надеясь сбежать от своих предательских мыслей, девушка стала метаться взором от одного предмета к другому. И тогда её взгляд вдруг упал на закрытый ящик, где лежало всё ещё недописанное письмо, адресованное вампиру. Подойдя к столу на нетвёрдых ногах, Пацифи достала чуть помятый лист и аккуратно, неестественно дотошно его разгладила. Отогнувшийся уголок замер над чинно горевшей свечой: был ли теперь от этих записей хоть какой-то толк, если сегодня всё закончилось? Однако, пробегая глазами исполненные боли и стенания строки, девушка отвела руку от огня. Каждое предложение было выстрадано Пацифи в течение многих лет, и она вдруг поняла, что хотела бы сказать ушедшему Невре гораздо больше; что мало — чертовски мало — выражал произнесённый ею несуразный отказ. И тогда русалка вновь обмакнула перо в чернила, чтобы наконец завершить повествование о собственных чувствах, предназначавшееся одному-единственному мужчине. Мужчине, который снова спутал ей все карты и помешал очередному по крупице выстраиваемому плану.

Зачеркнув последнюю строчку, девичья рука стала выводить новые слова.

Милый Невра, я долгие годы без памяти тебя любила. Ты был моим идеалом и недосягаемой мечтой, которую я нарекла таковой по собственной воле. И сейчас, вырисовывая эти нескладные буквы, мои руки дрожат как никогда, но я нашла ответ на главный вопрос своего сердца. Когда ты получишь это письмо, я, как и планировала, буду на новом задании, далеко отсюда, чтобы дать тебе время обо всём подумать. Я хочу, чтобы ты узнал, насколько дорога была мне каждая деталь, мнимо или явственно связывавшая нас. Ведь более невыносима, чем воспоминания о ранах своей любви, для меня лишь твоя убеждённость, что ты мне безразличен. Это не безразличие, Невра. Даже до искусанных в кровь губ и онемевших от напряжения коленей, это лишь всем естеством жаждуемый покой. Желанное умиротворение. Просто ты пришёл слишком поздно, чтобы мне его даровать. И не будет предела моей искренней радости, когда оно наконец откроет свою заветнейшую из тайн и тебе.

С сестринской нежностью,

Пацифи.

* * *

Солнце клонило на запад, когда Невра читал последние строки подсунутого под дверь фамильяром девушки письма; на пожелтевшую бумагу капнула слеза — настолько горькая, что, казалось, этой слезой Невра мог сейчас отравить весь волшебный мир. Сколько их, этих лишённых всякой надежды слёз, капало вот так с сиреневых ресниц очаровательной в своей юношеской привязанности русалки? Мужчина никогда об этом раньше не задумывался и даже не подозревал о неистовом пламени, день от дня пожиравшем её изнутри, вплоть до того проклятого вечера, когда он её оттолкнул. Но теперь они с Пацифи были похожи, ведь наконец разделили одну и ту же общую боль.

И всё же Невра больше не мог терять и без того утерянное время. Через неделю Пацифи вернётся с задания, и они обо всём поговорят. Только сейчас вампир наконец осознал, какие эмоции обуревали девушку все эти годы, но, как бы ни отрекалась она от него по их призрачном исходе, отступать он не собирался. Невра из Гвардии Света вернёт тепло и преданность той, что была ему дорога; заполучит обратно её нежность и страсть, которые он так необдуманно растратил на старые переживания и мелкие интриги. И сейчас, осушив слёзы и пристально вглядываясь в кем-то расчерченный под огненными облаками горизонт, мужчина бережно прижимал к груди чужое письмо — словно самое сокровенное, что мог предложить ему этот удивительный мир. А под ногами тихо шепталось с песчаным берегом необъятное море, убегающее за горизонт в поисках одинокого корабля, чтобы приласкать его мерным плеском под заливистую песню ветров.