Тихо стучась в сердце (гет)

Я никогда раньше не думала, что ночи бывают такими длинными.

Никогда.

Я и сейчас об этом не думаю. Просто сижу у окна своей комнаты, завернувшись в одеяло, и смотрю на звёзды, как и всегда с того дня, как ты…

Не могу спать. Закрываю глаза — и ничего. У Эвелейн есть множество средств, которые могли бы это исправить, но я ненавижу просить о помощи.

Раньше я и не подозревала, что мир может сузиться до размеров одного человека. До встречи друг с другом мы были просто двумя одиночествами, однако ты показала мне, что жизнь может быть иной.

Но потом ты ушла.

Навсегда.

Ушла туда, откуда уже никто и никогда не сможет вернуться. И после твоей смерти Элдария снова стала огромной, и ты оставила меня в её полуразрушенных громадах, потерянную и совершенно одинокую. Ведь ты не приходишь ко мне даже во снах.

Мало-помалу, когда мысли перестают путаться, я читаю ту книгу про не желавшего взрослеть мальчика, что ты мне подарила.

Мне жаль, что мы с тобой уже не дети. Мне жаль, что мы не смогли сбежать от этого взрослого и жестокого мира в сказочный Неверлэнд, где нет ни скорби, ни печали.

Мне жаль.

Чувствую, что пора «проветриться», и поднимаюсь на ноги. Однако у самой двери я непроизвольно оборачиваюсь, бросая взгляд на кровать, и на секунду мне кажется, что там, на белых простынях, ты лёжа скрестила ноги и звонко рассмеялась: сидя рядом в кресле, я только что рассказала о том, как Каруто едва не столкнул меня в Музыкальный фонтан.

Опустив голову, выхожу в коридор.

В Саду музыки спокойно и тихо, и я присаживаюсь рядом с заросшим роялем, но вздрагиваю, заметив высокий силуэт в нескольких метрах от меня.

— Это всего лишь я, — вздыхает он, и я узнаю голос Невры.

— И давно ты здесь?

— Дольше тебя, — отвечает Невра в своей новой манере.

Стань он таким мрачно-высокомерным раньше, быстро бы начал меня раздражать, но я тоже изменилась, и мне всё равно.

Не говоря больше ни слова, я нажимаю на клавиши, и до ушей доносится тихий звук, несмотря на то что из клавиш льётся вода.

Дав знать о своём присутствии, Невра опять садится, скрестив руки на груди. И я чувствую на себе его взгляд.

— Снова бессонница? — спрашивает он, хотя уже знает ответ.

— Не могу уснуть, — невпопад отвечаю я; неловко и криво нажимая на клавиши, пытаюсь играть единственную знакомую мелодию, словно даю частный концерт.

— У Эвелейн есть нужное зелье. Чем таким ты занималась весь день, что не нашла времени его взять?

Слова Невры врезаются в мозг, и руки бессильно опускаются, глухо падают на колени.

Он не хотел меня обидеть. Он тоже потерял тебя. Мы оба потеряли многих.

— Извини, я был немного резок, — со вздохом говорит Невра и подходит ближе. На плечо мягко ложится чужая ладонь: — Нам всем нелегко, Меридием. Но мы должны…

Не сдержавшись, сбрасываю его руку, вскакиваю с места и устремляюсь в направлении комнаты.

Но он догоняет почти у самой двери:

— Подожди…

— Мы должны восстановить Гвардию, — передразниваю я Невру, с вызовом смотря ему в глаза. — Мы многого достигли, но многого ещё предстоит достичь.

— Мер, — пропустив провокацию мимо ушей, он аккуратно приподнимает моё лицо за подбородок, тоже смотрит прямо в глаза. — Мы должны жить дальше. Не только ради Гвардии — ради самих себя.

Я пытаюсь что-то сказать, но не могу подобрать слов и чувствую, что розовые глаза становятся влажными.

— Она была мне как сестра, понимаешь? — прекрасно зная, что он понимает, говорю я и всё-таки отвожу взгляд.

— Ты не одна, Мер, — говорит Невра, приблизившись ещё на полшага. — Не замыкайся в себе. Ты нужна м…

Он не успевает договорить: по моим щекам катятся слёзы. Обхватив моё лицо руками, вампир аккуратно стирает мокрые дорожки.

Я не знаю, почему вдруг сжимаю его предплечья, словно цепляясь за ветку при попытке выбраться из бешеного течения реки. Не знаю, почему он наклоняет голову и нежно целует меня. Понятия не имею, почему отвечаю.

Очень быстро поцелуй становится несдержанным, почти диким. Я неосознанно перекидываю руки через чужие плечи, а Невра крепко обхватывает талию, прижимает к стене. Нить разума обрывается, когда я чувствую, как он подхватывает меня под бёдра.

Помню лишь наше сбивчивое дыхание, тихие стоны, его пальцы, умело двигающиеся внутри, и — мимолётно — потолок своей комнаты.

Упускаю момент, когда Невра порывисто входит, и лишь ощущаю, ощущаю, ощущаю: бешеный темп, который он задаёт, его руки на моей груди и ненасытные поцелуи.

Сознание возвращается ко мне лишь глубокой ночью.

— Чёрт, — говорит Невра, когда у нас получается выровнять дыхание. — Не стоило так на тебя набрасываться, когда ты в таком состоянии. Прости меня.

— Если ты это понимаешь, то лучше бы тогда не поступал так, вместо того чтобы потом извиняться, — хмыкаю я. — Впрочем, была бы против, ты бы и пальцем меня не тронул.

Звёзды за окном стали ещё ярче, но я больше не обращаю на них внимания, медленно читая книгу, ставшую твоим последним подарком. Не придаю значения ни сбитым простыням, ни припухшим, налившимся цветом губам, ни даже Невре, лежащему рядом.

Он приобнимает, гладит меня по волосам. Некоторое время назад было неимоверно жарко, но теперь я замечаю прохладу его тела.

Наконец откладываю книгу и ложусь к нему лицом. Невра смотрит на меня с нежностью, отчасти похожей на ту, с какой смотрела ты.

— Я думала, ты больше не встречаешься с подчинёнными, — едва слышно сказала я и невольно провела пальцем по его губам.

Вампир улыбается одними уголками, уходя от ответа, поскольку знает, что ответ мне на самом деле не нужен.

Никогда не думала, что снова почувствую себя так спокойно рядом с кем-то. Впервые за долгое время я уснула сама. Впрочем, ты снова не пришла ко мне во сне.

Утром Невра просыпается раньше и уходит до того, как просыпаюсь я, но после обеда я случайно застаю его у Столетней вишни. Знаю, что он заметил меня, но всё ещё стоит спиной, будто пытаясь что-то разглядеть за пышными ветвями.

— На что ты смотришь? — прямо спрашиваю я вместо приветствия.

— И тебе добрый день, — отвечает Невра. Он поворачивается, но я выдерживаю его тяжёлый взгляд. Пытаясь подобрать слова так осторожно, как может, он вздыхает и говорит: — Здесь будут воздвигнуты статуи, чтобы… Увековечить память о Белой жертве.

На мгновение вымощенная камнем дорожка под ногами начинает плыть, и я чувствую знакомый приступ головной боли, прикладывая куда-то слева ко лбу ставшие прохладными пальцы.

— Ты знал, — говорю я, едва не отшатнувшись, когда Невра подходит ближе.

— Только то, что в скором времени это будет сделано, — отвечает он, неловко избегая моего взгляда. — Решение о месте Хуан Хуа сообщила только сегодня.

Перед глазами мелькает твоё лицо, и я мгновенно взрываюсь:

— И ты считаешь это нормальным? Ставить ему памятник, словно герою? Или Гвардия Эль забыла, кому обязана весельем?

— Я не собираюсь сейчас это с тобой обсуждать, — закипает вампир. — Лишь поставил тебя в известность, чтобы это не стало ещё большим шоком.

На секунду взгляд Невры становится виноватым, и он хочет что-то добавить, но я отталкиваю протянутую ко мне руку и ухожу.

Невра знает, что это бесполезно.

В холле я ненароком бросаю взгляд на дверь, ведущую в зал совета, но отворачиваюсь и направляюсь в комнату.

Как они могли, Икар? Как они могли?! Из-за него погибло полштаба, из-за него…

Тело охватывает ярость, и я кидаю свой пояс с алхимическими снадобьями куда-то в стену, вышвыривая из головы все свои представления о дружбе и взаимопомощи, царящие в Гвардии Эль.

Ложь.

Всё это ложь.

Спустя несколько часов на столе Хуан Хуа лежит рапорт на увольнение. Она смотрит тепло и доверительно, но меня тошнит от самого её вида, и ни одно слово фэнхуанки не доходит до моего сердца. Однако я, как и полагается, соглашаюсь подумать до завтра.

Невра стучится в мою дверь ближе к вечеру, но я не открываю.

— Я знаю, что ты там. Пожалуйста, впусти меня.

Жду ещё минуту, но стук повторяется. Не желая превращать ситуацию в спектакль для мимопроходящих гвардейцев, поворачиваю ключ в замочной скважине.

Невра прекрасно видит почти собранные вещи, и на его лице вдруг появляется выражение боли.

— Мер…

— Не начинай, — говорю я, отвернувшись к окну, игнорируя чужие ладони на своих плечах.

Вампир мягко, но настойчиво разворачивает меня к себе, смотрит прямо в глаза:

— Для жителей Штаба Лейфтан герой, искупивший свои грехи и спасший наш мир. Помня эту жертву, выжившие волшебные существа имеют надежду на будущее.

— Но что насчёт тех волшебных существ, которые не выжили, пока ваш герой совершал свои грехи? — с горечью в голосе спрашиваю я, отдаляясь от Невры на несколько шагов и скрещивая руки на груди. Он молчит, и я продолжаю: — Хуан Хуа говорила мне о терпимости, о милосердии, но почему речь заходит о них лишь тогда, когда нуждающийся — утопивший Элдарию в крови монстр? Что насчёт терпимости к тем, чью жизнь он оборвал? Или умерли — и чёрт с ними? Это ваше милосердие? А их близкие?..

— Меридием, в тебе говорит боль утраты и жажда мести, — тихо отвечает Невра. — Но мы должны двигаться дальше, несмотря на скорбь. Иначе жизнь потеряет всякий смысл.

Глубоко вдыхаю, не в силах что-либо сказать.

Неожиданно Невра заключает меня в объятия, прижимает к себе, и я слышу быстрый стук чужого сердца.

— Ты нужна мне в Гвардии, — говорит он, зарывшись лицом в мои длинные лаймовые волосы. — Обдумай своё решение, прошу.

Тепло его тела такое манящее, что я обнимаю вампира в ответ. На секунду в душу закрадывается сомнение.

Когда Невра уходит, я копаюсь в собственных мыслях, но перед глазами снова возникает твоё безжизненное тело, свисающая с кровати холодная рука, за которую я хваталась до последнего, пока тебя не унесли.

За окном вновь ярко сияют звёзды. Глубокая ночь.

Я состою в Гвардии не так долго, и у меня немного вещей.

Не хочу устраивать слезливых прощаний и выхожу из комнаты, где только оставленная для Невры записка является признаком того, что когда-то я здесь присутствовала.

Извинившись за то, что ухожу вот так, что не могу заставить себя взглянуть ему в глаза, я желаю вампиру прожить счастливую жизнь.

У самых ворот окидываю Главный штаб прощальным взглядом и покидаю его. В моих руках книга о мальчике, не желавшем взрослеть, дочитанная благодаря Невре.

Дорогая Икар.

Гвардия Эль была нашим с тобой маленьким Неверлэндом, где вместе с верными друзьями мы отправлялись в приключения, разделяли несчастья и радости. Но, простив и увековечив твоего убийцу, они забыли о тебе, осквернили твою память.

Гвардия, изгнавшая тебя в угоду демону, что отнял твою жизнь, для меня мертва. Но я не прощу и пойду вперёд, чтобы отыскать новый Неверлэнд, в котором тебе обязательно найдётся место.

Ведь ты будешь жить в моей памяти вечно.

Поэтому направо — второй поворот, и прямо, пока не настанет рассвет.

Здесь воцарилась полная разруха. Будто сам хаос вышел из бушующих недр мира и воплотился в развалинах, ещё недавно представлявших собой главный, священный зал штаба Эль. В моих ушах стоял грохот, заглушавший саму жизнь, а глаза застилала пыль, и среди творившегося безумия я не сразу расслышала тишину. Казалось, это было тающее сквозь приоткрытые ресницы видение или призрачное воспоминание о тех днях, когда на горле не сжимала свои тиски смерть, а земля не была красна от крови. Эта тишина показалась мне такой неестественной, что даже захотелось заткнуть уши, и больше походила на короткий момент передышки перед новым затяжным боем. Однако она обосновалась в этих стенах надолго, потому что — только теперь я наконец поняла это — была гробовой.

Когда кто-то крикнул о битве в Главном зале, я собрала последние силы и поспешила туда. Находившаяся рядом Эвелейн кричала мне остановиться, причитала о тяжёлых ранах, но я не послушалась, потому что те, кому требовалась моя помощь, те, кого я любила, всё ещё оставались среди этого огня и ужаса. Потому что среди этого огня и ужаса оставался ты.

Я всё ещё вспоминаю день, когда мы впервые встретились. Ты выглядел скучающе-расслабленным и смотрел куда-то в небо, простиравшееся над Столетней вишней. Интересно, о чём ты думал в тот момент? Я никогда не понимала ход твоих мыслей и была готова всё отдать, лишь бы этому научиться. Ты оторвал взгляд от далёкой синевы лишь тогда, когда расслышал шорох травы, сминаемой нашими с Керо шагами. Он что-то сказал, но я не расслышала, ведь тогда наши с тобой глаза впервые столкнулись. Меня сразу заинтересовала повязка, но ещё больше — лукавая улыбка, сразу возникшая на твоём лице. Мне не составило труда догадаться, что ты принадлежал к расе вампиров. Иронично, что в тот момент, смотря на тебя, я забыла обо всём — о Гвардии, штабе, Керо, — хотя никогда не ладила с вампирами. Время показало, что ты не стал исключением.

— Оставляю её на тебя, — кинул Керо, прежде чем поспешно удалиться в сторону рынка.

Да, я помню: он говорил, что в последнее время у него очень много дел.

Не переставая выжидающе смотреть на тебя, я ожидала напутствия, первых слов начальника, обращённых к его новой подчинённой, адресованных только мне. Тогда почему-то показалось, что они должны были стать судьбоносными, но ты только и сказал:

— Значит, теперь ты в моей гвардии. Хороший выбор.

Признаться честно, я не поняла, что ты имел в виду, но по моим рукам побежала мелкая дрожь — наверное, я услышала то, что хотела услышать. Тем временем ты продолжил:

— Надеюсь, ты будешь стараться. Мне важно, чтобы Гвардия Тени была лучшей. Если возникнут вопросы, обращайся. В конце концов, — обольстительно улыбнулся ты, — я всегда готов помочь молодой неопытной девушке.

И больше ничего не добавил. Я запомнила этот разговор дословно, потому что в дальнейшем прокручивала в голове бесчисленное множество раз. Но тогда, у Столетней вишни, я не могла поверить: и это всё? Вот так, сухо и лаконично? Знаешь, сейчас я понимаю, что могла бы проявить инициативу. Но в тот момент я ответила лишь сконфуженной полуулыбкой и оставила тебя в покое. В дальнейшем я долго корила себя за проявленную нерешительность.

Не только в тот раз, но и во все другие. Очень скоро я поняла, что ты был настоящим повесой. То, что говорили о тебе гвардейцы, оказалось правдой: ты не пропускал мимо ни одной юбки. Ни одной, кроме моей. И снова ирония: я мечтала обратить на себя твоё внимание, а ты, будучи законченным бабником, меня даже не замечал. Но тогда мне казалось, что это к лучшему. В конце концов, я не хотела быть девушкой на одну ночь — моё сердце требовало гораздо большего. И оттого робело ещё сильнее: твои девушки были прекрасны как свежий зимний день, и, если ни одна из них не пробудила в тебе настоящие чувства, на что вообще могла надеяться я?А между тем в штабе поговаривали, что у меня практически нет подруг.

Мне всегда казалось, что я ненавижу твоих пассий. Они были лучше, податливее и гораздо красивее — так я думала. Но однажды один из бесчисленных ведьминых кругов донёс до наших бесконечно далёких земель человеческую девушку, так похожую на меня в своей неприглядной заурядности. И знаешь, в чём заключается самая большая ирония? Очень скоро я возненавидела Эрику ещё сильнее, чем красавиц, согревавших твою постель по ночам. Возненавидела огонь, всякий раз появлявшийся в твоих глазах при виде неё.

Новость о вашем романе не стала для меня неожиданностью: к этому, чёрт побери, всё и шло. Именно так я сказала себе, запершись в комнате после очередной миссии. А после бессильно рухнула на кровать, хоть до самого утра так и не сомкнула глаз. Через неделю мне хотелось рвать на себе волосы — светло-сиреневые, как глаза Эрики, длиннее, чем у неё. Но я улыбалась так, словно одинокими вечерами никогда не шептала в слезах твоё имя. Через месяц моё сердце продолжало рваться из груди, пронзаемое тысячами маленьких острых игл. Но я делала вид, что не замечаю, как вы уединяетесь в очередном неприметном уголке. Ещё через месяц я заперла боль глубоко внутри, приняла её, растворилась в ней. И больше ни разу не вздрогнула, смотря вам двоим вслед. Эта боль на долгие годы стала неотъемлемой частью моего естества, оставляя мне лишь бесконечные сожаления. Ведь я не смогла. В отличие от Эрики — такой же посредственной и напрочь лишённой харизмы — я так и не смогла найти в себе силы хотя бы попытаться завоевать тебя. В те дни я много думала, что такого было в ней, чего не было во мне, в то время как секрет находился на самой поверхности, и заключался он отнюдь не во внешности или особом нраве. Мне потребовались годы, чтобы это осознать.

Но там, в главном зале, застыв у колыбели скорбного молчания, вознеся его вместо наших молитв к поблёскивающему в лучах дневного света Кристаллу, я неверяще созерцала его грани, лишённые каких бы то ни было изъянов. Он, совладавший с хаосом, возвысился над ним, оттеснил его, предзнаменуя выжившим вожделенное умиротворение и тем болезненней заставляя мою душу разрываться на части от жалости, горечи и ужаса. Но, сколь сильны они ни были, они всё равно не могли спасти Валькиона и Эрику. Сколь безгранично ни было моё сострадание, оно не могло помочь тебе, ставшему на колени рядом с окровавленным телом лучшего друга и прямо напротив девственно чистого Кристалла, вынести тяжесть утраты. Об этом говорила застывшая в твоих глазах пустота. Так вот она, цена умиротворения? И никогда не меньше?

Можешь мне не верить, но раньше я ни разу не задумывалась о своём отношении к тебе. Ты вызывал трепет и стон в груди, и в течение года, смотря на тебя, я больше всего на свете хотела взять на себя хотя бы частичку твоего страдания, лишь бы сделать тебя немного, совсем немного счастливее. Этого было достаточно, чтобы не тратить время на рассуждения, стояло ли за моей влюблённостью что-то ещё. Но ты не нуждался в помощи — ни в моей, ни в чьей-либо ещё. В то время как многие гвардейцы — даже вездесущая неистовая Мико — покидали Штаб десятками, утратив дух, ты не прекращал работать на благо Гвардии, на благо Элдарии. Ты оказался сильнее боли и скорби, перешагнул через них и продолжил жить, несмотря ни на что. Думаю, ты наслышан, что многие из тех, кто знал тебя до эпохи Белой жертвы, сожалеют о том, каким холодным и отстранённым ты стал. Но я тебя не виню. Задумывались ли они, что ты чувствовал? Пытались ли хоть на миг соприкоснуться с тем адом, в котором ты агонизировал изо дня в день? Плевать, что они думают. Даже если пустота, появившаяся в твоих глазах в Зале с Кристаллом, не отступала ни на шаг все последующие годы, даже если я больше так никогда и не увидела на твоём лице той широкой улыбки, которая сводила меня с ума, я впервые поняла, что восхищаюсь тобой, Невра, и полюбила ещё крепче. И тем сильнее ощущала боль, созерцая в твоих глазах ту самую пустоту, не ушедшую даже за семь лет. Но ты не из тех, кто шёл на поводу у страдания. Ты боролся. Отчаянно боролся за будущее Гвардии. И постепенно пустота стала чуть менее плотной, отступив в самую глубь твоего сердца. Пусть уже совсем не такой, как прежде, но ты возвращался. А вместе с тем возвращались и твои старые привычки.

Скажи, в моменты удушающего отчаяния замечал ли ты когда-нибудь мой неясный силуэт за своей спиной? Я знаю, ты не просил о помощи, но я всё равно оставалась рядом, стараясь не вторгаться в твои очерченные кровавыми царапинами границы. Ведь так не хотела бередить старую рану. Ведь убеждала себя, что для тебя время ещё не пришло. Ведь ты больше не встречался с подчинёнными.

Но я попыталась, представляешь? Жизнь вокруг постепенно налаживалась, и мне вдруг показалось, что наш век слишком короток, чтобы молча страдать, что со смерти Эрики прошло целых три года…

Помнишь тот вечер? Несколько недель я безвылазно проводила в библиотеке, изучая поднимающие дух книги, наблюдала в столовой и коридорах за раскрепощёнными гвардейцами и думала о том, что же тебе сказать. И вдруг мы оба одновременно задержались, словно потерявшись среди гружённых талмудами стеллажей в конце очередного непростого дня. Я считала это знаком судьбы. Вознаграждением за то, что всё-таки решила пересилить себя.

Но ты ведь об этом не знал, Невра? Поэтому я не могла винить тебя в отчаянии и гневе, которые испытала, когда, наконец отдышавшись после нескольких сбивчивых фраз — малой толики заранее подготовленной речи, так некстати позабытой в диком танце собственного сердца, — увидела лишь сочувственную улыбку: твой неслышный и одновременно оглушающий ответ. Я не могла винить тебя в том, что ты так и не стал моей сбывшейся мечтой.

Однако потухшие свечи библиотеки донесли до остального Штаба, что случилось нечто иное, и на следующий день женщины-гвардейцы стали тихонько шептаться, что правая рука Хуан Хуа изменил собственным принципам ради одной-единственной. Они завидовали моей не случившейся с тобой близости, в сладостном разочаровании восклицая, что я стала «одной из». Возможно, с того самого вечера какая-нибудь новобранка всякий раз с едва скрываемой злостью смотрит мне вслед, думая, что недостаточно для тебя хороша.

Знаешь, каждый вечер наблюдая из своего окна, как ты уходишь за пределы Штаба с очередной гражданской, я больше не чувствовала жгучей ненависти. В конце концов, если ты не мог быть только моим, меня устраивало, что ты не принадлежал никому. А может, я просто себя обманывала? Может, ты просто всё ещё принадлежал той, которой уже не было на свете?

Думаю, тебе несложно представить моё изумление, когда её нога, обретая плоть, вновь ступила на земли Эль. Но, замерев там, посреди украшенной к празднеству лужайки около Столетней вишни, я не отдавала себе отчёта в собственных чувствах. Мне не было до них никакого дела. Мои глаза были прикованы к тебе: к твоему напряжённому от шока и сомнений лицу. Но ты этого не заметил, верно? Даже спустя семь долгих лет Эрика снова завладела твоим вниманием, и с первого взгляда на радостные и уже полностью осмысленные лица я поняла, что вместе с ней возвращаются прежние времена. Ведь ты не переставал любить её, не так ли? Так стоило ли теперь придавать значение тому, что произошло на нашей с тобой миссии?

То утро оказалось для меня подобно взрыву, хотя ты всего лишь тихо постучал в мою дверь.

— Извини, что так рано, но это не терпит отлагательств, — не поприветствовав и сразу переступая порог, сказал ты, пока мой лихорадочный взгляд с сожалением натыкался на каждую неприбранную вещь в комнате.

Но тебе, казалось, было всё равно. Ты выглядел уставшим, будто…

— Ещё не ложился, Невра? — спросила я, с неодобрением всматриваясь в тени, залёгшие под твоими глазами.

— Ещё нет, — нисколько не смущаясь, но уже слегка раздражаясь моей обременительной заботе, нетерпеливо ответил ты. — Но очень хотел бы, поэтому не будем терять время.

Пристыженная, я покорно ожидала твоих дальнейших слов. Ты ведь никогда не приходил ко мне просто так.

— Через несколько дней мы отправляемся на очень важную миссию. Нам нужно наведаться в селение эльфов, что живут к югу отсюда. Только ты и я. По моим расчётам, это займёт два или три дня. Выдвигаемся на рассвете. Хуан Хуа ещё расскажет тебе подробности, но сейчас она отправила меня, чтобы я поставил тебя в известность, — сказал ты с этим твоим невозмутимым выражением лица.

Как и говорила, Невра, раньше я была готова отдать всё на свете, лишь бы научиться понимать твои мысли. Но со временем поняла: какой был смысл тратить свои нервы на подобные размышления, если на самом деле среди твоих мыслей не имелось ни одной, со мною связанной? Так что я лишь коротко кивнула, после чего ты ушёл. Вот и всё. Но я бы солгала, сказав, что наша очередная сухая беседа прошла как обычно. Привычный ход вещей нарушил твой быстрый взгляд, почти украдкой брошенный на меня через плечо. И всё же я давно перестала придавать значение пустым знакам.

Через некоторое время я ждала тебя у подготовленного к отплытию корабля, всматриваясь в горизонт. В голове плавно перетекали из одного в другое воспоминания, связанные с этими морскими далями и мягкими песчинками: приятные и не очень. И потому я совсем не услышала, как ты подошёл, положив руку мне на плечо. Отскочив, я неодобрительно на тебя посмотрела, отмечая, что эта маленькая выходка доставила тебе немалое удовольствие. На мгновение мне даже показалось, что передо мной стоял прежний ты, которого я потеряла много лет назад.

— Извини, что напугал, — произнёс извиняющимся тоном, но в глазах плясали озорные огоньки.

Наверное, нет смысла описывать всё то, что происходило после: ты и сам прекрасно об этом знаешь. Однако кое-что не давало мне покоя. Мы остались одни посреди тихого синего моря — в былые времена я могла об этом только мечтать. Но, чем дальше на юг уходил наш корабль, тем явственней плескалось в моей душе недоумение. Ведь я не ощущала того воодушевления, которое, казалось, непременно должно было расцвести в моей груди при подобных обстоятельствах. И, списывая свои чувства на нервозность из-за предстоящей миссии, я не очень охотно отдавала тебе крупицы своего личного времени и совсем не претендовала на твои, хотя ты всё чаще первым заводил разговор.

Думаю, в том путешествии мы обнаружили гораздо больше, чем искали. Вместе мы побывали в новом приключении, совершили множество дел и разрешили множество вставших перед нами проблем. Но я никогда не смогу забыть, как в последнюю из ночей на южных землях ты робко подошёл к моей палатке. На тебя нашла бессонница, и я, подавив волною вздыбившееся в груди волнение, согласилась провести с тобой немного времени. Сама не знаю, в какой момент ты вдруг перешёл к более личной теме.

— Знаешь, — начал так, словно боялся моей реакции, — в последнее время я всё чаще вспоминаю о той нашей встрече в библиотеке.

В оцепенении замерев, я, ещё прокручивавшая на языке что-то о лучших и худших напитках в Штабе, пусто уставилась на тебя и заметила в твоих глазах ожидание.

— Ты не был обязан отвечать на моё признание, — стараясь сохранять спокойствие в голосе, наконец пожала плечами я. — Не переживай о том, что уже прошло.

— Я не об этом. Я постоянно прокручиваю ту ситуацию в голове, понимаешь? — растеряв прославлявшую тебя уверенность и обаяние, немного смущённо ответил ты.

Да, Невра, я прекрасно понимаю, что ты и сам помнишь наши с тобой диалоги. Но, воспроизводя их в этом письме, я анализирую собственные чувства и пытаюсь донести до тебя объяснение моих слов и поступков. Читая эти строки, пожалуйста, прояви немного терпения, ведь я не решусь сказать тебе всё это вслух.

— Не понимаю, — скрывая охватившую меня тревогу, покачала я головой. — Моё присутствие… Доставляет тебе дискомфорт?

В тот момент я желала провалиться сквозь землю. Даже по прошествии стольких лет мне совсем не хотелось вновь вспоминать своё сердечное фиаско, а ты завёл об этом разговор. Тогда в моей голове пронеслась мысль, что вампиры действительно жестоки, но теперь, оборачиваясь на прошлое, я осознаю, насколько нечуткой была и насколько тяжело тебе было заговорить о том, что на душе. Хотя, казалось бы, кому, как не мне, это понимать? Однако я лишь хлопала ресницами и не смела даже помыслить, что ты собирался сказать именно то, что собирался.

— Послушай, Пацифи, — тихо начал ты, — если бы я спросил тебя об этом теперь… Смогла бы ты повторить своё признание?

Я обескуражено посмотрела на тебя, словно не могла понять, действительно ли сказанные слова принадлежали тебе, но, вопреки приглушённому голосу, твой взгляд выражал абсолютную решимость. И тогда, сметая всё на своём пути, по моему телу растеклось… оцепенение. Так вот как это должно было быть?.. Мой из года в год повторяющийся сон наконец-то стал явью, а я невыразительно уставилась на тебя, как будто оглохла. Глупо получилось, не правда ли? А ведь там, в обители грёз, я, объятая радостью и счастьем, бросалась тебе на шею, чтобы вложить в твои губы отчаянно нежный поцелуй. Но затем просыпалась, неизбежно чувствуя на собственных губах только солёную влагу. И поэтому мне вдруг почудилось, что я всё ещё сплю. Окончательно растерявшись, я даже не пошевелилась.

— Я… Мне кажется, сейчас не самое подходящее время для подобных обсуждений, — выпалила единственное, что пришло на ум, когда разочарование в твоих молчаливо поджатых губах наконец привело меня в чувство.

Прости за этот холодный, ничего не выражающий ответ. Ты ошарашил меня резкостью своего откровения, и я отнеслась к нему совсем по-иному, чем отнеслась бы та, другая Пацифи, которая жила лишь в моих фантазиях. Разбитое сердце настоящей давно отвыкло следовать за мечтами. В конце концов, ты ведь всего лишь задал мне ни к чему не обязывающий вопрос. Позволь отметить в своё оправдание, Невра: тогда я действительно считала это истинной причиной своей странной реакции.

Как бы то ни было, ты отступил. Пламя в твоих глазах мгновенно угасло, и, словно и сам не ожидал от себя подобных глупостей, ты ответил:

— Извини, я… Иногда я несу всякую ерунду. Не обращай внимания.

Весь следующий день мы снова провели в плавании, почти не пересекаясь друг с другом, и прибыли в Штаб уже поздним вечером. А дальше… Дальше было лишь твоё застывшее от неверия лицо и она, сияющая в свете праздничных огней. Вы снова обрели друг друга. А я скрылась ото всех в библиотеке, чтобы предоставить Хуан Хуа подробный отчёт о нашей успешной миссии.

В тот вечер, всё больше путаясь в своих мыслях, я многого не понимала, Невра. Зачем ты пошёл за мной? Почему не захотел остаться со своей возлюбленной, предпочтя мою молчаливую компанию? Мы же просто порознь сидели за столом, строча свои наблюдения на длинных пергаментах; перо в моей руке слегка подрагивало, ведь, закрывшись от собственных эмоций, я впервые была абсолютно безразлична и к тебе, и к тому, что происходило за ломящимся от яств праздничным столом.

И тогда, едва поставив последнюю точку в своём отчёте, с чувством неправильности происходящего, я поспешила в комнату, чтобы написать тебе это письмо, чтобы наконец дать внятный ответ, когда сама его обнаружу. И старательно укрывалась от твоего внимания целую неделю, посвящая свои вечера погружению в омут собственной памяти. Даже добилась разрешения Хуан Хуа отправиться на новую, индивидуальную миссию, чтобы не видеться с тобой, когда ты будешь читать мои нелепые излияния.

Так почему же…

Пламя одной-единственной свечи, охватившее комнату тёплым тусклым светом, дрогнуло — огарок погас. Но, едва от неожиданности выронившие перо пальцы скользнули по гладкой поверхности ящика, раздался стук в дверь, и, торопливо спрятав неоконченное письмо в стол, русалка нетвёрдо поднялась. Кем бы ни был решивший навестить её в столь поздний час, она не была ему рада: плутавшая по коридорам собственных воспоминаний и мыслей, а теперь вырванная из их сетей, девушка чувствовала себя потерянной и разбитой. Разве можно было в таком состоянии принимать гостей?

Недовольство, застывшее на её лице ледяной маской, надтреснуло, когда тревожный огонь на самом крае свежего фитиля выхватил из мрака до боли знакомые черты лица. Невра стоял на пороге и уставшим взглядом смотрел на неё.

— Я могу войти? — коротко спросил он.

— Если хочешь, — подавив дрожь, ответила девушка и отошла, чтобы пропустить его в комнату. — Ты пришёл передать мне сообщение от Хуан Хуа?

В её голосе таилась изо всех сил сдерживаемая нервозность. В последнее время у Невры определённо получалось лишать свою подчинённую душевного спокойствия, врываясь в её пределы, когда она была наиболее уязвима.

— Нет, Пацифи, — вздохнул вампир, остановившись на середине. — Я пришёл, потому что ты избегала меня все эти дни.

Отойдя к окну, девушка отстранённо взглянула на трепещущие в густой темноте тусклые звёзды. Всё это снова походило на искривлённый глупыми фантазиями сон. Но он оказался реальностью, когда, теряя самообладание, Пацифи наконец заговорила:

— Я не понимаю, почему ты здесь. Ведь где-то там тебя ожидает твоя ожившая возлюбленная.

От прохладного тона русалки по лицу Невры пробежала болезненная судорога, и девушка едва не отстранилась, когда он резко сократил расстояние между ними до пары шагов.

— Для меня прошло семь лет, — тихо, но чётко выговорил Невра. — Увидев Эрику, я по-настоящему осознал это. И потому сейчас я нахожусь здесь.

Преодолев последние сантиметры, разделявшие двух молодых людей, Невра приблизился к Пацифи вплотную. Она попыталась отступить, но наткнулась на стену и лишь беспомощно наблюдала, как вампир берёт в свою её вмиг обмякшую руку, словно сейчас та совсем ей не принадлежала.

— Пожалуйста, не отстраняйся, — почти прошептал Невра. Длинные пальцы крепко, но аккуратно сомкнулись вокруг чужой ладони. — Так ты поэтому игнорировала меня? Поэтому… — запнувшись, вампир с неловкостью, коей никогда раньше девушке не приходилось за ним замечать, добавил: — Поэтому ушла от нашего последнего разговора? Ты думаешь, я всё ещё люблю Эрику?

Словно ужаленная этими словами, Пацифи с силой выдернула чуть подрагивающую руку из хватки мужчины.

— Я думаю, ты слишком долго оставался одиноким, Невра, — помолчав пару секунд, ответила девушка и опустила глаза в пол, но, мягко взяв её за подбородок, вампир снова завладел её взглядом.

— Я слишком долго отказывался признавать очевидное, — серьёзно сказал Невра. — И убедился в этом на нашей миссии.

Его тихий, но звучный голос эхом отдавался у Пацифи в голове. И, вновь не веря себе и тому, что слышит, она робко спросила:

— В чём именно ты убедился?

Будто ожидая этого вопроса, вмиг изменившимся тоном вампир наконец чётко проговорил:

— Я люблю тебя, Пацифи. И уже довольно давно. Но, если бы я не побоялся снова к кому-то привязаться, не думал о том, что снова могу кого-то потерять… Прошу тебя, ответь: ты всё ещё испытываешь ко мне чувства?

Невра говорил твёрдо и искренне, и с каждым произносимым им словом к девушке всё ближе подступала удушающая волна неоправданных ожиданий. И, как только затихли последние слоги его признания, она обрушилась на Пацифи со всей своей неведомой мощью. В этот момент перед глазами русалки неистовым ураганом стали закручиваться прожитые дни: Невра, улыбающийся ей при одной из их первых встреч; Эрика, расслабленно прислонившаяся к нему у всех на виду; мокрая от слёз подушка в очередную из ночей и мечты, бесконечные несбывшиеся мечты… Она ведь этого хотела. Она ведь так этого хотела! И теперь он наконец-то пришёл. Разве могла она отказаться, если когда-то так его ждала?.. Но где-то там, внутри отчаянно забившегося в панике сердца и яростной памяти, посреди этой дикой бури, всё ярче разгорался маяк истины, придавая призрачным видениям обезображенный вид. И, выхваченная мягким, умиротворяющим светом, впитывая каждый его лучик, девушка вдруг тускло посмотрела перед собой, в мгновенно затихшее мерцание далёких образов прошлого, обращающихся в прах.

Воцарившаяся в комнате тишина становилась невыносимой. Не в силах с нею совладать, сдавленным голосом Невра сказал:

— Пожалуйста, не молчи.

И тогда из вороха резко отступившего хаоса бесформенных мыслей Пацифи наконец ухватилась за ту, которую так долго не замечала.

— Мне жаль, — глубоко вздохнув, отозвалась она. Её сбивчивый голос всё ещё дрожал от неверия. — Мне правда очень жаль.

Словно признавая своё окончательное поражение, вампир позволил собственным рукам безвольно свеситься вдоль тела.

— Что ж, я сам виноват, — севшим голосом сказал он, опуская голову. -Извини, что побеспокоил тебя в столь поздний час.

В гробовом молчании дойдя до двери, мужчина ни разу не обернулся. Только чуть заметно пошатывающаяся походка выдавала его истинные чувства, когда он бесшумно выскользнул в коридор. И, смотря ему вслед, девушка, словно всколыхнувшееся на ветру пламя свечи, содрогнулась и обхватила себя за плечи, лишь бы не чувствовать растекающегося по венам холода и зреющих за завесой век прозрачных бусин слёз. В мгновение ока она разрушила то, чего вожделела все эти годы, от чего сходила с ума.

Сколько бы ни буравила Пацифи взглядом захлопнувшуюся дверь, самообладание не возвращалось. Может, прямо сейчас стоило броситься вслед за Неврой и взять слова назад? И получать от него любовь, которую он наконец был готов ей дать?.. Или же…

Словно надеясь сбежать от своих предательских мыслей, девушка стала метаться взором от одного предмета к другому. И тогда её взгляд вдруг упал на закрытый ящик, где лежало всё ещё недописанное письмо, адресованное вампиру. Подойдя к столу на нетвёрдых ногах, Пацифи достала чуть помятый лист и аккуратно, неестественно дотошно его разгладила. Отогнувшийся уголок замер над чинно горевшей свечой: был ли теперь от этих записей хоть какой-то толк, если сегодня всё закончилось? Однако, пробегая глазами исполненные боли и стенания строки, девушка отвела руку от огня. Каждое предложение было выстрадано Пацифи в течение многих лет, и она вдруг поняла, что хотела бы сказать ушедшему Невре гораздо больше; что мало — чертовски мало — выражал произнесённый ею несуразный отказ. И тогда русалка вновь обмакнула перо в чернила, чтобы наконец завершить повествование о собственных чувствах, предназначавшееся одному-единственному мужчине. Мужчине, который снова спутал ей все карты и помешал очередному по крупице выстраиваемому плану.

Зачеркнув последнюю строчку, девичья рука стала выводить новые слова.

Милый Невра, я долгие годы без памяти тебя любила. Ты был моим идеалом и недосягаемой мечтой, которую я нарекла таковой по собственной воле. И сейчас, вырисовывая эти нескладные буквы, мои руки дрожат как никогда, но я нашла ответ на главный вопрос своего сердца. Когда ты получишь это письмо, я, как и планировала, буду на новом задании, далеко отсюда, чтобы дать тебе время обо всём подумать. Я хочу, чтобы ты узнал, насколько дорога была мне каждая деталь, мнимо или явственно связывавшая нас. Ведь более невыносима, чем воспоминания о ранах своей любви, для меня лишь твоя убеждённость, что ты мне безразличен. Это не безразличие, Невра. Даже до искусанных в кровь губ и онемевших от напряжения коленей, это лишь всем естеством жаждуемый покой. Желанное умиротворение. Просто ты пришёл слишком поздно, чтобы мне его даровать. И не будет предела моей искренней радости, когда оно наконец откроет свою заветнейшую из тайн и тебе.

С сестринской нежностью,

Пацифи.

* * *

Солнце клонило на запад, когда Невра читал последние строки подсунутого под дверь фамильяром девушки письма; на пожелтевшую бумагу капнула слеза — настолько горькая, что, казалось, этой слезой Невра мог сейчас отравить весь волшебный мир. Сколько их, этих лишённых всякой надежды слёз, капало вот так с сиреневых ресниц очаровательной в своей юношеской привязанности русалки? Мужчина никогда об этом раньше не задумывался и даже не подозревал о неистовом пламени, день от дня пожиравшем её изнутри, вплоть до того проклятого вечера, когда он её оттолкнул. Но теперь они с Пацифи были похожи, ведь наконец разделили одну и ту же общую боль.

И всё же Невра больше не мог терять и без того утерянное время. Через неделю Пацифи вернётся с задания, и они обо всём поговорят. Только сейчас вампир наконец осознал, какие эмоции обуревали девушку все эти годы, но, как бы ни отрекалась она от него по их призрачном исходе, отступать он не собирался. Невра из Гвардии Света вернёт тепло и преданность той, что была ему дорога; заполучит обратно её нежность и страсть, которые он так необдуманно растратил на старые переживания и мелкие интриги. И сейчас, осушив слёзы и пристально вглядываясь в кем-то расчерченный под огненными облаками горизонт, мужчина бережно прижимал к груди чужое письмо — словно самое сокровенное, что мог предложить ему этот удивительный мир. А под ногами тихо шепталось с песчаным берегом необъятное море, убегающее за горизонт в поисках одинокого корабля, чтобы приласкать его мерным плеском под заливистую песню ветров.

Эта миссия являлась одной из худших вещей, которые с ним случались. Отвратительней была лишь гибель брата. И не только его: десятков волшебных существ. И виной этому был он. Сирота, большую часть жизни вынужденный скрывать своё происхождение. Дракон, оспоривший добрую волю своих собратьев и возжелавший мести за их печальную участь. Отступник, отринувший собственную человечность и поставивший Элдарию на грань уничтожения. Воин, раскаявшийся в содеянном и вернувшийся на истинный путь. Ланс из Гвардии Обсидиана.

Отстранённый и напряжённый, он стоял на палубе и вкрадчиво смотрел за борт. Горизонт боязливо отступал от корабля всё дальше в море, будто предупреждая об опасности, которая поджидала экипаж на Северных землях. Впрочем, даже если этот край и отличался коварством и неприветливостью, Ланс остерегался не столько возможной схватки, сколько неизвестности, что скрывалась за стенами человеческого здания, появившегося на вершине одной из гор. Но даже если внутренне мужчина не находил себе места от волнения, он был готов встретиться с любой опасностью, чтобы защитить остальных.

Если бы в тот день, когда Ланс впервые вознамерился разбить Кристалл, кто-нибудь сказал ему, что однажды он снова станет предан Главному штабу, он, наверное, разразился бы презрительным смехом. Или, оскорбившись, впал бы в неимоверную ярость. Но мужчина изменился. Даже если одна неугомонная спасительница Элдарии не желала в это верить, развязав очередную перепалку. Тем не менее его не волновало её доверие. Даже если Эрика заблуждалась насчёт него, она имела на это право. Ланс прекрасно помнил о том, что связывало их всё это время, как бы ни желал он его отмотать. Однако была на этом корабле и та, кто …

— Ты всё слышала, да? — устало выдохнул Ланс, когда Эрика, разъярённая ещё больше, чем до их очередного неприятного разговора, скрылась из виду.

— Я надеялась остаться незамеченной.

— Тебе ещё многому нужно научиться, — пожал плечами мужчина, смерив подошедшую к нему фею сдержанным взглядом. Настолько сдержанным, что она слегка вздрогнула, в то время как её прозрачные крылья опасливо встрепенулись.

Разумеется, Ланс принял это движение на свой счёт. И оттого ему хотелось проклясть эту миссию ещё больше. Одной из особенностей путешествия на этом чёртовом корабле являлось то, что с его территории никуда нельзя было деться, даже если Ланс был готов отдать за это всё на свете. Ведь он не мог скрыть от феи свою отвратительную предысторию. Летици вступила в гвардию совсем недавно, но отлично знала о преступлениях того, другого Ланса. Однако, как бы ни стыдился его нынешний герой Гвардии Обсидиана, бояться трудностей он не привык, а потому сразу же пошёл в нападение:

— Сказанное мной ранее относилось и к тебе тоже. Ты ещё слишком молода и неопытна, чтобы участвовать в подобных миссиях. Тебе чудом удалось избежать серьёзных ран при столкновении с мариподами.

И в подтверждение собственных слов дракон скользнул взглядом по линии чужого плеча, на котором ещё несколько дней назад, прямо под разорванной одеждой, виднелся небольшой кровоподтёк.

— Это твои слова поддержки, да, лидер? — с разочарованием в глазах отозвалась Летици, и Лансу вдруг захотелось отвернуться, лишь бы её не видеть. Не видеть неприятия на её лице, ведь меньше всего ему хотелось ссориться с феей, чей взгляд так плавно и прочно лёг на его сердце отпечатком радуги.

Тем не менее Ланс ответил:

— Моя поддержка заключается в том, чтобы все на этом корабле остались живы.

— Эрика права! Мы способны за себя постоять! Ты нас недооцениваешь! — ещё больше распалённая этим замечанием, с негодованием в голосе отозвалась Летици.

Однако всё ещё возмутительно хладнокровный, Ланс поставил точку в данном споре:

— Или ты себя переоцениваешь, иначе не напросилась бы на эту миссию. Может, для тебя это просто захватывающее дух развлечение, но твоя беспечность может стоить тебе жизни.

Словно в знак удручённой покорности, крылья за спиной Летици померкли и, растворившись в солёном дыхании моря, исчезли. Ничего более не сказав, фея обиженно удалилась в свою каюту, не замечая пытливого взгляда, следовавшего за ней до самой двери.

Ланс, рвущий и мечущий в своей неистовой ярости, остался в прошлом. Все это признавали, кроме него самого. Когда-то утопая в ненависти и злобе, он возвёл между собой и остальным миром ледяную стену, и, хоть со временем уважение и доверие окружающих, стёртые им под самый корень, понемногу стали к нему возвращаться, он так и не смог её разрушить. Потому что прошлое, сколь кропотливо его ни искупай, никуда не исчезает. Но его это вполне устраивало. На протяжении долгих семи лет оно, это полное боли и крови прошлое, просачиваясь вслед за драконом настороженными взглядами гвардейцев, куда бы он ни шёл, было его единственным ориентиром, главным напоминанием о том, сколь многое ещё предстоит сделать, чтобы хоть чуть-чуть смягчить последствия собственных непростительных ошибок. Он это заслужил. И ледяная стена становилась выше и прочнее, вбирая в себя благородные цели и высокие идеалы. Неважно, что говорили за спиной жители Штаба. Лансу была ни к чему их горячая дружба и преданность, пока он мог защищать их.

Именно так мужчина думал, жёстко и решительно смотря в лицо каждому новому дню. Именно так он думал, впервые увидев в дверях Зала советов восемнадцатилетнюю девушку, в глазах которой застыл семицветный спектр. За её плечами трепетали крылья, и Ланс непроизвольно засмотрелся, как отливают в полуденном свете едва заметные крохотные чешуйки, пока звучный голос мужчины, существовавший сейчас словно отдельно от самого Ланса, не произнёс стандартный вопрос, наряду с другими задававшийся каждому новобранцу при гвардейском отборе.

И тогда живые глаза, переливаясь радугой, с осторожностью и любопытством скользнули по суровому спокойному лицу. С виду невозмутимый, Ланс почувствовал, как содрогнулось всё его естество: впервые за многие годы на него смотрели изучающе, а не презрительно; не было никаких сомнений в том, что Летици — кажется, так она представилась? — оценивала мужчину, а не боялась его. Впрочем, ей ведь всего восемнадцать — она наверняка даже косвенно не застала событий, оставшихся в далёком прошлом. И почему-то при мысли об этом Ланс ощутил слабый отголосок надежды. Почему-то при взгляде на круглое лицо с милыми чуть заметными щёчками Ланс впервые почувствовал, что там, за воздвигнутой им на обломках жертвы своих собратьев Ледяной стеной, ему, ледяному дракону, нестерпимо холодно.

Но он ни разу не проявил к девушке хоть какого-нибудь внешнего интереса. Она была слишком прелестна и юна, чтобы терпеть сомнительные знаки внимания от предателя и головореза, которого Ланс ежедневно видел в собственном отражении. И потому он лишь украдкой смотрел ей вслед, когда она проходила мимо в коридорах или столовой, и почти всегда опускал глаза, если Летици, в свою очередь, смотрела на него.

* * *

Время медленно утекало сквозь дрожащие пальцы. Уже завтра утром, по расчётам Невры, корабль должен был причалить к заснеженной тверди, где на каждом шагу поджидала отважных путников чёрная погибель. Над кристально чистыми водами моря снова сгущались тучи, напряжение экипажа продолжало расти. Ланс хмуро корпел над картой Северных земель в своей каюте, когда услышал робкий стук в дверь.

— Войдите, — не поднимая головы, сказал он.

Дверь каюты отворилась с лёгким скрипом, давя на уши, и на пороге появилась съёжившаяся фигурка Летици. Неуверенно смотря на Ланса, она переминалась с ноги на ногу.

— Что ты здесь делаешь? — пытаясь скрыть удивление, строго спросил мужчина. — Отбой был два часа назад.

Где-то в глубине защищённой крепким доспехом груди снова затрепетало горячее сердце.

— Я знаю, — вздохнула Летици, но, вопреки собственным словам, прошла вглубь комнаты, пока не уселась на второй свободный стул. Поймав ещё один вопросительный взгляд, фея наконец призналась: — Никак не могу уснуть.

Стараясь не поддаваться вмиг охватившему его порыву, Ланс ответил так, как ответил бы любому другому бойцу:

— Это не дело. Завтра тебе нужно быть в форме. Прими три капли снотворного зелья. Это поможет, и сон не будет слишком крепким.

Снова вздохнув, словно совсем не это ожидала услышать, фея поднялась.

— Ты и вправду невыносим, — покачав головой, разочарованно сказала она.

— Ты не первая, кто мне об этом говорит, — невозмутимо отозвался Ланс.

Девчонка и представить не могла, каких усилий стоил ему этот спокойный размеренный тон, так не вязавшийся с бушующими внутри чувствами. Но что он мог ей предложить, если когда-то собственноручно разрушил всё, чем обладал? Если и сам сходил с ума от мысли, что не сможет уберечь её от опасности?

Тем временем лёгшая на ручку двери ладонь импульсивно сжалась, и, собравшаяся было уйти, Летици резко обернулась.

— Но, возможно, я первая, кто при этом не испытывает к тебе неприязни, — в приливе юношеской запальчивости возразила она. — Извини, что слушаю сердце, а не разум, и не убегаю от тебя вопреки твоим стараниям, мистер «Страшный убийца в прошлом».

Против собственной воли Ланс резко поднялся, ощущая, как накатывает волнами в груди безуспешно сдерживаемый им гнев. Летици была довольно приземистой и крупной, однако на фоне мужчины казалась тонким хрупким мотыльком, и дракону ничего не стоило обломать её возмущённо трепещущие крылышки. Но она его не боялась. Как могла она его бояться, если прекрасно знала, что нынешний Ланс ни за что не причинит ей вред? Это он раз за разом воскрешал в собственной памяти призрак отжившей своё личины Ашкора, и, наделяя её плотью, упорно выпячивал перед Летици, как будто надеялся этим её отвадить. Не имея силы простить себя, он не смел требовать прощения и от остальных. Однако дракон так и не смог понять, что девушке попросту не за что было его прощать. Она была слишком мала, чтобы застать совершённые им преступления, и слишком благодарна, когда он впервые спас её на одной из миссий, чтобы поверить в его злую природу. Но всякий раз он отталкивал фею, не позволяя приблизиться, и теперь, в напрягающей чувства до предела обстановке, это начинало по-настоящему её бесить.

— В таком случае прекрати свои провокации и возвращайся к себе, — наконец совладав с отчаянием, спокойно сказал Ланс. Только стук собственного сердца гулким эхом продолжал отдаваться в ушах.

Это был недвусмысленный отказ. Такой сухой и холодный, что крылья девушки снова рассеялись — подобно тающему в воздухе сверкающему дождю. Не зря в Элдарии водилась поговорка, что эмоции фей были написаны за их спинами. Впрочем, в данный момент юное девичье лицо отражало ничуть не меньше.

— Вот поэтому у тебя до сих пор нет друзей, — зло бросила она, скрываясь за дверью.

Это была последняя капля. Сейчас дракон как никогда сожалел о том, что ему пришлось взять с собой на миссию капризную девчонку, не умеющую справляться со своими эмоциями. Девчонку, не понимающую, что ей не место на этом чёртовом судне, плывущем прямиком в ловушку северных кицунэ, как и не место рядом с тем, кто уничтожил некогда царившее в мире равновесие. Но Летици отказывалась это признавать, о чём красноречиво говорила её нелепая попытка сблизиться с мужчиной. И теперь он стоял посреди собственной каюты выведенный из себя и… совершенно разбитый.

Ведь на самом деле ему не хотелось читать фее нотации. Настоящий, скрываемый ото всех Ланс — тот, которого подавлял предводитель Обсидиана, поклявшийся больше никому не внушать страх, — в эту минуту мечтал схватить фею за руку, прижать к своему пылающему телу, сорвать с неё одежду и, усадив на стол, несдержанно ласкать между ног языком, совсем не утончённо слизывать пот с её тела и сжимать пальцами нежные соски. В сумрачных видениях, затмивших разум дракона, Летици, доведённая до безумия, металась перед ним, шире разводя колени, подавалась вперёд и подставлялась под его лицо в сладостном забытье, умоляя дать ей ещё. И он необузданно брал её, испивая до самого дна, пока она не начинала дрожать, сбивчиво смакуя на губах его имя; пока она, влажная и скользкая от слюны и смазки, не оказывалась под мужчиной, вдалбливаемая им в кровать до глубокой ночи; пока она не отключалась в его успокаивающих объятиях под мягкий шёпот, что всё будет хорошо, ведь он никому не позволит обидеть её, ведь он…

Чуть подрагивающей рукой Ланс вытер со лба пот и, больше не обращая внимания на разложенные на столе карты, рухнул на ещё не расстеленную ко сну постель с жалобным стоном. По крайней мере, в ближайшее время дракону не придётся смотреть девушке в глаза: опыт общения с ней вырисовывал мужчине отчётливую картину насупившейся Летици, игнорировавшей его до самого окончания их вынужденного путешествия.

* * *

Крик нестерпимой боли накатывающими волнами разносился по всему кораблю, куда Ланс затащил полностью дезориентированную фею. Человек был мёртв; в волшебный барьер, защищавший судно, ударялись зазубренные наконечники стрел, а по палубе растекалась кровь: в последний момент одна из мерзких щепок попала девушке точно в плечо и, пронзив его насквозь, вышла через правое крыло. Матьё всё ещё что-то гневно кричал, но, отчаливая от набившего оскомину завьюженного берега, гвардейцы возвращались в Штаб. Опасность, нависшая над ними тенью горной цепи, наконец отступила. Только вот Лансу, как и остальным, сейчас было вовсе не до радости.

— Давай, дорогая, потерпи совсем немного, — тихо сказала Коори. Голос её колебался, но рука была тверда. — Я вытащу стрелу и сделаю всё необходимое. Держись, ладно?

— Мне холодно, — трясущимися губами вникуда прошептала Летици, всё ещё оглушённая физической мукой.

— Всё будет хорошо, — ласково ответила кицунэ, прежде чем обернуться и рявкнуть в толпу: — Эй, вы там! Мне нужна помощь!

Не теряя ни секунды, Ланс рухнул на колени рядом с феей. В паре сантиметров болталась Эрика, но мужчина не обращал на неё никакого внимания: его взгляд был прикован к мертвенно бледному лицу, подрагивающим прикрытым векам и неосознанно раскрытым в новом страшном вопле розовым губам, пока окровавленная стрела не покинула ослабевшее тело. С глухим стуком наконечник ударился о дощатую поверхность палубы, и глазам Ланса отчётливее предстало раненное крыло. Подобно увядшему лепестку, оно беспомощно опало, и мужчина прекрасно понимал, к чему это приведёт, если Коори не удастся сотворить чудо. Но, смотря на свой сбывшийся кошмар, преследовавший его и во сне и наяву, Ланс ещё меньше, чем когда-либо, верил, что чудеса существует.

Понемногу крики Летици стали затихать. Словно очнувшись, Коори бросила на дракона осмысленный взгляд — недобрый и полный жгучей неприязни, словно это он, Ланс, пять минут назад нанёс фее увечье.

— Её больше не нужно держать. Убирайся вон, — прошипела женщина, стряхнув длинные волосы с лица.

— Нет… — вдруг раздался сдавленный голос, прежде чем дракон успел что-либо ответить. — Пусть… Останется…

Тяжело вздохнув, Коори пожала плечами. Бледные дрожащие пальцы непроизвольно легли в крупную смуглую ладонь, и Ланс осторожно схватил Летици за руку, словно от этого зависела его собственная жизнь. Ведь сейчас он с трудом удерживал себя, чтобы не обернуться прямо здесь и, в мгновение ока миновав несколько разделявших корабль и северные земли миль, не уничтожить остатки армии Тенжина, в своей беспощадной жестокости посмевшего осквернить зыбкий покой беззащитной маленькой бабочки. Впервые за долгие годы Ланс чувствовал, как поднимает голову в его могучей груди едкая чёрная ненависть и насколько не в силах он её подавить.

Посмотрев в спокойное лицо потерявшей сознание феи, мужчина глубоко вдыхал и выдыхал, прошёлся взглядом по линии горизонта и наконец медленно начал считать. Ланс не имел права на подобного рода ошибку. Ведь Летици видела в нём кого угодно, но только не монстра, жадного до разрушений и смерти. И теперь при взгляде на её забинтованное тело ему хотелось рвать на себе волосы, потому что он поклялся защитить девушку, которая, как он и говорил, была слишком юной и неопытной, чтобы…

Досчитав до ста, дракон снова глубоко вдохнул, выдохнул и наконец разорвал нить своих гневных мыслей. Как бы ни доверял он суждениям Хуан Хуа, им двоим предстоял очень серьёзный разговор. Но сейчас Ланс о ней совсем не думал. Он перенёс Летици в каюту, и не отпуская её руки, уложил фею на мягкую кровать. Её грудь слабо вздымалась, повисшее рваным тюлем под слоем густой зелёной мази крыло, не исчезая, потеряло всякий блеск. Но дракон продолжал глубоко дышать и выискивать взглядом различные предметы, про себя отмечая их свойства, пока ярость не начала потихоньку отступать, оставляя место для изматывающей тоски.

Не считая гибель брата и геноцид десятков волшебных существ, эта миссия — худшая вещь, что случалась с Лансом из Гвардии Обсидиана.