Великолепная семерка (джен)

С Катей Державиной Аглая была знакома давно и по переписке (она когда-то, еще в классе в пятом, набрела на Катину страничку в сотсети). А теперь, зимой, вдруг решила встретиться с ней.

В фигуре в пуховике, шарфе и лыжных штанах, что шла ей навстречу, Аглаю удивили глаза — голубые, как у хаски, и подозрительно мохнатый лоб.

— Привет! — сказала фигура. — Это ты Аглая Адамова?

— Tak, — ответила Аглая и заправила выбившуюся из-под пухового платка прядь. — А ты, верно, Кас…Катя Державина?

— Да, я, — кивнула фигура.

— Ты опоздала, — Аглая дернула рукав пальто вверх и глянула на часы, — на десять с половиной минут.

— А ты не говорила, что ты гримм, — парировала Катя и резко опустила шарф. Взору Аглаи на мгновенье предстал темный собаковидный кончик носа, мохнатые щеки и лоб и голая, как у человека, кожа на подбородке.

— Добытчик, — усмехнулась Аглая. Та же усмешка отразилась в стремительно уходящей из Катиных серых глаз голубизне.

— Ладно, пойдем, — сказала Катя. Кинула «шпильку»:

— А то, говорят, вы, гриммы, мерзлые!

Аглая фыркнула и первой двинулась вперед. Катя дернула уголком рта и зашагала за ней, одновременно схлынивая и натягивая шарф до самых глаз, чтобы было теплее.

В кафе, куда они направились, было тепло и оставался свободный столик у окна. Аглая сняла пальто, на проверку оказавшееся дубленкой на овечьем меху.

— Как у Ольбрыхского, — пробормотала Катя. Аглая фыркнула несколько удивленно и еще раз взглянула на визави.

У Кати было несколько скругленное лицо, серые глаза и русые, остриженные под каре волосы.

— Ну что? — спросила Аглая. — Кто ты? Откуда?

— Куда я иду? — усмехнувшись, продолжила Катя. — Я просто саквояжница из Тильзита. Учусь в Ленпеде бывшем, на учительницу географии. Родители в Тильзите, Янка — в Питере, учится на антрополога. Янка — сестра моя, — пояснила она. — Приемная. У нее родители погибли, на самолете разбились.

— Она тоже… существо?

— Да. Тауреус-армента.

Аглая уважительно присвистнула.

— А ты? — спросила вдруг Катя.

— А я? — повторила эхом Аглая. — Я ссыльная из Омска. Художница и модистка. Правда, только учусь. Отец и мама — в Омске. Братьев или сестер нет.

— А почему ты ссыльная? — непонимающе спросила Катя. Аглая вздернула острую бровь.

— Отец — после Ноябрьского, мама — в 39-том. Jesus, — пробормотала она, видя усилившееся недоумение Кати, словно только что сказанное было самым общеизвестным фактом. — Род отца сослали после польского восстания 1831, род матери до 1939 жил в Вадовице. Это в Польше. Теперь понимаешь?

Катя медленно кивнула.

В Аглае Адамовой было что-то особенное. От нее пахло чем-то пряным, теплым и солнечным — совершенно незнакомым, но приятным. Она говорила звонким птичьим голоском с очаровательнейшим акцентом. Вдобавок у нее одна бровь приподнималась острым углом.

Все это Катю удивляло безмерно. Она совершенно забыла, что Аглая была на несколько месяцев младше нее. Ведь казалось — наоборот.

— Если хочешь, приглашаю в гости, — выпалила Катя.

— Ну давай, — усмехнулась Аглая.

Катя жила в съемной квартире где-то на юге Москвы. Аглая сделала десяток шагов по темному коридору, пару раз споткнувшись о ботинки хозяйки, аккуратно помыла руки и вступила на кухню.

— Пресвятая! — вскрикнула она, ибо на шкафу стояла глиняная голова.

— Я же говорила, — вздохнула Катя, не оборачиваясь. — Это Янка подарила. Садись. Сейчас я налью сок. Если хочешь, включай телевизор.

Аглая села на стул, взяла в руки пульт и принялась щелкать в поисках чего-то дельного. И, наконец, нашла «Песню года». Кто-то пел про речку.

— Будешь соломку? — предложила Катя. Аглая взяла одну соломинку на манер папиросы, положила ногу на ногу и нацепила на лицо вульгарную ухмылку.

— Гражданин, угостите даму спичкой!

Катя захохотала и почти сразу закашлялась. Гранатовый сок потек носом, показавшись кровью.

— Дай… платок, — пробулькала Катя. — Мо… мо-окрый…

Аглая поспешила выполнить ее просьбу.

— Ну молодец, — сказала Катя, улыбаясь. — Эй! Аглая, что с тобой?

Аглая смотрела куда-то в сторону.

— Что с тобой?

— Анна.., — прошептала Аглая.

— Анна? — удивленно повторила Катя.

В телевизоре была Анна Герман. В светлых глазах Аглаи плескались слезы.

— А ты когда-нибудь переписывалась с кем-то из другой страны? — спросила потом Катя.

— Да, — кивнула Аглая. — С двумя девочками из Польши. Они кузины, из древнего рода, когда-то близкого к одному из Семи. Обе — ведьмы.

— Очаровательно, — пробормотала Катя. — А мой друг — из Литвы. Я его потом чувствовала через Неман, а он видел…

По Катиным губам расплывалась улыбка. Аглая усмехнулась.

— И много вы общаетесь?

— Каждый день, — рассеянно сказала Катя.

— Скажи, Катенька, не влюблена ли ты в него?

— А может и влюблена! — вскинулась она. — Тебе-то что?

— Да нет, Катенька. Ничего, — вдруг погрустневшим голосом сказала Аглая. И подумала: «Хоть бы у тебя, девочка, любовь была взаимная! Не то что у меня.»

Когда Катя предложила ей спеть, Аглая хотела спеть что-то веселое и польское. Но с губ почему-то сорвалось с давних пор заевшее в голове:

— Ой чий то кінь стоїть…

Она отвернула голову к окну, чтобы Катя не видела, как заблестели слезы в ее глазах.