Время переменных (гет)

Колесо обозрения было видно издалека — проржавевшее и скрипящее на ветру, оно всё ещё возвышалось над заброшенным парком, но Пятый отверг идею использовать его как наблюдательный пункт почти сразу — слишком рискованно. Вместо этого они устроились на покрытой грязными разводами крыше павильона, осматривая окрестности: облупившиеся карусели, ряды потускневших фонариков и полусгнившие киоски.

Пятый привычно отмечал каждый звук: шелест сухой травы, скрип покосившейся карусели. Ему легко далось возвращение к привычной рутине выживания — будто бы он никогда и не прекращал. Его глаза на автомате отмечали возможные угрозы и маршруты отхода, но все стратегические решения он давно уступил Лайле. Ему по большому счёту было все равно, куда и зачем направляться.

День был ясным, и всё выглядело спокойным, но они давно научились не доверять таким местам. Они молча сканировали незнакомую территорию, пока ветер не бросил им под ноги грязную обёртку от шоколада.

— Так что случилось с твоей Лайлой? — вдруг спросила она. — Она умерла?

Пятый покачал головой:

— Наоборот, никаких драм. У моей… у Лайлы из моего таймлайна всё отлично. Она сейчас со своей семьёй. Мы сумели вернуться домой, и даже апокалипсис не состоялся. Как раз под Рождество, мечты сбываются и всё в таком духе.

Он старался, чтобы его слова звучали беззаботно, но то ли голос его выдавал, то ли эта Лайла знала его так же хорошо, как предыдущая.

— А ты тогда что здесь делаешь? Соскучился по жареным крысам? — подозрительно спросила она.

— Вроде того, — послушно согласился Пятый. — Романтика помоечных приключений.

Лайла хмыкнула и закатила глаза.

— Я серьёзно. Как так вышло?

— Я же говорил. Перебрал на радостях и больше ничего не помню. Телепортация в нетрезвом состоянии приводит к непредсказуемым последствиям, дети. Не повторяйте моих ошибок.

Лайла покачала головой.

— Ладно, — вздохнула она. — Сделаю вид, что верю. Хотя, сдаётся мне, всё было не так уж радужно. Никогда не видела тебя таким пришибленным.

— Я смертельно устал, — совершенно искренне сказал Пятый. — Этот апокалипсис меня добил. И Бен снова погиб.

Лайла продолжала смотреть на него с подозрением. Похоже, она знала, что Пятый не испытывал теплых чувств к этому Бену.

— Расскажешь мне, что произошло с моим вариантом? — спросил он, чтобы перевести тему.

— Обязательно, — ответила Лайла и замолчала.

— Он погиб?

— Не знаю, — нахмурилась Лайла. — Скорее всего. Пойдём проверим вон тот киоск, шоколаду хочется — сил нет.

* * *

Шоколада им так и не досталось, зато они выгребли из машины для попкорна горсть кукурузных зёрен и нашли банку какой-то сладкой шипучей дряни, которую теперь по очереди пили. Они сидели за пластмассовым столом в том самом павильоне, на крыше которого начался их день, и свет карманного фонарика выхватывал из темноты облупленные стены с остатками яркой краски. Пахло старой штукатуркой и ещё чем-то неуловимым — то ли плесенью, то ли затхлой тканью. Ветер раз за разом пробирался сквозь разбитые окна, едва ощутимо касаясь их лиц.

— Неплохое место для ночёвки, — заметила она. Парк и ближайший городок оказались давно и полностью заброшенными, что по крайней мере гарантировало безопасность.

— Не хочешь вернуться в метро? — спросил он, украдкой разглядывая точёный профиль её тени на стене. — Ночью похолодает.

— Мы сегодня уже напрыгались, — отмахнулась Лайла. — У меня скоро кровь носом пойдёт. А блуждать в темноте, чтобы снова куда-нибудь провалиться, идея так себе.

— Снова? — Пятый вопросительно поднял бровь.

Лайла замолчала, уставившись на пыльный рекламный плакат с клубничной сахарной ватой.

— Ты спрашивал про своего двойника. — наконец выдавила она. — Так вот мы тогда заблудились в темноте. Начиналась метель. Он шёл первым, а лёд оказался слишком тонким. Выбраться-то он выбрался, но… купание в ледяной воде зимой, сам понимаешь. К вечеру температура как в плавильной печи, а лекарства кончились.

Её губы задрожали, она прикусила их, чтобы удержать себя в руках. Пятый, поддавшись порыву, осторожно сжал её плечо. Она вздохнула, но ничего не сказала, просто продолжила:

— Он бредил, называл меня Долорес. Всё твердил, что стены сейчас обвалятся, и рвался наверх, наружу…

Пятый невольно сглотнул, вспоминая, как сам задыхался под обломками, как кренились вокруг него стены. Это был старый знакомый кошмар. Ещё в первом апокалипсисе его едва не завалило в полуразрушенном складе, где он искал припасы. С тех пор его даже наяву время от времени накрывало леденящее ощущение, что пространство вокруг постепенно схлопывается, что выхода нет.

Лайла замялась, её пальцы сомкнулись на жестянке, и она сжала её так, что та жалобно заскрежетала.

— Это я виновата, — прошептала она, уставившись в пол. — Нельзя было засыпать, но я так вымоталась… Когда проснулась, его уже не было. Даже ботинки не надел. Снаружи метель, следов никаких. Я ждала, надеялась… непонятно на что. А потом снег сошёл, эти дикари стали собираться. У них там что-то вроде священной поляны. А дальше ты знаешь.

— Ты здесь ни при чём, — сказал Пятый. — Мы, Пятые, очень целеустремлённые.

— Это точно.

— И живучие, — добавил он. — Готов поспорить, он выжил. Наверняка его подобрали местные и выходили.

— Да, — усмехнулась Лайла, вытирая глаза рукавом. — Он стал у них божеством. Они жертвуют ему кофейные зёрна, а он задалбывает их своими уравнениями с утра до вечера.

— Он бы никогда, — с деланым ужасом прошептал Пятый, прижав руку к сердцу.

Лайла улыбнулась ему сквозь слёзы, и Пятый подумал, что этот день не был таким уж бессмысленным.

* * *

Вокруг не было ни горящих руин, ни трупов. Никто за ним не гнался, он не задыхался от пепла среди рушащихся стен — этот сон не был кошмаром в полном смысле слова. Перед глазами стояли уравнения, выведенные чёрным фломастером на грязно-серой поверхности: бесстрастные и насмешливые одновременно. Он напрасно пытался воссоздать их в памяти после пробуждения, пусть во сне каждая деталь и казалась полной смысла.

— Из вышеупомянутого очевидно, — комментировал автоматический голос, тот самый, что делал неразборчивые объявления в метро, — что тебе нет места ни в одном таймлайне. Ты просто ошибка.

И Пятый с леденящим ужасом осознавал, что так и есть.

Наутро он проснулся совершенно разбитым. Вставать было решительно незачем, незачем было даже открывать глаза. И так было слышно, как возится у костра Лайла и как на их самодельной плите булькает закипающая вода. Пахло дымом и яблоками. До их встречи она успела стащить у кого-то из местных полмешка сушёных плодов, и теперь этот вкус и запах стали неизменным атрибутом их сезона. Сколько ещё продлится этот сезон? Месяц? Год?

Вчера выяснилось, что ни у кого из них не осталось бумажной карты, где они отмечали исследованные станции. Его карта вместе с той злосчастной тетрадью осталась в рюкзаке другой Лайлы, а её карта — в сумке пропавшего Пятого. Они договорились доехать до ближайшей пересадочной станции, где, возможно, сохранился автомат с печатной продукцией. Пятый прикинул, что какие-то отметки они могли бы восстановить по памяти, а какие-то станции узнают, как только выйдут на поверхность. Всё это не займёт слишком много времени.

Можно было бы использовать принципы из той тетради, чтобы рассчитать, где находится её таймлайн. Необходимо лишь точнее определить различия между их мирами, составить сравнительную таблицу и в свободные часы сверить воспоминания. Это была неплохая цель, если не думать о том, что настанет день, когда и эта Лайла вернётся к своей семье, а он снова окажется в осточертевшем вакууме.

Внутри всё скрутилось в тугой узел. Он вспомнил недавний, в последний момент отменённый апокалипсис. Как сидел на ступеньках эскалатора в старом торговом центре, прижимая рукав к разбитой губе, как Лютер уводил от него разъярённого Диего, который намеревался продолжить драку, как откуда-то доносились голоса Клауса и Виктора — кажется, они спорили, виноват ли кто-то в том, что Бена с Дженнифер так и не удалось спасти.

А вокруг застывшего гротескного монумента — ещё минуты назад живого чудовища, поглощавшего мир — деловито сновали члены новой, невесть откуда взявшейся Комиссии с планшетами и рулетками. Неожиданный спаситель мира, как две капли воды похожий на коротышку Херба, уверял Аллисон, что их контора всё подчистит и беспокоиться не о чем.

Пятый помнил, как напрасно искал глазами Лайлу и как отправился на её поиски. Просто чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, а вовсе не для того, чтобы попрощаться наедине и заодно проверить, не передумала ли она возвращаться к Диего. Она оказалась за стойкой регистрации — растрёпанная, в измазанной сажей куртке, но живая и невредимая. Прижав к уху телефонную трубку, она громко и радостно кричала в неё на пенджабском. Пятый не понимал ни единого слова, отчего Лайла казалась далёкой и чужой.

Именно тогда его накрыло осознание, что время его короткого счастья истекло и ему больше не место ни в этой реальности, ни в каком-либо нормальном мире. Нормальные миры отторгали его раз за разом, и всё, чего он заслуживал, — это жизнь туннельной крысы. Жалкое, одинокое существование на грани выживания.

* * *

— Эй, хватит притворяться, — затормошила его Лайла. — я знаю, что ты не спишь, вставай давай.

— Не хочу, — буркнул Пятый, плотнее сворачиваясь в клубок. Зачем вставать, если больше нет ни цели, ни душевных сил, чтобы к ней стремиться?

— Экзистенциальный кризис или опять кошмар приснился? — деловито спросила Лайла, присаживаясь рядом.

— Всего понемногу.

Она вздохнула, и он сквозь куртку ощутил, как её рука успокаивающе гладит его по спине. Неожиданно Пятый поймал себя на мысли о том, что если сейчас притянет её к себе и поцелует, то она не станет возражать. И почему-то было совсем не важно, что это не та самая Лайла. На миг показалось, что всё остальное — их идиллия, дом с теплицей, драматическое возвращение в несостоявшийся апокалипсис ему привиделись. В реальности он всё это время кочевал с ней по северным станциям, воровал у дикарей припасы и валялся в бреду после купания в ледяной воде.

Конечно, ничего такого он делать не стал, но внимание переключилось, и вся горечь от собственной неприкаянности немного отступила. Она была здесь, рядом с ним. Она рассчитывала на него, нуждалась в его опыте и поддержке, чтобы выжить. Он просто не имел права расклеиваться.

— Правило номер один, не задумываться о смысле жизни на голодный желудок, — напомнила Лайла.

—Ты права.

Пятый поднялся и протёр глаза. Его немного пугало то, что образ одной Лайлы так легко накладывался на другой. Особенно теперь, когда между ними не было даже внешних отличий. Как только они покинули станцию, где она проводила свой ритуал, и больше не было нужды в маскировке, Лайла расплела косички с бусинами и сменила лоскутную юбку на джинсы. Он давно подозревал, что ради сохранения рассудка может убедить себя в чем угодно, и от этого делалось не по себе. Надо было встать и заняться чем-то полезным, пока он окончательно не запутался.

— Ну вот и молодец, — похвалила она и с ласковой улыбкой протянула ему дымящуюся кружку. Они всегда старались поддерживать друг друга в тяжёлые моменты.

— Спасибо, милая.

— Милая? Серьёзно? — Глаза Лайлы округлились, отчего она стала похожа на мультяшный персонаж.

Пятый запаниковал. Чёртова зыбкая реальность. Чёртова рассеянность. Как он мог забыть, что с этой Лайлой отношения оставались не более, чем дружескими?

— Прости, привычка… — он осёкся и прикусил язык, но было уже поздно.

— Серьёзно? — повторила Лайла, расплываясь в широкой улыбке, — Подожди, вы с ней…

— Тебя это не касается, — процедил сквозь зубы Пятый, подавляя свечение вокруг запястий. Его первой реакцией было телепортироваться куда подальше, но это было бы лишь лишним доказательством его уязвимости. А он совершенно чётко осознавал, что если Лайла начнет насмешничать, или, что ещё хуже, жалеть его, то он просто сдохнет на месте. В мучениях.

— Тогда почему ты на меня смотришь, как будто…

— Давай поговорим об этом в другой раз, — снова перебил он, изо всех сил стараясь вернуть себе невозмутимый вид. Но было уже поздно.

— О том, что у тебя была интрижка с замужней женщиной? Женой твоего брата? — спросила она с широкой невинной улыбкой. Кажется, её это забавляло. Ни та, ни эта Лайла никогда не отличалась тактичностью, и Пятый, если конечно речь не шла о Долорес, чаще всего не принимал всерьёз её подначки. Это было просто приглашение посостязаться в остроумии. В самом начале их одиссеи они могли играть в эту игру часами к взаимному удовольствию, но сейчас её слова превращали его сокровенную радость в какой-то пошлый фарс, и от этого делалось в сто раз больнее.

— Интрижки — это не моё, за интрижками это к Клаусу. —В голосе Пятого прорезался стальной оттенок. Он поставил кружку и поднялся на ноги.

— Если что, я не осуждаю, — задумчиво произнесла Лайла, — и даже не могу сказать, что меня это слишком шокировало.

— Пойду принесу ещё дров, огонь вот-вот догорит, — бросил он и, не глядя на нее, телепортировался наружу.

* * *

За весь день они едва перекинулись парой слов. Лайла, должно быть, уловила его настроение и оставила его в покое, хотя он был уверен, что это ненадолго. Время от времени он ловил на себе её изучающий взгляд: она словно бы заново оценивала его.

Они бродили по извилистым пустым коридорам ближайшей пересадочной, но не отыскали ни киоска, ни постера под стеклом. Зато в одном из ответвлений оказалась целая вереница служебных помещений, среди которых затесался незапертый пункт выдачи потерянных вещей, где Пятый обнаружил свой пиджак, хотя трудно было сказать наверняка — тот же ли это самый или просто такой же.

К вечеру он совершенно вымотался и почти успокоился. Ему даже удалось убедить себя в том, что он слишком остро отреагировал на вполне резонные вопросы и вёл себя как идиот. Все эти неуместные чувства были слабостью, воспоминания — ядом: они тянули его на дно и мешали выживать. Пора было от них избавиться, и начать стоило с того, чтобы научиться бесстрастно и спокойно говорить о прошлом, снизить порог чувствительности.

Пятый никогда не избегал тренировок, даже самых болезненных, и поэтому, когда вечером сгорающая от любопытства Лайла продолжила дружеский допрос, он был готов. Тем более обстановка располагала: они с комфортом устроились в комнате отдыха для несуществующего персонала, где к их услугам была не только дермантиновая мебель, но и привинченный к стене экран с закольцованным видео. Разноцветные рыбки лениво петляли вокруг не менее разноцветного нагромождения кораллов. Лайла сбросила ботинки и вытянулась на диванчике, а он устроился рядом на двух сдвинутых креслах.

Не отрывая взгляда от появляющихся и исчезающих рыбок и стараясь игнорировать ноющую боль в груди, он начал рассказывать о заброшенном доме среди разросшегося парка, про оранжерею с клубникой. Рыбок было семь или восемь: они то скрывались за завесой водорослей, то выплывали через пористые отверстия кораллов, и нельзя было подсчитать их наверняка.

— О, я знаю это место! — радостно перебила его Лайла. — Этот параноик там отчебучил. Гляди, говорит: "Вон тот ушастый за забором нас пасет!" — и как пальнёт. Подходим ближе, а там кувшин с такими загнутыми ручками.

— Это не паранойя, а бдительность! — наставительно произнёс Пятый, чувствуя, как привычное раздражение смешивается со смутной надеждой. Если их извечный спор отвлечет её, то тренировку десенсибилизации можно будет отложить.

— Я тоже в него выстрелил, и правильно сделал.

— Сказал параноик.

— Тебе напомнить, сколько раз превентивный выстрел спасал нам жизнь?

— Нет-нет, не отвлекайся. Что там с твоим отпуском в оранжерее?

— Как хочешь, — пожал плечами Пятый. — Там было всё необходимое. Вода, генератор, полная кладовка. У нас был старый патефон и пластинки… А ещё часы с кукушкой.

Он замолчал, сглатывая ком в горле. Что он несёт? При чём здесь часы? Никакими словами было не выразить того, что он приобрёл и потерял. Никогда ранее не подводившие его голые факты звучали грубо и фальшиво, будто бы он пытался доказать существование своей фантазии. И, по правде, он уже и сам не был уверен, что это чудесное место не было плодом его воображения. Заслуживал ли он такой волшебной реальности, где можно было дарить и принимать тепло и ласку? Как если бы все его прошлые ошибки были прощены и забыты? Как если бы он не был уставшим стариком с поломанной психикой, рефлексами дикого зверя и горой трупов за спиной?

— Полагаю, это она тебя соблазнила. Сам бы ты не решился… — Лайла перевернулась на бок, чтобы лучше его видеть, и даже подпёрла голову рукой. — Я угадала?

Пятый молчал, глядя сквозь экран. Это были лучшие месяцы его паршивой жизни, и все эти дурацкие детали не имели ни малейшего значения. Мир на миг повернулся к нему светлой стороной, чтобы снова указать его место, и это было бесконечно больно. Потеря вновь накрыла его, сдавливая горло и обжигая глаза. Вдох. Выдох. Только не сломаться.

Пятый напомнил себе, что это всего лишь тренировка, ничего больше, однако так и не смог произнести ни слова. Иначе он бы сказал, что, конечно же, никто никого не соблазнял. Просто их долгое время тянуло друг к другу, но он не считал себя вправе сделать первый шаг, а потом всё как-то произошло само собой.

— Там была горячая вода и настоящая кровать. Вы трахались как бешеные кролики и обжирались клубникой, — мечтательно сообщила Лайла, не дождавшись от него продолжения.

Пятый почувствовал, как его бросает в жар, то ли от сочного сравнения, то ли от злости на эту Лайлу, которая смеет опошлять его воспоминания, то ли от невозможности вернуть прошлое. Из последних душевных сил он постарался состроить безучастную мину. Он откусил бы себе ступню, только чтобы прекратить этот дурацкий разговор, но признаваться в слабости было неспортивно, хотя он уже начинал подозревать, что его тренировка больше тянет на чистый мазохизм.

— Клубники было не так уж много, — выдавил из себя он. — Пока вырастет, пока созреет…

— Не мешай мне завидовать, — отмахнулась Лайла. — Она у тебя была первая, да? В смысле из живых людей?

Пятый прикрыл глаза рукой. Рассматривать рыбок смысла больше не было, всё равно они превратились в смазанные цветные пятна. Это был далеко не первый раз, когда он переоценил свои возможности, самолично загнав себя в ловушку. Запястье снова начало покалывать, но он задушил порыв сбежать.

— Какая разница, мы были счастливы, — сдавленно произнёс он и замолчал, закусив губу.

От признания легче не стало. Напротив, всё, что он старательно подавлял последние дни, грозило выплеснуться наружу. Его корёжило лишь от одной мысли о такой перспективе. План с понижением порога чувствительности полностью провалился. Неудивительно, это в целом была провальная стратегия. Как ему такое вообще пришло в голову? Похоже, он был таким же идиотом, как и его бесполезные сиблинги. Стоило лишь вспомнить, во что превращался Клаус после пребывания в мавзолее, куда отец регулярно таскал его, чтобы тот пересилил страх. Пятый мало чего боялся, но, как выяснялось, это не делало его неуязвимым.

— Мне всё ясно, — подвела итог Лайла, закидывая ноги на спинку дивана. — Вы вернулись в свою реальность, она тебя отшила и разбила твоё старое сердце. Так?

Пятый не ответил. Пора было признать, что пытку откровенностью он не вытягивает.

— Вот же дерьмо, Пятый. Вечно же тебя угораздит. Не одно, так другое, — вздохнула Лайла. — Везёт как утопленнику.

Пятый почти не слушал её болтовню — он был слишком занят тем, чтобы выровнять дыхание. Получалось плохо.

— Ты не думай, я не издеваюсь, — продолжала Лайла. Её голос стал мягче. — Мне действительно жаль. И я даже не могу сказать тебе какую-нибудь банальность, вроде того, что, мол, плюнь, она тебя не стоит. У нас, Лайл, должна быть квантовая солидарность. Но мне правда жаль.

— Просто заткнись и засунь свою жалость себе в задницу, — прошипел Пятый, поворачиваясь к ней спиной и с головой накрываясь курткой. Он едва сдержался, чтобы не сказать ей что-нибудь похлеще, но она была не виновата в том, что тренировка обернулась провалом, да и, собственно, вся его жизнь тоже.

К тому же, несмотря на все её дурацкие слова, ему отчаянно хотелось прижать её к себе, чтобы всё стало как было. Чтобы она оказалась той самой Лайлой, которой он дарил браслет. Той самой, которая сейчас, наверное, была в постели у Диего.

А ещё ему хотелось снова напиться, но у них не было даже медицинского спирта. И это было так несправедливо и подло, что по щекам заструились слёзы.

— Вот же дерьмо, Пятый, — глухо повторила Лайла где-то у него за спиной.