Время переменных (гет)

Пробуждение было пыткой. Стоило лишь моргнуть, как в глаза впился резкий холодный свет, отчего голову прошила звенящая боль, будто по лбу с размаху прилетело чугунной сковородой. Организм явно мстил за вчерашнее, хотя, за что именно, Пятому ещё предстояло вспомнить.

Он приподнялся на локте и, пытаясь игнорировать ноющие рёбра и резь в глазах, оценил обстановку. Обшарпанный цементный пол, старый спальный мешок в качестве постели, пропахшая дымом куртка, вездесущий сквозняк и чёртова уйма грязно-белой плитки, куда ни глянь. Одним словом, станция межвременного метро.

Любого другого подобные обстоятельства по меньшей мере расстроили бы, но Пятый лишь выдохнул с облегчением. Бывало и хуже, а так прямой опасности нет — ситуация рабочая. Поэтому пару секунд он позволил себе не шевелиться и просто тупо разглядывал предусмотрительно оставленную у изголовья бутылку, на дне которой тоскливо плескались остатки тёмной жидкости.

На это у вчерашнего Пятого ума хватило. Правда, за светлую идею сбежать от осуждающих взглядов в осточертевшее метро стоило бы набить ему морду. Телепортироваться в предыдущий день и как следует врезать. Но сил не было даже на то, чтобы подняться на ноги, поэтому он совершил единственное логичное из доступного — дотянулся до бутылки, дрожащими пальцами обхватил горлышко и сделал глоток.

— Добро пожаловать в мир живых, — произнёс рядом знакомый голос с британским акцентом, и Пятый чуть не подавился.

* * *

Блики костра отражались в блестящих, красных, как капли крови, бусинах. Вплетённые в тонкие косички, обрамляющие лицо, они колыхались в такт её движениям и тихо постукивали друг о друга. Клик-клак.

Муть в сознании постепенно рассеивалась, но головная боль мешала сосредоточиться и уловить связь между его побегом из мира остановленного апокалипсиса и победивших семейных ценностей в мир, где они с Лайлой всё ещё странствовали по негостеприимным станциям и где у неё, похоже, выработался вкус к фольклорным украшениям. Чего стоили её длинная в пол юбка, по всей видимости, пошитая из лоскутного одеяла, ожерелье из цветных ниток и эти бусины. Их мерцание завораживало и одновременно заставляло сомневаться в реальности происходящего.

— Представь, кругом снег, развалины и чёртова толпа дикарей. Все поют и раскачиваются, — для иллюстрации Лайла с энтузиазмом покачала у него перед носом надкусанной лепёшкой. — И тут выходит шаман. Огромный, лохматый, глаза красные…

Трудно было следить за рассказом, одновременно пытаясь связать воедино разрозненные воспоминания о вчерашнем дне и мутную сагу невесть откуда взявшейся Лайлы.

Ей удалось скопировать шаманский танец местного племени, о чём она с гордостью ему и сообщила. Она считала, что одичавшие люди в этом таймлайне таким образом что-то там восстанавливали до полной гармонии или призывали утерянное.

Пятый был уверен, что они просто отрывались, придумав себе легитимный повод нажраться мухоморов, но ему было лень спорить, а по её словам выходило, что именно благодаря проведённому ритуалу он вернулся к ней живой и невредимый, хоть и пьяный в хлам.

В её рассказе чувствовалась какая-то неувязка: Лайла, вне сомнений, чего-то недоговаривала, но он ещё был не в том состоянии, чтобы разобраться. Следовало задать ей какой-то важный вопрос, который бы всё прояснил, но голова была тяжёлой, как чугунная рельса, мысли путались, и ему никак не удавалось его сформулировать.

— Ты вообще меня слушаешь? — Лайла игриво ткнула его в бок, и бусины в косичках сопроводили её слова тихим перестуком.

— Прости, — пробормотал Пятый, — ещё не совсем пришёл в себя.

— В левом кармане аспирин, но он просроченный, — Лайла деловито пододвинула к нему рюкзак. — Так вот, я клянусь, что, когда ты явился, я чуть не обосралась. Форменное умертвие: губы синие, руки ледяные, взгляд мутный.

— Здесь холод собачий, а пиджак потерялся, — объяснил Пятый. Аспирин стоило приберечь для более серьёзных случаев, поэтому он просто отхлебнул из железной кружки то, что Лайла называла чаем. Кипяток слабо пах яблоками.

— Ты бы себя видел! — не унималась Лайла, сияя улыбкой и сверкая глазами. — Натуральный зомби.

Она выпучила глаза и высунула язык, изображая его.

— Мне поблагодарить, что ты меня тут же и не упокоила?

— Я бы тебя приручила, — Лайла хлопнула его по плечу. — Зомби всегда в хозяйстве пригодится. Натравливала бы тебя на врагов и кормила их мозгами.

— Давай сменим тему, меня и так тошнит, — сказал Пятый. Его и правда мутило, но чёрная дыра, разверзшаяся вчера где-то в районе груди, уже не казалась такой огромной, а сквозящая из неё ледяная пустота уже не грозила поглотить его без остатка. Лайла ему радостно улыбалась, огонь дарил тепло, обшарпанный перрон — ощущение безопасности, а сидеть, завернувшись в старый спальный мешок, было почти уютно. Опять же, по-дружески препираться с Лайлой было в сто раз лучше, чем наблюдать за той же Лайлой в объятиях Диего. Жизнь не баловала Пятого, и он умел радоваться малому.

* * *

Он, должно быть, снова задремал, а когда открыл глаза, костёр уже догорел и представшая взору Лайла сосредоточенно зашивала дыру в какой-то серой тряпке совсем не подходящей для этого красной нитью. Грохотал проносящийся мимо поезд. Пятый лениво понаблюдал за тем, как вагоны один за другим исчезают в пасти туннеля, и вдруг осознал, что именно ему не понравилось в её давешнем рассказе, вернее, каким образом события должны были развиваться на самом деле. И эта догадка вывела его из ступора: это была Лайла из другой временной ветки. Похоже, она разминулась со своим Пятым и теперь принимала его за двойника.

Это было на руку, и ему бы ничего не стоило ей подыграть, но он устал от недоговорок, устал чувствовать себя самозванцем. Что ему терять? Прогонит — так прогонит. Даже пусть нападёт — он ей, пожалуй, позволит себя убить.

— Не хочешь спросить, где я был? — спросил он.

— Нет, — она с такой силой вонзила иглу в тряпку, что укололась и раздражённо зашипела.

— И почему же?

Лайла сжала губы, словно пытаясь удержать ответ, но потом всё же заговорила:

— Не хочу этого знать, — чётко произнесла она, на секунду поднимая глаза. — Какая разница? Достаточно того, что ты здесь.

Пятый чуть усмехнулся.

— Боишься разрушить магию?

— Вовсе нет, — фыркнула она, дёрнув плечом.

Потом вдруг ухмыльнулась и, прищурившись, посмотрела на него поверх шитья.

—Я не удивлюсь, если тебя на самом деле занесло снегом, а я тут веду беседу с куском манекена.

Пятый ощутил, как от лица отливает кровь, а руки сжимаются в кулаки. Это и в лучшие времена была опасная территория, а вовсе не тема для глупых шуток. Та, другая Лайла тоже иногда забывалась, после чего он обычно с ней сутками не разговаривал. Правда, это было давно, ещё в первые годы пути, когда их ссоры ещё не сошли на нет.

— Лайла, — предупреждающе рыкнул он, — не смей.

— Тогда и ты не нарывайся! — зло выкрикнула она, и её губы задрожали. А в следующий момент она уже всхлипывала под перестук бусин.

Пятого её слёзы застали врасплох. Злость испарилась так же быстро, как появилась. Та, другая Лайла плакала редко, в основном когда вспоминала о своих детях.

— Эй, прости, я не хотел тебя расстраивать, — он придвинулся ближе и обнял её за плечи. Лайла уткнулась ему в ключицу.

— Я несколько месяцев проторчала на этой паршивой станции, — она захлёбывалась звуками, и разобрать её слова было не так просто. — Совсем одна, чуть с ума не сошла, ты и не представляешь…

Пятый не стал спорить. По большому счёту, ничего не имело значения, кроме прижавшейся к нему Лайлы. Она шмыгала носом, вцепившись в его куртку, а он гладил её по спине, чувствуя, как его самого отпускает жуткое напряжение. Что бы он ни говорил себе, как бы ни готовился к худшему, в глубине души он всё же отчаянно надеялся, что она его не оттолкнёт.

— Я так рада, что дождалась тебя. Никогда никому не была так рада, — говорила Лайла.

И у Пятого внутри разливалось тепло, и так хотелось верить, что её слова вызваны не страхом одиночества в чужом мире, а на самом деле относятся к нему.

— Я просто не хочу тебе врать, — глухо произнес он. — Я не тот, кого ты потеряла.

Она закрыла ему рот ладонью и шмыгнула носом.

— Неважно, — наконец сказала она и едва уловимо качнула головой, словно в ответ на какой-то внутренний спор.­­­­­ — Давай сначала уедем с этой проклятой станции, а потом, если хочешь, расставим все точки над i.

— Ты уже знаешь, — подтвердил он вслух свою догадку.

— Я не дура, — буркнула Лайла.

Колесо обозрения было видно издалека — проржавевшее и скрипящее на ветру, оно всё ещё возвышалось над заброшенным парком, но Пятый отверг идею использовать его как наблюдательный пункт почти сразу — слишком рискованно. Вместо этого они устроились на покрытой грязными разводами крыше павильона, осматривая окрестности: облупившиеся карусели, ряды потускневших фонариков и полусгнившие киоски.

Пятый привычно отмечал каждый звук: шелест сухой травы, скрип покосившейся карусели. Ему легко далось возвращение к привычной рутине выживания — будто бы он никогда и не прекращал. Его глаза на автомате отмечали возможные угрозы и маршруты отхода, но все стратегические решения он давно уступил Лайле. Ему по большому счёту было все равно, куда и зачем направляться.

День был ясным, и всё выглядело спокойным, но они давно научились не доверять таким местам. Они молча сканировали незнакомую территорию, пока ветер не бросил им под ноги грязную обёртку от шоколада.

— Так что случилось с твоей Лайлой? — вдруг спросила она. — Она умерла?

Пятый покачал головой:

— Наоборот, никаких драм. У моей… у Лайлы из моего таймлайна всё отлично. Она сейчас со своей семьёй. Мы сумели вернуться домой, и даже апокалипсис не состоялся. Как раз под Рождество, мечты сбываются и всё в таком духе.

Он старался, чтобы его слова звучали беззаботно, но то ли голос его выдавал, то ли эта Лайла знала его так же хорошо, как предыдущая.

— А ты тогда что здесь делаешь? Соскучился по жареным крысам? — подозрительно спросила она.

— Вроде того, — послушно согласился Пятый. — Романтика помоечных приключений.

Лайла хмыкнула и закатила глаза.

— Я серьёзно. Как так вышло?

— Я же говорил. Перебрал на радостях и больше ничего не помню. Телепортация в нетрезвом состоянии приводит к непредсказуемым последствиям, дети. Не повторяйте моих ошибок.

Лайла покачала головой.

— Ладно, — вздохнула она. — Сделаю вид, что верю. Хотя, сдаётся мне, всё было не так уж радужно. Никогда не видела тебя таким пришибленным.

— Я смертельно устал, — совершенно искренне сказал Пятый. — Этот апокалипсис меня добил. И Бен снова погиб.

Лайла продолжала смотреть на него с подозрением. Похоже, она знала, что Пятый не испытывал теплых чувств к этому Бену.

— Расскажешь мне, что произошло с моим вариантом? — спросил он, чтобы перевести тему.

— Обязательно, — ответила Лайла и замолчала.

— Он погиб?

— Не знаю, — нахмурилась Лайла. — Скорее всего. Пойдём проверим вон тот киоск, шоколаду хочется — сил нет.

* * *

Шоколада им так и не досталось, зато они выгребли из машины для попкорна горсть кукурузных зёрен и нашли банку какой-то сладкой шипучей дряни, которую теперь по очереди пили. Они сидели за пластмассовым столом в том самом павильоне, на крыше которого начался их день, и свет карманного фонарика выхватывал из темноты облупленные стены с остатками яркой краски. Пахло старой штукатуркой и ещё чем-то неуловимым — то ли плесенью, то ли затхлой тканью. Ветер раз за разом пробирался сквозь разбитые окна, едва ощутимо касаясь их лиц.

— Неплохое место для ночёвки, — заметила она. Парк и ближайший городок оказались давно и полностью заброшенными, что по крайней мере гарантировало безопасность.

— Не хочешь вернуться в метро? — спросил он, украдкой разглядывая точёный профиль её тени на стене. — Ночью похолодает.

— Мы сегодня уже напрыгались, — отмахнулась Лайла. — У меня скоро кровь носом пойдёт. А блуждать в темноте, чтобы снова куда-нибудь провалиться, идея так себе.

— Снова? — Пятый вопросительно поднял бровь.

Лайла замолчала, уставившись на пыльный рекламный плакат с клубничной сахарной ватой.

— Ты спрашивал про своего двойника. — наконец выдавила она. — Так вот мы тогда заблудились в темноте. Начиналась метель. Он шёл первым, а лёд оказался слишком тонким. Выбраться-то он выбрался, но… купание в ледяной воде зимой, сам понимаешь. К вечеру температура как в плавильной печи, а лекарства кончились.

Её губы задрожали, она прикусила их, чтобы удержать себя в руках. Пятый, поддавшись порыву, осторожно сжал её плечо. Она вздохнула, но ничего не сказала, просто продолжила:

— Он бредил, называл меня Долорес. Всё твердил, что стены сейчас обвалятся, и рвался наверх, наружу…

Пятый невольно сглотнул, вспоминая, как сам задыхался под обломками, как кренились вокруг него стены. Это был старый знакомый кошмар. Ещё в первом апокалипсисе его едва не завалило в полуразрушенном складе, где он искал припасы. С тех пор его даже наяву время от времени накрывало леденящее ощущение, что пространство вокруг постепенно схлопывается, что выхода нет.

Лайла замялась, её пальцы сомкнулись на жестянке, и она сжала её так, что та жалобно заскрежетала.

— Это я виновата, — прошептала она, уставившись в пол. — Нельзя было засыпать, но я так вымоталась… Когда проснулась, его уже не было. Даже ботинки не надел. Снаружи метель, следов никаких. Я ждала, надеялась… непонятно на что. А потом снег сошёл, эти дикари стали собираться. У них там что-то вроде священной поляны. А дальше ты знаешь.

— Ты здесь ни при чём, — сказал Пятый. — Мы, Пятые, очень целеустремлённые.

— Это точно.

— И живучие, — добавил он. — Готов поспорить, он выжил. Наверняка его подобрали местные и выходили.

— Да, — усмехнулась Лайла, вытирая глаза рукавом. — Он стал у них божеством. Они жертвуют ему кофейные зёрна, а он задалбывает их своими уравнениями с утра до вечера.

— Он бы никогда, — с деланым ужасом прошептал Пятый, прижав руку к сердцу.

Лайла улыбнулась ему сквозь слёзы, и Пятый подумал, что этот день не был таким уж бессмысленным.

* * *

Вокруг не было ни горящих руин, ни трупов. Никто за ним не гнался, он не задыхался от пепла среди рушащихся стен — этот сон не был кошмаром в полном смысле слова. Перед глазами стояли уравнения, выведенные чёрным фломастером на грязно-серой поверхности: бесстрастные и насмешливые одновременно. Он напрасно пытался воссоздать их в памяти после пробуждения, пусть во сне каждая деталь и казалась полной смысла.

— Из вышеупомянутого очевидно, — комментировал автоматический голос, тот самый, что делал неразборчивые объявления в метро, — что тебе нет места ни в одном таймлайне. Ты просто ошибка.

И Пятый с леденящим ужасом осознавал, что так и есть.

Наутро он проснулся совершенно разбитым. Вставать было решительно незачем, незачем было даже открывать глаза. И так было слышно, как возится у костра Лайла и как на их самодельной плите булькает закипающая вода. Пахло дымом и яблоками. До их встречи она успела стащить у кого-то из местных полмешка сушёных плодов, и теперь этот вкус и запах стали неизменным атрибутом их сезона. Сколько ещё продлится этот сезон? Месяц? Год?

Вчера выяснилось, что ни у кого из них не осталось бумажной карты, где они отмечали исследованные станции. Его карта вместе с той злосчастной тетрадью осталась в рюкзаке другой Лайлы, а её карта — в сумке пропавшего Пятого. Они договорились доехать до ближайшей пересадочной станции, где, возможно, сохранился автомат с печатной продукцией. Пятый прикинул, что какие-то отметки они могли бы восстановить по памяти, а какие-то станции узнают, как только выйдут на поверхность. Всё это не займёт слишком много времени.

Можно было бы использовать принципы из той тетради, чтобы рассчитать, где находится её таймлайн. Необходимо лишь точнее определить различия между их мирами, составить сравнительную таблицу и в свободные часы сверить воспоминания. Это была неплохая цель, если не думать о том, что настанет день, когда и эта Лайла вернётся к своей семье, а он снова окажется в осточертевшем вакууме.

Внутри всё скрутилось в тугой узел. Он вспомнил недавний, в последний момент отменённый апокалипсис. Как сидел на ступеньках эскалатора в старом торговом центре, прижимая рукав к разбитой губе, как Лютер уводил от него разъярённого Диего, который намеревался продолжить драку, как откуда-то доносились голоса Клауса и Виктора — кажется, они спорили, виноват ли кто-то в том, что Бена с Дженнифер так и не удалось спасти.

А вокруг застывшего гротескного монумента — ещё минуты назад живого чудовища, поглощавшего мир — деловито сновали члены новой, невесть откуда взявшейся Комиссии с планшетами и рулетками. Неожиданный спаситель мира, как две капли воды похожий на коротышку Херба, уверял Аллисон, что их контора всё подчистит и беспокоиться не о чем.

Пятый помнил, как напрасно искал глазами Лайлу и как отправился на её поиски. Просто чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, а вовсе не для того, чтобы попрощаться наедине и заодно проверить, не передумала ли она возвращаться к Диего. Она оказалась за стойкой регистрации — растрёпанная, в измазанной сажей куртке, но живая и невредимая. Прижав к уху телефонную трубку, она громко и радостно кричала в неё на пенджабском. Пятый не понимал ни единого слова, отчего Лайла казалась далёкой и чужой.

Именно тогда его накрыло осознание, что время его короткого счастья истекло и ему больше не место ни в этой реальности, ни в каком-либо нормальном мире. Нормальные миры отторгали его раз за разом, и всё, чего он заслуживал, — это жизнь туннельной крысы. Жалкое, одинокое существование на грани выживания.

* * *

— Эй, хватит притворяться, — затормошила его Лайла. — я знаю, что ты не спишь, вставай давай.

— Не хочу, — буркнул Пятый, плотнее сворачиваясь в клубок. Зачем вставать, если больше нет ни цели, ни душевных сил, чтобы к ней стремиться?

— Экзистенциальный кризис или опять кошмар приснился? — деловито спросила Лайла, присаживаясь рядом.

— Всего понемногу.

Она вздохнула, и он сквозь куртку ощутил, как её рука успокаивающе гладит его по спине. Неожиданно Пятый поймал себя на мысли о том, что если сейчас притянет её к себе и поцелует, то она не станет возражать. И почему-то было совсем не важно, что это не та самая Лайла. На миг показалось, что всё остальное — их идиллия, дом с теплицей, драматическое возвращение в несостоявшийся апокалипсис ему привиделись. В реальности он всё это время кочевал с ней по северным станциям, воровал у дикарей припасы и валялся в бреду после купания в ледяной воде.

Конечно, ничего такого он делать не стал, но внимание переключилось, и вся горечь от собственной неприкаянности немного отступила. Она была здесь, рядом с ним. Она рассчитывала на него, нуждалась в его опыте и поддержке, чтобы выжить. Он просто не имел права расклеиваться.

— Правило номер один, не задумываться о смысле жизни на голодный желудок, — напомнила Лайла.

—Ты права.

Пятый поднялся и протёр глаза. Его немного пугало то, что образ одной Лайлы так легко накладывался на другой. Особенно теперь, когда между ними не было даже внешних отличий. Как только они покинули станцию, где она проводила свой ритуал, и больше не было нужды в маскировке, Лайла расплела косички с бусинами и сменила лоскутную юбку на джинсы. Он давно подозревал, что ради сохранения рассудка может убедить себя в чем угодно, и от этого делалось не по себе. Надо было встать и заняться чем-то полезным, пока он окончательно не запутался.

— Ну вот и молодец, — похвалила она и с ласковой улыбкой протянула ему дымящуюся кружку. Они всегда старались поддерживать друг друга в тяжёлые моменты.

— Спасибо, милая.

— Милая? Серьёзно? — Глаза Лайлы округлились, отчего она стала похожа на мультяшный персонаж.

Пятый запаниковал. Чёртова зыбкая реальность. Чёртова рассеянность. Как он мог забыть, что с этой Лайлой отношения оставались не более, чем дружескими?

— Прости, привычка… — он осёкся и прикусил язык, но было уже поздно.

— Серьёзно? — повторила Лайла, расплываясь в широкой улыбке, — Подожди, вы с ней…

— Тебя это не касается, — процедил сквозь зубы Пятый, подавляя свечение вокруг запястий. Его первой реакцией было телепортироваться куда подальше, но это было бы лишь лишним доказательством его уязвимости. А он совершенно чётко осознавал, что если Лайла начнет насмешничать, или, что ещё хуже, жалеть его, то он просто сдохнет на месте. В мучениях.

— Тогда почему ты на меня смотришь, как будто…

— Давай поговорим об этом в другой раз, — снова перебил он, изо всех сил стараясь вернуть себе невозмутимый вид. Но было уже поздно.

— О том, что у тебя была интрижка с замужней женщиной? Женой твоего брата? — спросила она с широкой невинной улыбкой. Кажется, её это забавляло. Ни та, ни эта Лайла никогда не отличалась тактичностью, и Пятый, если конечно речь не шла о Долорес, чаще всего не принимал всерьёз её подначки. Это было просто приглашение посостязаться в остроумии. В самом начале их одиссеи они могли играть в эту игру часами к взаимному удовольствию, но сейчас её слова превращали его сокровенную радость в какой-то пошлый фарс, и от этого делалось в сто раз больнее.

— Интрижки — это не моё, за интрижками это к Клаусу. —В голосе Пятого прорезался стальной оттенок. Он поставил кружку и поднялся на ноги.

— Если что, я не осуждаю, — задумчиво произнесла Лайла, — и даже не могу сказать, что меня это слишком шокировало.

— Пойду принесу ещё дров, огонь вот-вот догорит, — бросил он и, не глядя на нее, телепортировался наружу.

* * *

За весь день они едва перекинулись парой слов. Лайла, должно быть, уловила его настроение и оставила его в покое, хотя он был уверен, что это ненадолго. Время от времени он ловил на себе её изучающий взгляд: она словно бы заново оценивала его.

Они бродили по извилистым пустым коридорам ближайшей пересадочной, но не отыскали ни киоска, ни постера под стеклом. Зато в одном из ответвлений оказалась целая вереница служебных помещений, среди которых затесался незапертый пункт выдачи потерянных вещей, где Пятый обнаружил свой пиджак, хотя трудно было сказать наверняка — тот же ли это самый или просто такой же.

К вечеру он совершенно вымотался и почти успокоился. Ему даже удалось убедить себя в том, что он слишком остро отреагировал на вполне резонные вопросы и вёл себя как идиот. Все эти неуместные чувства были слабостью, воспоминания — ядом: они тянули его на дно и мешали выживать. Пора было от них избавиться, и начать стоило с того, чтобы научиться бесстрастно и спокойно говорить о прошлом, снизить порог чувствительности.

Пятый никогда не избегал тренировок, даже самых болезненных, и поэтому, когда вечером сгорающая от любопытства Лайла продолжила дружеский допрос, он был готов. Тем более обстановка располагала: они с комфортом устроились в комнате отдыха для несуществующего персонала, где к их услугам была не только дермантиновая мебель, но и привинченный к стене экран с закольцованным видео. Разноцветные рыбки лениво петляли вокруг не менее разноцветного нагромождения кораллов. Лайла сбросила ботинки и вытянулась на диванчике, а он устроился рядом на двух сдвинутых креслах.

Не отрывая взгляда от появляющихся и исчезающих рыбок и стараясь игнорировать ноющую боль в груди, он начал рассказывать о заброшенном доме среди разросшегося парка, про оранжерею с клубникой. Рыбок было семь или восемь: они то скрывались за завесой водорослей, то выплывали через пористые отверстия кораллов, и нельзя было подсчитать их наверняка.

— О, я знаю это место! — радостно перебила его Лайла. — Этот параноик там отчебучил. Гляди, говорит: "Вон тот ушастый за забором нас пасет!" — и как пальнёт. Подходим ближе, а там кувшин с такими загнутыми ручками.

— Это не паранойя, а бдительность! — наставительно произнёс Пятый, чувствуя, как привычное раздражение смешивается со смутной надеждой. Если их извечный спор отвлечет её, то тренировку десенсибилизации можно будет отложить.

— Я тоже в него выстрелил, и правильно сделал.

— Сказал параноик.

— Тебе напомнить, сколько раз превентивный выстрел спасал нам жизнь?

— Нет-нет, не отвлекайся. Что там с твоим отпуском в оранжерее?

— Как хочешь, — пожал плечами Пятый. — Там было всё необходимое. Вода, генератор, полная кладовка. У нас был старый патефон и пластинки… А ещё часы с кукушкой.

Он замолчал, сглатывая ком в горле. Что он несёт? При чём здесь часы? Никакими словами было не выразить того, что он приобрёл и потерял. Никогда ранее не подводившие его голые факты звучали грубо и фальшиво, будто бы он пытался доказать существование своей фантазии. И, по правде, он уже и сам не был уверен, что это чудесное место не было плодом его воображения. Заслуживал ли он такой волшебной реальности, где можно было дарить и принимать тепло и ласку? Как если бы все его прошлые ошибки были прощены и забыты? Как если бы он не был уставшим стариком с поломанной психикой, рефлексами дикого зверя и горой трупов за спиной?

— Полагаю, это она тебя соблазнила. Сам бы ты не решился… — Лайла перевернулась на бок, чтобы лучше его видеть, и даже подпёрла голову рукой. — Я угадала?

Пятый молчал, глядя сквозь экран. Это были лучшие месяцы его паршивой жизни, и все эти дурацкие детали не имели ни малейшего значения. Мир на миг повернулся к нему светлой стороной, чтобы снова указать его место, и это было бесконечно больно. Потеря вновь накрыла его, сдавливая горло и обжигая глаза. Вдох. Выдох. Только не сломаться.

Пятый напомнил себе, что это всего лишь тренировка, ничего больше, однако так и не смог произнести ни слова. Иначе он бы сказал, что, конечно же, никто никого не соблазнял. Просто их долгое время тянуло друг к другу, но он не считал себя вправе сделать первый шаг, а потом всё как-то произошло само собой.

— Там была горячая вода и настоящая кровать. Вы трахались как бешеные кролики и обжирались клубникой, — мечтательно сообщила Лайла, не дождавшись от него продолжения.

Пятый почувствовал, как его бросает в жар, то ли от сочного сравнения, то ли от злости на эту Лайлу, которая смеет опошлять его воспоминания, то ли от невозможности вернуть прошлое. Из последних душевных сил он постарался состроить безучастную мину. Он откусил бы себе ступню, только чтобы прекратить этот дурацкий разговор, но признаваться в слабости было неспортивно, хотя он уже начинал подозревать, что его тренировка больше тянет на чистый мазохизм.

— Клубники было не так уж много, — выдавил из себя он. — Пока вырастет, пока созреет…

— Не мешай мне завидовать, — отмахнулась Лайла. — Она у тебя была первая, да? В смысле из живых людей?

Пятый прикрыл глаза рукой. Рассматривать рыбок смысла больше не было, всё равно они превратились в смазанные цветные пятна. Это был далеко не первый раз, когда он переоценил свои возможности, самолично загнав себя в ловушку. Запястье снова начало покалывать, но он задушил порыв сбежать.

— Какая разница, мы были счастливы, — сдавленно произнёс он и замолчал, закусив губу.

От признания легче не стало. Напротив, всё, что он старательно подавлял последние дни, грозило выплеснуться наружу. Его корёжило лишь от одной мысли о такой перспективе. План с понижением порога чувствительности полностью провалился. Неудивительно, это в целом была провальная стратегия. Как ему такое вообще пришло в голову? Похоже, он был таким же идиотом, как и его бесполезные сиблинги. Стоило лишь вспомнить, во что превращался Клаус после пребывания в мавзолее, куда отец регулярно таскал его, чтобы тот пересилил страх. Пятый мало чего боялся, но, как выяснялось, это не делало его неуязвимым.

— Мне всё ясно, — подвела итог Лайла, закидывая ноги на спинку дивана. — Вы вернулись в свою реальность, она тебя отшила и разбила твоё старое сердце. Так?

Пятый не ответил. Пора было признать, что пытку откровенностью он не вытягивает.

— Вот же дерьмо, Пятый. Вечно же тебя угораздит. Не одно, так другое, — вздохнула Лайла. — Везёт как утопленнику.

Пятый почти не слушал её болтовню — он был слишком занят тем, чтобы выровнять дыхание. Получалось плохо.

— Ты не думай, я не издеваюсь, — продолжала Лайла. Её голос стал мягче. — Мне действительно жаль. И я даже не могу сказать тебе какую-нибудь банальность, вроде того, что, мол, плюнь, она тебя не стоит. У нас, Лайл, должна быть квантовая солидарность. Но мне правда жаль.

— Просто заткнись и засунь свою жалость себе в задницу, — прошипел Пятый, поворачиваясь к ней спиной и с головой накрываясь курткой. Он едва сдержался, чтобы не сказать ей что-нибудь похлеще, но она была не виновата в том, что тренировка обернулась провалом, да и, собственно, вся его жизнь тоже.

К тому же, несмотря на все её дурацкие слова, ему отчаянно хотелось прижать её к себе, чтобы всё стало как было. Чтобы она оказалась той самой Лайлой, которой он дарил браслет. Той самой, которая сейчас, наверное, была в постели у Диего.

А ещё ему хотелось снова напиться, но у них не было даже медицинского спирта. И это было так несправедливо и подло, что по щекам заструились слёзы.

— Вот же дерьмо, Пятый, — глухо повторила Лайла где-то у него за спиной.

Следующие несколько дней они пополняли припасы, останавливаясь на близлежащих станциях. Больше Лайла его ни о чём не спрашивала, не подначивала и вообще вела себя так мило и предупредительно, как будто старалась загладить давешние бестактные расспросы.

Пятый следил за языком и в целом неплохо справлялся с тем, чтобы держать себя в рамках. Они снова как ни в чём не бывало обсуждали насущные вопросы, беззлобно подначивали друг друга и безуспешно пытались найти различия в своих временных ветках. А во время рейдов всё так же слаженно работали, прикрывая друг друга в опасных ситуациях. Прежде всего они были сработавшейся командой, и он был бы идиотом, если бы не ценил этого.

* * *

Пейзаж был словно с открытки, а бриз пах морем и солью. Волны набегали на берег, оставляя за собой пенистый край, и солнце мягко согревало голые плечи, но Пятый чувствовал себя не в своей тарелке на открытом пространстве, да ещё и без трёх привычных слоёв одежды.

Время от времени он поднимал голову от своего уравнения, машинально скользя взглядом по бескрайнему пляжу. Не потому, что ожидал чего-то конкретного — просто так было всегда. Проверить, не изменилось ли что на горизонте, не слишком ли глубоко зашла в воду Лайла, не утянула ли внезапная волна одежду, которую они оставили сушиться на волнорезе. Но всё оставалось неизменным, и Лайла всё так же плескалась у берега, беззаботно наслаждаясь моментом.

Она страшно обрадовалась, когда утром обнаружила на очередной станции сколотую плитку посреди нечитаемого названия и объявила, что сегодня у них банный день. Пятый не стал возражать.

Накатившая волна зашипела и снова нахально слизала часть уравнения, но это было совершенно неважно. Пятый и сам не знал, зачем начал выписывать камешком по сырому песку формулы из той тетради. Ему не нужно было повторять запомнившееся, он столько раз листал ее, что мог в любой момент вызвать перед мысленным взором каждую страницу.

Вопрос был скорее в том, стоит ли это делать. И ради чего? Чтобы вернуться туда, где он никому не нужен? Или помочь этой Лайле вернуться к своему Диего, оставив его позади? Ни один из вариантов не вызывал ничего, кроме тоски. Но сам вид знакомых символов успокаивал, и Пятый лениво продолжал бесполезную борьбу с водной стихией, пока его не окликнули.

— Эй, я уже всё, можешь поворачиваться, — сообщила Лайла, представая перед ним, завернувшись в длинное полотенце. Пятый подавил вздох. Когда та, другая Лайла, бродила по дому в такой самодельной тунике, это как правило означало приглашение к действию.

— Привет, мисс русалка, почём сегодня водоросли? — спросил он, стараясь не рассматривать ее слишком пристально.

Лайла радостно оскалилась:

— Фунт рыбной чешуи за пучок. Только здесь ничего не плавает и ничего не растёт, я в прошлый раз проверяла. Придётся жрать то, что с собой притащили.

— Обожаю просроченные консервы и сушёные яблоки, — сказал Пятый.

— Они не такие уж и просроченные. — отмахнулась Лайла.

— Да и яблоки не такие уж и сушёные.

Лайла засмеялась и подтянула норовящее сползти полотенце. Пятый машинально отвел глаза, тщетно пытаясь отогнать непрошенное воспоминание.

— Что ты здесь высчитываешь? Так не терпится от меня избавиться?

Она встала напротив уравнения и большим пальцем ноги стала обводить икс кружочком.

— Разве ты не хочешь вернуться домой? — спросил он.

Лайла пожала плечами, продолжая обводить переменные и вытягивая носок всё дальше. Он даже не успел понять, в какой момент она начала терять равновесие. Одно движение — и она, взмахнув руками, спикировала вниз, повалив его на песок.

— Извини, — пробормотала Лайла, приподнимаясь. Её колени оказались по обе стороны его бёдер, а рука удобно легла ему на грудь. — Оказывается, здесь скользко.

Впрочем, она не выглядела слишком смущённой, и Пятый мгновенно понял, что за этим последует. Он приподнялся на локтях, намереваясь выскользнуть, но она не торопилась его отпускать. Её мокрые волосы щекотали ему шею, и его дыхание сбилось.

— Ты весь в песке, — улыбнулась она, а в следующее мгновение её пальцы уже тянулись к его щеке.

— Лайла, не надо, — выдохнул он, едва успевая перехватить её запястье. — Если завтра мы найдём карту…

— У меня уже есть карта, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.

Его рука разжалась, и теперь уже она осторожно взяла его за запястье, будто бы собираясь погадать на руке, и тут же оказалась слишком близко, чтобы он мог игнорировать, как капли воды стекают с её волос на голые плечи и как полотенце чуть задралось, открывая смуглое бедро.

— Как долго? — спросил он, облизывая пересохшие губы. Все чувства обострились, и по всему телу прошла неконтролируемая волна мурашек. Второй раз наступать на те же грабли было ужасно глупо, но вырваться и сбежать было выше его сил.

— Я всегда ношу с собой запасную, — она легко провела кончиками пальцев по его щеке.

— И ты мне не сказала? Почему? — успел спросить он, перед тем как реальность истончилась и пошла рябью, отчего ясно мыслить уже не представлялось возможным.

— Вот почему, — прошептала она, осторожно целуя его в уголок губ, и, вместо того чтобы отстраниться, он качнулся вперёд.

Прикрывавшее её полотенце поползло вниз. Это был контрольный в голову. В старом теле он бы, пожалуй, устоял, но это тело — жадное, молодое и глупое — не оставляло ему шансов. Его захлестнула волна радостного предвкушения, и Пятый уже не мог думать ни о чём, кроме траектории, по которой его губы пройдутся по её гладкой коже, и о том, как она, гибкая и податливая, будет стонать в его объятиях.

Как когда-то выразился Реджинальд, все решали секунды, а не десятилетия. В этот момент секунды побеждали с разгромным счетом, и Пятый сдался на их милость.

* * *

Океан отлично поработал над его уравнениями, и, глядя на совершенно ровную гладь песка, невозможно было предположить, что они вообще там были. Но Пятый туда и не смотрел. Счастливые моменты невозможно засушить и заготовить впрок, чтобы потом месяцами таскать с собой в мешке, как ворованные яблоки, поэтому всё его внимание было направлено на тёплую ладонь, которая ленивыми движениями то ласкала его, то стряхивала с его кожи налипшие песчинки. Он прикрыл глаза, впитывая прикосновения. В его мире царила полная гармония. Не нарушал её даже ехидный внутренний голос, который время от времени прорывался сквозь блаженную дрёму и с отцовскими интонациями сообщал, что он идиот и что это, видимо, семейное.

— Ты прямо энциклопедия боевых и бытовых травм, — нарушила блаженное молчание Лайла, проводя кончиками пальцев по его груди.

— Ты бы видела моё старое тело, — усмехнулся он. — Вот это была энциклопедия, а это так, в лучшем случае брошюрка.

— Странно, — сказала она, — у тебя точно те же шрамы, один в один.

Пятому не нужно было уточнять — он знал, что она говорит о его пропавшем без вести двойнике. А Лайла тем временем продолжала осмотр:

— Это от ножа того амбала в дурацкой форме, это пуля задела, когда мы от сторожей убегали, а вот это не считается, это я тебя только что покусала, это от гвоздя, когда крыша сарая обвалилась…

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил он, когда она закончила инвентаризацию. Большая часть перечисленного произошла за последние семь лет, и вероятность того, что на его двойника обрушивались точно такие же напасти в тех же местах, была исчезающе мала.

— Ты что, ревнуешь? — весело удивилась она. — Я же его лечила.

— Я не в том смысле, — поморщился Пятый. — Откуда столько совпадений?

— Действительно странно, — сказала она. — А вот это? Ты помнишь?

Она затормошила его, чтобы он открыл глаза, и согнула ногу, указывая на шрам на своей ступне.

— Ты наступила на разбитую бутылку, когда мы сбегали от бандитов с собаками, а я вытаскивал осколок.

Они переглянулись. Всё это нельзя было объяснить простым совпадением.

— Ты думаешь то же, что и я? — спросила она.

Пятый медленно кивнул.

— Шашки, — сказал он. — У тебя сохранились шашки?

— Зачем? — спросила Лайла, но он уже вытряхивал на песок содержимое рюкзака.

Шашки нашлись. Он выкладывал на полотенце знакомые разномастные предметы: пластмассового фламинго с царапиной на боку, шарообразную железную пуговицу, смятый зелёный помпончик — всё те мелочи, которые были собраны за время их путешествия. А потом Лайла, как большая кошка, разлеглась у него на коленях, и они, перебивая друг друга и всё чаще переглядываясь, припоминали места и обстоятельства, в которых каждая уникальная вещица оказалась в наборе.

— Мы из одной временной ветки. Мы начинали путь вместе, но почему-то раздвоились, — подытожила Лайла, разворачиваясь к нему лицом. — Та станция, где ты предложил устроить отпуск в клубничной теплице, была какой-нибудь аномальной. Я смутно припоминаю тот разговор. Я, кажется, даже поначалу согласилась, но наутро передумала.

— И, кстати, кувшин в том доме с клубникой был только один. Причём, когда я в него пальнул, он сразу же растрескался и рассыпался на куски, что подтверждает твою теорию, — сказал он.

Лайла просияла, гордая, что решила задачу, ещё не осознавая, что это значило. Он вспомнил, как в Далласе они вместе со своим прошлым я пытались убить друг друга, и впервые в жизни посочувствовал Лютеру, с содроганием представив себя на его месте.

— Если всё так, то ты больше не сможешь вернуться, раз там уже есть одна Лайла, — медленно произнёс он, внутренне сжимаясь.

— Я и не хочу возвращаться, — без колебаний ответила она, глядя ему прямо в глаза.

Пятый моргнул. Он не сразу понял, что именно выбило его из колеи — сам её ответ или то, насколько легко он прозвучал.

— Ты уверена? — осторожно спросил он, не смея ей верить. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Не смотри на меня так, — сказала Лайла. — Я не передумаю, обещаю. Ты мне веришь?

— Когда ты сидишь голая у меня на коленях, я готов поверить во что угодно, — хмыкнул он.

Лайла рассмеялась и поцеловала его в кончик носа.

— У меня есть одна теория, — сказала она. — Только ты не смейся. Это звучит как бред… но мы как-то связаны с той Лайлой.

Пятый не ответил, только чуть склонил голову, призывая её продолжать.

— Я столько лет жила надеждой на возвращение. Ни о чём другом и думать не могла. Но недавно… всё изменилось, — она накрутила на палец влажный локон, словно сама пыталась осознать сказанное. Он не сводил с неё глаз, ожидая, куда она ведёт.

— Как отрезало. Как если бы Диего, дети, моя семья — всё это осталось в далёком прошлом, будто лица со старой чёрно-белой фотографии.

Она провела ладонью по волосам, словно отгоняя мысли.

— А когда ты вернулся, вообще стало казаться, что ничего мне больше в жизни не нужно.

Пятый не шелохнулся. Неужели на этот раз хаос временных парадоксов был на его стороне? Лайла на миг опустила взгляд:

— Это ужасно, да? Но я ничего не могу с собой поделать. Как будто я знаю, что у них всё хорошо.

— Мне сначала казалось, что это влияние ритуала, но, скорее всего… это из-за неё. И что-то во мне точно знает, что у моих детей есть мать, и у всех есть всё, что я могла бы им дать, будь я там.

Пятый закрыл глаза, чувствуя, как внутри поднимается странное, осторожное облегчение.

— Ты хочешь сказать, что она вернулась домой за тебя?

— Вроде того, — сказала Лайла, — чтобы я могла быть с тобой. Тогда и она не будет так тосковать.

Она прикрыла глаза, тяжело выдохнула.

— Скажи мне, что я ужасная мать и придумываю отговорки, — добавила она, прикусив губу.

Пятый покачал головой.

— Я не настолько альтруистичен, чтобы тебя переубеждать, — сказал он, притягивая её ближе.

Ничего невероятного в этой теории не было. Варианты личности вполне могли разделять общее эмоциональное поле. Хотя, по этой логике, выходило, что он сам должен был всё это время чувствовать себя полумёртвым. Прокрутив в сознании последние недели, он вынужден был признать, что это недалеко от истины.

Что сталось с его двойником? Умер? Он прислушался к себе. Голова слегка кружилась, а в теле чувствовалась странная лёгкость, будто с каждым вдохом становилось чуть легче дышать, а с каждым выдохом уходило что-то тяжёлое, ненужное. Словно внутри него разжимались какие-то застарелые узлы напряжения, которых он даже не осознавал раньше. Было чёткое ощущение, будто он выздоравливает после изматывающей болезни. Возможно, двойник всё же выжил. Он мысленно пожелал ему удачи и крепче прижал к себе Лайлу.

* * *

Посетители «Дели Макса» были погружены в свои привычные занятия, когда официант, выходивший на перекур, приоткрыл дверь и крикнул, что нужна помощь. Кто-то из шахматистов, сидевших ближе всех к дверям, немедленно встал и, бросив своему сопернику: «Предлагаю ничью», вышел наружу. Его оставшийся товарищ покачал головой, пробормотал что-то вроде: «Он никогда не умел проигрывать», и тоже вышел следом.

Вскоре все трое вернулись. Официант снова распахнул дверь, отчего повеяло холодом, а шахматисты внесли измождённого небритого человека в рваной одежде и усадили на диванчик недалеко от стойки. Его била дрожь, а дыхание было хриплым и неровным. Он был похож на бездомного, на нем даже не было обуви.

Никто из посетителей или персонала кафе не выглядел удивлённым или слишком обеспокоенным этим появлением. Лишь сидевший напротив посетитель невозмутимо подвинул к нему свою кружку, а кто-то из картёжников принёс с вешалки пальто, накинул ему на плечи и крикнул в сторону кухни, чтобы принесли аптечку.

Бездомный некоторое время потерянно всматривался в своих спасителей, чьи лица не отличались разнообразием.

— Что это за место? — хрипло спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ад. Сюда попадают все, кто облажался и не сумел предотвратить конец света, — невозмутимо сказал человек в переднике и поставил перед ним тарелку с бутербродом.

Бездомный побледнел ещё больше, а потом покачал головой и устало прикрыл глаза рукой.

— Чёрт, опять галлюцинации, — пробормотал он.

— Не слушай его, — сказал сидевший напротив посетитель, тот самый, что отдал ему свой напиток. — Вечно он несёт всякую хрень и пугает новичков. Ты в безопасности, и здесь не так уж плохо.

И правда, в помещении было тепло и пахло кофе. Из динамиков негромко лилась незатейливая, но приятная песенка. Его окутывал мягкий свет и приглушённый гул голосов. Если это и была галлюцинация, с ней вполне можно было смириться.