По тонкому льду (гет)

Шум в зале, как буря, нарастал, но Дамблдор, стоявший в самом центре, вновь поднял руку, и тишина немедленно опустилась. В этот раз его глаза сверкнули стальным отблеском, и в них было нечто такое, чего Гарри не видел в этом человеке раньше — тревога и решимость. Он стоял, не скрывая напряжения, и его лицо было исполнено той тяжёлой решимости, которая редко встречалась в его взгляде.

— В связи с последними событиями, — начал Дамблдор, его голос был глубоким и наполненным той тяжестью, что не скрывается даже за словами самых опытных магов. — Мы, к сожалению, вынуждены принять решение, которое я до последнего надеялся избежать. Хогвартс, как и весь магический мир, сталкивается с переменами, и для того чтобы сохранить баланс, нам нужно быть готовыми к новым условиям.

Гарри почувствовал, как на его плечах нарастает напряжение. Он знал, что последнее время всё в мире магии пошло наперекосяк, что происходило нечто страшное, что требовало быстрых действий. Но то, что он услышал дальше, повергло его в шок.

— В связи с этим, — продолжил Дамблдор, его голос становился всё более твёрдым, — сегодня Распределяющая Шляпа будет выполнять особую задачу. Она не только распределит первокурсников, но и перераспределит всех учеников Хогвартса по факультетам.

Гарри почувствовал, как сердце замерло. Все те годы, что он учился в Хогвартсе, он был частью Гриффиндора, и это было чем-то гораздо большим, чем просто факультет. Это была его семья, его поддержка. Перераспределение — это не просто перемещение по зданию, это попытка вырвать из него часть его самой сути. Его мысли быстро промчались, как тёмные облака: Что если я окажусь на другом факультете? Что если меня направят на Слизерин? Или, что хуже, на Пуффендуй, где всё будет совершенно чуждо?

Зал, как по команде, наполнился протестами. Чувствовалось, как страх и недоумение распространяются среди студентов, каждый из которых осознавал, что привычный мир, в котором они жили, может разрушиться в одно мгновение.

— Что?! — воскликнул кто-то с Пуффендуя, поднимаясь с места. — Это ошибка, мы не можем этого допустить!

— Как это вообще возможно?! — заорал кто-то с Гриффиндора, потрясая кулаками. — Мы столько лет на одном факультете, а теперь нас просто перемешают как карты в колоде?!

Гарри почувствовал, как его живот сжался от страха. Что если я окажусь в Слизерине? Он вспомнил момент, когда Шдяпа очень долго решала куда отправить его на первом курсе. Он был уверен, что она сделала правильный выбор. «Гриффиндор всегда был моим домом. Как я переживу, если это всё исчезнет?»

Гарри обернулся и увидел, как Малфой с холодной, почти презрительной уверенностью смотрит на собравшихся, его губы растягиваются в самодовольной усмешке. В его глазах читалась абсолютная убеждённость, что ни одно распоряжение, ни одно решение не может повлиять на его положение в Слизерине.

— Я остаюсь в Слизерине, и никто не сможет меня отсюда вытолкать, — сказал Драко сидевшему слева от него Блейзу, не прерывая своего самодовольного взгляда.

Но вдруг его взгляд стал немного настороженным, как будто что-то беспокойное затмило его уверенность. Он оглядел зал, и его глаза остановились на Гарри, Роне и Гермионе, сидящих за столом Гриффиндора.

— Но вот что я точно не хочу, — продолжил Драко, его тон стал едким, — это увидеть кого-то из этой «золотой троицы» на своём факультете. Это было бы слишком… оскорбительно. Особенно кого-то вроде Грейнджер. Это просто невозможно.

Гарри взглянул на Малфоя, его лицо было жестким, полным презрения, но в глубине глаз всё равно читалась та самая уверенность, которую Слизерин всегда считал своим неотъемлемым правом.

— Надеюсь, ты останешься в своём дебильном чистокровном мире, Малфой, — пробормотал Рон с укором. Но Гарри не мог отделаться от мысли, что, несмотря на всё его высокомерие, Малфой по-настоящему боится потерять свою уверенность в Слизерине.

Дамблдор снова поднял руку, и зал затих, но напряжение в воздухе можно было буквально ощутить. Его слова прозвучали с глубоким сочувствием, но и с тяжёлой решимостью.

— Я понимаю ваши переживания, — сказал он, его голос был полон тяжести. — Но магический мир, как и сам Хогвартс, стоит на пороге перемен, которые требуют решительных действий. Мы больше не можем оставаться в том же состоянии, в котором были раньше. Для того чтобы выжить, мы должны быть готовы к этим переменам.

Гермиона, сидевшая рядом с Гарри, внезапно вскочила с места, её лицо было озарено ярким светом гнева.

— Это абсурд! — воскликнула она, не скрывая своего возмущения. — Всё это невозможно! Согласно «Истории Хогвартса», на факультетах невозможно просто так менять учеников. Не существует такого в законах магии! Все мы распределены раз и навсегда, и это не подлежит пересмотру! Распределяющая Шляпа — это священная традиция!

Её слова эхом разнеслись по залу, но никто не решался возразить. Даже Малфой на мгновение замолк, хотя в его глазах по-прежнему горел огонь презрения. Гермиона продолжала, её голос теперь звучал с ещё большим напряжением:

— Всё это противоречит традициям, магическим законам и даже самой сути Хогвартса! Это будет настоящая магическая катастрофа! Мы не можем просто взять и начать всё менять по желанию!

Гарри почувствовал, как в груди у него нарастает беспокойство. Он знал, что она права — такие вещи не происходят просто так, без последствий. И вот теперь, когда даже Гермиона не могла найти убедительных аргументов, чтобы остановить это, он понял, что они действительно стоят на пороге чего-то огромного и опасного.

Дамблдор поднял руку, и снова воцарилась тишина. Он внимательно оглядел зал, его взгляд был твёрдым и непоколебимым, как будто он сам был готов к тому, что принесут эти перемены. И, возможно, он был готов. Но как-то не по себе стало от того, что все вокруг были готовы лишь ждать.

— Начнём с первокурсников, — произнес он, и его голос был таким же решительным, как всегда, но теперь в нем сквозила ещё какая-то тяжесть, словно каждое слово давалось ему с трудом. — В этом году их много, но они не единственные, кто будет распределён.

Гарри почувствовал, как сердце сжалось. Он знал, что это начало чего-то гораздо более страшного, чем просто перераспределение первокурсников. Всё это было частью чего-то гораздо более глубокого, более тревожного. Он огляделся по сторонам. Многие из старших учеников, не скрывая страха, с напряжением наблюдали за происходящим. Все они знали, что настанет и их очередь.

Зал был тих, но внутри каждого учащегося можно было почувствовать его тревогу. Даже те, кто обычно не задумался бы о таких вещах, теперь сидели с напряжёнными лицами, как будто каждое слово Дамблдора — это не просто приказ, а приговор. У каждого была своя маленькая борьба в душе, вопросы, на которые никто не знал ответов: Что если меня отправят на другой факультет? Что если я окажусь не с теми людьми?

Первокурсники, в свою очередь, сидели напряжённо, их лица скрыты волнением, их глаза искали поддержку, но в этом огромном зале не было никого, кто бы мог по-настоящему их утешить. Каждый из них понимал, что то, что они ощущали, — это было не просто волнение перед новым этапом жизни. Это было что-то большее. Это был страх. Страх перед тем, что их жизнь может изменить один простой выбор, который был совершенно вне их контроля.

Рон сидел, сжимаясь от напряжения, но в его глазах читалась уверенность. Он был уверен, что останется в Гриффиндоре. Это было не просто чувство — это было его убеждение. Гриффиндор был не только его факультетом, но и наследием, которое передавалось из поколения в поколение. Всё в его жизни казалось предопределённым: его отец, братья, даже сестра — все они были Гриффиндорцами, и Рон всегда считал, что его место здесь, рядом с ними. Для него это было не просто место в школе. Это было частью его идентичности, частью его семьи.

Как можно было бы быть на другом факультете? — думал Рон. Гриффиндор — это не просто факультет, это дом, это место, где ты чувствуешь себя защищённым, где тебя понимают. И если даже всё вокруг меняется, это останется неизменным. Он видел перед собой лицо каждого из своих братьев, вспоминал все те моменты, когда они с гордостью рассказывали о своих подвигах и славе факультета. Это было проедено в крови, и он был уверен, что никто не сможет его вырвать из Гриффиндора.

Гарри сидел, пытаясь сосредоточиться на происходящем, но мысли продолжали возвращаться к тому, что случилось на его первом курсе, когда он впервые столкнулся с Распределяющей Шляпой. Он вдруг вспомнил, как в тот момент шляпа колебалась, не зная, куда отправить его. Его внутренний конфликт тогда был настолько сильным, что Шляпа долго сомневалась.

Гриффиндор или Слизерин? — думал он, ощущая в голове тот же страх и неуверенность, что и тогда. Вспомнил, как шляпа шептала ему в ухо, говоря, что он обладает всеми качествами для Слизерина, но затем, после длительного размышления, всё-таки выбрала Гриффиндор. “Твоя смелость и желание не поддаваться неуверенности — вот что решит,” — казалось, сказал ей голос в его голове.

Но тогда, несмотря на свою первоначальную тревогу, Гарри почувствовал облегчение. Гриффиндор казался ему местом, где он мог стать собой, где его принимали и поддерживали. Он, как и Рон, чувствовал, что это его дом. Но теперь, когда идея перераспределения стала реальностью, он не мог избавиться от ощущения, что снова стоит на грани чего-то неопределённого.

Что если, несмотря на все усилия и воспоминания, его теперь выберет не Гриффиндор? Что если его отправят куда-то, где его не поймут, где не будут его поддерживать? Вспоминать, как Шляпа колебалась, было трудно, потому что Гарри тогда почувствовал, что его судьба висит на волоске. А сейчас, спустя годы, когда привычный мир рушится, это чувство вновь стало живым.

Гермиона сидела неподвижно, её глаза были устремлены в одну точку, но в её голове царил настоящий хаос. Она пыталась сосредоточиться на происходящем, но мысли всё равно ускользали, унося её в глубь её собственных переживаний.

Она вспомнила, как впервые оказалась в Хогвартсе, как удивлялась всему новому и неизведанному. Она тогда точно знала, что её место в Гриффиндоре, что это был факультет для таких, как она: умных, стремящихся к знаниям, желающих помочь. Гермиона всегда считала, что именно такие качества делают её частью Гриффиндора, и она была горда тем, что попала сюда, рядом с людьми, которые могли бы понять её. И даже тогда, когда она столкнулась с множеством трудностей, она никогда не сомневалась, что именно здесь она и должна быть.

Но теперь, когда Дамблдор объявил о перераспределении, Гермиона ощутила, как по её позвоночнику пробежала холодная дрожь. Что если это всё изменит? — подумала она. Она всегда старалась контролировать всё вокруг, всегда готова была к любым сложностям, но этот шаг был за пределами её понимания. Как она могла контролировать такую перемену? Это же не просто сменить факультет — это значит изменить всё, что она знала о себе и о своём месте в этом мире.

Нет, я не могу этого допустить. Она пыталась унять тревогу, но в её душе всё сжалось. Перераспределение означало, что она могла оказаться в любом факультете. И неважно, как сильно она любила Гриффиндор, если её выберут на Слизерин или Пуффендуй, это будет означать потерю не только привычного окружения, но и самого понятия о её месте в Хогвартсе. Слизерин? Гермиона едва могла представить себя среди тех, кто был готов ради личных интересов идти по головам. Пуффендуй? Ужас. Слишком чуждое ей место, слишком далёкое от того, что она считала своим.

Что подумает мама и папа? — эта мысль мгновенно пронеслась в её голове. Они всегда гордились её успехами в Гриффиндоре. И если её отправят в другое место, если она не будет среди тех, кого считала своими людьми, то как она будет объяснять это родителям?

Гермиона почувствовала, как руки начинают слегка дрожать, и быстро сжала их в кулаки. Она не могла позволить себе поддаться панике. Но это было трудно. Она всегда была уверена в своём месте. Всегда знала, что Гриффиндор — её дом, её место. Но теперь она не могла этого сказать с такой же уверенностью.

В её голове, как волна, прокатились вопросы: Что если я окажусь не там? Что если меня распределят куда-то, где я не смогу быть собой? Где я не смогу проявить всё, на что способна?

Она пыталась выдохнуть и сосредоточиться. Нужно думать о чём-то другом. Нужно быть сильной. Нужно просто дождаться. Всё будет хорошо… Но даже она сама не верила в это.

Когда распределение первокурсников завершилось, в зале воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как шепчутся свитки и перо шляпы, стоящей на табурете. Все знали, что именно сейчас начнется нечто гораздо более тревожное и неопределённое.

Гермиона сидела, сжав кулаки, её взгляд был сосредоточен на Шляпе, которая уже начала собирать все взгляды учеников, начиная с старшекурсников. В её голове буря мыслей — всё, что она так долго считала своим, теперь висело на волоске. Что если меня распределят куда-то, где я не смогу быть собой? Где я не буду чувствовать поддержку, не смогу так же легко помочь другим? Эти мысли снова и снова терзали её, и чем дольше она сидела, тем сильнее начинала ощущать, как её уверенность тает.

Шляпа, казалось, чувствовала тяжесть момента. Она покачалась на табурете, её магический голос, пропитанный той же решимостью, что и раньше, заполнил зал:

— Теперь настал черед для всех вас. Шляпа начнёт перераспределение.

Шляпа продолжала свою работу, и с каждым новым именем в зале нарастала тягучая тишина. Судьбы старшекурсников менялись на глазах, и те, кто был уверен в своём месте, теперь оказывались в мире неопределённости. Гермиона следила за этим с замирающим сердцем, чувствуя, как тревога растёт. Это было уже не просто перераспределение, это была игра, в которой можно было потерять всё.

Первым стал Кеннет Уинтерс, старшекурсник Гриффиндора. Он всегда был одним из самых уверенных в своём факультете, но теперь, когда Шляпа долго раздумывала, он стал свидетелем невероятного: Пуффендуй. Кеннет, казавшийся непоколебимым, стал бледным, не в силах понять, что произошло. Он шёл к столу Пуффендуя, его взгляд блуждал, и, несмотря на всю свою уверенность в прошлом, теперь он ощущал, что его место в этом мире уже не на том факультете, с теми людьми, с кем он всегда был.

Настало время друзей.Первым был Рон. Он сидел напряжённо, не в силах скрыть волнения. Он был уверен, что его место на Гриффиндоре — это фактически его наследие, и ни одно распределение не могло бы изменить этого. Когда Шляпа сделала свой выбор, он услышал знакомое слово: Гриффиндор! Рон почти не мог сдержать радостный вздох и поспешно сел обратно за стол, чувствуя, как внутреннее напряжение постепенно уходит.Следом за Роном был его брат Фред. Несмотря на его шутки и лёгкость в общении, он не был готов к неожиданному — и, как и Рон, не испытал ни малейших сомнений, когда Шляпа выбрала Гриффиндор! Такой же яркий момент. Все уизли в Гриффиндоре — это было почти закономерно.

Джордж, с его не менее быстрым юмором, тоже не заставил себя долго ждать. Он усмехнулся, когда Шляпа произнесла то же самое слово: Гриффиндор! Это было так очевидно, что никто не удивился. Все Уизли как по традиции оставались дома.

Когда пришла очередь студентов из Слизерина, Гермиона почувствовала, как напряжение в зале снова растёт. В отличие от Уизли, чье место было очевидным, для многих других всё было под вопросом, и атмосфера наполнилась любопытством и тревогой.

Первыми среди слизеринцев сели их “непоколебимые” представители: Драко Малфой, Пэнси Паркинсон, Теодор Нотт и их друзья. Шляпа не медлила, их судьбы были заранее определены — как и ожидалось, они остались на своём факультете.

Драко сидел с самодовольной усмешкой, и когда Шляпа произнесла его имя, он едва ли заметил, как откинулся на спинку стула, не скрывая своей уверенности. Слизерин. Конечно, это был его дом, его место, и ничто не могло бы его из него вытолкать.

— Как я и говорил, — прошептал Драко, оглядываясь на тех, кто с сомнением смотрел на его присутствие в этом зале

Пэнси Паркинсон, сидя рядом с ним, выразительно закатила глаза, наблюдая за всеми вокруг. Её взгляд скользнул по тем, кто в этот раз оказался на других факультетах, и её губы растянулись в презрительной усмешке. Пэнси всегда считала, что Слизерин — это факультет настоящих волшебников, и все остальные факультеты были для второсортных. Когда её имя было названо, она встала с гордостью, уверенно двигаясь к своему столу.

Зал заполнился презрительными взглядами со стороны слизеринцев. Это было не просто удовлетворение от того, что они остались на своём факультете, но и злорадное наслаждение тем, что все эти перемены не коснулись их. Они, в отличие от остальных, были спокойны и уверены.

Драко, посмотрев на остальную часть зала, не мог не добавить с явной насмешкой:

— Видите, как мы легко остаёмся там, где нам и место, — его голос был насмешливым и холодным, словно он наслаждался каждым словом, каждым взглядом на студентов других факультетов. — Это ещё раз доказывает, что Слизерин — единственное место для настоящих чистокровных волшебников.

Когда очередь дошла до Гарри, все в зале замерли, затаив дыхание. В этот момент, как всегда, он ощущал, как сердца всех друзей бьются в унисон с его собственным. Но для него это было совсем не так очевидно, как для других. Он помнил, как на первом курсе Шляпа едва не отправила его в Слизерин. Тогда, в те мгновения, она с удивлением размышляла, не слишком ли ему подходят амбиции и хитрость этого факультета. Гарри почувствовал, как холодок пробегает по спине, когда снова на его голове оказалась та самая волшебная шляпа, которая в тот раз пыталась вырвать его из Гриффиндора.

Шляпа, покачиваясь на его голове, как бы прислушивалась к своим собственным мыслям, к самому Гарри. Он чувствовал, как она вновь раздумывает, тянет время, перебирает возможные варианты. Его сердце колотилось, как в первый раз, но теперь уже не только из-за страха, а и из-за отчаянного желания остаться в своём доме. Вдруг в его ушах прозвучал её шёпот.

— Ты… не совсем так уверен… В тебе есть то, что я искала на Слизерине… Что, если…

Гарри зажмурился, пытаясь сфокусироваться. Это был его момент, его решающая борьба. Не Слизерин! Пожалуйста, не Слизерин! Он знал, что именно Гриффиндор был его домом, с самого начала, с первой встречи с друзьями, с каждым шагом в Хогвартсе. Но Шляпа была упряма.

Он вновь услышал её слова в голове.

— Смелость… решимость… но и хитрость, что скрыта внутри… Ты… на самом деле мог бы быть на Слизерине…

Гарри почувствовал, как в груди всё сжалось. Но затем его мысли вернулись к тому, что он сам решил для себя. Он вспомнил, как всегда стремился быть рядом с теми, кто готов сражаться за правду, за честь, за друзей. И это не могло быть Слизерин. Он знал, что его место здесь.

И наконец, Шляпа приняла решение, как и всегда в его жизни, с долгим молчанием.

— Гриффиндор!

Зал взорвался аплодисментами. Гарри почувствовал, как напряжение покидает его тело, как все заботы растворяются в воздухе. Это было облегчение и радость одновременно. Он был там, где был всегда, рядом с теми, кто был ему верен. Гриффиндор — это его дом.

Он с лёгким сердцем спустился с платформы, и тут же его встречал Рон с широкой улыбкой, а Гермиона, хотя и не скрывала волнений, с радостью кивнула. Всё было на своих местах. Но в глубине души Гарри знал, что Шляпа с ним ещё долго будет. И, возможно, он никогда не узнает, что заставило её принять решение в его пользу. Но в этот момент, он был просто счастлив, что остался в Гриффиндоре.

Драко Малфой, все ещё с самодовольной ухмылкой, внимательно следил за Гарри, как тот возвращался на своё место. Его взгляд был холодным и не скрывал презрительного интереса. Слизеринцы, как и он, выдохнули с облегчением, что ни один из их соперников не оказался среди них.

— Ну, конечно, Поттеру не место среди нас, — прошептал Драко, так, чтобы только его друзья услышали. Его голос был полон язвительности и превосходства. — Гриффиндор — вот его место. Эти «герои» с их честностью и наивностью… всё равно не смогут выжить среди нас.

Когда дело дошло до Гермионы ее одолела необыкновенная волна паники и страха . Всё, что она когда-либо чувствовала о своём будущем, о дружбе с Роном и Гарри, казалось вдруг таким хрупким. В её голове роились мысли: «Что если они меня разделят? Что если я окажусь не с ними?»

Она пыталась собрать себя, но сердце билось так сильно, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Она переживала, что её не примут, что она не будет “достаточно хороша” для Гриффиндора, и всё её будущее начнёт рушиться. Внутри неё не было уверенности в себе, только страх перед неизвестностью.

Шляпа, заметив её колебания, внимательно прислушалась к её мыслям. “Ты умна, честная, храбрая, полна решимости и силы. Но что ты готова делать ради своей цели?” — её внутренний голос, отражённый в магии шляпы, звучал уверенно, почти как вызов. Шляпа знала, что Гермиона могла бы стать сильнейшей ведьмой века, если правильно направить её силы. И в том, что она была способна на это, сомнений не было. Но где?

Шляпа пробовала угадать её истинное стремление. Гермиона могла бы найти себя на любом факультете — её ум, стремление к знаниям и дисциплине идеально подходили бы для Гриффиндора, но её амбиции и решимость, её склонность к точным расчётам и поиску стратегических путей наводили на мысль о другом. “Слизерин…” — прошептала шляпа.

Мир Гермионы шатнулся.

«Слизерин»

Слово прозвучало, как удар, разрывая её мир. На мгновение время словно остановилось, и она почувствовала, как её грудь сжалась, а дыхание перехватило. Слизерин? Это не могло быть правдой. Её разум не мог принять эту мысль. Как же так?

когда шляпа сделала этот выбор, Гермиона почувствовала, как её охватывает тот же холодный страх, что и в снах. Будто её жизнь, её путь, были под угрозой. Будто что-то было скрыто от неё, и она не могла этого контролировать.

Тогда, как и сейчас, она почувствовала, что то, что происходит, выходит за пределы её понимания. В её снах она была жертвой, которую терзали заклинания, которая теряла себя в этом кошмаре. А сейчас она была в том же положении — должна была столкнуться с частью себя, которую не могла принять. Гермиона почти физически ощущала, как её внутренний мир трещит по швам. Кто она была на самом деле?