По тонкому льду (гет)

Конец лета — это время, когда воздух становится прохладнее, а солнце уже не так обжигает, но всё ещё ласково согревает. Вечерами чувствуется лёгкая осенняя свежесть, а в небе появляются первые стаи птиц, готовящихся к отлёту. Дни постепенно укорачиваются, но в них ещё полно света, радости и тепла.

Долгожданная встреча с друзьями после долгой разлуки наполнена особым волнением. Когда вы наконец видите знакомые улыбки, слышите любимые голоса и чувствуете крепкие объятия, время словно замирает. Разговоры, прерывающиеся от смеха, воспоминания о летних приключениях, планы на осень — всё это создаёт атмосферу уюта и счастья. В такие моменты особенно ясно понимаешь, что дружба — это бесценное богатство, которое делает любое время года по-настоящему тёплым.

Возвращение Гермионы в Хогвартс всегда сопровождалось лёгким волнением, но в этот раз оно было особенно сильным. Она стояла на платформе 9¾, крепко сжимая палочку в кармане мантии, пока паровоз "Хогвартс-Экспресса" выпускал клубы пара, окутывая вокзал туманной дымкой.

В груди трепетало предвкушение: снова увидеть древние стены замка, войти в Большой зал, ощутить запах старых книг в библиотеке и услышать, как Шляпа распределяет новых первокурсников. Её мысли метались между радостью от встречи с друзьями и лёгким беспокойством — ведь каждый год в Хогвартсе приносил не только знания, но и испытания.

Поезд тронулся, и Гермиона, бросив последний взгляд на родителей, заняла место у окна. Сердце забилось быстрее: впереди снова был Хогвартс — её второй дом, полный загадок, приключений и, возможно, новых тайн, которые ей предстоит разгадать.

Возвращение Гермионы в Хогвартс всегда сопровождалось лёгким волнением, но в этот раз оно было особенно сильным. Она стояла на платформе 9¾, крепко сжимая палочку в кармане мантии, пока паровоз "Хогвартс-Экспресса" выпускал клубы пара, окутывая вокзал туманной дымкой.

В груди трепетало предвкушение: снова увидеть древние стены замка, войти в Большой зал, ощутить запах старых книг в библиотеке и услышать, как Шляпа распределяет новых первокурсников. Её мысли метались между радостью от встречи с друзьями и лёгким беспокойством — ведь каждый год в Хогвартсе приносил не только знания, но и испытания.

Поезд тронулся, и Гермиона, бросив последний взгляд на родителей, заняла место у окна. Сердце забилось быстрее: впереди снова был Хогвартс — её второй дом, полный загадок, приключений и, возможно, новых тайн, которые ей предстоит разгадать.

Гермиона сидела у окна "Хогвартс-Экспресса", но в этот раз привычное волнение от возвращения в школу смешивалось с тревогой, которая поднималась внутри, как ком в горле.

Поезд плавно тронулся, но вместо радости от предстоящего учебного года её охватило беспокойство. Разговор в их купе быстро перешёл к событиям лета.

— Не могу поверить, что лето так быстро пролетело, — вздохнул Гарри, вытягиваясь на сиденье. — Честно говоря, я рад, что снова еду в Хогвартс. У Дурслей было невыносимо.

— Ну, у меня, по крайней мере, было весело! — оживился Рон. — Джинни чуть не сожгла всю кухню, когда пыталась приготовить пирог заклинанием "Вингардиум Левиоса". Представляете, он завис в воздухе, а потом с грохотом упал прямо на мамину любимую кастрюлю!

Гарри рассмеялся, а Гермиона едва заметно улыбнулась, но её мысли были явно где-то далеко.

— А ты, Гермиона? Как прошло твоё лето? — поинтересовался Гарри.

Девушка на мгновение замешкалась, словно раздумывала, стоит ли говорить правду.

— В целом нормально… Я много читала, конечно. Но знаете… у меня всё лето было странное чувство, будто что-то должно случиться. Будто... — она замялась, подбирая слова, — будто надвигается что-то важное.Но стоило Гермионе упомянуть о своём тревожном предчувствии, как Гарри вдруг замолчал, глядя в окно.

— Гарри? — тихо спросила Гермиона, наклоняясь вперёд.

Он немного помедлил, словно не был уверен, стоит ли говорить, но потом всё же вздохнул:

— У меня были кошмары.

Рон тут же перестал жевать шоколадную лягушку.

— Опять? — нахмурился он.

Гарри кивнул.

— Да… И они стали страннее. Я вижу не просто тени или что-то расплывчатое. Это… — он сжал кулаки, пытаясь подобрать слова. — Иногда я словно нахожусь внутри другого человека. Как будто смотрю его глазами.

Гермиона напряглась.

— Гарри… ты думаешь, это может быть связано с Волан-де-Мортом?

— Я не знаю, — честно признался он. — Но некоторые сны кажутся слишком реальными. Например, в одном я видел длинный тёмный коридор, каменные стены, и я знал, что там что-то важное. Но, как только я пытался подойти ближе, я просыпался с ужасной болью в шраме.

Рон поёжился.

— Звучит жутковато. Ты кому-нибудь говорил?

— Нет, — Гарри покачал головой. — Пока нет. Я не хочу, чтобы меня снова считали сумасшедшим.

Гермиона выглядела встревоженной.

— Гарри, это может быть важно. Может, ты всё же расскажешь Дамблдору?

Гарри не ответил, снова уставившись в окно. В животе неприятно сжималось — будь то от этих кошмаров или от осознания, что впереди ждёт что-то действительно страшное.

Её пальцы нервно перебирали края мантии, а мысли путались: откуда это странное чувство? Почему казалось, что впереди не только уроки и домашние задания, но и что-то тёмное, ещё неясное, но уже близкое?

За окном проплывали знакомые пейзажи, но даже они не могли успокоить её. Гермиона глубоко вдохнула, пытаясь убедить себя, что всё в порядке. Но холодок на затылке и этот непрошенный ком в горле не уходили. Что-то приближалось. И она это знала

Двери Большого зала Хогвартса распахнулись, впуская поток учеников. Гермиона шагнула внутрь, и её тут же окутала знакомая атмосфера — мягкий золотистый свет свечей, парящих под зачарованным потолком, аромат свежеприготовленного ужина, многоголосый гул разговора. Всё было таким же, как всегда… и одновременно другим.

Она не могла понять, что именно казалось ей странным. Может, это было предчувствие? Едва уловимое напряжение, словно в воздухе витало что-то неясное, невидимое, но ощутимое. Или, может, дело было в ней самой — слишком привыкшей всё анализировать, искать скрытые смыслы там, где их могло и не быть.

У входа толпились первокурсники — взволнованные, с широко распахнутыми глазами. Они ещё не знали, что ждёт их впереди: какой факультет станет их домом, кто окажется другом, а кто врагом, с какими трудностями им придётся столкнуться. Пока для них Хогвартс был чистым листом.

Ученики четырёх факультетов уже расселись за своими столами, оживлённо переговариваясь. Кто-то делился летними впечатлениями, кто-то радостно встречал друзей, а кто-то уже бросал настороженные взгляды на представителей других факультетов. В общем шуме то и дело раздавались смех, взволнованные возгласы, звон столовых приборов.

Гермиона шагала к столу Гриффиндора, когда вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. Не просто взгляд — он был настойчивым, холодным, словно ледяное прикосновение.

Она обернулась.

Драко Малфой.

Он сидел за столом Слизерина, спина ровная, руки скрещены на груди. Но в его позе не было прежней самоуверенности — только напряжённость и, возможно, усталость. Он не отводил глаз, и во взгляде читалось что-то… странное. Не презрение, не раздражение, но и нечто совсем не знакомое.

Гермиона задержала дыхание, но быстро отвернулась, сжав губы.

Тревожное чувство никуда не исчезло. Она не знала, что её ждёт в этом учебном году, но почему-то была уверена: всё будет иначе.

За столом Слизерина разговор был гораздо жёстче.

Гермиона чувствовала, как её сердце учащённо бьётся, когда она в последний раз посмотрела на стол Слизерина. Драко всё ещё сидел там, в той же позе, с тем же напряжённым взглядом, и казалось, что между ними возникло что-то невидимое, что-то, что она не могла объяснить. Но она понимала, что это не просто её фантазии. Что-то изменилось.

Она села за свой стол, пытаясь сосредоточиться на разговоре с Роном и Невиллом, но мысли продолжали возвращаться к Драко. Он всегда был для неё чем-то вроде загадки, с его язвительными замечаниями и высокомерным поведением. Но сейчас что-то было не так. Его взгляд на неё был слишком… сложным. Гермиона чувствовала, как изнутри её терзает неведомое беспокойство.

— Гермиона, ты в порядке? — спросил Рон, заметив, что она не совсем следит за разговором.

Она быстро вернулась к реальности и улыбнулась, стараясь не выдать своего волнения.

— Да, всё нормально, Рон, — ответила она, но её голос звучал не совсем уверенно. Она не могла понять, почему эта странная сцена в Большом зале так сильно её потрясла.

Тем временем, за столом Слизерина разговор не прекращался.

— Ты только посмотри, как он на неё смотрит, — снова начал Блейз, оглядывая Драко. — Я думаю, он что-то скрывает.

— Ты меня уже достал, Забини, — буркнул Драко, вновь сжимаясь в своём кресле. — Не твое дело.

Но Блейз не сдавался.

— Да-да, конечно. Просто интересно, что там у тебя происходит в голове. Ты всегда был так уверен, что она грязнокровка, а теперь вдруг… что-то изменилось?

Драко молчал, но глаза его вновь потемнели. Всё то, что он знал и во что верил, вдруг стало не таким однозначным. Он был уверен в своём положении, в своей правоте. Он был Малфоем, представителем старого рода. Но теперь… теперь он был всё чаще замечен, что его взгляд невольно тянется к Гермионе Грейнджер. И это было не просто из любопытства.

Он знал, что должно было быть так, как он всегда думал. Гермиона — грязнокровка, с её высокомерным видом и неуемной тягою к знаниям. Она была для него предметом презрения, но в то же время что-то в её лице заставляло его чувствовать себя необычно.

Слова Панси, Блейза и остальных слизеринцев звучали глухо в его голове. Они даже не могли понять, что происходит внутри него. Он не мог дать себе отчёт, что было на самом деле. Он ненавидел всё, что ассоциировалось с Гриффиндором и с грязнокровками. Но с другой стороны, эта боль от того, что он не мог избавиться от этого странного чувства, тревожила его.

— Ты должен с этим разобраться, Драко, — тихо сказал Блейз, заметив его замешательство. — Ты не можешь всё время быть таким. Скажи, если тебе что-то не нравится.

— Не суй нос в мои дела, Забини, — резко ответил Драко, на мгновение утратив контроль. — Я решу сам, как мне себя вести.

Малфой встал и вышел из-за стола, оставив всех в недоумении. Он знал, что уходит. Это было необъяснимо, но он не мог больше сидеть здесь. Он не мог оставаться в этом месте, где каждый его шаг наблюдали, где за каждым его движением стояли чьи-то слова, чужие суждения. Это было мучительно.

Гермиона, тем временем, тоже почувствовала, что в воздухе возникла какая-то перемена. Она подняла глаза и вдруг заметила, как Драко быстро выходит из зала, его силуэт исчезал за дверями. Это было странно. Он никогда не уходил раньше окончания ужина. Она ощутила, как её дыхание стало немного тяжёлым, как будто что-то внутри её сердца сжалось.

— Ты что-то видела? — шепотом спросил Рон, следя за её взглядом.

Гермиона не сразу ответила. Она не знала, как объяснить, что чувствовала. Всё было слишком запутано, слишком странно. Но одно было очевидно: что-то изменилось. Между ней и Драко что-то произошло. Что-то, о чём они оба не могли ещё понять.

Она вздохнула и снова посмотрела на двери Большого зала, пытаясь найти ответ на свой вопрос, который так мучил её последние несколько минут. Ответ, который мог бы объяснить всё, что происходило в её голове и в её сердце.

Шум в зале, как буря, нарастал, но Дамблдор, стоявший в самом центре, вновь поднял руку, и тишина немедленно опустилась. В этот раз его глаза сверкнули стальным отблеском, и в них было нечто такое, чего Гарри не видел в этом человеке раньше — тревога и решимость. Он стоял, не скрывая напряжения, и его лицо было исполнено той тяжёлой решимости, которая редко встречалась в его взгляде.

— В связи с последними событиями, — начал Дамблдор, его голос был глубоким и наполненным той тяжестью, что не скрывается даже за словами самых опытных магов. — Мы, к сожалению, вынуждены принять решение, которое я до последнего надеялся избежать. Хогвартс, как и весь магический мир, сталкивается с переменами, и для того чтобы сохранить баланс, нам нужно быть готовыми к новым условиям.

Гарри почувствовал, как на его плечах нарастает напряжение. Он знал, что последнее время всё в мире магии пошло наперекосяк, что происходило нечто страшное, что требовало быстрых действий. Но то, что он услышал дальше, повергло его в шок.

— В связи с этим, — продолжил Дамблдор, его голос становился всё более твёрдым, — сегодня Распределяющая Шляпа будет выполнять особую задачу. Она не только распределит первокурсников, но и перераспределит всех учеников Хогвартса по факультетам.

Гарри почувствовал, как сердце замерло. Все те годы, что он учился в Хогвартсе, он был частью Гриффиндора, и это было чем-то гораздо большим, чем просто факультет. Это была его семья, его поддержка. Перераспределение — это не просто перемещение по зданию, это попытка вырвать из него часть его самой сути. Его мысли быстро промчались, как тёмные облака: Что если я окажусь на другом факультете? Что если меня направят на Слизерин? Или, что хуже, на Пуффендуй, где всё будет совершенно чуждо?

Зал, как по команде, наполнился протестами. Чувствовалось, как страх и недоумение распространяются среди студентов, каждый из которых осознавал, что привычный мир, в котором они жили, может разрушиться в одно мгновение.

— Что?! — воскликнул кто-то с Пуффендуя, поднимаясь с места. — Это ошибка, мы не можем этого допустить!

— Как это вообще возможно?! — заорал кто-то с Гриффиндора, потрясая кулаками. — Мы столько лет на одном факультете, а теперь нас просто перемешают как карты в колоде?!

Гарри почувствовал, как его живот сжался от страха. Что если я окажусь в Слизерине? Он вспомнил момент, когда Шдяпа очень долго решала куда отправить его на первом курсе. Он был уверен, что она сделала правильный выбор. «Гриффиндор всегда был моим домом. Как я переживу, если это всё исчезнет?»

Гарри обернулся и увидел, как Малфой с холодной, почти презрительной уверенностью смотрит на собравшихся, его губы растягиваются в самодовольной усмешке. В его глазах читалась абсолютная убеждённость, что ни одно распоряжение, ни одно решение не может повлиять на его положение в Слизерине.

— Я остаюсь в Слизерине, и никто не сможет меня отсюда вытолкать, — сказал Драко сидевшему слева от него Блейзу, не прерывая своего самодовольного взгляда.

Но вдруг его взгляд стал немного настороженным, как будто что-то беспокойное затмило его уверенность. Он оглядел зал, и его глаза остановились на Гарри, Роне и Гермионе, сидящих за столом Гриффиндора.

— Но вот что я точно не хочу, — продолжил Драко, его тон стал едким, — это увидеть кого-то из этой «золотой троицы» на своём факультете. Это было бы слишком… оскорбительно. Особенно кого-то вроде Грейнджер. Это просто невозможно.

Гарри взглянул на Малфоя, его лицо было жестким, полным презрения, но в глубине глаз всё равно читалась та самая уверенность, которую Слизерин всегда считал своим неотъемлемым правом.

— Надеюсь, ты останешься в своём дебильном чистокровном мире, Малфой, — пробормотал Рон с укором. Но Гарри не мог отделаться от мысли, что, несмотря на всё его высокомерие, Малфой по-настоящему боится потерять свою уверенность в Слизерине.

Дамблдор снова поднял руку, и зал затих, но напряжение в воздухе можно было буквально ощутить. Его слова прозвучали с глубоким сочувствием, но и с тяжёлой решимостью.

— Я понимаю ваши переживания, — сказал он, его голос был полон тяжести. — Но магический мир, как и сам Хогвартс, стоит на пороге перемен, которые требуют решительных действий. Мы больше не можем оставаться в том же состоянии, в котором были раньше. Для того чтобы выжить, мы должны быть готовы к этим переменам.

Гермиона, сидевшая рядом с Гарри, внезапно вскочила с места, её лицо было озарено ярким светом гнева.

— Это абсурд! — воскликнула она, не скрывая своего возмущения. — Всё это невозможно! Согласно «Истории Хогвартса», на факультетах невозможно просто так менять учеников. Не существует такого в законах магии! Все мы распределены раз и навсегда, и это не подлежит пересмотру! Распределяющая Шляпа — это священная традиция!

Её слова эхом разнеслись по залу, но никто не решался возразить. Даже Малфой на мгновение замолк, хотя в его глазах по-прежнему горел огонь презрения. Гермиона продолжала, её голос теперь звучал с ещё большим напряжением:

— Всё это противоречит традициям, магическим законам и даже самой сути Хогвартса! Это будет настоящая магическая катастрофа! Мы не можем просто взять и начать всё менять по желанию!

Гарри почувствовал, как в груди у него нарастает беспокойство. Он знал, что она права — такие вещи не происходят просто так, без последствий. И вот теперь, когда даже Гермиона не могла найти убедительных аргументов, чтобы остановить это, он понял, что они действительно стоят на пороге чего-то огромного и опасного.

Дамблдор поднял руку, и снова воцарилась тишина. Он внимательно оглядел зал, его взгляд был твёрдым и непоколебимым, как будто он сам был готов к тому, что принесут эти перемены. И, возможно, он был готов. Но как-то не по себе стало от того, что все вокруг были готовы лишь ждать.

— Начнём с первокурсников, — произнес он, и его голос был таким же решительным, как всегда, но теперь в нем сквозила ещё какая-то тяжесть, словно каждое слово давалось ему с трудом. — В этом году их много, но они не единственные, кто будет распределён.

Гарри почувствовал, как сердце сжалось. Он знал, что это начало чего-то гораздо более страшного, чем просто перераспределение первокурсников. Всё это было частью чего-то гораздо более глубокого, более тревожного. Он огляделся по сторонам. Многие из старших учеников, не скрывая страха, с напряжением наблюдали за происходящим. Все они знали, что настанет и их очередь.

Зал был тих, но внутри каждого учащегося можно было почувствовать его тревогу. Даже те, кто обычно не задумался бы о таких вещах, теперь сидели с напряжёнными лицами, как будто каждое слово Дамблдора — это не просто приказ, а приговор. У каждого была своя маленькая борьба в душе, вопросы, на которые никто не знал ответов: Что если меня отправят на другой факультет? Что если я окажусь не с теми людьми?

Первокурсники, в свою очередь, сидели напряжённо, их лица скрыты волнением, их глаза искали поддержку, но в этом огромном зале не было никого, кто бы мог по-настоящему их утешить. Каждый из них понимал, что то, что они ощущали, — это было не просто волнение перед новым этапом жизни. Это было что-то большее. Это был страх. Страх перед тем, что их жизнь может изменить один простой выбор, который был совершенно вне их контроля.

Рон сидел, сжимаясь от напряжения, но в его глазах читалась уверенность. Он был уверен, что останется в Гриффиндоре. Это было не просто чувство — это было его убеждение. Гриффиндор был не только его факультетом, но и наследием, которое передавалось из поколения в поколение. Всё в его жизни казалось предопределённым: его отец, братья, даже сестра — все они были Гриффиндорцами, и Рон всегда считал, что его место здесь, рядом с ними. Для него это было не просто место в школе. Это было частью его идентичности, частью его семьи.

Как можно было бы быть на другом факультете? — думал Рон. Гриффиндор — это не просто факультет, это дом, это место, где ты чувствуешь себя защищённым, где тебя понимают. И если даже всё вокруг меняется, это останется неизменным. Он видел перед собой лицо каждого из своих братьев, вспоминал все те моменты, когда они с гордостью рассказывали о своих подвигах и славе факультета. Это было проедено в крови, и он был уверен, что никто не сможет его вырвать из Гриффиндора.

Гарри сидел, пытаясь сосредоточиться на происходящем, но мысли продолжали возвращаться к тому, что случилось на его первом курсе, когда он впервые столкнулся с Распределяющей Шляпой. Он вдруг вспомнил, как в тот момент шляпа колебалась, не зная, куда отправить его. Его внутренний конфликт тогда был настолько сильным, что Шляпа долго сомневалась.

Гриффиндор или Слизерин? — думал он, ощущая в голове тот же страх и неуверенность, что и тогда. Вспомнил, как шляпа шептала ему в ухо, говоря, что он обладает всеми качествами для Слизерина, но затем, после длительного размышления, всё-таки выбрала Гриффиндор. “Твоя смелость и желание не поддаваться неуверенности — вот что решит,” — казалось, сказал ей голос в его голове.

Но тогда, несмотря на свою первоначальную тревогу, Гарри почувствовал облегчение. Гриффиндор казался ему местом, где он мог стать собой, где его принимали и поддерживали. Он, как и Рон, чувствовал, что это его дом. Но теперь, когда идея перераспределения стала реальностью, он не мог избавиться от ощущения, что снова стоит на грани чего-то неопределённого.

Что если, несмотря на все усилия и воспоминания, его теперь выберет не Гриффиндор? Что если его отправят куда-то, где его не поймут, где не будут его поддерживать? Вспоминать, как Шляпа колебалась, было трудно, потому что Гарри тогда почувствовал, что его судьба висит на волоске. А сейчас, спустя годы, когда привычный мир рушится, это чувство вновь стало живым.

Гермиона сидела неподвижно, её глаза были устремлены в одну точку, но в её голове царил настоящий хаос. Она пыталась сосредоточиться на происходящем, но мысли всё равно ускользали, унося её в глубь её собственных переживаний.

Она вспомнила, как впервые оказалась в Хогвартсе, как удивлялась всему новому и неизведанному. Она тогда точно знала, что её место в Гриффиндоре, что это был факультет для таких, как она: умных, стремящихся к знаниям, желающих помочь. Гермиона всегда считала, что именно такие качества делают её частью Гриффиндора, и она была горда тем, что попала сюда, рядом с людьми, которые могли бы понять её. И даже тогда, когда она столкнулась с множеством трудностей, она никогда не сомневалась, что именно здесь она и должна быть.

Но теперь, когда Дамблдор объявил о перераспределении, Гермиона ощутила, как по её позвоночнику пробежала холодная дрожь. Что если это всё изменит? — подумала она. Она всегда старалась контролировать всё вокруг, всегда готова была к любым сложностям, но этот шаг был за пределами её понимания. Как она могла контролировать такую перемену? Это же не просто сменить факультет — это значит изменить всё, что она знала о себе и о своём месте в этом мире.

Нет, я не могу этого допустить. Она пыталась унять тревогу, но в её душе всё сжалось. Перераспределение означало, что она могла оказаться в любом факультете. И неважно, как сильно она любила Гриффиндор, если её выберут на Слизерин или Пуффендуй, это будет означать потерю не только привычного окружения, но и самого понятия о её месте в Хогвартсе. Слизерин? Гермиона едва могла представить себя среди тех, кто был готов ради личных интересов идти по головам. Пуффендуй? Ужас. Слишком чуждое ей место, слишком далёкое от того, что она считала своим.

Что подумает мама и папа? — эта мысль мгновенно пронеслась в её голове. Они всегда гордились её успехами в Гриффиндоре. И если её отправят в другое место, если она не будет среди тех, кого считала своими людьми, то как она будет объяснять это родителям?

Гермиона почувствовала, как руки начинают слегка дрожать, и быстро сжала их в кулаки. Она не могла позволить себе поддаться панике. Но это было трудно. Она всегда была уверена в своём месте. Всегда знала, что Гриффиндор — её дом, её место. Но теперь она не могла этого сказать с такой же уверенностью.

В её голове, как волна, прокатились вопросы: Что если я окажусь не там? Что если меня распределят куда-то, где я не смогу быть собой? Где я не смогу проявить всё, на что способна?

Она пыталась выдохнуть и сосредоточиться. Нужно думать о чём-то другом. Нужно быть сильной. Нужно просто дождаться. Всё будет хорошо… Но даже она сама не верила в это.

Когда распределение первокурсников завершилось, в зале воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как шепчутся свитки и перо шляпы, стоящей на табурете. Все знали, что именно сейчас начнется нечто гораздо более тревожное и неопределённое.

Гермиона сидела, сжав кулаки, её взгляд был сосредоточен на Шляпе, которая уже начала собирать все взгляды учеников, начиная с старшекурсников. В её голове буря мыслей — всё, что она так долго считала своим, теперь висело на волоске. Что если меня распределят куда-то, где я не смогу быть собой? Где я не буду чувствовать поддержку, не смогу так же легко помочь другим? Эти мысли снова и снова терзали её, и чем дольше она сидела, тем сильнее начинала ощущать, как её уверенность тает.

Шляпа, казалось, чувствовала тяжесть момента. Она покачалась на табурете, её магический голос, пропитанный той же решимостью, что и раньше, заполнил зал:

— Теперь настал черед для всех вас. Шляпа начнёт перераспределение.

Шляпа продолжала свою работу, и с каждым новым именем в зале нарастала тягучая тишина. Судьбы старшекурсников менялись на глазах, и те, кто был уверен в своём месте, теперь оказывались в мире неопределённости. Гермиона следила за этим с замирающим сердцем, чувствуя, как тревога растёт. Это было уже не просто перераспределение, это была игра, в которой можно было потерять всё.

Первым стал Кеннет Уинтерс, старшекурсник Гриффиндора. Он всегда был одним из самых уверенных в своём факультете, но теперь, когда Шляпа долго раздумывала, он стал свидетелем невероятного: Пуффендуй. Кеннет, казавшийся непоколебимым, стал бледным, не в силах понять, что произошло. Он шёл к столу Пуффендуя, его взгляд блуждал, и, несмотря на всю свою уверенность в прошлом, теперь он ощущал, что его место в этом мире уже не на том факультете, с теми людьми, с кем он всегда был.

Настало время друзей.Первым был Рон. Он сидел напряжённо, не в силах скрыть волнения. Он был уверен, что его место на Гриффиндоре — это фактически его наследие, и ни одно распределение не могло бы изменить этого. Когда Шляпа сделала свой выбор, он услышал знакомое слово: Гриффиндор! Рон почти не мог сдержать радостный вздох и поспешно сел обратно за стол, чувствуя, как внутреннее напряжение постепенно уходит.Следом за Роном был его брат Фред. Несмотря на его шутки и лёгкость в общении, он не был готов к неожиданному — и, как и Рон, не испытал ни малейших сомнений, когда Шляпа выбрала Гриффиндор! Такой же яркий момент. Все уизли в Гриффиндоре — это было почти закономерно.

Джордж, с его не менее быстрым юмором, тоже не заставил себя долго ждать. Он усмехнулся, когда Шляпа произнесла то же самое слово: Гриффиндор! Это было так очевидно, что никто не удивился. Все Уизли как по традиции оставались дома.

Когда пришла очередь студентов из Слизерина, Гермиона почувствовала, как напряжение в зале снова растёт. В отличие от Уизли, чье место было очевидным, для многих других всё было под вопросом, и атмосфера наполнилась любопытством и тревогой.

Первыми среди слизеринцев сели их “непоколебимые” представители: Драко Малфой, Пэнси Паркинсон, Теодор Нотт и их друзья. Шляпа не медлила, их судьбы были заранее определены — как и ожидалось, они остались на своём факультете.

Драко сидел с самодовольной усмешкой, и когда Шляпа произнесла его имя, он едва ли заметил, как откинулся на спинку стула, не скрывая своей уверенности. Слизерин. Конечно, это был его дом, его место, и ничто не могло бы его из него вытолкать.

— Как я и говорил, — прошептал Драко, оглядываясь на тех, кто с сомнением смотрел на его присутствие в этом зале

Пэнси Паркинсон, сидя рядом с ним, выразительно закатила глаза, наблюдая за всеми вокруг. Её взгляд скользнул по тем, кто в этот раз оказался на других факультетах, и её губы растянулись в презрительной усмешке. Пэнси всегда считала, что Слизерин — это факультет настоящих волшебников, и все остальные факультеты были для второсортных. Когда её имя было названо, она встала с гордостью, уверенно двигаясь к своему столу.

Зал заполнился презрительными взглядами со стороны слизеринцев. Это было не просто удовлетворение от того, что они остались на своём факультете, но и злорадное наслаждение тем, что все эти перемены не коснулись их. Они, в отличие от остальных, были спокойны и уверены.

Драко, посмотрев на остальную часть зала, не мог не добавить с явной насмешкой:

— Видите, как мы легко остаёмся там, где нам и место, — его голос был насмешливым и холодным, словно он наслаждался каждым словом, каждым взглядом на студентов других факультетов. — Это ещё раз доказывает, что Слизерин — единственное место для настоящих чистокровных волшебников.

Когда очередь дошла до Гарри, все в зале замерли, затаив дыхание. В этот момент, как всегда, он ощущал, как сердца всех друзей бьются в унисон с его собственным. Но для него это было совсем не так очевидно, как для других. Он помнил, как на первом курсе Шляпа едва не отправила его в Слизерин. Тогда, в те мгновения, она с удивлением размышляла, не слишком ли ему подходят амбиции и хитрость этого факультета. Гарри почувствовал, как холодок пробегает по спине, когда снова на его голове оказалась та самая волшебная шляпа, которая в тот раз пыталась вырвать его из Гриффиндора.

Шляпа, покачиваясь на его голове, как бы прислушивалась к своим собственным мыслям, к самому Гарри. Он чувствовал, как она вновь раздумывает, тянет время, перебирает возможные варианты. Его сердце колотилось, как в первый раз, но теперь уже не только из-за страха, а и из-за отчаянного желания остаться в своём доме. Вдруг в его ушах прозвучал её шёпот.

— Ты… не совсем так уверен… В тебе есть то, что я искала на Слизерине… Что, если…

Гарри зажмурился, пытаясь сфокусироваться. Это был его момент, его решающая борьба. Не Слизерин! Пожалуйста, не Слизерин! Он знал, что именно Гриффиндор был его домом, с самого начала, с первой встречи с друзьями, с каждым шагом в Хогвартсе. Но Шляпа была упряма.

Он вновь услышал её слова в голове.

— Смелость… решимость… но и хитрость, что скрыта внутри… Ты… на самом деле мог бы быть на Слизерине…

Гарри почувствовал, как в груди всё сжалось. Но затем его мысли вернулись к тому, что он сам решил для себя. Он вспомнил, как всегда стремился быть рядом с теми, кто готов сражаться за правду, за честь, за друзей. И это не могло быть Слизерин. Он знал, что его место здесь.

И наконец, Шляпа приняла решение, как и всегда в его жизни, с долгим молчанием.

— Гриффиндор!

Зал взорвался аплодисментами. Гарри почувствовал, как напряжение покидает его тело, как все заботы растворяются в воздухе. Это было облегчение и радость одновременно. Он был там, где был всегда, рядом с теми, кто был ему верен. Гриффиндор — это его дом.

Он с лёгким сердцем спустился с платформы, и тут же его встречал Рон с широкой улыбкой, а Гермиона, хотя и не скрывала волнений, с радостью кивнула. Всё было на своих местах. Но в глубине души Гарри знал, что Шляпа с ним ещё долго будет. И, возможно, он никогда не узнает, что заставило её принять решение в его пользу. Но в этот момент, он был просто счастлив, что остался в Гриффиндоре.

Драко Малфой, все ещё с самодовольной ухмылкой, внимательно следил за Гарри, как тот возвращался на своё место. Его взгляд был холодным и не скрывал презрительного интереса. Слизеринцы, как и он, выдохнули с облегчением, что ни один из их соперников не оказался среди них.

— Ну, конечно, Поттеру не место среди нас, — прошептал Драко, так, чтобы только его друзья услышали. Его голос был полон язвительности и превосходства. — Гриффиндор — вот его место. Эти «герои» с их честностью и наивностью… всё равно не смогут выжить среди нас.

Когда дело дошло до Гермионы ее одолела необыкновенная волна паники и страха . Всё, что она когда-либо чувствовала о своём будущем, о дружбе с Роном и Гарри, казалось вдруг таким хрупким. В её голове роились мысли: «Что если они меня разделят? Что если я окажусь не с ними?»

Она пыталась собрать себя, но сердце билось так сильно, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Она переживала, что её не примут, что она не будет “достаточно хороша” для Гриффиндора, и всё её будущее начнёт рушиться. Внутри неё не было уверенности в себе, только страх перед неизвестностью.

Шляпа, заметив её колебания, внимательно прислушалась к её мыслям. “Ты умна, честная, храбрая, полна решимости и силы. Но что ты готова делать ради своей цели?” — её внутренний голос, отражённый в магии шляпы, звучал уверенно, почти как вызов. Шляпа знала, что Гермиона могла бы стать сильнейшей ведьмой века, если правильно направить её силы. И в том, что она была способна на это, сомнений не было. Но где?

Шляпа пробовала угадать её истинное стремление. Гермиона могла бы найти себя на любом факультете — её ум, стремление к знаниям и дисциплине идеально подходили бы для Гриффиндора, но её амбиции и решимость, её склонность к точным расчётам и поиску стратегических путей наводили на мысль о другом. “Слизерин…” — прошептала шляпа.

Мир Гермионы шатнулся.

«Слизерин»

Слово прозвучало, как удар, разрывая её мир. На мгновение время словно остановилось, и она почувствовала, как её грудь сжалась, а дыхание перехватило. Слизерин? Это не могло быть правдой. Её разум не мог принять эту мысль. Как же так?

когда шляпа сделала этот выбор, Гермиона почувствовала, как её охватывает тот же холодный страх, что и в снах. Будто её жизнь, её путь, были под угрозой. Будто что-то было скрыто от неё, и она не могла этого контролировать.

Тогда, как и сейчас, она почувствовала, что то, что происходит, выходит за пределы её понимания. В её снах она была жертвой, которую терзали заклинания, которая теряла себя в этом кошмаре. А сейчас она была в том же положении — должна была столкнуться с частью себя, которую не могла принять. Гермиона почти физически ощущала, как её внутренний мир трещит по швам. Кто она была на самом деле?

Гермиона бродила по лесу, где темные фигуры окружали её, но этот раз был особенным. В её снах воздух был пропитан напряжением, и вся реальность будто растекалась, как туман, сквозь который невозможно было пробраться. Тени становились гуще, а звуки — всё более искажёнными. Но что-то новое произошло. Она почувствовала — это не просто преследование, не просто её страхи, это нечто гораздо более жуткое

Они начали собираться в круг — те фигуры, скрытые масками, которые уже давно были для неё знакомы. Но сейчас всё изменилось. Этот раз был другим, потому что она знала, что они не просто стоят в темноте. Они начали действовать.

Взмах палочки, и воздух вокруг него как будто взорвался, переполненный болью и страданиями. Он произнёс заклинание, и Гермиона сразу узнала эти слова. Это было “Круциатус”. Она почувствовала, как её душу пронзает ужас, как если бы сама тьма коснулась её, разрывая её на части. Она видела, как его жертва скручивается от боли, как его тело выгибается, не в силах сопротивляться, с отчаянным криком, который разрывает тишину ночи.

Каждое слово заклинания было как удар в её собственное тело, как если бы она тоже чувствовала эту адскую боль. Но её глаза не могли отвести взгляда. Она не могла убежать. Эти фигуры начали повторять заклинание одно за другим, обрушивая чудовищную силу на того, кто стоял в центре круга. Каждый взмах палочки был, как вихрь боли, проникающий в самую душу. “Круцио”. Она видела, как жертва, не в силах выдержать, падала на землю, её тело дергалось в мучительной агонии.

Жертва, растянувшаяся на земле, продолжала корчиться в невыносимых муках. Но эти фигуры не останавливались. Они вновь повторяли заклинание, вновь и вновь, словно наслаждаясь мучениями того, кто был обречён. В её глазах была тень того, что она не могла остановить, того, что она никогда не могла бы простить.

И вдруг всё исчезло, как если бы сон внезапно оборвался, оставив только пустоту. Гермиона проснулась, тяжело дыша, её сердце билось в груди, как молот, а в глазах всё ещё горел этот огонь — огонь ужаса, огонь боли, которую она видела. В её голове эхом звучали слова, которые она никогда не могла забыть. Заклинание “Круцио” теперь было не просто словом. Оно было частью её кошмара, частью её страха, частью того, что она не могла контролировать.

Каждую ночь Гермиона просыпалась в холодном поту, сердце колотилось, как в клетке. Эти кошмары преследовали её без остановки, не давая покоя. Всё начиналось одинаково — лес, туман, тени. Но с каждым новым сном они становились всё страшнее. Те фигуры, скрытые за масками, уже не просто стояли в мраке, они становились частью её самого существа, словно её собственные страхи оживали и обрели форму.

“Круцио” звучало в её ушах, как крик, который невозможно забыть. Она видела это каждый раз — как те, кто скрывался за масками, снова и снова накладывали это ужасное заклинание. Мучения, которые оно приносило, были невыносимыми, и каждый взмах палочки оставлял в её сознании неизгладимый след боли и страха. Эти сны не отпускали её. Она просыпалась, но ощущение этой магии не уходило, оно продолжало висеть в воздухе, как запах гари, не исчезая даже в мире реальном.

Гермиона сидела в у окна своей комнаты, изо всех сил пытаясь понять, что происходило с её разумом, когда она погружалась в эти странные видения. Эти ночные кошмары — или, скорее, видения — не были такими, как обычные сны. В них была какая-то неясная магия, нечто тёмное и древнее, что она не могла объяснить. Она пыталась проанализировать их логически, но каждый раз всё заканчивалось одной и той же мыслью: она не знала, что это было.

Она пыталась вспомнить каждую деталь: лес, тени, фигуры, которые её терзали. Но все её усилия приводили к одному — это было нечто большее, чем просто страх. В её разуме, словно игрой магии, сплелись реальность и фантазия, и ей не хватало чёткости, чтобы разгадать, что происходит. Она знала, что должна понять, откуда эти видения, и что они означают, но как это сделать?

“Заклинания и их психологический эффект” профессора Кларка, возможно, могли бы пролить свет на её переживания, если бы она только могла найти их в библиотеке. Эта книга изучала психо-магические реакции на неконтролируемые заклинания, но её объём был гигантским, и Гермиона не была уверена, что в ней будет что-то конкретное о её проблемах. Тем не менее, она решила, что как только доберётся до Хогвартса, сразу отправится в библиотеку.

Как бы она ни пыталась сделать шаг вперёд, всё возвращалось в её сознание как неразгаданная загадка, как попытка победить что-то, что не поддавалось логике. Её собственные видения казались слишком реальными, чтобы быть просто сном, слишком осмысленными, чтобы быть просто отражением её страха. Всё, что она знала, это то, что она не могла и не хотела делиться этими мыслями с друзьями. Как бы она не пыталась объяснить себе, что с ней происходит, всё становилось только более запутанным.

Гермиона не помнила, как подошла к столу Слизерина. Она шла как во сне, ноги двигались автоматически, а её разум был в полном замешательстве. Всё происходило как в тумане — шок, паника, ощущение, что её просто вынесли на этот путь, несмотря на её желания. Вокруг был шум — едва различимый, но угрожающий, словно сама атмосфера в зале сдавливала её, мешала дышать. Вдалеке она слышала, как Паркинсон, стоящая рядом с Малфоем, что-то выкрикнула. Оскорбление, как всегда, наполненное презрением, звучало громко, точно вызов.

Гермиона пыталась не обращать внимания на насмешки. Сердце колотилось, а её дыхание перехватывало.

— “Грязнокровке не место на факультете Слизерина.” — слышалось из толпы

Гермиона почувствовала, как внутри что-то ломается. “Грязнокровка”. Это слово всегда оставляло шрамы, и теперь оно звучало в контексте её собственной судьбы, ставшей почти невозможной. Ощущение, что её место здесь — ошибка, что её присутствие на этом факультете неприемлемо, было удушающим. Казалось, что всё её тело сжалось в этот момент, а на сердце повисла тяжесть, будто сжигал её внутренний огонь.

«Грязнокровка…» — снова и снова эти слова крутились в её голове. Она не могла избежать их, как не могла избежать взглядов всех слизеринцев, как будто они давно решили, что она не достойна быть здесь. Всё её существование казалось под вопросом.

Гермиона стиснула зубы, стараясь не показать слабости. Она хотела ответить, но страх парализовал её. Она даже не знала, с чего начать. Слизерин был факультетом, где уважение приходило с силой, с хитростью, с манипуляцией. Она не знала, как бороться с этим. Вокруг неё был только шум, насмешки, холодные глаза, направленные на неё, и этот голос — голос, который не оставлял ей ни капли пространства для того, чтобы почувствовать себя в безопасности.

Но несмотря на это, её внутренний голос кричал: “Ты должна выстоять. Ты не позволишь им сломать тебя.”

Она подняла голову, сдержав слёзы, и постаралась не обращать внимания на свои чувства. Нужно было просто пережить этот момент. Но эта тяжесть, которая давила на неё, не исчезала.

Она пыталась идти спокойно, избегая взгляды, но вот она подошла к своему новому столу, так близко, что почти почувствовала чуждую атмосферу, наполненную насмешками и холодом.

Гермиона села за свой новый стол, стараясь скрыть все эмоции, но её мысли продолжали метаться. Презрительные взгляды, насмешки, и эта зловещая тишина, которая внезапно заполнила пространство, не давали покоя. Она чувствовала, как её место среди этих людей становится всё более некомфортным. Всё, что происходило, в этот момент казалось странным, будто она оказалась в другом мире — мире, где её ценили не за ум, а за то, кто она и какая её кровь.

Вдруг в этот момент её взгляд пересёкся с глаз Паркинсон. Она сидела чуть поодаль от неё, ухмыляясь, как обычно, с выражением, полным презрения.

—Грязнокровка за столом Слизерина… Это не шутка? — Паркинсон произнесла это с явной злостью, её голос был полон издевки.

Гермиона почувствовала, как жар поднимется к щекам, но она не позволила себе показаться слабой. Её лицо оставалось невозмутимым, хотя внутри всё кипело. Она не собиралась молчать, особенно когда за её спиной стояла вся эта грязь, скрытая за лицемерными улыбками и презрением.

Гермиона ответила с ледяной спокойностью.

— Ты можешь кричать, как хочешь, но правда в том, что Салазар Слизерин перевернулся бы в гробу, узнав, что его факультет стал таким дерьмом.

Паркинсон застыла на мгновение, но её лицо тут же искажилось от злости. Она сделала шаг вперёд, её глаза сверкали яростью.

— Ты смеешь говорить о Слизерине, Грейнджер? Мы — наследники великой магии, а ты — всего лишь бездарная грязнокровка. Ты здесь, потому что тебе повезло, а не потому что ты достойна этого. — её голос был полон презрения и едкой неприязни.

Малфой, сидевший рядом с Паркинсон, пристально посмотрел на Гермиону, а затем скривился в раздражённой усмешке. Он всегда был тем, кто не скрывал своего презрения и наслаждался моментами, когда мог унизить кого-то, особенно если это была Гермиона.

—Ну-ка, послушай, Грейнджер,— его голос стал резко грубым, а его лицо искажалось от невыносимого презрения.

—Ты — просто мешок с книгами и грязной кровью, и ничем больше.

Гермиона встретила его взгляд с непреклонной решимостью, но его слова как нож вонзались в её сердце. Малфой сделал шаг вперёд, и его лицо приблизилось к её, зловеще и угрожающе.

-Ты вонючая грязнокровка, и твое место не здесь!— он произнёс это так, как будто каждое слово было оружием, направленным прямо в её грудь.

— Ты можешь сколько угодно плевать на меня, но ты Малфой и твои дружки не стоите даже рядом с тем, чтобы мне что-то указывать. Вы все —ничего из себя не представляет! — её слова прозвучали настолько резко, что даже в зале на мгновение стало тихо.

— Ты ошибаешься, Грейнджер.— его голос стал холодным, словно стальной нож. — Ты думаешь, что я просто так буду смотреть на твою наглость? Ты уверена, что хочешь продолжать здесь сидеть, среди нас? Потому что поверь, если ты не уедешь, я сделаю так, чтобы тебе здесь было гораздо хуже.

Его слова эхом разнеслись по залу, и несколько слизеринцев нервно зашептались, но никто не посмел вмешаться. Гермиона почувствовала, как её сердце бешено колотится, но страх не захлестнул её. Она встречала его взгляд с твёрдостью, которой никогда не испытывала.

—Не угрожай мне, Малфой.

Малфой наклонтлся ещё ближе, и на его лице появилась зловещая усмешка, словно он знал, что у него есть ещё один козырь в рукаве.

— Ты не понимаешь, да? Ты останешься здесь, и тебе станет настолько плохо, что сама будешь умолять меня отпустить тебя.

Когда Рон и Гарри заметили, что происходит между Гермионой, Малфоем и Паркинсон, они оба встали, готовые вмешаться. Они не могли терпеть, когда кого-то из их друзей так унижали, особенно Гермиону, и их глаза уже горели яростью.

Гарри, не дождавшись, пока Малфой произнесёт ещё хотя бы одно слово, шагнул вперёд, его лицо было серьезным и решительным. Рон тут же последовал за ним, в его глазах тоже горел огонь.

— Эй, Малфой! — Гарри подошёл вплотную, бросая взгляд, полный угрозы. — Ты что, с ума сошел? Она не одна, и ты, может, не понимаешь, но мы здесь с ней. Если ты решишь продолжать свою болтовню, я тебе кое-что объясню.

— О, вот и герои пришли, — Малфой фыркнул, но на его лице всё же оставалась злобная ухмылка. — Вы двое на самом деле собираетесь защищать эту грязнокровку?

Рон, не выдержав, сделал шаг вперёд, чуть толкнув Гарри в плечо, чтобы тот не вмешивался.

— А ты, Малфой, как всегда, слишком умный, да? Может, ты хочешь проверить, насколько твоя сила помогает тебе, если ты ещё раз посмеешь открыть рот о Гермионе?

Малфой насмешливо покачал головой.

— Вы двое, правда, не понимаете, на что подписались. Вы все — ничто. — его голос стал холодным и жестким, а глаза — ещё более злыми. — Только вот не говорите, что не предупреждал. так и знате: я сделаю всё, чтобы ее жизнь в Слизерине была настоящим адом.

Как только ситуация начала накаляться до предела, и Рон с Гарри уже были готовы буквально наброситься на Малфоя, не давая ему больше возможности оскорблять Гермиону, раздался резкий, но спокойный голос.

— Хватит.— голос Дамблдора пронзил шум в зале, как молния, заставив всех замереть.

Дамблдор медленно подошёл к столу, где всё ещё стояла тишина, и на его лице играла та привычная для него загадочная улыбка, хотя в его глазах оставалась серьёзность. Когда все взгляды снова обратились к нему, он, не спеша, произнёс:

— Знаете, иногда я думаю, что мы, слишком часто забываем, что разделение между нами — это не результат нашей крови, не результат того, как нас назвали в детстве или какие книги мы читаем. Это всего лишь выдуманные границы, которые мы сами рисуем, чтобы чувствовать себя безопасно в этом мире.

Он поднимал взгляд, как будто проникая в самую суть происходящего.

— Сила, которой мы обладаем, часто не в том, чтобы унижать других, а в умении понимать, в умении прощать и в умении строить мосты между теми, кто, кажется, никогда не смогут понять друг друга.

Выдержав минутную паузу, Директор добавил :

— Деканы, прошу вас собрать своих студентов в общих залах, чтобы обсудить правила и традиции ваших факультетов. Особенно это касается новых учеников, которые только начинают свой путь в Хогвартсе. Пусть все почувствуют, что здесь они дома.

Студенты, среди которых были как старшие, так и новички, встали, когда Снейп вошёл. Он стоял в дверях, высокий и чёрный, как тень, его взгляд мог бы убить, если бы был оружием.

— Слушайте меня внимательно. — его голос был низким и холодным, как зимний ветер, проникающий в самую душу. — Мой факультет, как и всегда, стоит выше всех. Слизерин — это не просто место, где вы учитесь. Это место, где вы учитесь выживать, доминировать и быть первыми. И если кто-то из вас думает, что тут можно расслабиться, тот ошибается.

— Будьте осторожны в своих поступках. Здесь все решает не то, кто вы по крови, а то, что вы готовы сделать ради своей выгоды и силы. Здесь правит амбиция и стратегия. Если вы будете действовать как слабые, то вас быстро вытолкнут. Это университет магии, но в реальной жизни вам не будет легко.— Снейп усмехнулся своим обычным холодным, насмешливым взглядом, словно наслаждаясь тем, что он не пытается скрывать своей неприязни.

— Я ожидаю от вас не только знаний. Я ожидаю от вас готовности. Готовности к борьбе. Готовности к неизведанному. И если кто-то из вас считает, что этого слишком много, то это не для вас. В Слизерине нет места слабым.

Гермиона сидела в углу, среди новых слизеринцев, её плечи были напряжены, а сердце колотилось так, будто оно хотело вырваться из груди. Когда Снейп заговорил, её внимание сразу же было приковано к его каждому слову. Страх, растерянность и даже лёгкая тревога, с которыми она вошла в эту комнату, медленно сменялись чем-то гораздо более тревожным — ощущением, что она оказалась в совершенно чуждом ей мире, где правила другие, где её знания и принципы, возможно, не будут иметь никакого значения.

— А что насчет грязнокровок на нашем факультете?- послышался вопрос из толпы

Гермиона невольно вздрогнула, когда услышала вопрос Нотта. Слова звучали, как вызов, как открытая проверка на прочность. Она не ожидала, что в этот момент кто-то прямо спросит её о её происхождении. Всё, что она надеялась, — это скрыть своё происхождение и оставаться незамеченной в этом враждебном окружении.

Нотт посмотрел на неё с холодной усмешкой, будто ожидая, что она сейчас скажет что-то, что оправдает его взгляд, или наоборот, подтолкнёт к новым унижениям. Его вопрос, будто бы излучал всю ту презрительность, с которой она уже сталкивалась в школе, но теперь это казалось куда более откровенным, более жестоким.

Снейп, казалось, не спешил отвечать, давая напряжённой тишине возможность сгущаться. Затем, наконец, его голос прозвучал, низкий и угрожающий, как будто он тщательно выбирал каждое слово.

— Нотт,— начал он, и его взгляд был устремлён прямо на сына старого друга, — Давай проясним одну вещь.

Он медленно обвел взглядом весь зал, и его глаза на мгновение задержались на Гермионе, прежде чем вернуться к Нотту.

-Наш факультет ценит силу, способности и стремление к победе, а не происхождение. И хотя нам известны устоявшиеся взгляды, — те, что поддерживают ‘чистоту крови’, — я не позволю, чтобы они определяли то, кто здесь достоин быть.

Он посмотрел на Гермиону, но его взгляд не был осуждающим, а скорее, как у человека, который признаёт — игра будет сложной, но она ещё не решена.

— Так что забудьте о предвзятых взглядах. Если кто-то из вас сможет показать свою силу, независимо от того, что в его крови, он будет принят. Но помните — в Слизерине нет места для слабых.

После его последних слов в комнате воцарилась тишина, как будто всё внутри студентов замерло. Снейп стоял у камина, его фигура словно сливалась с тенью, и этот момент напряжения казался бесконечным. Он был не тем человеком, с которым хотелось бы спорить или ставить под сомнение его слова. Его взгляд был резким и недосягаемым, как всегда. И, несмотря на всю напряжённую атмосферу, он не спешил прервать молчание.

Наконец, он слегка наклонил голову и, казалось, снова обратился к студентам как к своим подопечным, подчинённым, которым не следовало задавать лишних вопросов.

— Довольно. Разойдитесь по своим комнатам. Сегодня вам предстоит переварить всё, что было сказано. Завтра будет новый день, и мы продолжим наше обучение. Но помните одно — Слизерин не терпит слабых и тех, кто не готов бороться за своё место.

Он повел рукой, и эта небрежная жесткость отразила все его намерения. Студенты молча начали вставать, и Гермиона, почувствовав облегчение от окончания этого напряжённого собрания, встала последней, с трудом скрывая свою растерянность. В её голове всё ещё звучали его слова, его холодный взгляд, который она не могла забыть.

Она выждала момент, когда остальные разошлись, и только тогда вышла из комнаты. Неймоверное чувство одиночества наполнило её. В этот момент, в темном коридоре Хогвартса, она поняла: её жизнь здесь будет сложной, если не гораздо более трудной, чем она предполагала. Но она не могла позволить себе сдаться. Задуманное будущее требовало от неё не только знаний, но и умения выжить в мире, который не будет прощать слабостей.

— “Гермиона, ты справишься,” — тихо прошептала она себе, шагнув в тёмный коридор.

Как только двери гостиной Слизерина захлопнулись за ней, Гермиона почувствовала, как адреналин, наконец, ушел из её тела, оставив только усталость и тревогу. Она не могла больше оставаться в этом месте, где всё казалось чуждым и угрожающим. Она не могла больше слышать тирады о крови и силе. Нотт, Малфой, Снейп — все эти слова и взгляды, как бритвы, порезали её душу. Она чувствовала, что её присутствие в этом факультете — это как ошибка, как неудачный эксперимент, а её собственное место здесь оказалось гораздо более хрупким, чем она думала.

Гермиона быстро направилась к лестнице, не замечая никого вокруг. Она спешила, её шаги эхом отдавались по пустым коридорам. До отбоя оставался час, и она знала, что время для размышлений на пороге ночи было ограничено. Мозг не успевал собраться. Она должна была найти объяснение всему происходящему. Всё, что она пережила, не могло быть случайностью.

Скоро она оказалась в знакомом коридоре, ведущем к библиотеке. Её шаги стали тише, а мысль об этом тихом, спокойном месте внезапно успокоила её нервы. Библиотека была для неё как дом, как убежище, где она всегда могла найти ответы на свои вопросы. Не важно, как сильно она запуталась в текущей ситуации — книги всегда помогали ей разобраться. Она всегда могла полагаться на свои знания, на силу своих раздумий.

Оставшись в одиночестве среди бескрайних стеллажей, Гермиона прошла вдоль них, будто ища чего-то конкретного, но в её голове было слишком много мыслей, чтобы сосредоточиться на одной. Она злилась на себя за то, что не успела понять, что происходит, не смогла найти ответы раньше.

— “Что со мной происходит?” — прошептала она, подходя к одному из столов и опуская руки на холодный мрамор. Мозг, переполненный воспоминаниями о кошмарах, взглядах Снейпа и его словам, снова вернулся к ночным видениям. Заклинания, тёмные фигуры… Круцио. Каждый раз, когда она вспоминала тот ужасный, несущий боль момент, её тело сотрясалось от острого чувства страха.

Но она не могла сдаться. Она знала, что здесь, среди этих древних книг, есть ответы. Она всегда могла разобраться. Именно библиотека Хогвартса была тем местом, где она могла найти хоть что-то, что могло бы помочь ей понять, что происходит.

В её голове всплыли слова, произнесённые Дамблдором, о том, как магия должна быть использована с осторожностью, о том, что великие силы всегда окружают тех, кто решается на рискованные шаги. Риск… Гермиона прикусила губу. Что если этот риск был не только её сном, но и реальной угрозой? И если она не осознаёт его вовремя, если она не найдет этого «выхода», то станет частью чего-то гораздо более страшного, чем она могла себе представить.

Она потянулась к одному из томов, который случайно оказался рядом. На обложке была только дата и название: “Тёмные искусства: древние ритуалы и проклятия”. Странно, но это название вдруг привлекло её внимание. Слишком странно для обычной книги. Она протянула руку и взяла книгу, ощущая её тяжесть и холод в пальцах.

Гермиона открыла её на первой странице. Там было множество ссылок на заклинания, которые она изучала ранее. Но среди них, на второй странице, что-то сразу привлекло её внимание — слово, которое она не могла игнорировать.

“Круцио… Искусство мучений…”

Её сердце замерло.

Гермиона мгновенно ощутила, как по её спине пробежала дрожь, когда взгляд упал на это слово. Круцио. В одно мгновение перед глазами снова возникли образы её ночных кошмаров. Она словно вернулась в тот жуткий мир, где тени не только пугают, но и причиняют боль. Тот же тёмный круг, те же фигуры, которые с неумолимой жестокостью наводили ужас. Заклинание мучений.

Гермиона почувствовала, как её сердце учащённо забилось. В её голове звучали те же стоны и крики, которые она слышала во сне. Она уже давно привыкла к тому, что её кошмары бывают странными, но они никогда не были такими реальными. Этот Круцио… Эта боль, которой не было конца. Она вспомнила, как её тело теряло силы, как она не могла освободиться, как отчаянно пыталась вцепиться в какие-то образы, пытаясь понять, кто же был за маской этих тёмных фигур.

Она перевернула страницу, но глаза едва могли скользить по строкам. Всё, что она видела, было размазано, как в тумане. Но в конце концов ей удалось сосредоточиться. На следующей странице была подробная информация о самом заклинании и его последствиях. Она прочла о том, как заклинание не только причиняет физическую боль, но и ломает человека морально, оставляя глубокие следы в его психике.

Точно так же, как в её снах.

Её мысли вернулись к лицу, которое она видела, но не могла вспомнить. Тот силуэт… Это было слишком знакомо, но слишком туманно. Она всё ещё не могла понять, кто скрывался за этой маской. Кто заставлял её переживать такие муки?

Только если я смогу найти ответы, только если я пойму, что со мной происходит… — думала Гермиона, пытаясь сдержать страх, который всё более охватывал её.

Она попыталась успокоиться, но этот страх не отпускал. Было ли это просто совпадением, или её сны на самом деле связаны с чем-то гораздо более страшным? И самое главное, почему именно она стала жертвой этих кошмаров? Зачем она видела себя в роли того, кто испытывает эти мучения? Она должна была найти связь.

Не могу позволить себе поддаться страху, — с отчаянной решимостью подумала она. Я должна продолжить искать ответы.

Она сжала книгу, продолжая переворачивать страницы, когда её взгляд снова остановился на странной записи. Где-то в глубине текста она заметила упоминание о “перераспределении магической силы” и “похищении волшебников” в контексте древних ритуалов. Это зацепило её внимание. Она ещё раз пробежалась глазами по абзацам, но снова её сознание словно замедлилось. Вся эта информация касалась очень опасных практик, о которых она читала в истории магии, но они всегда казались ей далёкими и маловероятными.

Сейчас же всё это стало частью её реальности.

Гермиона почувствовала, как внутри неё поднимается тревога. Возможно, её кошмары и происходящее в школе были не просто случайностью. Может, она стала частью чего-то гораздо более тёмного, чем она могла себе представить.

Тот вопрос, который она задавала себе раньше, теперь становился всё более ясным: что, если это не просто сны? Что, если это не только кошмары, но и нечто, что кто-то делает с ней? Что-то, что она не может понять, но что уже давно начала ощущать?

Гермиона резко закрыла книгу, когда в дверь библиотеки вдруг заглянул кто-то. Она вздрогнула и оглянулась.

Гермиона молча взглянула на своих друзей, когда те вошли в библиотеку. Гарри, Рон и Джинни сразу поняли, что она что-то узнала, что-то важное, и решили, что именно здесь, в этом тихом уголке, она будет в безопасности. Но в их глазах была тревога. Они знали, что происходящее в последние дни не могло быть случайным. И теперь, когда они нашли Гермиону в библиотеке, они не могли не заметить, как напряжено она выглядит.

Гарри первым нарушил тишину, сев рядом с ней.

—Гермиона… — его голос был настороженным. Он прекрасно знал, как сильно она переживает, но и сам был не в меньшем шоке от происходящего. Даже несмотря на то, что он тоже стал свидетелем странных и тревожных событий в Хогвартсе.

Рон и Джинни стояли рядом, оба с беспокойными выражениями лиц.

сказал он тихо, но твёрдо. — Мы разберёмся с этим. Мы всё выясним. Ты ведь знаешь, что мы всегда будем рядом.

Гермиона встретилась с его взглядом и почувствовала, как её напряжение немного ослабевает. Гарри и Рон были её опорой, как и всегда. Джинни, которая стояла рядом, крепко сжала её руку, давая понять, что они все вместе будут искать ответы.

— Спасибо… Но я должна быть осторожной. Мы все должны.— её голос был полон решимости, но в его глубине всё ещё оставалась неуверенность.

— Я не могу избавиться от мысли, что всё, что происходит, как-то связано с его возвращением , — сказала она тихо, но с дрожью в голосе. — Мы все чувствуем, как что-то меняется, как вокруг нас начинают появляться тёмные силы. Я не могу не думать, что это всё не случайно.

Гарри мгновенно отреагировал, его глаза расширились от осознания. Он был в том числе тем, кто прошёл через возвращение Волдеморта, и каждый раз, когда тёмные силы снова начинали набирать силу, он чувствовал это. Он почувствовал тот же страх, который исходил от Гермионы.

— Ты думаешь, что кто-то снова пытается вернуть его?— спросил Гарри, его голос звучал напряжённо. Он не мог поверить, что это возможно, но, зная всё, через что они прошли, не мог исключить такой вариант.

Гермиона кивнула, её глаза темнели от осознания того, что может быть ещё хуже, чем она представляла. Это не могло быть случайностью. Всё происходящее в Хогвартсе — странности, тёмные силы, даже её собственные переживания — всё было связано с чем-то гораздо большим.

— Я не могу быть уверена, но всё указывает на это. Я не знаю, кто конкретно стоит за этими событиями, но эта магия слишком тёмная. Всё это настолько напоминает то, что происходило, когда Волдеморт был в силе. Я боюсь, что кто-то пытается восстановить его влияние.

— Тогда мы должны быть наготове,— сказал он решительно, сжимая кулаки. — Неважно, кто стоит за этим. Мы не можем позволить этим силам снова вырваться на свободу. Если кто-то пытается вернуть Волдеморта, мы должны остановить его.

Когда разговор с друзьями подошёл к концу, они встали, и Гарри, Рон с Джинни, обменявшись взглядами, покинули библиотеку. Их лица всё ещё оставались тревожными, но Гермиона заметила, что они пытались быть сильными ради неё. Каждый из них предупредил её быть осторожной, а её сердце на мгновение сжалось от того, насколько эта ситуация была сложной. Она чувствовала, как давление на неё усиливается с каждой минутой.

Гермиона поднялась, стараясь не показывать своих переживаний. Её шаги отдавались эхом в тёмном коридоре, когда она направилась к своей новой спальне на факультете Слизерина. В этот момент она почувствовала, как одиночество наполняет пространство вокруг неё. Впервые за долгое время она не могла найти утешения даже в том, что была рядом с друзьями.

Вдруг, из тени, перед ней возникла фигура. Гермиона едва успела остановиться, когда кто-то врезался в неё, сбив с пути.

—Эй, ты… зачем бегаешь в темноте, грязнокровка? — хриплым, немного неуверенным голосом проговорил тот, кто оказался перед ней. Голос был знакомым, но более невнятным, чем обычно.

Это был Драко Малфой.

Гермиона поморщилась, чувствуя резкий запах алкоголя, который тянулся от него. Он был явно выпившим. Его глаза блескали пустотой, и в них не было той привычной уверенности, которая всегда так раздражала её.

— что ты здесь делаешь?— её голос был холодным, но внутри она ощущала странное беспокойство. То, как он держался, его манера говорить — это всё было не похоже на обычного Малфоя. Он явно был не в себе.

— Я, то как раз, на своем месте, в отличие от некоторых,— ядовито ответил Малфой

Гермиона сделала шаг назад, её сердце учащённо забилось, но она не позволила страху взять верх. Она всегда знала, что Малфой был неприятным человеком, но сегодня его поведение было чем-то странным.

— Ты пьян, Малфой. — сказала она, пытаясь сохранить спокойствие. Но её пальцы уже инстинктивно сжали край манжета, готовая применить заклинание защиты, если потребуется.

— А ты зазнайка-грязнокровка, может продолжим обмениваться фактами?!

Гермиона почувствовала, как её терпение иссякает. То, что происходило с Малфоем, было ей неприятно, но она не собиралась быть жертвой его оскорблений.

В этот момент Малфой вдруг сделала шаг назад, шатаясь. Он с трудом оглянулся, и, как будто вспомнив что-то, его лицо изменилось. Он поднял руку, как будто хотел что-то сказать, но слова не выходили. Вместо этого он обернулся и быстро пошёл в другую сторону, будто стремясь уйти в тёмные коридоры, подальше от неё.

Когда Гермиона вошла в спальню, воздух сразу наполнился густым запахом алкоголя и сигарет. Она замерла на пороге, наблюдая за тем, как её соседки мирно спят в своих кроватях, поглощённые глубоким сном. Легкие фимиамы алкоголя, смешиваясь с едва уловимым запахом табака, будто бы заполнили всё пространство. Кажется, вечер был долог, а сейчас все последствия весёлой ночи оставались в комнате.

Комната, в которую Гермиона вошла, была ярким отражением её нового окружения — холодной, строгой и сдержанной, как и сам Слизерин. Стены были окрашены в глубокий, почти мрачный зелёный цвет, который создавал атмосферу уединения и таинственности. Тёмно-зелёные драпировки висели на широких окнах, и даже в тусклом свете свечей они казались почти чёрными. В углу стоял старинный камин с чугунной решёткой, на полке которого были расставлены декоративные серебряные фигурки змей — символ дома.

Здесь не было того тепла и уюта, к которому Гермиона привыкла. Всё было строго и холодно, словно место, где не принято показывать эмоции, а каждый взгляд скрывает тайны. Но что больше всего бросалось в глаза — это запах алкоголя, впитавшийся в воздух. Он не был неприятным, скорее тягучим, как напоминание о том, что эта комната, несмотря на свою холодную красоту, хранила свои собственные секреты и истории.

Гермиона снова окинула взглядом спальню, и её мысли снова вернулись к слухам о ночным вечеринках Слизерина. Она была наслышана о них — шумных, вызывающих, наполненных роскошью и интригами. Это точно не то место, где она бы хотела оказаться, тем более в компании таких людей, как эти девушки, её новые соседки.

Одной из самых горячих тем, которые муссировали в прошлом году , была связь между Драко Малфоем и Паркинсон. Конечно, Гермиона не была заинтересована в этих слухах, но как-то она всё же подслушала разговор Лаванды и Джинни, которые шептались за ужином в Большом зале.

Но что между ними на самом деле? — Гермиона задумалась: Малфой… Он всегда был холоден, всегда высокомерен, и в его поведении к его подружке не было ни одной искры той уязвимости, которую бы она ожидала, если бы между ними были настоящие чувства. В её глазах он был по-прежнему отстранённым, как всегда. Он не позволял ей слишком близко подходить, несмотря на все её усилия.

Может, он просто использует её как способ показать всем, что он не один? — мысль пришла к Гермионе. Это вполне могло быть так. Малфой не был бы Малфоем, если бы не играл с чужими чувствами, не использовал бы их для того, чтобы поддерживать свою репутацию. Он всегда был мастер манипуляций, даже если это касалось его отношений.

А Паркинсон… Гермиона остановилась. Она не была просто тем, кто сидит в углу и ждёт своей роли. Она была слишком амбициозна, чтобы позволить себе быть только “поглотителем любви” и подчиняться чьим-то манипуляциям. Она играла свою роль в этой игре. И, возможно, её чувства к Малфою были не такими уж и простыми.

С этими мыслями, переполненными сомнениями и неуверенностью, Гермиона закрыла глаза и попыталась избавиться от их тяжести. Она растерянно думала о Малфое, Пансей и всей этой запутанной ситуации, но в голове становилось всё тише и тише. Час за часом, напряжённые раздумья медленно рассеивались, и, наконец, с тихим вздохом, Гермиона погрузилась в сон.

Сон был лёгким и беспокойным, как и всё, что происходило в её жизни в последнее время. Она увидела себя в каком-то мрачном, заброшенном коридоре Хогвартса, где стены были покрыты трещинами, а свет едва освещал путь. Вдруг она увидела силуэт Малфоя, стоящего перед ней, но его лицо было скрыто в тени. Он протянул руку, но вместо того, чтобы коснуться её, он оттолкнул её с такой силой, что она почти потеряла равновесие.