Последний ведьмин ковен (джен)

Примечания:

Эстетика к главе https://vk.com/photo97211035_457244367

Не ты выбираешь свою судьбу, она выбирает тебя.И те, кто знал тебя до того, как судьба взяла тебя за руку, не могут осознать всю полноту изменений.Но ты — инструмент совершенного замысла и можешь всю жизнь ожидать своей очереди

Июль в тот год стоял непривычно знойным, отчего женщина то и дело стряхивала капли пота со своего лба. Радовало, что, кроме лёгкого покрывала на голове, ей не было надобности ничего носить, будучи незамужней. Она наблюдала за этим невзрачным домиком уже несколько недель. Ничего особенного. За прошедшие годы не изменился ни капли. Отец семейства со своими старшими сыновьями исправно латали его каждый сезон так, как учили их деды, а дедов — их деды.

«Минуют столетия, но они так и продолжат латать дом по велению предков!» — хмыкнула Патрисия, поигрывая пушистым кончиком чёрной косы.

Слежка ей давалась непросто, по большей части из-за глазастых старших сыновей кузнеца, за чьим домом она старалась незаметно приглядывать, как по совпадению находя себе множество занятий недалече. Высокие плечистые наследники стареющего ремесленника с гордостью осваивали мастерство, но горячие сердца и ветер в голове регулярно поворачивали их в сторону крепкой осанистой молодой соседки со смоляными кудрями, что так часто услаждала их взгляд своим присутствием.

От их сальных взглядов ведьма лишь брезгливо приподнимала крылья носа, словно улавливала отвратительный запах. Целью наблюдения были совсем не старшие сыновья, не средние и даже не крепкий, несмотря на возраст, вдовец. Уже несколько недель Патрисия высматривала младшую дочь кузнеца, самого нелюбимого ребенка в семье.

Тощая и мелкая рыжая девушка нечасто попадалась на глаза, всё время проводя в тяжелой для юного организма работе. Сколько лет уже минуло? Пятнадцать? Шестнадцать? Патрис не считала, но помнила ясно, как вчера, как к дверям их дома почти на коленях приполз старший сын кузнеца, тогда совсем ещё юный малец, и умолял помочь матери с её бременем. Роды шли очень тяжело. Один из двух в ту грозовую ночь не должен был выкарабкаться. Усталая женщина, чью красоту в точности переняла юная дочь, едва слышным шепотом указала ведьме, кому предстоит дожить до рассвета.

Стараниями черноволосой знахарки, взявшей на себя роль повитухи, мать успела перед смертью увидеть дочь, поцеловать сморщенный лобик и судорожно выдохнуть имя. Девочка и сама родилась почти мёртвой. Силами ведьмы «переливать» реку жизни из одного тела в другое, энергия угасающей матери окончательно привела в мир младенца.

На рассвете Патрисия покинула дом овдовевшего кузнеца, чтобы вернуться спустя годы уже за почти сформировавшейся девушкой, которой ещё до рождения Тереза предрекла стать одной из семерых ведьм древнего ковена.

Когда их провидица напророчила начало непростых времен, они спешно покинули деревню, дав обещание вернуться. Несколько лет они кочевали от одного поселения к другому. Три года даже умудрились жить в качестве монахинь уединённого женского монастыря. Последние десять лет шесть необычных женщин провели в Дижоне. Жить под крылом Филиппа Доброго порекомендовала Тереза, безошибочно предрекая в главном городе герцогства Бургундского самый безопасный для них период. В то неспокойное время, она фактически начала управлять ковеном, подвинув Верховную ведьму. Без её точных прогнозов, откуда ждать беды, шансов избежать очередного гонения на ведьм почти не было. Через пятилетие она предсказывала начало новых витков охоты, заставляя ковен жить в постоянном напряжении. Будто им и без того не доставало хлопот!

В точности по её прогнозу, в 1430 году в западно-альпийских областях Европы началось очередное гонение на ведьм. Дело казалось привычным, а принципы выживания среди агрессивной недалекой толпы выверены. Вести себя тихо, не высовываться, а если выпадет такой шанс, держаться как можно ближе к местной церкви, какой бы она ни была. По возможности, оставаться самой серой и незаметной. Идеально, если получится сойти за монахинь монастыря с могущественными покровителями.

Однако ведьмин ковен под предводительством Хельги уже имел огромный опыт выживания. Каждая из ведьм на собственном опыте знала, что вблизи бушующей фанатизмом толпы никакие правила не работают, кроме одного — заблаговременно скрыться с дороги, а лучше вообще исчезнуть из буйного поселения на полвека, пока люди не успокоятся. У постоянного кочевания с места на место было множество положительных сторон. Больше знаний, больше знакомств, больше опыта и меньше риска, что кто-то их запомнит и успеет оговорить. Однако на незнакомок всегда нервно косились. Жить им под вечным подозрением, если бы верховная не умела подчинять себе человеческий разум.

Хельга и Тереза как самые древние, вызывающие абсолютное уважение у Патрисии, ведьмы привлекали в ковен исключительно полезных новичков. Ковен никогда не разрастался больше чем на семерых ведьм. В предыдущей охоте на ведьм в Южной Фландрии, они на долгое тридцатилетие лишились талантливой травницы Анабель. Даже самая способная ведьма не способна подчинить огонь, поэтому он для всех смертелен. А когда толпа доходит до пика своей жестокой натуры и желает видеть лишь казнь и кровь, то ни контроль разума, ни игры с погодой их не остановят. Останется лишь беспомощно наблюдать за экзекуцией. Как сказала после казни Тереза, предначертанные события не изменит даже самый искусный провидец.

На закате девушка, а на вид тощая девчушка, скрылась в отчем доме, покинуть который собиралась только на рассвете, чтобы надоить их единственную больную корову. Оценив, что наблюдать больше не за чем, Патрисия вернулась в дом.

— Добрый вечер, дорогие сестры, — поприветствовала она пятерых женщин, которых знала уже не одно десятилетие, — мой дозор на сегодня завершён!

— Переведи дух, милая сестрёнка, — улыбнулась ей Тереза, колдуя у печи, — наступает час ужина. За трапезой мы всё обсудим!

— Любуюсь я твоим мастерством орудовать травами и невольно спрашиваю себя: а так ли травница нам необходима? — усмехнулась Мария, увлеченно наглаживая рыжего, как она сама, кота. Пушистый друг с серьёзностью, не присущей животному, касался мягкой лапкой бледного веснушчатого лица, продолжая им одним доступный диалог.

— Мария, поберегись создавать пищу для пересудов, так открыто милуясь с котом у самого окна! — шепотом проговорила Хелена, глядя в пустоту. — Коли тобой любуются Живущие в Лесу, то и наши соседи могут заметить лишнего! Друзья мои молвят, что нынче в деревне неспокойно!

— Терпение, дорогая сестра. Недолог час, найдём седьмую и покинем это место в ту же ночь! — ободряюще похлопала её по смуглому плечу Хельга, не снимая даже в помещении платка, закрывающего полностью волосы и шею, как принято было только у вдов.

— Могу ли я смениться кем-нибудь на завтра? Эти взоры сыновей кузнеца могут привлечь ненужные пересуды! — хмуро поинтересовалась Патрис, не слишком надеясь на успех своей просьбы.

— Ты удивишься, милая сестра, — повернулась к ней Тереза, давая знак, что пора накрывать на стол, — но именно крамольные их мысли, насчитывающие, сколько сыновей ты способна подарить, твой самый сильный щит. При крепкой красоте своей и дородной фигуре, твои истинные деяния закрытыми для них остаются. Иная из сестёр может вызвать подозрение. Но покуда их думы только лишь о том, как сорвать с тебя платье, ты в безопасности от любых опасных домыслов того семейства.

«Придётся мне нести свой крест, будучи не худой, как эти бледные аристократические леди, но здоровой и сильной!» — тяжело выдохнула Патрис.

Шесть женщин совместно накрыли на стол и единодушно кивнув друг другу, принялись за вечернюю трапезу. Какие бы важные не принесла Патрисия новости, собственное здоровье и сытость были превыше всего. Любой пропущенный ужин в условиях постоянной угрозы охоты на ведьм мог очень сильно ударить по самочувствию, если после него придётся неделями и месяцами скрываться от людей и голодать, подпитываясь одной лишь магией.

— Изволь говорить, Патрисия, мы все внимаем! — сложила домиком ладони Хельга, поворачиваясь всем телом к ведьме.

Патрис переводила взгляд от одного лица к другому. Внимательный взгляд Терезы, любопытство на лицах Марии и Астрид, самых младших на вид из их «семьи», всегда расфокусированный взгляд Хелены и ожидание на холёном лице Хельги. Как никогда раньше ей не хотелось разочаровывать, но с каждым днём она приносила всё меньшие порции наблюдений.

— Отец и братья ей в вину вменяют гибель матушки её в расцвете лет. От них поддержки да ласкового слова она не ожидает. Но не совершат ли душегубство, когда произойдут грядущие события, я не ведаю. Сама девочка здоровьем не обижена, хоть и работает тяжело не по годам. Однако… — ведьма тяжело вздохнула, — я не узрела никаких подсказок, что в ней растёт хотя бы искорка таланта! Девица разговаривает с одуванчиками и любит собирать различные коренья с травами. Но недостаточно того, чтобы встать с нами в путь единый. Тереза…

— Грядущее открыто для меня, и путь её просматриваю чисто! — не дала ей озвучить свои сомнения провидица. — Предначертанного никому не миновать, мы лишь приблизить сможем час. Напомню я тебе, что твой талант лишь к полувеку жизни по-настоящему расцвел, а до того считала ты себя самой бестолковой! Я чувствую готовность в девочке. Пора нам начинать! Не столь долгим, как хотелось, будет это спокойное время, грядёт великая и страшная охота. А нам нужна седьмая!

— Ты уверена, что её время пришло? — уточнила Хельга.

— Живущие в доме девочки молвят, что в ней созрел талант. Но отец готовит её на выданье местному пастуху. Наше время на исходе! — ответила вместо Терезы Хелена, чуть повернув голову в сторону от стола.

В качестве уважения ко всем незримым сущностям, она никогда не называла их самих, а лишь указывала, где их встретила или каково их основное занятие. Из-за её склонности поворачивать голову в сторону разговаривающего с ней собеседника, говорящая с иными Хелена слыла блаженной. Увы, не во всех городах и деревнях эту особенность воспринимали доброжелательно. Кто-то действительно видел в блаженных Господне благословение, но были и те, кто сразу готовил вилы и костер для бесноватой.

— Почиет кузнеца корова со дня на день. Худо ей. Стара стала, — отметила Мария, — за новую корову или сумму достойную для покупки таковой, кузнец не только дочь продаст в наши руки, но и одного из сыновей добавит!

— Лакомится девочка бобами и фасолью, — заметила Хелена, — суеверные селяне потусторонним проявлением воспримут это.

— Могу я положить начало, — предложила Астрид, — лишь только непогода продлится седмицы дольше, крестьяне переживать начнут за посевы. Изрядный дождь недобрым знаменем станет, но коли управимся до молодой луны, то ощутимого урона не нанесём.

— Пусть ночью град их беспокоит, дорогая сестра, — сложила руки на столе Хельга, тщательно обдумывая складывающуюся ситуацию, — Мария, в грядущую седмицу коровы пусть доиться перестанут. На силы твои уповаем!

— Я привлеку к работе зайцев, за две седмицы крестьянам не видать и капли молока. С рассветом я приготовлю всё к событиям, — кивнула рыжая, словно оленёнок, девушка. — Истоскуюсь я по вкусу молочка сладкого, но дело впереди страстей…

— Недолго будешь тосковать, если сладим споро! — ободряюще улыбнулась ей Верховная, прежде чем вернулась к распределению поручений. — Хелена, живущие в доме пусть распространяют тяжёлые думы и телесную слабость всем жителям. Кроме девочки. Мы с Терезой завтра наведаемся на воскресное служение. Во время проповеди жена старосты во власти видений тревожных окажется. Не сдержит ни жеста, ни крика. Устрашит она всех прихожан, предречёт великие беды и объявит виновной в том девочку. Патрисия, тебе поручаю быть к ней ближе всех! Присматривай, дабы не случилось душегубства и не нанесли урона непоправимого. До молодой луны осталось десять дней. К великому дню она должна быть достаточно опустошена, чтобы принять свою новую сущность!

Со следующего утра маленькая французская деревня окунулась в кошмар, сравнимый лишь с библейскими карами. Словно из рога изобилия, неприятности встречали на каждом шагу. Утренняя служба в церкви заставила истово молиться всех богобоязненных жителей деревни до самой ночи, после того, как жена старосты, словно бесноватая, начала выкрикивать страшные слова, обещая невзгоды за то, что среди их паствы скрываются чёрные овцы. Выгибаясь всем своим телом до хруста, она вцепилась в запястье дочери кузнеца и не разжимала капкана пальцев, пока силы не покинули её и она не лишилась чувств. Бледную, икающую от ужаса девочку, судорожно высвобождающую руку из хватки неподвижных пальцев, все прихожане провожали очень нехорошим взглядом. Лишь две молодые женщины, одна из которых носила на голове траурный платок, смотрели на девочку с вежливым интересом.

Не успели страсти по шокирующей службе утихнуть, как все коровы, словно услышавшие предсказания старостихи, перестали давать молоко. Потеря разом всего молока деревни стала тяжелым ударом, от которого селяне могли не оправиться. До первого урожая оставалось не менее месяца, а все зимние запасы давно были съедены. Жизнь крестьян и молоко были связаны самым крепким узлом, и такая потеря если не грозила голодной смертью, то пугала как минимум. Курицы исправно неслись, в водоёмах оставалась рыба, из соседней деревни удалось выменять очерствевшего пахучего хлеба на пару дней.

По ночам в домах росли угрюмые мысли, а ужас и безысходность давили даже самых веселых и непринужденных жителей. Хуже всего становилось после полуночи, когда небывалый крупный град начинал бить в крыши домов, словно требуя выдать чёрных овец, спрятавшихся в праведной пастве. Активные и игривые дети стали квёлыми и усталыми. Каждое утро их сил становилось меньше. Но угнетающая слабость пала не только на детей, даже молодые мужчины начали замечать, что здоровье стремительно начинает их оставлять.

Вслух никто ничего не говорил о маленькой Клодии, что по случайности оказалась на пути старостихи во время припадка, однако на дочь кузнеца с подозрением смотрели все. Пятнадцать лет, девка на выданье, собой хороша, но волосы эти рыжие и глаза такие серые… Со временем одни только взгляды начали вырастать в шепотки. Языкастые соседи прошлись по волосам, по веснушкам, по белой коже и всем родинкам девочки. Ей припоминали каждое мгновение жизни, которое могло случиться вскоре до, после или рядом с какой-либо чертовщиной. А история её рождения, забравшего жизнь матери, и вовсе начала обрастать страшными деталями. Мол, и скот в тот день бесновался, словно страшное что-то чувствовал, и луна была кровавая на небе, и чертей близ их дома кто-то видел. Люди жевали заплесневелый хлеб и продолжали судачить.

Неизбалованная лаской Клодия после припадка жены старосты погрузилась в свой собственный персональный ад, когда только одуванчики могли выслушать её горькие отчаянные стенания. С пропажей молока, о ближайшем замужестве не могло быть и речи. Ни один селянин не желал иметь дело с «приносящей беды». Судьба открывалась незавидная: или в монастырь, если с такой дурной славой примут, или уходить в леса и не позорить семью, становясь старой девой. Отец и братья девочку не щадили, считая виноватой и в своих, и в чужих горестях. Отец не стеснялся девочку поколачивать, всё же не трогая лицо, чтобы «девка сохранила товарный вид» для случайного гостя деревни, которому её можно будет отдать. Старшие братья с нехорошими улыбками всё чаще стали зажимать сестру по углам, и, пока отец не видит, совсем не по-братски трогали формирующееся женское тело.

Девушка в отчаянии заламывала руки, исповедуясь приходскому отцу, однако с его стороны встречала лишь пренебрежение, перерастающее с каждым днём в обвинение. Открыто ходить по деревне юная дева боялась, сталкиваясь каждый день со всё более враждебными взглядами. Лишь шестеро живущих вместе женщин если и смотрели на неё, то лишь с любопытством. Казалось, они загадали ей загадку, и всё ждут, когда она даст им правильный ответ. Патрисия, самая привлекательная из них, порой подкармливала голодающую девушку. Иногда Клодия встречала её в лесу, будто случайно проходящую теми же тропами. Каждая такая «случайность» грела юное сердце и давало немного сил дожить до следующего дня. Крепкая черноволосая красавица часто рассказывала про лесное озеро, к которому ведёт любая тропинка, на какую ни ступи. Голосом сказочницы она ведала Клодии, что всякий искупавшийся в этом озере получает то, чего желает больше всего на свете.

«Мамочка!» — плакала она каждый день на поле одуванчиков, незаметно убегая в полдень после того, как завершала уборку курятника.

На её плечах оставалось всё хозяйство, а также поиск в лесу всего съестного, что насытит голодные животы отца и братьев. Сама Клодия ела только после того, как заканчивали трапезу мужчины. Часто на столе не оставалось еды, и она ложилась спать голодной. Чтобы совсем не падать в обморок, когда тело словно начинало парить, а в голове селился приятный тёплый туман, девочка ела в лесу всё, что могло найтись на пути.

День ото дня становилось всё хуже. Непогода стояла уже десятый день. Град больше не пугал селян, лишь угнетал и наращивал в ведьмин час злобу, которая давно нашла себе рыжеволосую цель. Неизвестно, что останавливало жителей проклятой деревушки от самосуда над бедной девушкой, но кроме недобрых слов и взглядов, сопровождающихся будто бы случайными тычками и пинками, злодеяний девушка не видела.

Глядя на субтильное тельце, всё ниже притягивающееся к земле от нахлынувших невзгод, Патрис против приказа начала общаться с девушкой, вместо того, чтобы оставаться исключительно на расстоянии. Рыжий воробушек, как она мысленно прозвала Клодию, напоминала ведьме её саму в молодости по поступкам, ибо внешнего сходства между ними не было.

Тогда, давным-давно в прошлой жизни, она была такой же послушной дочерью. В голове не смели зреть мысли без почтения к отцу и матери. Впрочем, её растили в спокойствии и принятии. Под жарким римским солнцем, она росла кроткой девушкой, не знающей телесных наказаний. Она и её брат-близнец должны были со временем выполнить свой долг перед отчим домом. Молодая черноволосая и черноокая красавица, что с двенадцати лет одним лишь взглядом пленяла сердца всех местных юношей, была обещана замуж достойному молодому человеку. Брату подобрали подходящую невесту и прочили будущее опоры отчего дома.

На тот момент юная Патриция не знала горестей, будучи послушной дочерью и целомудренной наречённой. В решающий день она не плакала, не позволяла себе волнения и всячески демонстрировала своё достоинство и выдержку. Молодой супруг, видевший её несколько раз перед свадьбой, выглядел очарованным пленительной знойной девой с крепким здоровым телом, способным подарить множество сильных сыновей. Однако утро после первой брачной ночью омрачилось отчаянным плачем юной Патриции.

Нежный и чуткий в их первую ночь супруг наутро лежал бездыханным в их ложе. Пока возвращённую в отчий дом вдову успокаивали мать с братом, главы семейства ломали головы над необычной смертью молодого здорового юноши. Тело ещё накануне крепкого и сильного молодого мужчины, утром стало хрупким и ломким. Кости крошились, словно карамель, а в смоляных кудрях поселилось серебро. Казалось, на брачном ложе найден дряхлый старик, рассыпавшийся от старости и немощи.

В тот раз они решили, что молодого жениха отравил на свадьбе кто-то из тайных недругов. Юная безутешная вдова вернулась в отчий дом, чтобы очень недолго пробыть безутешной и вдовой. Несмотря на свершившийся союз, когда стало ясно, что беременность не наступила, на горизонте появились ещё женихи. На второй своей свадьбе юная Патриция робко улыбалась в глаза жениху и скромно краснела от каждого комплимента в свою честь. Столь скорая свадьба смущала её, но в глазах гостей лишь добавляла очарования молодой невесте. Увы, утро её вновь не пощадило. Исполнив свой брачный долг девушка быстро уснула, чтобы проснуться в объятиях мертвого тела. Ещё один молодой жених, умерший за ночь от старческой немощи. Прежде чем девушку окрестили вечной вдовой и начали сторониться, словно проклятой, еще три жениха рискнули взять в жёны прекрасную, словно заря, смуглянку.

✸✸✸

Апогей боли настиг Клодию там, где она не могла ожидать. На десятый день отец, подарив девушке утреннюю пощёчину за нерасторопность, вместе со старшим братом, который из всей семьи почти не обижал её, уехали в ближайший город, чтобы попытать там счастье. Ремесленник планировал продать свои работы и набрать при возможности заказов. Младшая дочь с двумя старшими братьями осталась на несколько дней в одном доме ожидать возвращения старших мужчин.

То, какими взглядами окинули девушку братья, заставило её выбиваться из сил весь оставшийся день, чтобы вся работа была выполнена идеально. Дом сверкал чистотой, вся одежда была перестирана, немногочисленные животные накормлены, посуда вымыта, а на стол вовремя подана вся еда, которую успела приготовить и собрать девушка. С ледяным сердцем она подавала братьям еду. В голове бились мысли о том, что она работала хорошо, и её не должны наказать и смотреть на неё так не должны.

С наступающей темнотой Клодия, чувствуя неладное, быстро сбросила с себя верхнее платье и устроилась спать на лавке, накрывшись грубым покрывалом до самых бровей. Она уже предчувствовала, что и без того адские деньки этой ночью даруют ей нечто из ряда вон выходящее. Тело ломило от усталости, но бьющийся в голове ужас не позволял быстро отойти в мир без сновидений. Она чувствовала, что братья не спят. Она слышала их заговорщицкий шепот. Она кожей ощущала их приближение.

— Не притворяйся, сестрица, мы знаем, что ты не спишь! — услышала она над самым своим ухом, прежде чем её грубо стащили с лавки на холодный пол.

На столе тлела коптилка на жиру, отпугивая мрак. В свете этого едва тлеющего огонька, лица братьев напоминали девушке изображения демонов, как она их представляла в совсем нежном возрасте. Сильные жилистые парни, проводящие часы за тяжёлым ремеслом, должны были стать для неё надёжной опорой, против которой не сладит ни один налётчик. Их священным долг с самого её рождения — оберегать её честь, пока не передадут в руки мужа. Но за последние дни всё поменялось. Девушка, боялась всех жителей деревни, не замечая, что самые страшные взгляды охаживают её тело в доме.

— Отец с нас шкуры спустит, если попортим девку, — обнадежили её неуверенные слова.

— Отец сказал, что Клодия уже порченная, женихи ее не берут. Старой девой станет, — девушка от ужаса переводила взгляд от одного брата на другого, не совсем понимая, что происходит. По бледным щекам стекали бороздки слёз. Она чувствовала, что вот-вот произойдет нечто страшное, но поняла весь ужас грядущего только когда услышала свой приговор. — Не пропадать же добру!

Она знала, что кричать бесполезно, но ничего не могла с собой поделать. Сердце разрывалось от боли, несправедливости и обиды. Обиды на всё. На мать, которая дала жизнь в этом неправедном мире и оставила с ненавидящими её отцом и братьями. Обида на семью, которая платила ей лишь жестокостью и пренебрежением в ответ на любые её попытки быть хорошей, нужной и идеальной дочерью. Обида на недалёких селян, что обвиняли её в спину за то, к чему она непричастна. Обида на приходского священника, который не даровал ей покоя, а лишь обвинил, показав, что пастух не умнее и не мудрее своей паствы.

Обида на себя, не успевшую сбежать, пока была возможность. Не отбивавшуюся, когда нижнее платье грубо задрали, а её ноги силой развели в стороны. Обида на своё застывшее в ужасе тело, безвольно позволившее братьям творить с ней нечто запретное и непотребное. Даже собственное тело предало её, оказавшись игрушкой в жестоких играх мужчин, которых она считала своей семьёй. Боль, беспомощность и отвращение в горьких слезах, противно скатывающихся с глаз, заливаясь в уши.

— Не принеси в подоле, сестричка, — услышала она, сквозь судорожные всхлипывания, — а завтра отстирай от крови покрывало, пока отец не увидел. И не добавил от себя!

Она чувствовала себя грязной и испорченной. Девушка сжалась в комочек на полу, зажимая рот, чтобы не издавать ни звука. Но слёзы остановить не могла. После надругательства над телом, хотелось лишь сжаться в комок и выть, словно раненая волчица. Но страх не ушел, даже когда до её уха донёсся храп братьев. Если она их разбудит, то они её точно побьют или продолжат…

Набросив на плечи такое же осквернённое, как и она сама, покрывало, девушка схватила обувь и выскользнула из дома в ночную прохладу. Вопреки ставшему привычным граду, эта ночь оставалась кристально чистой. Тонким серпом на небе мерцала молодая луна. Привычным шагом Клодия направилась в лес, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться в бег. Рыдания рвались из груди и она их больше не сдерживала, то и дело падая на колени, скуля побитой собакой. Но виток истерических рыданий отпускал, и она поднималась на ноги, чтобы продолжить идти. Она не знала, куда идёт и зачем, но чувствовала, что не идти просто не может.

Она не спрашивала, за что с ней так. Словно та самая многократно битая собака, Клодия привыкла к жестокости. Привыкла к ненависти, к презрению и постоянным ударам. Она привыкла, что лишь одуванчики слушали её слова. Привыкла к пустоте, живущей внутри неё, привыкла к безысходности. Она не боялась смерти, но отчего-то к ней не стремилась.

Ноги нащупали тропинку и сами несли её вглубь леса. В голове назревала ранее незнакомая мрачная решимость. Словно этот последний и самый страшный акт насилия разбил скорлупу яйца, из которого начало проглядывать Нечто. Но только проглядывать. Тело отзывалось болью, но девушка даже не думала останавливаться. Чем дальше она уходила в лес, тем отчетливее понимала, что не сможет найти дорогу домой даже при свете дня. Тем спокойнее опускалось на её плечи осознание, что домой она не вернётся.

Тропинка резко вильнула в сторону. Деревья расступились и перед ней открылся вид на поблескивающее скупыми бликами при молодой луне озеро. Но оно стало не главным открытием. У озера стояла Патрисия. Та самая добрая женщина, что подкармливала её. Та гордая красавица, о плечах которой с вожделением шептались братья.

«Возможно, даже сегодня они думали о ней, когда…» — горестное воспоминание заставило её зажмуриться.

Пока дорога несла её вперед, слёзы постепенно начали высыхать, уступая место злости? Как она может злиться? Она хорошая девушка! Хорошие не думают плохого и не злятся!

— Доброй ночи, воробушек, — повернулась к ней Патрис, но, оглядев с головы до ног, будто ночной мрак совершенно не стеснял её взор, мрачно произнесла: — Увы, я вижу, доброты этой ночи ты не познала. И даже напротив, вкусила чашу боли до самого дна!

— Мои братья… — всхлипнула Клодия, но не смогла продолжить.

— Коль ожидаешь от меня ты утешения, знай, оно неведомо мне! О благородстве, сострадании и доблести ты слушай в сказках, — сурово оборвала её «добрая самаритянка», заставив девушку напряжённо застыть. — Но этой ночью… ты вольна загадать желание! Достаточно искупаться в озере. Не страшись леса, девочка, он позаботится о твоей нежной душе!

Клодия неуверенно посмотрела на безмятежную гладь озера. Трудно поверить сказке Патрис после всего пережитого. Тупая ноющая боль в теле никуда не делась. Раненая душа продолжала страдать. Она не плакала только потому, что слёзы закончились, но пройдёт ночь, и они вернутся. А когда со старшим братом вернётся отец…

Девушка робко переступала с ноги на ногу, всё больше ощущая холод, заползающий под нижнее платье. Патрис была абсолютно уверена в словах и не сотрясала воздух лишними доказательствами своей правоты. Но поверить в озеро, которое исполняет желания? Женщина неподвижно стояла, завороженная безмятежностью водной глади. Казалось, она не замечает присутствия Клодии. Молчание затягивалось. Девушка понимала, что если не решится на глупый поступок прямо сейчас, то путь ей уготован всего один. Рывком она сбросила с себя платье с покрывалом, разулась и быстрым шагом направилась к берегу, боясь, что передумает или струсит.

От холодной воды кожа покрывалась противными мурашками, но Клодия, всхлипывая от вернувшегося витка истерики, продолжая идти в глубину. Твёрдое песчаное дно не мешало ногам нести тело вперед. Однако когда девушка зашла в чёрную воду по пояс, песок превратился в мягкую вязкую субстанцию. Ноги по самые щиколотки провалились в это странное подобие трясины и продолжали погружаться дальше. Клодия активно дёргала ногами, пыталась помочь себе руками и барахталась изо всех сил, однако лишь глубже погружалась. Она окинула взглядом берег и с ужасом осознала, что приняла за безобидное озеро самое настоящее болото.

Тело погрузилось по самые плечи, когда девушка начала отчаянно кричать:

— Патрисия, прошу, помогите! — девичий визг разнёсся эхом над поверхностью ложного озера.

— Не думала, что помощь в изъявлении желаний может требоваться! — громко и отчётливо, словно женщина говорила девушке в самое ухо, услышала Клодия.

— Меня сейчас затянет под воду! Помогите!

— Таково твоё желание? — Патрисия неподвижно стояла на берегу, но голос доносился до адресата точно.

— Что?

— Настало время желать, покуда теплятся в тебе какие-то искры, девочка! — женщина не реагировала на панику и попытки тонкого тельца выбраться из озера. — Желай!

— Я хочу жить! Пожалуйста, вытащи меня из озера!

— Только лишь жить? К тебе с презрением относятся и родные, и соседи, тело твоё осквернили, но ты жила, когда бросилась в озеро! Неужели таково твоё желание?

— Я желаю, чтобы сегодняшнего вечера не было! — отплёвываясь от воды, крикнула Клодия.

— Нечестивые помыслы твоих братьев не исчезнут с этим днём. Не этой ночью, так следующей. Не следующей, так через седмицу, когда батюшка снова отправится в город. А коли с терпением не сладят, то прямо в лесу возьмут тебя силой! Действительно желаешь?

— Я… кха, я желаю, чтобы меня не считали проклятой и не ненавидели! — прокричала девушка, задирая голову, чтобы не захлебнуться. — Чтобы прекратили…

— Сегодня ты им милый друг, но завтра хлынет дождь, и снова окрестят тебя ведьмой бесноватой. Не ограничатся они тогда лишь взглядами. Костру предадут твоё тело! Этого желаешь? — Спокойно и уверенно Патрис разбивала девичьи желания. — Тебе и вправду нечего желать?

— Я… — голову девушки затянуло под воду.

Время на разговоры, на загадывание желаний и пустую болтовню закончилось. Осталась лишь темнота и холодная вода, сомкнувшаяся над головой, чтобы уже не отпускать. Девушка отчаянно билась, осознавая, что это бесполезно. Скоро закончился воздух, скоро топь затянет её с головой, скоро всё закончится.

«Братья больше не сделают с тобой ничего непотребного. Отец больше не ударит, — услышала она в своей голове чужой голос, не похожий на Патрис, — больше никакой ненависти. Ни семья, ни соседи больше не посмотрят на тебя с неприязнью. Сейчас ты исчезнешь, и этого вечера будто не было никогда. Ты ведь этого хотела?»

Клодия забилась ещё отчаяннее. Со стороны берега, которую она каким-то чудом определяла под водой, она чувствовала что-то. Руку помощи, к которой хотелось воззвать. К которой она изо всех сил тянулась. Немой крик «помоги» высвободил драгоценный воздух, поднявшийся на поверхность. Жить осталось ещё меньше.

«Почему ты продолжаешь биться? Ради чего? Чего ты сейчас хочешь, маленькая девочка?»

Девушка отчаянно зажмурилась. От воды глаза болели, а в непроглядной тьме разницы между закрытыми и открытыми глазами нет. Отчаяние заполняет каждую клеточку тела. Руки всё тянутся к берегу. Что-то внутри уверенно призывает помощь, которая откликается? Топь неумолимо затягивает дальше.

«У тебя заканчивается время, девочка. Пора наконец осознать, чего ты хочешь! И бороться за это! Или умереть, как жила — в грязи!» — насмешливо поторапливал её голос в голове.

Нечто окончательно разбило скорлупу, в которой покоилось. Уверенно протянув руку к берегу, оно крепко вцепилось в то, что ощущалось той самой «помощью». Один рывок. С ног будто срывают кожу, но тело стремительно движется. Уже не вниз, но вверх к воздуху, к жизни, к тому, чего она всей душой желает!

Патрис с интересом поглядывала на дрожащую девичью фигурку. Полулежащая на берегу девушка судорожно кашляла, цеплялась за корни одуванчика, но выглядела живее всех живых. Клодия даже не осознавала, что её вытащили на берег именно длинные крепкие корни, что она продолжала сжимать в кулачке. Вытащили, когда она сама их к себе призвала. Подсознательно. Ещё не приняв свою новую сущность. Сомнения в предсказании Терезы относительно седьмой стремительно испарились.

Последний раз она сомневалась в её словах тогда, давным-давно, когда встретила провидицу, будучи изгнанницей, живущей в лесу. Прошло два десятилетия после пятого похороненного мужа. Её окрестили ведьмой, проклятой, клеймили самыми ужасными словами, а после и раскалённым железом. Дабы не смела идти в селения к людям и сгинула среди зверья. Семья сторонилась её, как порождения потустороннего. И вот, изнеженная дева оказалась изгнана из отчего дома.

Две декады выпестовали из домашнего цветочка знахарку-отшельницу, без обучения постигшую невероятного уровня врачевания. Упав камнем на самое дно отчаяния, она обрела там неожиданно твёрдую опору и силы, чтобы продолжить жить. Казалось, с её тела облетела шелуха, скрывающая под обманчивой изнеженностью цепкую, волевую женщину. Предательство семьи, друзей и всех, кто её знал, навсегда перечеркнуло ей путь обратно домой, даже в мыслях. Шёпот из иных миров вёл её верной дорогой, пока она не обрела заброшенный домик, который со временем обжила.

Время от времени рядом появлялись путники. Все, как один, будто притягивались к её жилищу, будучи ранеными или захворавшими. Первый раз сама Патриция была удивлена тому, как точно её руки знают, что делать, её внутренний голос шепчет, как поступить и что сказать, а перед глазами мысленно выстраивается некая искристая река, сотканная из света неизвестных ей цветов. Позже она назвала её рекой жизни и могла осушать, наполнять или переливать её, словно воду в сосуде.

Десятилетия в суровых условиях должны были состарить и сделать грубым юное тело, однако Патриция оставалась такой же молодой, как в день своей первой свадьбы. Тереза нашла её уже известной под именем «Тиша Целительница». Патриция позволила в последний раз произнести своё имя по-старому, когда провидица объяснила ей как устроен мир, как появляются в мире ведьмы, и что длительная юность её с не девичьей выносливостью получена из пятерых осушенных юной женой мужчин.

— Я хочу другой жизни, — сдавленно проговорила Клодия, поднимая полный ярости взгляд на ведьму, стоящую перед ней, — хочу быть сильной! Чтобы ни один человек не посмел смотреть на меня косо, чтобы обо мне боялись говорить с неуважением, и чтобы никто не мог до меня даже пальцем дотронуться! Пусть хоть в обмен на это сгорит вся эта треклятая деревня с моей семьёй вместе!

С каждым словом голос девочки набирал всё большую силу. Серо-голубые глаза горели одержимостью. Последние слова она с ненавистью выкрикнула, искренне желая, чтобы они проклятьем пали на дом отца. В ответ на крик лес будто пробудился. По воде озера, по земле и по воздуху пошли вибрации. Клодия растерянно замолкла, услышав отовсюду голоса. Неведомые доселе звуки, странный гул, пронзающий душу насквозь. Казалось, она не только слышит, но ощущает эти голоса кожей, пробует их на языке и даже обоняет их. Голоса наполняли всё вокруг. Девушка закрыла глаза и погрузилась в чувственное осязание множества источников этих голосов. Словно, кроме них с Патрис, совсем рядом обретается тьма неизвестных ей существ, способных говорить так необычно.

— Ощутила их, верно? — ухмыльнулась Патрисия, ничуть не удивляясь миру, что внезапно наполнился неведомыми звуками.

Рывком, она силой подняла Клодию на ноги, придерживая одной рукой за шею и без труда развернула в сторону голосов.

— А теперь скажи это Им! Скажи, что ты этого по-настоящему хочешь! — скомандовала она. — Громко скажи, чтобы все услышали!

— ДА! — на пределе сил закричала девушка, открывая глаза.

Рука Патрис покинула шею. Но девушка не упала. Обнажённая телом, душой и помыслами, она предстала перед теми, кого не мог различить человеческий глаз. Но она их чувствовала. Пропитывалась их словами. Нечто внутри разливалось по венам огненной волной, внимая голосам и подчиняясь их шепоту. Несмотря на холодную ночь и мокрое нагое тело, девушка чувствовала, как по каждой клеточке тела проносится живой огонь. Сжигающий былое слабое тело, создавая на его месте новое, более сильное.

Прошлое рванулось к её телу, облепляя, словно скорлупа. Теперь сама Клодия ощущала себя запертой, как до того Нечто. Но уверенность и злость, с которой она выкрикнула в ночную тьму свой ответ, не исчезли. Они лишь стали сильнее. Удар по скорлупе. Ещё удар. К чёрту их всех. Пусть горят в аду! Голод и мор всей деревне! Пусть исчезнут. Пусть исчезнет затравленная маленькая девочка. Отныне и навеки, она — кто-то другой. Что-то другое! Последний удар и скорлупа разлетается. Тело ничком падает на траву. Крепкое, сильное и уже без позорной боли там.

Девушка открыла глаза, растерянно вглядываясь в ночную тьму, которая перестала быть непроглядной. Глаза всё видели. Уши слышали теперь не только шепот множества голосов, но и различали, кому какой голос принадлежит. Теперь она их видела. Множества самых необычных сущностей, из любопытства явившихся на её крик, чтобы посмотреть на рождение юной ведьмы. Она ощущала себя несмышлёным младенцем, только учащимся познавать мир.

Перед глазами Клодии предстали шесть молодых девушек. Одетые в простую, но добротно пошитую одежду. Поверх платьев надеты чёрные мантии, с капюшонами, наброшенными на лицо. Заметив внимание девушки к своим персонам, одна из них сделала шаг вперед. Одновременно все шестеро опустили капюшоны на плечи, являя седьмой свои лица. Вышедшая вперед женщина казалась старше остальных и носила на голове вдовий платок.

— С рождением тебя, дорогая сестра! — объявила она, раскрывая для обнаженной девушки свои объятия.

Примечания:

Следующая часть выйдет уже в следующем году.

Пусть сначала закончится Город, а затем перейдём полностью к предыстории.

Выпуск глав, скорее всего, буду выпускать по такому же расписанию — пятница 6:00 по МСК