Дитя пепельной земли (джен)

Альдʼрун был огромным городом. Ужасно огромным — так, что когда мама взяла однажды Дже с собой в поместья, они только в один конец шли целых полчаса. Дома здесь строили совершенно не так, как в Гнаар Моке: основные жилые комнаты находились под землёй, в подвальном этаже. А наверху, под крышей-полусферой, была лишь прихожая или маленькая кухонька. Стены и крыши домов складывались из камней, крытых хитиновыми пластинами от панцирей гигантских крабов или силт-страйдеров. А посреди города стоял полувкопанный в землю древний панцирь огромного императорского краба, в котором устроили поместья советники Великого Дома Редоран.

А ещё здесь везде лежал толстый слой красноватой пыли — на дорогах, стенах и даже листьях немногочисленных растений, что цеплялись корнями за каменистую землю. Вернее, это была даже не пыль, а пепел — его в огромном количестве несло со склонов Красной Горы. Из-за этого мама постоянно ворчала, снова и снова перетряхивала одежду, перины и подушки. Даже только что сотканные ковры приходилось вытряхивать.

Приехав в большой город и оказавшись хозяйкой собственного дома, Синлалл первым делом заказала ткацкий станок — и не простой, а для изготовления ковров. Дже и раньше видела, как мама с бабушкой ткали ковры — длинные и пестрые, с замысловатыми узорами из цветов и листьев, а иногда — со странными черными закорючками. Когда девочка спросила, что они означают, мама объяснила, что это благопожелания, а чтобы понять их, надо научиться читать.

Это было так интересно и по-взрослому! А всему, что умеют взрослые данмеры, надо поскорее научиться и Дже. Вот принимать иной облик, пепельного существа, как это делает папа, она сможет нескоро — папа сразу объяснил, что для этого ей надо совсем-совсем вырасти! А читать мама согласилась учить ее прямо сейчас, и вот уже почти год, как Дже без труда может прочесть что вывески над лавками, что вытканные благопожелания.

И даже когда однажды к ним домой заглянул гонец с письмом, Дже сумела разобрать надпись на конверте! Не всю, конечно, — и мама позже объяснила, что часть строк там написана вообще на другом языке — там-ри-эли-ке, как-то так! Письмо оказалось подписано неким Дарвелом Увеном, а пришло из самого Сиродила, точнее, из Имперского Города. Дже тогда неуверенно спросила папу:

— А Сиродил — это та страна, откуда наших предков привел святой Велот и трое благих даэдра?

Мама, услышав это, звонко рассмеялась, и Дже поняла, что ошиблась:

— А нет, я вспомнила! Сиродил — это край нордов, да?

Тогда папа хмыкнул, отложил письмо, и, усадив рядом Дже, начал объяснять:

— Нет, дочурка, наши предки пришли из Саммерсета. Это островной архипелаг на юго-востоке Тамриэля. И путешествовали они через проливы на силт-страйдерах: у ездовых блох ноги длинные, как раз могут даже по неглубокой воде пройти. А Сиродил — это провинция в середине материка, раньше там айлейды жили. Теперь правит император людей, которых так и называют — имперцами. А норды живут на севере, в Скайриме.

— Уй, как сложно… — сказала Дже. — Почему у них такие похожие названия? Чтобы путать?

— Это на данмерисе они звучат похоже, а на тамриэлике у них совершенно разный смысл. «Скайрим» переводится как «небесный обод», а «Саммерсет» — как «установившееся лето».

— А кто этот Дарвел Увен? — Дже ткнула пальцем в надпись на конверте.

— Сэра Увен — хороший знакомый нашей семьи, — обтекаемо ответил папа. — В свое время он помог мне вытащить твою маму из долгового рабства в Доме Дрес.

— А долговое рабство — это что? — удивилась Дже. Нет, она уже знала, что многие данмеры держат в рабах хаджитов или аргониан — но разве бывает так, чтобы один данмер был в рабстве у другого?

Оказалось — бывает. Если семья оказывается должна кому-то большие деньги, то они могут расплатиться, отдав в рабство детей или младших братьев-сестер. Вот так случилось и у дедушки с бабушкой, и они были вынуждены отдать свою дочку в уплату долга.

— Это длинная и невеселая история, гуарёнок, — грустно сказала тогда мама. — Когда-нибудь, когда ты станешь старше, я тебе расскажу подробности, а пока забудь об этом. И не бойся: мы с папой тебя никому не отдадим.

А через пару дней папа принес ей несколько книжек о разных провинциях Тамриэля:

— Тебе пора знакомиться с описаниями иных земель и народов, дочка, — сказал он тогда. — Молодой госпоже нашего Дома не к лицу путать названия провинций Тамриэля.

А еще Дже любила наблюдать, как под руками мамы появляется из ниоткуда новый ковер. Ложится поперечная нить, а потом надо завязать много-много разноцветных узелков на каждой долевой. Дже тоже пробовала помогать маме, но узелки у неё всякий раз ложились криво, и приходилось переделывать. На её памяти мама с бабушкой сплели два больших ковра, за каждый из которых щедро заплатили проезжие купцы. А здесь, в Альдʼруне, столице Великого Дома Редоран, говорила мама, будет намного больше спрос.

Зато в пепле было очень удобно рисовать: палочкой или даже пальцем. Ещё было очень весело играть с соседской девочкой по имени Айри — её папа служил в Вечной страже, а мама была помощницей мутсэры Атина Сарети, одного из советников Великого Дома Редоран.

Вот и сегодня они играли в некроманта и стражников: по считалочке, злой колдуньей-н'вахом стала Айри, а Дже и Ревус, мальчик из другой соседской семьи, разыскивали её логово. Время от времени им попадалась нежить, поднятая некромантом (ту изображали панцири скрибов, которыми удалось разжиться у мясника). Логово же чародейки нашлось за заднем дворе за соседским домом. Правда, торжества праведных данмеров над бесчестным н'вахом не вышло: Айри чертовски хорошо размахивала гуарьей костью, изображавшей хитиновую дубину, и наставила "стражникам" синяков.

— Это нечестно! — обиженно сказал Ревус. — Все маги заклятиями дерутся, а не оружием.

— А у меня дубина зачарованная, вот! — заявила Айри.

— А такое разве бывает?

— Бывает. Мой папа говорит, что зачаровать можно что угодно! — авторитетно сказала Дже. В Альдʼруне её все знали как дочь наемника-чародея, который немало времени проводил в разъездах по острову.

— Смотрите, там процессия Трибунала! — внезапно крикнул Ревус.

Забыв и ссору, и игру, данмерская детвора бросилась всей стайкой на главную улицу. Пробежав проулками между полукруглыми крышами типичных редоранских домов, Дже тоже влилась в толпу вместе с приятелями.

Нет, дядя Ворин не раз рассказывал ей, что АльмСиВи — ложные боги, захватившие власть за счёт переворота. И что именно они в древности приказали уничтожить весь Дом Дагот, да и сейчас приходятся врагами семье Дже. Но любопытно же поглазеть на них, верно?..

Неделю назад они уже проезжали через Альдʼрун — в городе тогда поговаривали, что Трибуны собираются на бой с проклятым Шарматом, дабы освободить наконец земли Вварденфелла от ереси. Дже тогда очень испугалась: это что же, лжебоги убьют её папу и дядьев? Но когда она в слезах прибежала домой и вцепилась папе в мантию, тот лишь рассмеялся:

— Это мы ещё увидим, кто от кого освободит Вварденфелл! Дже, доченька, АльмСиВи уже не единожды к нам с братьями совались, и всякий раз были вынуждены убираться восвояси. Посмотрим, что они задумали на этот раз.

Вот и сегодня Дже, выбежав вместе с остальными детьми на главную улицу Альд'руна, принялась высматривать живых богов. Толпа собралась — ух! Впереди перекликались стражники, придерживая обывателей. Дже юрким фуражиром квама просочилась вперёд и осторожно выглянула из-за высокого редоранца в костяной броне, разыскивая взглядом живых богов.

Впереди верхом на крепком боевом кагути ехала рыжеволосая и златокожая женщина. Альмалексия, вспомнила Дже. За ней — двое мужчин: один выглядел, как обычный данмер, тело же другого было полукимерским, полуданмерским — Сота Сил и Вивек. Живых богов окружала свита из стражи в костяных доспехах необычной формы, чьи золотистые шлемы имитировали черты лица мера. Ординаторы, опять-таки припомнила Дже из разговоров обывателей. Проехали они быстро, не останавливаясь, не отвечая на приветственные возгласы и просьбы о благословении из толпы — и вскоре скрылись в Храме. А среди горожан крики восторга и радости быстро стихли, сменяясь негромкими настороженными переговорами:

— Как думаете, сэра, будут нас ещё пепельные твари беспокоить?

— Что-то не похоже на триумфальное шествие...

Дже попятилась назад, до боли закусывая губы — чтоб не позволить расплыться широкой улыбке. Прав был папа: ничего у лжебогов не вышло, не удалось им одолеть её родных! Выбралась она из толпы и бегом понеслась домой. Влетела, распахнув дверь, вприпрыжку сбежала по лестнице в нижние комнаты и рывком обняла маму, привычно сидевшую за ткацким станком:

-Мама-только-что-приехали-Альмсиви-недовольные, — выпалила на одном дыхании. — Ничего у них не вышло, папа и дядья их прогнали! И папа скоро вернётся!

А Синлалл только прикрыла глаза и тоже прижала к себе Дже.

— Вот видишь, а ты переживала, — ответила дочке. Вот только в Песни ясно ощущалось, что она тоже волновалась, просто не подавала виду.

Но папа почему-то не возвращался — хотя это было совсем не трудно и не долго — есть же специальные заклинания для мгновенного перемещения. А ведь он их однажды показывал Дже, объяснял, как они работают. Она, правда, не все запомнила: телепортационных заклинаний было несколько видов и все ужасно запутанные и сложные! А у Дже и самые простые огненные чары пока что сплести не получалось.

Когда прошел день, и другой, и третий, девочка не выдержала. Однажды с вечера она потихоньку припрятала под подушку небольшую статуэтку, очертаниями напоминавшую человеческие голову и торс, только с тремя глазами на плоском «лице». Её пару лет назад подарил папа и объяснил, что с помощью этой статуэтки дочка всегда сможет мысленно позвать на помощь его самого или кого-нибудь из его братьев.

Когда мама уже поцеловала Дже на ночь и тихонько ушла из спальни, девочка выждала немного, услышала мерный стук ткацкого станка и потянула статуэтку из-под подушки. Всмотрелась в три красных камушка, изображавших глаза, и мысленно потянулась к папе, позвала его. Но ответа не последовало, лишь Песня изменилась, став печально-тоскливой.

Дже позвала снова. И потом снова, но ответа так и не было. Хотелось спать, и, положив поближе к себе статуэтку, девочка наконец сомкнула веки. И почти сразу увидела себя в знакомой уже двемерской крепости.

— Ты звала меня, племянница?

— Да, дядя, — Дже глянула снизу вверх.

— Тогда рассказывай, что у вас нового, — лицо дяди было скрыто привычной маской, и не понять было, не отвлекла ли она его от каких-то важных дел Дома. Но Песня вроде бы говорила, что все хорошо, и дядя рад ее зову. А у Дже как раз было много чего рассказать! И про то, что мама почти закончила новый ковер, и про Ревуса, который на той неделе ходил аж за город, в пустоши, искать личинку силт-страйдера, поскольку мечтал стать погонщиком. Но папа учил, что когда рассказываешь старшим, начинать надо с самого главного:

— Третьего дня в Храм Альд’руна ложные боги приехали — хмурые и недовольные! Я на улице видела, и еще горожане говорили, что на триумф не похоже…

— Еще бы им быть довольными, — а вот теперь в голосе дяди явственно слышалось веселье. — Мои братья отобрали у них Инструменты Кагренака — и теперь они уж точно не смогут подпитывать свои божественные силы от Сердца Лорхана.

Очертания комнаты поплыли вокруг них, сменяясь огромной пещерой, стены которой терялись где-то вдали. Отсветы лавы плясали вокруг, расцвечивая мир в алые и желтые тона, а прямо перед Дже, на огромных трубах с непонятными символами висело огромное сердце.

— Смотри, малышка, что было истинным источником сил Трибунала, — указал ей Дагот Ур, — Сердце Лорхана, сердце мертвого бога, создавшего наш мир. Они били его специальным молотом и кинжалом, которые изготовил еще в прежнее время двемерский изобретатель по имени Кагренак.

Про двемеров Дже уже знала — и о том, что они все исчезли в один миг, знала тоже. Это было ужасно жутко — представить только, что все-все жители,.. ну, например, Альд’руна разом исчезают. И она, и мама с папой, и Айри с Ревусом, и вообще, все-все данмеры — а их город остается опустевшим, и дома потихоньку ветшают и рушатся, и всякие н’вахи-приключенцы растаскивают все, что от них осталось… Когда дядя Ворин год назад первый раз рассказал ей про двемеров, Дже проплакала весь день, а потом еще несколько дней допытывалась от всех окружающих взрослых, не может ли так быть, что исчезнут и данмеры тоже. Папа с досадой тогда ворчал в адрес дяди: «Зачем ребенка-то пугать было?»

— Двемеры все исчезли в тот миг, когда Кагренак использовал свои Инструменты на Сердце, — продолжал ей рассказывать Дагот Ур. — После этого мы с Нереваром забрали Инструменты. Я предлагал их сразу уничтожить, но Альмалексия, Сота Сил и Вивек были категорически против. Тогда мой лорд и друг Неревар решил обратиться к Госпоже Сумерек и спросить у нее совета. А с меня он взял клятву хранить эти артефакты до его возвращения, вот только сдержать ее мне тогда не удалось.

Дже завороженно рассматривала огромное Сердце. Дядя прежде никогда подробно не рассказывал об этом, а когда она спросила папу, тот лишь вздохнул и сказал: «Меня там не было, я тогда командовал армией Дома и находился снаружи Горы».

Тем временем перед лицом Дже из теней сплелись молот и кинжал странной формы.

— Вот так они выглядят, эти Инструменты, — указал ей Дагот Ур. — Каждый год, во время паломничества на Красную Гору, АльмСиВи тоже использовали их на Сердце, чтобы почерпнуть из него божественные силы…

— Как двемер Кагренак, да? — спросила Дже. А затем ее пронзила внезапная мысль: — Выходит, и данмеры всякий раз могли исчезнуть! А все в городе так праздновали паломничество АльмСиВи, когда они через Альд’рун проезжали! — от мысли, что с ними всеми могло случиться то же самое, что и с двемерами, стало жутко-жутко, и Дже вцепилась в дядину руку.

Тот аж запнулся.

— Ну и выводы ты делаешь, малышка, — заметил он после раздумий. — Но вообще-то да, исходя из подобных размышлений я и настаивал тогда на уничтожении Инструментов. Но сейчас кинжал и молот у моих братьев, и использовать их на Сердце больше никто не станет.

— И мы, данмеры, не исчезнем? — с надеждой спросила Дже.

— Не исчезнем, — подтвердил Дагот Ур.

И тут Дже вспомнила, о чем хотела спросить:

— Дядя Ворин, а мой папа скоро вернется?

И сразу ощутила, как изменилась Песня. Словно дядя хотел сказать ей что-то невеселое, и вообще… нехорошее, но не мог собраться с мыслями.

— Малышка, твой папа погиб, — наконец сказал он. — Он отвлек на себя Вивека, пытался отобрать у того третий артефакт — Призрачный Страж, но попал под удар магии, и его отбросило в лаву. Но его смерть не окончательна: и я, и мои братья связаны с силой Сердца. Спустя некоторое время он возродится и вернется к тебе и твоей маме, вот увидишь.

Услышанное с трудом укладывалось в мыслях Дже. Как это — папа погиб? Неужели с их семьей случилось самое-самое плохое, что бывает с детьми в сказках, которые она слышала от мамы? В них умершие родители становились духами предков и иногда являлись своим детям, но это совсем, совсем не то! Это уже не возвращение — призрака не обнимешь, не посидишь с ним рядом, он не будет учить тебя ездить верхом на гуаре или стрелять из игрушечного лука…

— Конечно, не то, — согласился дядя. — Папа к тебе вернется не духом или призраком, а живым мером, как всегда. Такое с ним уже случалось,.. да и с другими моими братьями тоже.

— А когда папа вернется? — уцепилась Дже за главную мысль, изо всех сил закусив губы, чтоб не разреветься, как совсем маленькая.

— Это сложно предугадать. Возможно, через неделю… или месяц. Но, — тут Дагот Ур сжал ее плечо, — если ты его будешь звать — так, как зовешь, чтобы поговорить во сне, — он сможет вернуться скорее.

Когда утром Дже рассказала маме все, что услышала от дяди, та лишь тихо вскрикнула и тяжело осела на скамью. На слова дочки о том, что папа обязательно вернется, она лишь как-то странно не то улыбнулась, не то скривилась, и погладила ту по голове:

— Да, наверно так и будет, — сказала мама. — Доченька, иди погуляй пока, хорошо? Только помнишь, соседским детям нельзя рассказывать о том, что говорят дома взрослые, — повторила мама привычное напутствие.

— Конечно, помню, мама! — важно кивнула Дже. Конечно, она не будет никому говорить, что гадкий Вивек почти убил ее папу — и что ее дядья, тем не менее, задали трепку АльмСиВи!

И потянулись дни, похожие на прежние, разве что Дже нередко заставала маму в слезах — особенно, когда та думала, что ее никто не видит.

А папа всё не возвращался.